Память и прошлое в современной исторической науке

Коллективная память

В основе понятия о культурной памяти лежит неотделимость прошлого от настоящего. Человек видит окружающий мир и реагирует на него, опираясь на свой опыт, как положительный, так и отрицательный. Сталкиваясь с чем-то новым или с очередным препятствием, он использует конкретные, необходимые в данном случае «страницы» своего опыта, чтобы затем вновь отложить их обратно в «библиотеку» сознания. Итальянский писатель Итало Звево в своей книге «Самопознание Дзено» метко сравнивает этот процесс с тем, как дирижёр выводит партии определённых инструментов на передний план. Так и прошлое кажется нам то близким, то неизмеримо далёким, почти забытым, в зависимости от того, что требует ситуация — затемнить или высветить настоящее. Но прошлое всегда, так или иначе, связано с настоящим. Соответственно, индивидуальная идентичность каждого человека состоит из восприятия и осознания событий прошлого. Именно память, несмотря на всю её ненадёжность и эфемерность, формирует человеческую личность со всеми её взглядами, привычками, страхами и желаниями. Однако существует и второй, более глубокий слой памяти, в который вытесняются наиболее неприятные, постыдные воспоминания, которые именуются «травмами», а сама эта область в психоанализе зовётся «бессознательным» .

Индивидуальная память человека также сильно зависит от воспоминаний других людей, особенно переживших сохранённые события вместе с ним. Переплетаясь и взаимно дополняя друг друга, воспоминания упрочняются. Таким образом, память обладает коммуникативным свойством и способна объединять людей в сообщества. Воспоминания, даже самые свежие, представляют собой изображения, чувства, звуки, слова лишь в виде обрывков, неизменно искажающих факты произошедшего. В таком виде они не могут быть переданы кому бы то ни было, поэтому человек использует речь и письменность для обличения воспоминаний в доступную для восприятия форму. Отсюда следуют ещё два важных свойства памяти. Первое — «нарративное» — ставит память в зависимость от литературных и речевых особенностей языка носителя информации о прошлом. Второе — социальное — выражается в том, что человек не может обладать памятью, будучи отделённым от общества.

Ближайшие «партнёры» человека по памяти — его собственная семья. Передавая воспоминания по наследству, от поколения к поколению, и подстраивая их под условия современности, семья создаёт временные условия памяти, которые обычно составляют три поколения, 80−100 лет. Спустя этот промежуток времени, память естественным образом лишается накопленных воспоминаний, освобождая, таким образом, место для последующих поколений.

Наряду с семейными поколениями существуют поколения исторические. Сменяя друг друга, они создают особый ритм исторического восприятия. Мировоззрение человека, в общем случае, формируется в жизненный период между 12 и 25 годами, когда он наиболее остро воспринимает события, происходящие в мире, в собственной стране и в родном городе. Локальные и масштабные, эти события в разной степени влияют на сознание молодого человека, создавая его будущую идентичность. Это происходит и в том случае, если он не вовлечён непосредственно в происходящие процессы, не является жертвой или виновником событий, оставаясь наблюдателем, свидетелем. Важнейшие исторические потрясения оказывают ключевое влияние на индивида, даже если он абсолютно не разделяет те взгляды и ценности, которые присущи его современникам. Именно этим и объясняются феномены «потерянных» поколений, коллективная память которых сформирована под ударами войн и других бедствий, пришедшихся на период становления личности.

Таким образом, поколение объединено похожим мировосприятием, основанным на общности коллективной памяти. Поэтому люди, разделённые временем, не могут полностью принять и понять картины мира друг друга. Отсюда возникает известный конфликт поколений — «отцов и детей». И актуальным он будет оставаться до тех пор, пока существует человек, а точнее, пока он обладает памятью.

Соответственно, отношение общества к различным историческим событиям во многом зависит от смены поколения. Примерно каждые тридцать лет происходит пересмотр восприятия прошлого, поскольку к этому процессу приступает новое поколение. Фокус смещается, отдавая приоритет более актуальным событиям и процессам. То, что ранее считалось более важным, находилось в центре внимания, отходит к периферии. Это особенно важно при рассмотрении травматических событий, которые первым поколением вытесняются и замалчиваются, а вторым осознаются и анализируются. Процесс осознания исторического опыта в полной мере начинает происходить лишь спустя около тридцати лет после трагических событий — на «местах памяти» организуются памятные мероприятия, открываются музеи. Так, например, Мемориал ветеранов войны во Вьетнаме был сооружён через 25 лет после начала конфликта, а правительство Вьетнама стало оказывать активную помощь американским специалистам в поиске братских могил и пропавших без вести лишь в 90-е годы.

Понятие коллективной памяти с момента своего введения французским социологом Морисом Хальбваксом в 20-е годы прошлого столетия и до наших дней остаётся спорным. Некоторые исследователи утверждают, что оно фиктивно, однако чаще всего ими осуществляется замена собственным термином, описывающим тот же предмет. Например, Сьюзен Зонтаг в качестве коллективной памяти использует понятие «идеология», широко распространённое в дискурсе 60-х и 70-х годов, когда главной темой в обществе была политика. Любая символика, так или иначе используемая для осознания индивидуальной или национальной идентичности, воспринималась как средство манипуляции. Смена поколения, потепление отношений между Западом и Востоком в результате начавшейся в СССР «перестройки» позволили пересмотреть отношение к образам. Возникает целое научное направление, изучающее различные образы и трактующее их значения. Среди специалистов, занявшихся этой сферой, стоит выделить Корнелиуса Касториадиса и Жака Лакана с их «социальным воображаемым» и «воображаемое сообщество» Бенедикта Андерсона.

В структуре коллективной (национальной) памяти важное место занимает миф — упрощённая репрезентация исторического опыта, передающаяся от поколения к поколению. Мы говорим о мифе не как о намеренном искажении фактов, которое стремятся выявить, раскритиковать и устранить историки, а как о продукте самоидентификации человека через осмысление прошлого. В большинстве случаев собственная история усваивается не через исторические факты, а через их интерпретацию сквозь призму настоящего. Таким образом, миф обрастает подробностями и уточнениями, которые привносит в него каждое поколение, обращающееся к своей истории.

Мифологизация долгое время критиковалась как «плод идеологической работы». Однако если принять во внимание, что идеология есть не что иное, как коллективная память, то в этом случае миф служит основой культурной конструкции, отражающей условия настоящего. То есть, намного более важным становится не вопрос «что было?», а «как мы вспоминаем об этом?». Мифологизация — это естественный процесс, который происходит с любой нацией. Его можно сравнить с тем, как человек искажает, часто намеренно, свои собственные воспоминания, усиливая их или, наоборот, затемняя, в зависимости от того, какие эмоции они вызывают. С возрастом процесс искажения сохраняется, но он может приобретать формы, абсолютно отличные от тех, что были ранее. И эти отличия могут многое сказать о том, как личность этого человека изменилась за прошедшие годы. Поскольку коллективная память обладает свойствами, схожими с индивидуальной, то весь описанный выше процесс присущ и ей.

Определяя степень важности коллективной памяти для нации, французский философ ХIХ века Эрнест Ренан вывел и само понятие нации, которое в контексте нашего исследования представляется наиболее точным: «Разделять в прошлом общую славу и общие сожаления, осуществлять в будущем ту же программу, вместе страдать, наслаждаться, надеяться, вот что лучше общих таможен и границ, соответствующих стратегическим соображениям; вот что понимается, несмотря на различия расы и языка. Я сказал только что: „вместе страдать“. Да, общие страдания соединяют больше, чем общие радости. В деле национальных воспоминаний траур имеет большее значение, чем триумф: траур накладывает обязанности, траур вызывает общие усилия» [11].

Вероятно, именно поэтому относительно молодое американское государство до сих пор прикладывает столько усилий в процессе шлифовки собственной нации. С этой целью используются различные монументальные творения — памятники, мемориалы, отмечающие выдающиеся достижения, храбрость и силу представителей американской нации на фоне уже осознанных событий прошлого. Ведь существуют и те «страницы», которые ещё не пережиты до конца. Так, например, в Финиксе ни одна улица не названа в честь убитого там знаменитого оратора и борца за права чернокожих Мартина Лютера Кинга, а в Далласе нет ни одного памятника или мемориала, посвящённого президенту Джону Кеннеди. В этих городах спустя, опять-таки, 30 лет были открыты лишь музеи, посвящённые этим трагическим событиям, что можно считать первым полноценным шагом на пути их осмысления. История самым активным образом мифологизируется и осваивается американской литературой и кинематографом. Это происходит, как указывалось выше, с любой нацией в мире, вне зависимости от того, сформирована она или ещё только на пороге своего рождения. Однако, наверное, ни одна страна в мире не тратит на это столько средств, сколько это делает США последние 100 лет. Это связано с тем, что, вступив после Первой мировой войны в когорту великих мировых держав, США не обладали сравнимой с остальными её членами полнотой исторической хроники. Тысячи «пустых страниц» пришлось заполнять тем, что имелось в распоряжении скромной, на тот момент полуторавековой американской истории. Этим объясняется такое активное стремление к осмыслению и переосмыслению фактов и событий прошлого. Опираясь не на художественные методы, а на теорию индивидуальной/коллективной самоидентификации, США можно сравнить с молодым деятельным человеком, который, подстёгиваемый естественным любопытством и значительным энергетическим потенциалом, тяготеет к изучению, опознанию, принятию или непринятию самых различных теорий и фактов прошлого. Это отступление обсуждается в третьей главе, в которой разобраны некоторые произведения американского кинематографа.

При описании свойств и значений коллективной памяти упоминались принципы неотделимости прошлого от будущего, смены поколений, в общем виде были описаны понятия «миф» и «нация». В основе культурной памяти лежит ещё один важный процесс — забвение.

Забвение служит не просто средством очистки, но одним из основных принципов человеческой памяти. Забвение стирает трагические воспоминания, освобождая сознание от страданий и бесконечного переживания случившегося. Это относится как к индивидуальной памяти, так и к коллективной. Кроме того, функция забвения служит для фильтрации огромного количества бесполезной информации, что особенно актуально для современного человека, живущего в эпоху Интернета и бесконечных информационных потоков. В сознании постоянно освобождается место для новых данных, без которых невозможен процесс совершенствования человека. Аналогичным образом устроена культурная или социальная память, которая заменяет устаревшие понятия и творения на более актуальные, порождая так называемые «тренды» эпохи. Например, в эпоху Возрождения, когда европейцы получили колоссальный для того времени массив новой информации из переведённых арабских источников, многие деятели Средневековья и их труды были фактически забыты или сдвинуты на периферию общественного внимания.

Забвение часто становится стратегией развития культуры. Например, целенаправленному забвению были преданы еретические трактаты и учения, которые признавались таковыми римской католической церковью, а также и сами еретики, отлучённые от церкви за свои убеждения. Многие талантливые деятели искусства, полководцы и политики забыты навсегда за то, что отступили от принятых канонов человеческого развития. Столь же печальной и во многом неизбежной оказалась судьба тех, кто находился в тени своих более восхваляемых обществом современников. В этом плане показательна судьба композиторов Игнаца Хольцбауэра и Граупнера, оказавшихся в тени Моцарта и Баха соответственно.

По Бауману, смысл культуры состоит именно в том, чтобы правильно отобрать и сохранить выдающиеся образцы деятельности человечества, то есть заставить процесс коллективного забвения работать по настроенному плану. Подобные системы создаются в каждой стране, которая пытается ограничить процесс «расползающегося», неподконтрольного забвения.

Франклин Анкерсмит в своей фундаментальной работе «Возвышенный исторический опыт» [1] выделяет четыре основных типа забвения.

Первый тип отвечает за те незначительные подробности и детали, с которыми мы вынуждены сталкиваться ежедневно, и от которых, в подавляющем большинстве случаев, не зависит процесс формирования нашей идентичности. От этой информации память может смело избавляться без угрозы для нашей психики, социальной деятельности или политики. Однако наша повседневная жизнь может состоять из неожиданных находок и сюрпризов, которые серьёзным образом влияют на нашу жизнь и могут кардинально изменить её. Но мгновенно опознать такие моменты чаще всего не представляется возможным. Для таких случаев существует второй тип забвения.

Основа второго типа забвения лежит в сравнении истории с психоанализом. Фрейд считал, что самым важным в анализе психической картины мира человека является выявление мельчайших, глубоко забытых подробностей прошлых лет его жизни, которые могут иметь решающее значение в процессе самоидентификации. Это становится возможным лишь после смены ракурса взгляда на эти жизненные детали и события. Способностью сменить ракурс, по Фрейду, должны обладать психоаналитики. Как обычный человек не может, в большинстве случаев, объективно оценить значимость отдельных событий своей жизни, так и историки часто забывали о некоторых важных свершениях прошлого, не с целью дискредитировать ход истории, а потому что не видели в них той реальной значимости, которую представляли эти свершения. Например, ещё в начале ХIX века считалось, что история — это описание жизни, работы и противостояний государственных деятелей или наиболее выдающихся деятелей эпохи. Социально-экономические, культурные вопросы рассматривались поверхностно, им не придавалось особого значения. Подобный взгляд на национальную историю стал меняться лишь с наступлением эпохи Реставрации, когда появились такие историки как Франсуа Гизо, Огостен Тьерри, Карл Маркс и некоторые другие материалисты, которые, подобно психоаналитикам, призвали подробно рассмотреть те темы и проблемы, которым ранее не придавалось никакого значения.

Третий тип забвения связан с событиями прошлого, которые человек предпочёл бы забыть, поскольку они слишком болезненны, чтобы стать частью коллективного сознания. Наиболее наглядным и актуальным примером здесь являются катастрофические события Второй мировой войны. Если многомиллионные военные жертвы и неисчислимые разрушения начали обсуждаться и осознаваться в первое же десятилетие после войны, то Холокост вызывал невыносимые душевные страдания, как у его жертв, так и у тех, кто имел отношение к организации геноцида. Поэтому достаточно долгое время эта тема не находила отклика, оставаясь в коллективном бессознательном, то есть память о ней сохранялась, но одновременно была недоступна сознательной её части. При этом, даже находясь под постоянным давлением бессознательного, идентичность человека не подвергалась болезненным изменениям.

Существует и четвёртый тип забвения, которому Анкерсмит посвящает наибольшую часть своих рассуждений. Голландский историк апеллирует к таким событиям, как Великая буржуазная революция во Франции и переход от Средневековья к Новому времени — эпоха Возрождения. Эти события сопровождались четвёртым типом забвения, который привёл к тяжёлому разрыву с прошлым и изменению идентичности. Лучше всего этот крайне болезненный процесс передаётся в громком словосочетании, которое было повсеместно распространено среди мыслителей того времени — «смерть Бога». Это означало неминуемый конец прошлого жизненного уклада. Промышленная революция, которая сначала грянула в Англии, а затем и в других странах Европы, коренным образом изменила сознание западного человека, потеснив из него религию, на которую он опирался практически во все предыдущие столетия. Входя в новый мир, европейцы должны были целиком отказаться от прошлого, забыть о нём, как и о своей прежней идентичности. Конечно, этот процесс был крайне мучительным, и не всем удавалось вступить в новую жизнь без потерь. Но это вступление было возможно только при условии забвения старого мира и порядка.

Подытоживая написанное, можно отметить, что память является социальным конструктом, который воплощён в коммуникации с другими людьми. Без памяти невозможно осмысление прошлого, на котором, в свою очередь построено восприятие настоящего. Таким образом, самоидентификация человека и всего общества тесно связаны друг с другом.

Война во Вьетнаме — это событие, так или иначе, повлиявшее на коллективную идентичность американского народа, оставившее в его сознании достаточно серьёзную травму, осознание и принятие которой происходит до сих пор. В дальнейшем исследовании несколько раз обсуждается понятие травмы, поэтому представляется необходимым разобрать это понятие более подробно, опираясь на труды Алейды Ассман и упомянутого выше Франклина Анкерсмита.