Клинико-психологическое консультирование в развитии жизнеутверждающего потенциала личности

Аннотация

Статья посвящена анализу современных тенденций исследования клинико-психологической помощи, выделяются классические и современные ракурсы анализа проблемы. Приводятся активно дискутируемые специалистами аспекты, связанные с нарушениями этики и идеологии психологической поддержки, негативного влияния консультативной и психотерапевтической практик на развитие общества и отношений в обществе, виктимизацию клиентов и общества в целом. Подчеркивается также и положительное влияние психотерапии и консультирования как практик и идеологий духовного развития человека и общества, их возможности и ограничения. Рассматриваются особенности понимания себя и мира человеком, усвоившим в семейном общении тот или иной набор сценариев (директив), определивших его жизнедеятельность, такой ее показатель, как жизнеутверждающий потенциал личности как способность продуктивного преобразования трудных жизненных ситуаций.

Ключевые слова: жизнеутверждающий потенциал личности; совладание; жизнестойкость; стратегии понимания; виды обучения; психотерапевтические взаимоотношения; клинико-психологическое консультирование; социальный работник.

Современные исследования проблем клинико-психологического консультирования включают несколько основных направлений. Традиционно весьма значимый вопрос — об эффективности клинико-психологического консультирования и психотерапии, их социально-политическом значении, пользе и издержках, критике медицинской парадигмы помощи, эксплуатирующей разнообразные «мифы о психических болезнях», а также о болезнях соматических, важности психологических и системных подходов к изучению психических и психосоматических нарушений и их исцелению [3; 4; 6; 12; 17; 23]. Этот вопрос приобретает, особенно на Западе, характер острой полемики: так, указывается на «токсичность» психиатрии («toxic psychiatry»), психотерапевтической и клинико-психологической помощи, их вред для личности и общества [9; 24], необходимость «демедикализации» («de-medicalizing misery»). По мнению критиков медицинской модели, а том числе — сторонников парадоксального, процессуального, антипсихиатрического и антипсихологического подходов, консультирование и психотерапия в современном мире выступают не столько как помогающие практики, сколько как формы квазирелигиозного сознания и опыта [22; 28; 29; 30], будучи практически обожествленными «науками лжи», переполненными ошибками, казусами и неточностями [27; 25]. Они претендуют на научность, истинность и полноту понимания человеческих страданий. Их существование связано, по мнению целого ряда исследователей, с организованной в интересах профессионального сообщества, а также в чисто социально-политических интересах управляющих сообществом лиц целенаправленной «мануфактурой жертв», помогающей поддерживать медицинский «кластер» цивилизации. Психотерапевтическая и психиатрическая «индустрии» («therapy industry, manufacturing victims») эксплуатируют общество, мешая людям самостоятельно решать их проблемы и использовать внутренние силы. Они создают и поощряют «психотерапевтические эпидемии», фабрикуя не только жертвы, но и «доказательства успешности», которые когда-то укрепили власть психотерапии и клинико-психологического консультирования в обществе. Исследователи концентрируют внимание на заблуждениях и ошибках в психиатрии и психологической помощи в целом [17], особенно в связи с тревогой несогласных с медицинским бизнесом специалистов и общества по поводу злоупотреблений пациентами и специалистами, модифицирующими психическое состояние лекарственными препаратами — своеобразного «фармагеддона» («pharmageddon» [10; 25; 35] и др.).

Анализируются «парадоксы пациентов» («patient paradox»), связанные с тем, что многочисленные заблуждения и откровенные фальсификации в психиатрии, психотерапии и консультировании вместо пользы чаще всего приносят клиенту вред, который, однако, и клиент, и специалист могут считать пользой [14; 16; 17]. Подчеркивается важность проверки эффективности (создание системы методов и критериев для тестирования) процессов оказания помощи [24; 31; 32], осмысления социально-психологических ее компонентов (аспектов). Указывается на необходимость смены парадигм в понимании и лечении психозов, психосоматических и иных нарушений, необходимость преодоления негативных последствий «фармагеддона» и «переосмысление безумия» («rethinking madness») и иных нарушений телесного и психического функционирования и развития. Исправление допущенных ошибок связывается с поиском «смыслов безумия» («search for the meanings of madness»), смыслов симптомов, «слушания голосов» («hearing voices») клиента, в том числе — голосов его галлюцинаций, предубеждений, как криков о помощи, как боли растерзанной души [22; 26]. Исследователи отмечают, что клиенту нужны на самом деле сочувствие, понимание и любовь, а не лекарства [9; 3]. Подчеркивают роль диалога с клиентом и взаимопонимания, наличие которого положительно сказывается на оценках эффективности помощи и часто «заменяет» медикаментозную «поддержку» исцеления [22]. Роль взаимопонимания как феномена «обучения и бытия» в консультировании хотя и не является осмысленной в должной мере, однако мысль о ней между строк присутствует во всех работах ([15; 23; 24] и др.). Основным содержанием такого взаимопонимания, на наш взгляд, является жизнеутверждение: способность человека выживать и развиваться даже в самых неблагоприятных ситуациях, извлекать опыт из происходящего и оказывать помощь тем, кто попал в трудные жизненные ситуации, но не обладает пока достаточным потенциалом жизнеутверждения.

жизнеутверждающий личность психотерапевтический виктимизация.

Материалы и методы

Проведенный анализ клинико-психологического консультирования показал, что его проблемы можно разделить на 1) процессуально-технологические, связанные с организацией консультирования, его ориентацией на создание атмосферы диалога как безопасной, понимающей, развивающей беседы и 2) содержательные, связанные с трансляцией жизнеутверждающих знаний и умений, активизацией ресурсов совладания и самореализации клиентов (пациентов). Изучая критерии и способы эффективности помощи, специалисты на их основе формулируют для клиентов советы о том, как извлечь максимальную пользу из психотерапии и консультирования. Отдельная часть критики связана с переосмыслением сеттинга: в исследованиях, отражающих неэффективность «лечения беседой» [21], отмечается, что, будучи полем совместной жизнедеятельности, взаимоотношений, консультирование не является «запрограммированным» процессом. Напротив, жесткое программирование вне базовых, общих для различных направлений психотерапии и моделей консультирования принципов общения, организующих сеттинг, деструктивно — прежде всего, для консультанта. Поэтому подчеркивается важность для консультирующих самосупервизии и супервизии, заботы о себе (self-care), компетентности как умения «учиться и быть» («learning and being») [16; 24], становления консультанта, а потом и клиента «рефлексивным исследователем» («becoming a reflexive researcher»), использования ими самих себя в исследовании [23].

С вопросом необходимости осмысления и реформирования ценностных и этических аспектов консультирования пересекаются вопросы религиозно-духовного развития пациента (клиента) и консультанта, осмысления ими консультативных и повседневных отношений [5; 14; 26], понимания и раскрытия тайного сакрального, или «теневого», их взаимодействия [27], соотнесения глубинного и «вершинного» пониманий (смыслов жизни, ценностей личности) в осознании трансперсональных аспектов преобразующих отношений, в осознании «теневых сторон» личности и отношений. Обращение к ним даже психически больным людям дает возможность «духовного спасения» и пробуждения, перехода «через безумие к освобождению» [22].

Один из наиболее значимых ракурсов исследований связан с осмысление проблемы эффективной помощи лицам, пережившим травмирующий опыт и/или находящимся в состоянии горевания, тяжелой «объектной» потери, которые активизируют психосоматические и психические нарушения. В психотерапии горя («grief therapy»), острого или хронического, внимание исследователей обращено к процессам смысловой реконструкции опыта потерь в диалоге клиента и консультанта и опыта совладания с потерями. Многие исследователи отмечают в качестве важного момента сеттинга «преобразующую силу чувствовать себя в безопасности» («feeling safe») [34]. Однако потребность в безопасности в настоящее время активно эксплуатируется в консультировании и обществе в целом, ради реализации стремления к защищенности клиент может приходить к консультанту снова и снова, двигаясь вместе с консультантом «по кругу». Так, в популярной нейрофизиологической теории «блуждающих нервов» («polyvagal theory»), основанной на идее о том, что выбор поведения и психологический опыт диктуются «физиологическим состоянием» [Там же], отмечается, что в состоянии стресса нервная система может «саботировать» способность человека понимать происходящее, соотносить факты, явления. Поэтому в процессе помощи нужно не столько интенсивно втягивать клиента в преобразование его смыслов и жизнедеятельности самих по себе, сколько создавать атмосферу безопасности. Деятельность «обезболивает» переживание, человек какое-то время не чувствует стресса, однако это, по мнению Ст. Поргеса, не снимает стресс и его последствия. Он полагает, что люди используют деятельность и других людей, чтобы регулировать собственные психические и психосоматические состояния: быть человеком означает так или иначе зависеть от другого человека.

В рамках исследований влияния и преодоления опыта травмирующих отношений, травм, потерь и экстремальных ситуаций, практики и ученые обращают особое внимание на осмысление в консультировании их симптомов: изучение «памяти тела», не озвученных из-за травмы голосов и/или голосов самой травмы («unspoken voice») [23], а также синхронизмов и предупреждающих об опасности знаков и «историй» в диалоге и жизни клиента и консультанта («cautionary tales»). Также подчеркивается необходимость помощи консультанту, отмечается, что сострадание к клиенту рождает усталость, ведет к косвенной травматизации («vicarious trauma») [20; 21; 23]. Отмечается, что консультант передает клиенту свой опыт жизнеутверждающих отношений, опыт совладания и жизнестойкости, опыт самореализации, подчас вопреки обстоятельствам вне и внутри личности. Вопреки традиционному взгляду на выгорание как на «знак» окончания профессиональной карьеры, снижения профессиональной эффективности консультанта возможна «радость сгорания» («joy of burnout»), которая может стать «новым началом» («new beginning») — раскрытием новых способностей и снятием ограничений человека в результате освобождения от «сгоревших» защит, конституировавших прежнее «я» специалиста [33; 34; 35]. Для этого специалисту важно не переоценивать свою устойчивость («resilient practitioner») [11; 14; 19] в преодолении стрессов и разочарований, но помогать себе и пользоваться помощью окружающих (близких, супервизора), проводить самосупервизию. Миф о безмятежном консультанте («myth of the untroubled therapist») игнорирует вопросы подчас конфликтного соотношения частной жизни и профессиональной практики, а также тот факт, что помогающий и тот, кому он помогает, находятся в отношениях диалога, взаимного развития. Человек нуждается в том, чтобы быть взрослым, а не «взрослым ребенком» («аdult children») и освобождаться от «токсинов» их и своего прошлого опыта, например опыта общения с «токсичными родителями» («toxic parents»), «токсичными наставниками», «токсичными клиентами», «токсичными консультантами», чтобы самому не стать «токсичным» ([22] и др.). Консультирование в его трансперсональном измерении рассматривается как повседневная мистерия жизнеутверждения [18], развития свободы, конгруэнтности и осознания себя и мира клиентом и специалистом в консультировании как практике помощи («freedom to practice»), активизирующей внутренние силы общающихся в трудных ситуациях («inner strength»), развития способности клиента «выживать без психотерапии».

Понятие жизнеутверждения — одно из новых понятий современной психологии. Мы занимаемся его изучением с 2013 года на примере исследований семей и людей разного возраста и ценностных ориентаций, а также социальных работников, оказывающих помощь семьям и детям, страдающим от психосоматических и психических нарушений, попавшим в трудные жизненные ситуации [1]. В изучении феноменов жизнеутверждения мы исходим из того, что они являются феноменами, определяющими жизненный путь человека, включенными в его сценарий развития, а также в сценарий семьи, в которую включен человек. Жизнеутверждение — совокупность стратегий, используемых личностью и группой (семьей) для преобразования в целях развития и совладания с несущими угрозу деструкции семьи и личности кризисными ситуациями разного уровня сложности, возникающими в процессе жизнедеятельности. Во взрослом возрасте их негативное влияние проявляется в сниженной жизнестойкости и склонности к деформациям личности и ее отношений: 1) в неспособности человека как индивида и члена семьи справляться с жизненными трудностями не только с помощью защитного и направленного на копинг (совладание, компенсацию) поведения, но и поведения, направленного на развитие, самореализацию; 2) неделании и неспособности избегать ситуаций, отношений с людьми, менять условия жизнедеятельности, провоцирующие нарушения и болезни психики, наркоманию; 3) в склонности к хроническим и терминальным заболеваниям, возникающим в связи с травматическим жизненным опытом отношений или условий социальной жизни человека и его семьи, профессиональной деятельности, в неспособности продуктивно, осмысленно и эффективно справляться с психосоматическими нарушениями.

Нарушения проявляются в нескольких сферах: 1) в сфере отношений человек не способен выбирать партнеров, присутствие которых соответствует его внутренним потребностям, гармонизирует его жизнь и позволяет ему развиваться; как и ребенок, взрослый фиксируется на отношениях с объектом неудовлетворенной потребности в любви, привязываясь к тому, кто выбран именно потому, что не может потребность удовлетворить; 2) в сфере целей жизнедеятельности человек стремится к фиктивным целям, не нужным ни ему, ни окружающим, но удовлетворяющим требованиям той псевдолюбви, которую он получил от родителей в раннем возрасте взамен настоящей любви, проявлять которую родители не умели и не стремились; 3) в сфере управления жизненными ресурсами, жизнеутверждающего потенциала субъекта, который оказывается чрезвычайно низок из-за преобладания защитных моделей поведения над совладающими и направленными на самореализацию, из-за поддержанного родительскими директивами отказа субъекта от развития.

Деформации жизнеутверждающего потенциала, его снижение и возникновение (усугубление) проблем, связанных с трудной жизненной ситуацией, сопряжены с опытом отношений, «запрещающих» или отрицающих полноценную жизнь и бытие самим собой, изменения и развитие, отказывающихся от понимания себя и мира, отрицающих возможность успеха и свободу ответственности, утверждающих отчуждение и дистанцию отношений. Укрепление жизнеутверждающего потенциала связано с «пятью свободами», описанными В. Сатир [7]: свободой видеть и слышать то, что есть сейчас, вместо того, что должно быть, было или только будет; свободой высказывать то, что я действительно есть; свободой быть собой, а не притворяться; свободой просить то, что нужно; свободой брать на себя ответственность за риск вместо того, чтобы действовать только старыми проверенными способами и не отваживаться на новое. Однако в жизни каждого человека, ребенка, семьи, специалиста данные «ограничения» и «возможности» выражены в разной мере и встречаются в различных сочетаниях друг с другом, определяя, что именно нарушается: жизнь человека в целом, отношения человека с другими людьми, осмысление себя и мира, успех и развитие и т. д.

Методы эмпирического исследования жизнеутверждающего потенциала личности включали использование известных опросных методик, позволяющих оценить выраженность психологического выгорания и жизнестойкости специалистов как членов семьи, а также особенности их взаимоотношений, обусловленные семейным сценарием («Методика диагностики психологического выгорания» В. В. Бойко, методика жизнестойкости Д. А. Леонтьева, Е.И. Рассказовой), а также авторские опросники, модификации методики «незаконченных предложений» (методики «Диагностика психологического выгорания личности в семейных отношениях» М. Р. Арпентьевой и К. В. Алексеечкиной, «Моя семейная жизнь» М. Р. Арпентьевой и др.), результаты которых обрабатывались методами контент-аналитической, первичной и вторичной математической обработки данных. Общий объем выборок — более 140 человек разных половозрастных и профессиональных групп, включая социальных работников [1; 4; 5].

Результаты

Результаты исследований подтвердили гипотезу о том, что знания и умения совладания, жизнестойкости в трудных жизненных ситуациях и самореализации в них образуют единство, которое может быть обозначено как жизнеутверждающий потенциал субъекта. Основные результаты эмпирического и теоретического исследования можно кратко суммировать в таблицах (№ 1 и № 2).

Таблица 1. Жизнеутверждающий потенциал личности: источники и компоненты.

Исходя из полученных данных и опираясь на теоретические представления современных исследователей о жизнестойкости, совладании и самореализации, жизнеутверждающий потенциал специалиста и семьи можно определить как совокупность внутренних и внешних психологических ресурсов, которые в разной мере активно и развернуто актуализируются и используются личностью и семьей в трудных повседневных и кризисных ситуациях для решения задач психологической защиты, совладания с трудностями и самореализации членов семьи и семьи в целом. Он может быть представлен как совокупность внутриличностных и межличностных ресурсов (возможностей и соответствующих им ограничений), формирующихся, развивающихся и использующихся во взаимоотношениях членов семьи друг с другом и окружающим миром. Он проявляется в особенностях и развитости возможностей и ограничений семьи, в формировании, поддержании и развитии семьи, ее отношений, реализующихся через все стороны жизнедеятельности: семейной, профессиональной, досуговой и т. д. (таблица № 2).

Таблица 2. Жизнеутверждение и отказ от жизнеутверждения: готовность и неготовность к социальной работе.

Очевидно, что внутри отдельных категорий различия весьма существенны, однако общий низкий уровень жизнеутверждения, о котором говорил и А. Швейцер [8], фиксируется однозначно.

Выводы

Полученные данные позволили нам присоединиться к утверждениям А. Швейцера, С. Мадди, других зарубежных и отечественных исследователей психического выгорания, совладания, жизнестойкости, самореализации, что жизнеутверждение предполагает опору на наиболее общие ценностные основания жизни человека и общества, «содержит в себе оптимистические волю и надежду», которые никогда не должны быть утрачены [1; 3; 4; 5; 6; 7; 28]. Субъект открыто смотрит на жизнь, ее темные и светлые стороны, не боится понимать реальность. Жизнеутверждение противостоит жизнеотрицанию, проявляющемуся в виде депрессивных и разрушительных тенденций в осмыслении и взаимодействии с жизнью. Как управляемая нравственными императивами воля к развитию, как уважительное и принимающее отношение к жизни оно развивает людей, семью. С точки зрения методологической, феномен жизнеутверждения расширяет спектр понятий, описывающих проблемы преобразования людьми трудных жизненных ситуаций, позволяет интегрировать разрозненные исследования разных типов преобразования (защита, совладание, развитие) в единый концепт, предложить оригинальные методики, благодаря которым можно оценить состояние субъекта и его возможности преодоления трудной ситуации, наметить направления поддержки.

Важным моментом помощи личности и всей семье в направлении повышения их жизнеутверждающего потенциала является анализ и завершение незаконченных отношений в структуре родового, семейного и индивидуального опыта, проработка опыта, осознание человеком удовольствия пребывания в потоке опыта, продуктивной трансформации трудной ситуации, риска неопределенности, результатов «потерь», собственных и семейных ограничений, ресурсов, важности ценностей и прочности семейных отношений, взаимопонимания и взаимопомощи, психологической и реальной.

В возникновении и преодолении психических и психосоматических нарушений, связанных с ними, и активизирующих их трудностей и конфликтов, кризисов личности и семьи особое значение имеют незавершенные действия и отношения. Многие болезненные симптомы и нарушения возникают именно из-за незавершенных, непонятых и неизменяющихся отношений, особенно в наиболее близких, «объектных», семейных контекстах. Знать, почему действие или отношения не завершаются, что мешает их понять и изменить, важно и для выбора направления помощи клиенту (пациенту), и для прогноза течения заболевания и развития ситуации, включая жизнеутверждающий потенциал субъекта, стратегии преодоления повседневных трудностей и конфликтов, кризисов и нарушений, связанных с развитием семьи, семейным жизненным циклом, с развитием организации, ее жизненным циклом, а также с развитием личности, ее нормативными и ненормативными кризисами и иными трудностями жизнедеятельности и развития. Рассмотрение жизнеутверждающего потенциала личности как ценностно-смыслового образования предполагает его изучение как явления, тесно связанного с нравственным, ценностным отношением субъекта (семьи, индивида) к себе и миру.

Особенности их осмысления (предметная или «объектная» фокусировка и стратегии осмысления), определяются ценностями субъекта и проявляются в моделях общения (взаимодействия) субъекта с миром, с людьми. В зависимости от регулирующих их жизнедеятельность ценностей члены семьи используют в общении друг с другом различные стратегии понимания (себя и мира).

Это могут быть объясняющие стратегии, обращенные на защитное осмысление и отреагирование по шаблону, заданному семейным сценарием и общественными нормативами, при этом деструктивный опыт по возможности игнорируется, преуменьшается или (на пике трудной ситуации) катастрофизируется: преувеличивается, воспринимается как единственно значимый аспект жизни клиента. Сама трудная ситуация рассматривается фрагментарно, без соотнесения с жизнедеятельностью семьи в целом, поэтому полученный в процессе ее преобразования опыт может остаться «не впрок» семье, организации или индивиду.

Это могут быть интерпретирующие стратегии, обращенные к попыткам активного совладания, смыслового преобразования трудной жизненной ситуации и ее компонентов, опирающиеся на рефлексию и трансформацию деструктивных фрагментов жизненного сценария. При этом осмысляемые человеком и семьей трудные ситуации рассматриваются в контексте ее текущей жизнедеятельности: субъект стремится преобразовать ситуацию, а также накопить опыт преобразования трудных ситуаций с целью их профилактики и успешного совладания в будущем. Трудная ситуация рассматривается в соотнесении с текущими взаимоотношениями субъектов, а ее преобразование закрепляется как опыт преобразования в отношении той или иной группы ситуаций взаимодействий.

Это могут быть и диалогизирующие стратегии, направленные на попытку диалога с миром, переосмысление шаблонов и нормативов профессиональной, семейной, досуговой сфер жизни, а также предполагающие поиск субъектом уникального и опирающегося на диалогическое осмысление ситуации способа преобразования, при котором трудные жизненные обстоятельства становятся значимым фрагментом жизненного опыта и ресурсов личности и семьи, их направленного на самореализацию жизнеутверждения. Трудная ситуация рассматривается в соотнесении с жизнедеятельностью личности и ее семьи в целом, а также с текущими взаимоотношениями ее участников, опыт преобразования распространяется на другие сферы жизнедеятельности и отношений семьи, делая семью более толерантной к трудностям как таковым.

Применительно к осмыслению родительских директив данные стратегии понимания себя и мира могут быть описаны следующим образом:

• 1. Стратегия объяснения предполагает возможность лишь частичных корректив сценарного программирования со стороны родителей, консультанта и т. д. Ребенок, а позднее и взрослый, которому «во имя любви» предложено «не понимать, не развиваться, не жить, не быть собой и не достигать успеха» [11], не отважится на изменения в понимании себя и мира, если к этому не будет достаточных оснований, в список которых может быть включен трансординарный опыт травмирующих внешних и внутренних обстоятельств, в которые могут войти и события жизни рядом или вместе (дружба, брак, обучение или наставничество) с субъектом, использующим иные стратегии понимания.
• 2. Стратегия интерпретации предполагает, что сценарное программирование поведения и жизни личности со стороны родителей может быть трансформировано, однако возможности трансформации во многом определяются «доброжелательным свидетелем»: им может оказаться в детском возрасте член прародительской семьи, а во взрослом возрасте — наставник или психотерапевт, консультант. Его ресурсы, способы понимания себя и мира, которые он транслирует ребенку (внуку или клиенту), могут быть присвоены в целях более продуктивного преобразования повседневных трудных ситуаций деятельности и общения, в том числе в семье.
• 3. Стратегия диалогизации предполагает, что клиент может переосмыслить себя и мир в диалоге, опираясь на попытку понимания реальных смыслов взаимоотношений в семье, понимания возможностей и ограничений родителей, наставников и консультантов как объектов программирования сценариями, усвоенными в ходе их собственного развития, онтогенеза и жизненного пути, понимания того, что транслируемые ими директивы являются не столько истиной в последней инстанции, сколько попыткой познания этой истины, результатом обучения. Поведение рассматривается в контексте его осмысления и присвоения, а также — по желанию субъекта — модифицируется в соответствии с тем контекстом, в котором живет понимающая личность, решающая задачи преобразования трудных жизненных ситуаций в конкретных культурно-исторических, семейных и личностных обстоятельствах.

В терминах концепции обучения Г. Бейтсона это может быть описано так [2]:

• 1) Деутерообучение — формирование у клиента способов осмысления поведения и укорененных в повторяющемся опыте с подобными контекстами способов обучения, при котором субъект ищет подтверждения опыту и признает за аномалию негативный резонанс или его отсутствие. Переживания, сознавания и поведение, отступающие от «нормального», возникают, как и «нормальные», не вызывающие трудностей, в форме потока событий. Поток конструируется клиентом на основе более или менее специфической практики обучения (в деутеро-форме) много раз, так, чтобы, используя прежний опыт и связанные с ним ожидания, субъект мог скрыть — от себя и других — фактический отказ от обучения, простое использование имеющихся способов поведения. Клиенты как личности и члены семьи, как профессионалы ведут себя в трудной ситуации так, как они ее понимают, в контексте представлений о том, каким является мир, каким он должен быть. Психотерапевтически вызванное или вызванное трудной ситуацией изменение будет, таким образом, прежде всего изменением в способе осмысления реальности. Целью любой психотерапии является повторная гармонизация процессов обработки смысловой информации. Происходит подстройка интраперсональных и интерперсональных процессов взаимодействия (смысловой коммуникации) соответственно ситуации.
• 2) Протообучение, которое включает простое присвоение новых способов поведения. При этом способе обучения важно понимание того, что любая смысловая информация содержит указания о том, как нужно ее понимать («метакоммуникационные рамки» содержат указания о способе, каким сообщения, поведение или другие части трудной ситуации могут быть интерпретированы). Многолетние взаимодействия затрудняющего понимания и отношения типа тех, например, которые складываются по схеме описанной Г. Бейтсоном «двойной связи», декларирующей клиенту непродуктивность, неправильность любого варианта поведения, могут вызвать неспособность субъекта к правильному пониманию метакоммуникационных рамок. Это явление — одна из иллюстраций «шизмогенеза» как процесса разделения норм и смыслов поведения, «происходящего из накопления интеракций между людьми».
• 3) Обучение на основе обратной связи опирается на понимание того, что жизнь можно понять лишь тогда, когда она будет рассмотрена по отношению к ее непосредственному окружению, непосредственному взаимодействию, непосредственному смыслу этого взаимодействия в жизнедеятельности. Обратная связь выступает как основа всех целесообразных процессов и тем самым — человеческого поведения. Во время взаимодействия, в процессе взаимопонимания становится возможным ощущение собственной реальности, сохранение и развитие личности. Для клиента это означает предметность, персонифицированность и обращенность взаимодействия, несущего в себе подтверждение и принятие ребенка родителями, клиента — консультантом, окружающим миром в целом, которые обеспечивают возможность исследования, а значит, и глубокого, развернутого осмысления себя и мира, обеспечивают клиенту высокий потенциал жизнеутверждения.

Итак, современные проблемы клинико-психологического консультирования лежат в двух взаимосвязанных плоскостях: процессуальной и содержательной. Консультирование как процесс трансляции знаний и умений жизнеутверждения направлен на активизацию ресурсов клиента (пациента) на то, чтобы справляться с возникающими в его жизни проблемами, в том числе без помощи специалиста. Консультант помогает клиенту услышать и понять самого себя, измениться и изменить свои отношения с другими людьми, реализовать и укрепить потенциал жизнеутверждения даже в самых тяжелых жизненных обстоятельствах, состояниях.

• 1. Арпентьева М. Р. Понимание себя и мира в раннем детстве и жизнеутверждающий потенциал личности // Психолог в детском саду. — 2014. — № 2. — С. 3−30.
• 2. Бейтсон Г. Экология разума. — М.: Смысл, 2000. — 476 с.
• 3. Берн Э. Игры в которые играют люди. — М.: ФАИР-Пресс, 2000. — 480 с.
• 4. Бойко В. В. Синдром «эмоционального выгорания» в профессиональном общении. — СПб.: Сударыня, 1999. — 280 с.
• 5. Леонтьев Д. А., Рассказова Е. И. Тест жизнестойкости. — М.: Смысл, 2006. — 63 с.
• 6. Лэнгле А. Дотянуться до жизни. — М.: Генезис, 2010. — 128 с.
• 7. Сатир В. Вы и ваша семья. — М.: ЭКСМО-Пресс, 2001. — 320 с.
• 8. Швейцер А. Жизнь и мысли. — М.: Республика, 1996. — 528 с.
• 9. Adams M. The myth of the untroubled therapist. — N.Y.: Rout, 2013. — 160 p.
• 10. Beutler L.E., Clarkin J.F. Systematic treatment selection. — N.Y.: Routledge, 1999. — 384 p.
• 11. Bond T. Standards and ethics. — N.Y.: SAGE, 2009. — 280 p.
• 12. Bond T., Sandhu A. Therapists in court. — N.Y.: Sage, 2005. — 144 p.
• 13. Breggin P. Toxic psychiatry. — London: HarperCollins, 1993. — 578 p.
• 14. Cherniss C. Beyond burnout. — N.Y.: Routledge, 1995. — 248 p.
• 15. Claringbull N. Mental health in counseling and psychotherapy. — N.Y.: Learning M., 2012. — 308 p.
• 16. Cortright B. Psychotherapy and spirit. — N.Y.: State Univ. — 1997. — 272 p.
• 17. Davies J. Cracked. — N.Y.: Icon Books Ltd, 2014. — 336 p.
• 18. Deurzen van E. Everyday mysteries. — N.Y.: Routledge, 2009. — 384 p.
• 19. Dineen T. Manufacturing victims. — N.Y.: Constable, 1999. — 336 p.
• 20. Dryden A., Dryden W. Psychotherapy and its discontents. — N.Y.: Open U.P., 1992. — 290 p.
• 21. Evans I., Thornton H., Chalmers I. Testing treatments. — N.Y., 2011. — 199 p.
• 22. Feltham C. Critical thinking in counseling and psychotherapy. — N.Y.: Sage, 2010. — 240 p.
• 23. Forward S. Toxic parents. — N.Y.: Bantam, 2002. — 320 p.
• 24. Freeth R. Humanizing psychiatry and mental health. — N.Y., 2007. — 200 p.
• 25. Glouberman D. The joy of burnout. — N.Y.: Skyros Books, 2002. — 256 p.
• 26. Healy D. Pharmageddon. — N.Y.: Univ. of California Press, 2013. — 320 p.
• 27. Kirsch I. The emperor’s new drugs. — N.Y.: Bodley Head, 2009. — 240 p.
• 28. Maddi S. Creating Meaning Through Making Decisions // The Human Search for Meaning / Ed. by P.T.P. Wong, P. S. Fry. — Mahwah: Lawrence Erlbaum, 1998. — Р. 1−25.
• 29. Masson J. Against therapy. — N.Y., 1992. — 340 p.
• 30. McCarthy-Jones S. Hearing voices. — N.Y., L.: Cambr. Univ., 2013. — 470 p.
• 31. McCartney M. The patient paradox. — N.Y.: Pinter&Martin, 2012. — 336 p.
• 32. Moloney Р. The Therapy industry. — N.Y.: Pluto Press, 2013. — 264 p.
• 33. Paris J. Fads and fallacies in psychiatry. — N.Y.: RCPsych, 2013. — 124 p.
• 34. Porges St. Clinical insights from the polyvagal theory. — N.Y.: Norton, 2014. — 288 p.
• 35. Spinelli E. Demystifying therapy. — N.Y.: PCCS Books, 2006. — 248 p.