Объекты изучения социальной философии и социологии

Задание

Наверное, не существует такого человека, который никогда не задумывался о смысле жизни, о нравственности, о религии, о свободе и необходимости, об истине и заблуждении, о сознательном и бессознательном и многих, многих проблемах, волновавших людей с глубокой древности. В этом задании вам предлагается попытаться дать свои ответы на вечные вопросы, которые ставит философия.

1. «Все действительное разумно, все разумное действительно». Можно ли считать, что в этом суждении содержится тавтология? Что этим высказыванием хотел выразить его автор?

2. «Кто хочет сохранить власть, должен иметь в руках орудие власти, кто хочет управлять, должен обладать, правом наказывать». /Кальвин, реформатор, основатель религиозного протестантского направления его имени-кальвинизма/. А ваша точка зрения совпадает с точкой зрения Кальвина? Приведите Ваши доводы за или против.

3. Каково соотношение понятий: истина, ошибка, ложь; представление, воображение и фантазия? Закономерны ли заблуждения в процессе познания? Определите эти закономерности, исходя из диалектики процесса познания.

4. Социальная жизнь является объектом изучения многих наук. Например, у социальной философии и социологии очень широкая область совпадения объекта изучения. Социология в свое время вычленялась из философии. Определите и укажите стрелкой, к характеристикам какой науки относятся приведенные ниже высказывания:

Решение

1. В «Философии права» Гегель писал: «Все действительное — разумно, и все разумное — действительно». Это означает, что Идея неотделима от реального и действительного бытия, причем реальное или действительное есть само развитие Идеи, и наоборот. Чтобы смягчить парадоксальную окраску своих утверждений, Гегель пояснял, что данное положение придает философскую форму тому, что говорит религия, когда утверждает, что миром правит Божественное провидение, что все, происходит по воле Божьей, и что нет ничего более реального, чем Бог.

Смысл этого важнейшего положения станет понятнее, если усвоить, что, по Гегелю, ничто не случается, помимо Абсолюта, но все есть его неустранимый момент. Точно так же утверждение «сущее и должное совпадают» означает: есть то, что должно быть, ибо все существующее не что иное, как момент Идеи и ее развития. (То, что происходит, всегда «заслуживает» того, чтобы произойти.)

Теперь очевиден и смысл так называемого гегелевского «панлогизма»: «Все есть мысль». Он не означает, что все предметы обладают присущей нам мыслью (или сознанием), но предполагает, что все разумно, поскольку есть определение мысли. Данный тезис, полагает Гегель, соотносится с утверждением древних о Нусе (Разуме), управляющем миром.

" Все действительное разумно и все разумное действительно". Безусловно, можно подвергнуть это утверждение прямолинейному сомнению: действительно ли все существующее (например, политические институты) разумно? Дать ответ на этот вопрос можно, по-видимому, следующим образом: установить, что в данном случае мы понимаем как разум (Мировой Дух Гегеля, законы общественного развития и т. п.) и проверить, находят ли все исторические факты последовательное объяснение в первой или второй теории. Скорее всего, в обоих случаях ответ будет положительным: да, все известные нам факты этой теории объясняются как разумные. Утвердительным этот ответ будет «скорее всего», потому что создатели этих теорий располагали почти тем же запасом исторических фактов, что и мы, во-первых, а, во-вторых, потому что в обоих случаях критерии «разумности» события это не что иное как его логическая согласованность (непротиворечивость) с законами социального развития (которые мы еще знаем, либо с Мировым Разумом, о котором судить рационально еще сложнее). Не углубляясь в этот вопрос, заметим, что только опыт советской исторической науки показал исключительные возможности логического оправдания подчас противоположных теорий при одинаково понятом «разуме» .

На мой взгляд, это тезис, доказывающий сам себя. «Всё разумное — действительно, всё действительное — разумно» .

Всё логичное, стройное, упорядоченное, достаточно доказанное, обоснованое — имеет понятийный корень и, следовательно, имеет место быть — действительно, т. е. существует, наполняя собой всеобъемлющее бытие. И наоборот, — действительное (если мы посмотрим от обратного на эту проблему) — это то, что существует, а значит имеет своё собственное строение и форму, внутренне содержание, глубинную суть, т. е. разум…

На мой взгляд, это не тавтология, а воплощение принципа дедуктивного и индуктивного в философии.

2. Моя точка зрения на данное высказывание формируется из того, что я знаю о том, как сам Кальвин реализовывал ее в своей жизни.

Кто хочет сохранить власть, должен иметь в руках орудие власти, кто хочет управлять, должен обладать, правом наказывать. И Кальвин не упускал малейшей возможности издать распоряжение о высылке из города за проступки против церкви. Советники призвали «толкователя священного писания», чтобы он изложил его верующим, проповедника — чтобы проповедовал и призывал общество к истинной вере. Но право наказывать горожан за нарушение законов и безнравственное поведение они, само собой, разумеется, полагали своей собственной юрисдикцией. Ни Лютер, ни Цвингли, никто другой из реформаторов никогда до сих пор не оспаривали у городского начальства этого права и этой власти, но Кальвин, как натура авторитарная, немедленно прилагает всю свою гигантскую волю, чтобы превратить магистрат в исполнительный орган своих приказов и распоряжений. А так как у него для этого не было никаких законных средств, он. создал их сам на основании собственного права отлучения от церкви: с помощью гениального хода он превратил религиозное таинство причастия в средство насилия и давления на личность. Потому что кальвинистский проповедник допустит к господней трапезе только того, чья нравственность ему лично кажется безупречной. Для того же, кому проповедник отказывает в причастии, и здесь проявляется вся сила этого оружия, — все кончено. Никто не смеет с ним больше разговаривать, никто ему ничего не продаст и не купит у него; тем самым введенная духовной властью, казалось бы, чисто церковная мера воздействия превращается тотчас же в общественный и деловой бойкот; если же отлученный не только не капитулирует, но еще и противится предписанному публичному покаянию. Кальвин отдает распоряжение о его изгнании. Противник Кальвина, будь он хоть самый почтенный гражданин, не может долго оставаться в Женеве; каждый, кого не возлюбило духовенство, подвергается отныне гонениям в своем гражданском существовании.

С этой молнией в руках Кальвин может изничтожить каждого, кто противоречит ему; с помощью единственного смелого приема он овладел огнем и мечом, что до него никогда не удавалось городскому епископу. Потому что по правилам католической церкви требовалось проделать бесконечный путь по инстанциям, все выше и выше, прежде чем церковь решалась публично изгнать одного из членов своей паствы; отлучение же по новым законам было актом пренебрежения к личности и целиком зависело от произвола одного человека; Кальвин, целеустремленный и непреклонный в своей жажде власти, предоставил проповедникам и консисториуму полную свободу повседневно пользоваться этим правом, превратил эту страшную угрозу почти в регулярное наказание и как психолог, сознавая действенность террора, с помощью страха перед наказанием непомерно возвысил свое могущество.

Лишь с трудом удается магистрату добиться, чтобы причастия происходили раз в квартал, а не ежемесячно, как требовал Кальвин. Но Кальвин теперь уже никогда не выпустит из рук своего сильнейшего оружия, так как только с его помощью может он начать основное сражение: борьбу за тоталитарную власть.

С открытым сердцем приняли горожане Реформацию, добровольно собрались на городской площади, чтобы как независимые люди открытым голосованием признать новую веру. Но их республиканская гордость восстает против того, чтобы их, как каторжников, под стражей, десяток за десятком вели через весь город, дабы они в церкви торжественно поклялись каждому параграфу господина Кальвина. Не затем поддержали они строгую нравственную реформу, чтобы теперь ежедневно жить под угрозой опалы и изгнания только за то, что за стаканчиком вина споют веселую песню или нарядятся в одежды, которые господин Кальвин или Фарел сочтут пестрыми или роскошными. И кто они, в конце концов, эти люди, которые, держатся, как господа, начинает спрашивать себя народ. Разве они коренные жители Женевы? Разве это старожилы, которые сообща трудились над величием и богатством города, испытанные патриоты, связанные столетним родством с лучшими семьями? Нет, это только что явившиеся, беглецы, попавшие сюда из другой страны, из Франции. С ними обошлись гостеприимно, им дали хлеб, и содержание, и хорошо оплачиваемые должности, а теперь этот сын сборщика податей из соседней страны, которого они как брата, как родственника приютили в теплом гнезде, осмеливается их, самостоятельных граждан, оскорблять и устраивать им разнос! Он, беглец, их служащий, будет решать, кому дозволено, а кому не дозволено оставаться в Женеве!

Поэтому я не могу согласиться с Кальвином. На мой взгляд, в его высказывании очень много авторитарности и богоравности и мало смирения.

3. Истина сама по себе… — соответствие между нашей мыслью и действительностью…

Ложь — в отличие от заблуждения и ошибки — обозначает сознательное и потому нравственно предосудительное противоречие истине. Из прилагательных от этого слова, безусловно, дурное значение сохраняет лишь форма лживый, тогда как ложный употребляется также в смысле объективного несовпадения данного положения с истиной, хотя бы без намерения и вины субъекта; так лживый вывод есть тот, который делается с намерением обмануть других, тогда как ложным выводом может быть и такой, который делается по ошибке, вводя в обман самого ошибающегося…

Наука объясняет существующее.

Данная действительность еще не есть истина. Ум не удовлетворяется действительностью, находя ее неясною, и ищет того, что не дано, чтобы объяснить то, что дано. Наука постоянно восстанавливает подлинный вид вещей, когда объясняет их… Чтобы ум признал факт ясным, прозрачным, нужно коренное его изменение; нужно, чтобы он перестал быть только фактом, а сделался истиной. Таким образом, деятельность нашего ума определяется: 1) фактическим бытием как данным и 2) истиною, которая есть предмет и цель ума…

Если бы ум ограничивался восприятием данного, ему нечего было бы делать; он не сознавал бы своей задачи и человек снизошел бы до бессмысленности животного. Если бы ум уже владел полнотою истины, задача была бы выполнена, и для человечества не было бы иного состояния, кроме абсолютного покоя божества.

Воображение — особая форма человеческой психики, стоящая отдельно от остальных психических процессов и вместе с тем занимающая промежуточное положение между восприятием, мышлением и памятью.

Воображение — (фантазия), психическая деятельность, состоящая в создании представлений и мысленных ситуаций, никогда в целом не воспринимавшихся человеком в действительности. Различают воссоздающее воображение и творческое воображение.

Представление — образ ранее воспринятого предмета или явления (представление памяти, воспоминание), а также образ, созданный продуктивным воображением.

До сих пор ученым почти неизвестно о механизме воображения. Эта форма характерна только для человека и странным образом связана с деятельностью организма.

Благодаря воображению человек творит и разумно планирует свою деятельность и управляет ею. Воображение является основой наглядно — образного мышления, позволяющему человеку ориентироваться в ситуации и решать задачи без непосредственного вмешательства практических действий.

От восприятия воображение отличается тем, что его образы не всегда соответствуют реальности, в них есть элементы фантазии, вымысла.

Душевная жизнь — это безостановочное движение представлений.

В разные отрезки времени одно и тоже представление может пребывать в разных областях сознания.