Научный диалог Ф.И. Буслаева и архиепископа Филарета

Научный диалог Ф. И. Буслаева и архиепископа Филарета

В истории изучения наследия Ф. И. Буслаева присутствуют противоречивые мнения [1, с. 14 58]. Xотя они и учитывают отношение ученого к разным общественно-научным направлениям (славянофилам, западникам, революционерам-демократам, представителям академической науки), но анализа и оценок отношения Ф. И. Буслаева к церковной публицистике нет. Исследование именно этой стороны вопроса дает новые материалы для уточнения роли Ф. И. Буслаева в истории филологии и искусствознания и специфики его методологии.

Ф.И. Буслаев изучал работы архиепископа Филарета² [2; 3; 4], анализировал их и ссылался на них. Труд архиепископа Филарета «Обзор русской духовной литературы от 862 по 1720 год» ученый назвал «замечательным сочинением по истории русской словесности», который знаменует начало «строгого, положительного изучения, фактического знакомства с нашею стариной» [5, с. 64]. Ученого удовлетворял «самый обширный объем, вмещающий почти все произведения древнерусской письменности» и «не только сочинения Ивана Грозного, князя Курбского и тому ппдобное, даже „Слово о полку Игореве“» [5, с. 65].

Разрабатывая явление переходности как важный элемент формирования стиля, Ф. И. Буслаев обращался к понятию и феномену двоеверия. По этому вопросу для него было важно мнение именно духовного лица. Филарет указывал на «повсеместное» (в XI и в XII веке) и «по украйнам» (в XIII и XIV) распространение язычества между простым народом [2, с. 49]. Ф. И. Буслаев цитировал эти описания по опубликованному Филаретом списку «Слова Xристолюбца», а также Паисиевому Сборнику XIV века, отреченным книгам [5, с. 68].

Кроме описаний мифологической обрядности, Ф. И. Буслаева интересовали вопросы древнерусской литературы. Слово Кирилла Туровского Ф. И. Буслаев признавал вместе с Филаретом «самым превосходным» и по содержанию, и по слогу. При этом ученый уточнял: «Несправедливо было бы только на основании обличении в лености и нерадении к церкви, обличений, имеющих место и в современном духовном ораторстве, заключать о том нравственном разобщении, которое в XII веке существовало между народом и его просвещенными руководителями» [5, с. 70].

По изданию архиепископа ученый цитировал И. Галятовского, использовал тексты Димитрия Толмача [2, с. 164 165], давал ссылки на церковных и государственных деятелей (Симона, епископа Владимирского и Суздальского, умер-шего в 1226 г. [6, вып. 1, с. 208 213], архиепископа Геннадия [6, вып. 3, с. 29], Киприана, Максима Грека [6, вып. 2, с. 232] и других). Исследователь принял уточнение Филарета [2, с. 51] о том, что прототип сына царя Владимира (князя Владимира Мономаха) в «Слове Даниила Заточника» Юрий Долгорукий [6, вып. 1, с. 264], подтвердил, что недостающие библейские книги были переведены с латинской Иеронимовой Вульгаты [2, с. 159; 6, с. 27 35], подчеркнул, что Илларион, митрополит Киевский, «писатель XI в. умел так же основательно усвоить себе древнехристианскую символику, как и знаменитый наш оратор XII в.» [6, вып. 1, с. 271 279]. Ф. И. Буслаев обращал внимание на мнение Филарета о богослужении, соглашался с уточнением архиепископа о том, что разделение в Стоглаве на 100 глав это позднейшее явление [6, вып. 3, с. 59]. Анализируя историческую песню о Соловецком восстании, ученый находил совпадение отдельных деталей песни с фактами, приведенными Филаретом [6, вып. 3, с. 200].

В лекциях по истории русской литературы цесаревичу Ф. И. Буслаев обращался к мнению архиепископа при характеристике ереси жидовствующих [6, вып. 3, с. 19 26]. Эту ересь он считал «умственной заразой», «еретическим ученьем», «дотоле неведомого обаянья поэтической, исполненной суеверий науки» средневековья, которое уловило «лучшие умы той эпохи, более подвижные и быстрые». Его характеристика и оценка этого явления совпадает с мнением архиепископа Филарета [3, с. 83].

В связи с этим вопросом ученый дал определение истинной науки и охарактеризовал взаимодействие науки и религии. «Средневековая наука естественно исходила из Богословия, или Теологии, и тесно с ней связывалась; точно так как и поэзия черпала себе высшее воодушевление из религии. Исходя из религии, наука, или подтверждала признанные всеми преданья и начала, и тогда получала направление благочестивое; или же кичливо стремилась к решению новых вопросов и к ниспровержению принятых начал и убеждений и становилась ересью. Другого пути, кроме этих двух средневековая наука не знала: и наши жидовствующие, стремясь к знанию, попали на ложный путь ереси» [6, вып. 3, с. 26]. Такое понимание науки является традиционным для христианского православного мировоззрения.

В отличие от архиепископа Филарета [2, с. 285], Ф. И. Буслаев признавал высокое литературное значение Синопсиса И. Гизеля. «Это историческое оправдание присоединения Юго-западной Руси к Московской державе, историческое доказательство законных прав Московского Царя на обладание Киевом в роды и роды» [6, вып. 3, с. 139]. Односторонним «в своих похвалах» считал Ф. И. Буслаев также мнение Филарета о деятельности И. Галятовского [2, с. 285 289], так как он внес в русскую литературу «сильнейшее влияние западное, католическое» [6, вып. 3, с. 141]. Комментируя мнение архиепископа о реформе церковных книг, «особенно при патриархе Иосифе (1642 1652)» [3, с. 143], Ф. И. Буслаев подчеркивал, в отличие от Филарета, что «раскол охватил массы народные, тотчас же отразился в их устной поэзии» [6, вып. 3, с. 200].

Ф.И. Буслаев, проанализировав содержание повестей о Марии и Марфе и о явлении Креста в Унженском стане подробно развернул также «общее замечание об отношении интересов религиозных к поэтическим в древней Руси», содержащее существенную критику взглядов архиепископа.

Филарет писал: «Так как духовное образование души не то, что эстетическое образование вкуса, не то, что и образование ума познаниями; то недостатки образования вкуса и ума не указатели на недостаток духовного образования предков наших» [3, с. 147]. Он отстаивал мнение о том, что недостаток душевного развития выразился в слабости эстетической жизни на Руси в период средневековья и не противоречит высокому развитию духовности, то есть народ мог перепрыгнуть ступеньку душевного развития и встать сразу же на уровень высокой духовности. Ф. И. Буслаев настаивал на взаимопроникновении душевного и духовного и их взаимообусловленности. Ученый считал, что данная точка зрения появляется тогда, когда все душевное считается греховным. «Этот неблагоприятенный взгляд на нашу старину и народность, основанный на необоснованном, чудовищном отделении в душе человеческого ума и воображения от интересов духовных, то есть религиозных, мог произойти, как кажется, от того, что в поэтическом и умственном хотели видеть только одно греховное, или чувственный соблазн художественной формы, или же кичливую мысль еретика, философа» [6, вып. 2, с. 165]. Ученый пояснял: то, что посчитал Филарет слабостью эстетического вкуса, является достоинством чистой, не замутненной грехом, русской души, где даже мифологическая фантазия, то есть воображение и ум, сливаются с благочестивым духом.

Высокая духовность развивает душевные качества народа, отражением которых является словесность. Тесная связь душевного и духовного ведет к расцвету искусства. Исследователь делал общий вывод: «не отделяя насильственно воображения и ума от верования, как это делает почтенный автор Истории Русской Церкви, мы тем более оценим и духовное просвещение наших благочестивых предков» [6, вып. 2, с. 165].

Чтобы подтвердить присутствие апокалипсической темы, «начиная от древнехристианских представлений Агнца, от сказаний о Таинственной книге, недоступной для смертных, от Страшного суда и хождений по Аду, Чистилищу и Раю в сопровождении ангела или кого другого, и до чудовищных фигур в орнаментации романского стиля» [7, с. 57] в произведениях разных искусств средних веков, Ф. И. Буслаев прибегал к работе архиепископа Филарета «Исторический обзор Песнопевцев и песнопения Греческой Церкви» [4]. Ученый подчеркивал, что «на основании Великого значения для тайнодействий Xристианской Церкви, объясненного архиепископом Филаретом, понятно, почему указанные здесь апокалипсические видения с древнейших времен занимают первенствующее место в изображениях, украшающих храмы, внутри их в мозаиках на арке, отделяющей трибуну, и в куполе, а с наружной стороны в изваяниях на тимпане церковных врат» [7, с. 58 60].

Итак, что касается фактов церковной истории (ересь жидовствующих, церковная реформа и других) и богослужебных объяснений, Ф. И. Буслаев неизменно следовал мнению архиепископа. Исследователь доверял опубликованным текстам и комментариям к ним. Когда речь шла об анализе поэтических достоинств словесности или характеристике нравственного состояния народа, то в одних случаях их оценки совпадали (о Кирилле Туровском, Илларионе митрополите Киевском), в других расходились (например, ученый критиковал односторонность оценок Филарета таких деятелей как И. Гизеля и И. Галятовского) Значительно реже Ф. И. Буслаев опровергал мнение архиепископа, например, о соотношении духовного и душевного в древнерусской литературе. При этом свои взгляды ученый развивал в рамках христианского православного понимания науки, по которому наука и религия не противоречат друг другу.

жидовствующий архиепископ буслаев

• 1. Злобина Н.Ф. Концепция историзма в филологическом наследии Ф. И. Буслаева. М., 2010.
• 2. Филарет (Гумилевский Д.Г.) архиепископ Харьковский. Обзор русской духовной литературы. Харьков, 1859.
• 3. Филарет (Гумилевский Д.Г.) архиепископ Черниговский. История русской церкви в пяти периодах. М., 2001.
• 4. Филарет (Гумилевский Д.Г.) архиепископ Черниговский. Исторический обзор Песнопевцев и песнопения Греческой Церкви. Чернигов, 1864.
• 5. Буслаев Ф.И. О народности в древнерусской литературе и искусстве (По поводу новых сочинений и изданий епископов Филарета и Макария, гг. Пыпина, Равинского, Сухомлинова и Ундольского) // Исторические очерки русской народной словесности и искусства. СПб., 1861. Т. II. С. 64 96.
• 6. Буслаев Ф.И. История русской литературы: Лекции, читанные его императорскому высочеству наследнику цесаревичу Николаю Александровичу (1859 1860). М., 1904. Вып. 1; М., 1906. Вып. 2; М., 1907. Вып. 3.