Смех (по произведению Анри Бергсона)

Смех Ангела и Демона

Смех…Что он несёт? О чём возвещает нам этот высокий прерывистый звук, вырывающийся из лёгких? О великой радости, о сладостной «лёгкости бытия»? Или об уродливости души, бесстыдно ниспровергающей любую возвышенную идею в пучину нелепости и бессмыслицы, оскорбляя и унижая, перечёркивая самую суть, разрушая ценности и идеалы?

Смех…смех такой разный, многогранный, переливающийся. Смех жестокий, смех чистый; несущий радость и любовь, смех опустошающий и разрушающий.

Смех ребёнка и взрослого, добра и зла, ангела и демона…

В наш век, век демократии и всяческих свобод (иллюзорных, мнимых, по большому счёту), повсюду, на каждом шагу можно услышать смех, увидеть и даже почувствовать! Там, где каждый упивается своей свободой, где законы морали, добра и любви не имеют своей силы, правит смех. К несчастью, смех, единственная задача которого — обесценить, обескуражить, заставить схватиться за голову и ужаснуться. Ужаснуться тому, насколько просто теперь в условиях нынешних свобод выразить себя, свою мысль. Мысль, о которой раньше, буквально несколько десятилетий назад и помыслить нельзя было!

Обратимся к эпохе Возрождения, 14−15 вв. Культура ориентируется главным образом на ту идею, что высшей ценностью провозглашается реальный мир и человек. Идеи гуманизма, человек как личность, творец, способный изменить окружающий мир. Произведения искусства этой эпохи, в частности картины, — символ божественности и одухотворённости. Смотря на них, чувствуешь, будто за спиной вырастают крылья: настолько чистые, светлые творения.

И возьмём «произведения искусства» 20 века — века модерна, направления, трактуемого как «совокупность художественных стилей в искусстве 20 века, противопоставивших себя художественному опыту прошлого. Различные по своим социальным масштабам и культурно-историческому значению, многочисленные проявления модернизма в искусстве отражают противоречивые тенденции века, полного социальных потрясений». В картинах этой эпохи прослеживается очевидная упрощённость, карикатурность, в сравнении с произведениями эпохи Возрождения. Если раньше была ценность гуманизма, то теперь всё переворачивается с ног на голову.

Приведу цитату из предисловия к книге Сальвадора Дали «Дневник гения»:

«Основная идея раннего авангарда была: не желаю вашей культуры, не говорите мне о музеях, симфониях и романах, я бунтую. Я буду бросать вашего Пушкина с парохода моей современности. Я буду писать лихорадочные тексты о том, как надо взорвать или сжечь музеи, и так далее. Будет новая земля и новое небо. Старая жизнь исчерпана, и мы её сейчас разрушим, а на её месте возведём храм новой жизни для нового, свободного человека с его техникой и его дерзкой мыслью, его гениальными интуициями и его духовными исканиями…

После первой мировой войны в искусстве и литературе Запада начинают звучать принципиально другие интонации: дайте мне всё самое прекрасное, разумное и доброе из ваших музеев и ваших книг, я ничего не стану поносить и топтать, я всё вберу в себя… Я обожаю вашу двуногую цивилизацию страстью абсурдиста и всё превращу в казус, в парадокс или нелепость, в дикую выходку или пародию".

20 век. Век обесценивания. Век смеха. Смеха над музеями, над симфониями, над романами, над Пушкиным…

Энди Уорхолл, американский художник, представитель поп-арта, называл свою мастерскую «фабрикой». Его серия картин, посвящённых суперзвёздам — тоже произведения искусства. А другая его композиция: картина многократно повторяющихся изображений банок супа «Кэмпбелл» — тоже искусство! (?).

Что это всё значит? Не тот ли самый смех? Смех над ценностями, которые считались неколебимыми, незыблемыми, на которых зиждилась сама жизнь человека, смех над искусством, над людьми, надо всем, что есть на свете?

Эти размышления полностью согласовываются с мыслью Анри Бергсона о том, что «смешное требует как бы кратковременной анестезии сердца. Оно обращается к чистому разуму», «смех сопровождается нечувствительностью».

Но если смех требует «чистого разума», то значит в равной степени необходимо и отрешение от моральных принципов, «отключение» души, духовности человека! Вот тут и становится страшно.

Мы теряем свою духовность! Смех обесценивает потому, что нет обращения к своей душе. Один лишь разум, разум в «чистом» виде! Человек закостенел в своих умозаключениях. Он не верит ни в Бога, ни в чёрта. Он верит в мир, где правит технократия. Его можно увидеть, услышать, потрогать, а всё остальное — невежество и скудость ума. Им нужны доказательства, аргументы, над которыми они посмеются в очередной раз, растопчут и обесценят.

В мире, где царит технократия, нет места для души. И смех — это прямое этому доказательство.

Анри Бергсон пишет, что здравый смысл — это усилие, труд. А смех — возможность отрешиться от вещей, увидеть образы — то есть возможность лениться.

Конечно! А кому захочется трудиться? Относиться ко всем искренне, с добротой и любовью — это труд тяжкий, труд души, труд мысли! А зачем прилагать какие бы то ни было усилия, если есть возможность куда более приятная — отдаться лени, миру иллюзий, грёз, посмеяться, в конце концов, развлечь себя.

Так и рождаются такие картины, как «квадрат» Малевича, «Постоянство памяти» Сальвадора Дали, «Музыка» Матисса.

Всё просто, до боли тривиально. Не нужно усилий души! Рисуй, что хочешь, что видишь, и это окажется в музее в одном ряду с произведениями Микеланджело или Боттичелли. Что во сне — то и на холсте! Как чукча: что вижу, то пою.

Милан Кундера в произведении «Книга смеха и забвения» описывает два вида смеха:

«Когда ангел впервые услыхал смех дьявола, он оцепенел. Это случилось на каком-то пиру, в зале было полно народу, и постепенно все, друг за другом, присоединились к дьявольскому смеху, чрезвычайно заразительному. Ангел прекрасно сознавал, что этот смех направлен против Бога и против достоинства его творения. Он понимал, что должен как-то быстро откликнуться, но чувствовал себя беззащитным и слабым. Не сумев ничего придумать сам, он скопировал своего противника. Открыл рот и издал отрывистый, неровный звук на самых высоких нотах свого вокального регистра, но придал ему противоположный смысл: в то время как смех дьявола указывал на бессмысленность вещей, ангел, напротив, хотел выразить радость по поводу того, как всё на свете чётко упорядочено, разумно придумано, прекрасно, хорошо и осмысленно.

И так они стояли, дьявол и ангел, друг против друга, открывали рот и издавали приблизительно один и тот же звук, но каждый выражал им нечто совершенно противоположное. И дьявол, глядя на смеющегося ангела, смеялся всё больше и больше, сильнее и искреннее, потому что смеющийся ангел был бесконечно смешон".

Таким образом, можно сказать, что Анри Бергсон в «Смехе» описал один вид смеха — конкретный, Милан Кундера же — два вида: конкретный и беспредметный.

Иными словами Бергсон рассуждает о дьявольском смехе, а смех, выражающий радость бытия, оказался упущен, выброшен за борт (если не считать последней страницы, в которой Бергсон лишь поверхностно касается этого вопроса, пишет «Быть можетъ намъ лучше не останавливаться подробно на этом пункте. Мы не найдемъ въ немъ ничего особо лестнаго для насъ»).

Но почему? Быть может, потому, что в нашем современном мире это стало банально и обыденно — смеяться таким смехом? Смехом дьявольским?

Разберёмся в утверждении Анри Бергсона: «смех — отплата злом за зло». Я полностью согласна с этим. В равной степени неправы оба: и тот, кто высмеивает, потому что отрешается от своей духовности, и тот, кто смеётся, потому что поддерживает этот жест, принимает его, отвечает на него. Первый оскорбляет, второй защищается. Один шутит, другой потешается. Оба вовлекаются в эту машину, механизмом коей, если продолжать логику Бергсона, является зло. Пока маятник, который кидает один другому, не остановится, машина не прекратит своё «разрушительное действие».

А теперь представим себе религиозного человека, верующего, живущего в любви и сострадании. Человека, который трудится духовно, каждый миг своего существования производит невероятные усилия для того, чтоб не упустить это ощущение: любви и радости к каждому существу на планете. Это труд, и труд необыкновенный!

Очевидно, что такой человек вряд ли вообще когда-нибудь смеётся! А если и смеётся, то предметом его смеха будет нечто другое, «неземное», «нематериальное».

Главная идея христианства — пребывать в любви и радости. Но радость эта не обычная. Она не имеет ничего общего с гедонизмом, удовольствием. Это радость детская, чистая, радость от осознания бытия, оттого, что ты жив и живёт всё, что тебя окружает. Ну, как тут не рассмеяться от такой великой радости, которая переполняется каждую клеточку твоего существа?

Но! Это уже другой смех, абсолютно противоположный тому, о котором шло рассуждение. Это смех ангела!

Смех ребёнка. Что мы знаем о нём? К сожалению, мало научных обоснований и объяснений этого факта. Но не раз мы слышали выражение, подобное, например, этому: «Улыбающийся младенец — обладатель чистой формы, доставшейся ему даром от поработавшей над этой формой культуры», или «Младенец улыбается улыбкой Будды». Чем младше ребёнок, тем более непонятны нам его улыбка, его смех.

Ребёнок — создание, которое в силу своей физической невозможности сформировать какие бы то ни было суждения, работать мыслью в плане интеллектуальном, живёт и «работает» на уровне ощущений, чувств. Его смех — это нечто, сродни смеху ангела. Он возвещает о радости! О великом принятии, смирении, любви к миру, который его окружает. По мере взросления, социализации формируются представления о нормах поведения, социальных нормах, культурных и т. д., мышление переходит от конкретного к абстрактному и (о, парадокс!), смех переходит от абстрактного к конкретному. смех радость дьявольский ангел Отчего так? Почему взрослые утрачивают эту способность радоваться, казалось бы простым вещам, мелочам, на которые в современном мире ни у кого нет времени? Человеку мало того для радости, чтоб он просто жил. Нужны ещё, как минимум, дача и машина. Хорошая работа, положение, статус и мешок денег в придачу. Может быть, всё-таки не нужно забывать в себе ребёнка? Может быть, не зря в Библии сказано: «Кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него»?

То, что мы наблюдаем в наши дни — это засилье смеха. Смех стал синонимом развлечения. По телевидению — обилие юмористических телепередач: «Comedy Club», «КВН», «Аншлаг», «Смешные шутки», «Слава богу, ты пришёл». Если музыка — то уж обязательно «весёлая, потешная». Если человек, то такой, с которым «интересно, весело, не скучно». Да что там! Даже в театр часто ходят для того, чтобы отдохнуть расслабиться, посмеяться. Смех продаётся, покупается. Смех стоит в одном ряду с гедонистическим удовольствием, на физическом, примитивном уровне. Смех красной нитью проходит через нашу современную реальность. Смех как пропуск. Достаточно рассмеяться или заставить рассмеяться кого-нибудь другого, чтоб тебя приняли за «своего». А если у тебя нет «чувства юмора» — ты на обочине. С тобой не интересно. Не смешно!

На память приходит монолог героя Михаила Ефремова из фильма «Двенадцать»:

" Вы ж посинели все, как удавленники от вашей «ржачки». Вам хочется смеяться! Вам смешно! Вы смеётесь везде, всегда, надо всем! Вы ещё в зал не вошли, а уже хари свои ржать приготовили! Вам смешно абсолютно всё: жизнь, смерть, цунами, землетрясение. А вы ржёте! «Хахаха!» Полстраны замёрзло — «хахаха», милиционер-убийца — «хахаха»,.

5 миллионов детей беспризорников — «хахаха». А почему смеётесь? Почему вот это «хахаха»? А потому что, когда серьёзно — вам страшно. Я недавно тут, в Москве, на сборнике [имеется в виду концерт — моё примеч.] вышел, и стал с публикой говорить всерьёз. О своей жизни и жизни об этой вообще… Смеялись все! Подумали — шутка такая! Думаешь: плюнуть бы из зала в публику в первый ряд. «Тьфу!». Так смеяться ж будут всё равно! Ничего не поймут, подумают такая шутка…".

Этот монологкрик души. Как мы могли опуститься до такого смеха? Видеть окружающую нас реальность мы не хотим, принимать с любовью и радостью тоже. Что же остаётся? Смеяться? Перечёркивать всё одним смешком?

П.О. Бомарше сказал: «Я спешу над всем посмеяться, иначе мне просто пришлось бы заплакать». Теперь же люди даже плакать не собираются. Потому что и не подозревают, что есть над чем…