Проблема бытия в истории философии и культуры

В традиции античной философии вся совокупность физического, составлявшая видимый мир, представлялась человеку как некое гармонически организованное целое — Космос. Он возникает из Хаоса, под которым обычно понимается нечто вещественное, хотя и неупорядоченное, бесформенное, лишенное определенности. Однако античная мифология знает и другую, более древнюю трактовку. Например, у Гесиода (VIII-VII вв. до н.э.) Хаос означает не беспорядок, а некое вместилище мира, пустое пространство, которое ассоциируется с образом «зияющей пасти», «темной бездны» или, иными словами, с тем, что мы называем «ничто». Таким образом, мы можем предположить, что древний космогонический миф говорит не просто об упорядочении уже существующего, а о возникновении мира из этого «зияния» или «ничто» .

Первые греческие философы стремятся отойти от древней мифологии. Отказываясь от идеи возникновения физического мира из пустоты, из «ничто», они ищут исходное начало всего существующего, фундаментальную основу всех вещей — их архэ. Ионийцы ищут новую метафизическую реальность, которая могла бы претендовать на роль единой универсальной основы всех без исключения физических вещей, однако все они пытаются решить ее, наделяя онтологическими характеристиками те или иные физические объекты (воду, воздух, огонь и др.). Глава школы элеатов Парменид в своем учении о бытии впервые ясно и недвусмысленно различает эти два вида реальности: онтологическую (метафизическую) и физическую.

Учение Парменида о бытии, с одной стороны, содержит самый решительный отказ от мифологии, а с другой — представляет последовательную критику идеи вещественного (физического) первоначала ионийских натурфилософов — архэ. При этом Парменид достаточно четко отличает бытие как оптологический Абсолют от бытия в его предметном, физическом смысле. Как онтологический Абсолют бытие всегда тождественно самому себе, или, иными словами, «бытие есть бытие» (и ничто сверх этого). Основным признаком подлинного (онтологического) бытия является его вечность: оно, как говорит Парменид, «не возникло и не подвержено гибели»; оно цельно, однородно, т. е. не имеет ни начала, ни конца во времени. Для него нет ни прошедшего, ни будущего, ибо оно всегда целиком пребывает в настоящем, во всей своей совокупности и полноте, единстве и непрерывности. Бытие, о котором говорит Парменид, — это не физическое, а именно онтологическое бытие. Утверждение абсолютной неподвижности, полной самотождественности и цельности такого бытия означает вовсе не отрицание физического движения, а отрицание онтологической возможности возникновения и уничтожения бытия. Рассматриваемое в парменидовском — онтологическом смысле бытие не может стать ни больше, ни меньше, поэтому понятия, которыми мы характеризуем бытие изменчивых вещей, просто неприложимы к нему.

Парменид характеризует бытие именно по его мысленным определенностям, а не по условиям существования в пространстве и времени. Отсюда следует основной тезис парменидовской онтологии: " Мыслить и быть — одно и то же" . Это означает, что содержание мысли и предмет, на который направлена мысль, есть одно и то же. Мысль — всегда мысль о предмете, а предметность мысли обусловлена бытием. Небытие же не может быть предметом мысли, ибо оно немыслимо и невыразимо.

В средневековых философских концепциях бытия (а для Европы это значит христианских) сливаются три основные линии: с самого возникновения философии вопрос о бытии формулируется как вопрос о том, что же, собственно говоря, есть?

? Первый ответ, который дают философы ионийской школы, лежит, как говорится, на поверхности. Бытие — это объект:; это прежде всего предметный мир; вещи или некий единый, лежащий в основе всех этих вещей субстрат — материя.

? Элеаты пытаются смотреть глубже. Утверждая, что истинным бытием можно назвать лишь то, что неизменно и вечно, они обнаруживают новую форму реальности — действительно первичное бытие, понимаемое как бытие-мышление. Таким образом, бытие предстает перед нами как очищенная от случайностей материальной определенности структура мышления, которая одновременно есть и структура самого бытия. Другими словами, бытие есть логос.

? Однако, задаваясь вопросом о том, что является истоком и гарантией существования бытия-логоса; что создает и поддерживает его, мы приходим к признанию его субъектного происхождения, или, говоря иначе, к признанию того, что бытие есть субъект.

Соединение трех указанных линий: бытие-объект, бытие-логос, бытие-субъект — порождает идею трех проявлений или трех форм обнаружения некой лежащей за ними трансценденции. И тогда на вопрос: «Что же все-таки поистине есть!» мы получаем ответ, который охватывает все три концепции бытия и при этом не сводится ни к одной из них: «Истинное бытие есть Единое, или Бог» .

В Новое время идея о том, что решение проблемы бытия следует искать и находить не в перечислении многообразных форм сущего, а в схватывании мыслью того, что само по себе или подлинно есть, получает развитие в философии Рене Декарта. Но для той метафизической традиции, в рамках которой философствует Декарт, признание существующим мышления как такового оказывается недостаточно. Он полагает, что, коль скоро существует мышление, необходимо должно существовать и то, что составляет, с одной стороны, его основу, а с другой — содержание. Иными словами, необходимо должно существовать мыслящее и мыслимое. Таким образом, единое бытие расщепляется у Декарта на субъект и объект, а вопрос о бытии становится одновременно и вопросом о самом спрашивающем, мыслящем. Ответ на данный вопрос — это прежде всего ответ на вопрос о том, что есть Я, вопрошающий о бытии. Сущность мышления Декарт обнаруживает не в самом мышлении, а в вещи, которая мыслит, — res cogitans. Мышление для него — это мыслящая субстанция, вещь, которая, наряду с протяженной субстанцией, составляет всю совокупность бытия.

В течение последующих трех столетий вопрос об отношении этих субстанций становится основным вопросом философии. При этом сторонники и материализма, и идеализма исходили из общего для европейской метафизики подхода к пониманию бытия, трактуя его как то, что существует безотносительно к чему бы то ни было, исключительно благодаря самому себе. В этом смысле «быть», «существовать» означало в первую очередь «быть независимым», поэтому единственно подлинным бытием признавалось то, которое представляло бы вершину онтологической независимости, — онтологический Абсолют. Обнаружив, что исходная и несомненная реальность является двойственной и соотнесенной («Я мыслящий» и вещь, которую я мыслю), ее не пытаются принять именно как двойственную и соотнесенную, а начинают выяснять, которая из составляющих является независимой, «первичной», а какая производной, «вторичной», или, иными словами, которая из них представляет подлинное бытие, а которая лишь кажется таковым.