Определение геополитики как науки

Содержание Введение

1. Определение геополитики

2. Геополитика как проектная образно-географическая деятельность

3. Геополитическое положение России

4. Метагеополитические итоги ХХ века Заключение Список использованной литературы

Введение

К концу XX в. земное пространство, охваченное многочисленными сетями коммуникаций, оказалось не только объектом, но и субъектом общественных и политических отношений. Человечество впервые осознало его как пространство геополитическое. Уже в XIX в. международные отношения стали восприниматься в Европе как своего рода пространственный спектакль, однако касалось это главным образом европейских дел и заморской политики европейских держав. В XX в. подобное восприятие сделалось доминирующим. В результате возникла геополитика как своего рода когнитивное «переживание» общества по поводу географического пространства. Но одновременно возникли проблемы, связанные с методологическим и содержательным развитием данной дисциплины. Главная из них — необходимость описания пространства, в котором происходят те или иные политические события, пространственными же средствами, т. е. как бы самим пространством. Иначе говоря, речь должна идти о политике самого пространства. Уже в силу этого геополитика есть переход к принципиально иному пониманию и географического пространства, и политики. Переход, позволяющий осуществить невероятно большую экономию мысли в политике, политологии и географии.

Цель работы — охарактеризовать геополитику как науку. Задачи, которые необходимо решить в ходе работы:

— познакомится со статьями в журнале «Полис», в которых говорится о геополитики как науки;

— познакомиться с разными определениями понятия геополитики;

— охарактеризовать геополитику как образно — географическую деятельность;

— рассмотреть геополитическое положение России;

— подвести метагеополитические итоги ХХ века.

1. Определение геополитики Геополитика — это особая интеллектуальная парадигма, охватывающая сразу и определенный вид отношения к миру, и вместе с тем род занятии, ориентированный на классические для него образцы, ставящий перед собой характерные лишь для него проблемы и обладающий специфической техникой их решения.

По своей словопонятийной структуре «геополитика» есть некая встреча или синтез представлений о «географическом» и «политическом». Такую этимологическую внутреннюю форму вложил в это понятие его создатель Р. Челлен, назвав геополитикой гипотетическую «науку о государстве как географическом организме, воплощенном в пространстве» .

Некоторые российские политологи в последние годы отрешаются от базисного смысла «геополитики», пускаясь в свободные переосмысления модного концепта. Так, К. Э. Сорокин хочет понимать под геополитикой «комплексную дисциплину о современной и перспективной многослойной и многоуровневой глобальной политике». Аналогично К. С. Гаджиев призывает переосмыслить в слове «геополитика» элемент «гео» так, чтобы обозначать этой частицей «не просто географический или пространственно территориальный аспект в политике», но «всепланетные масштабы, параметры и измерения, правила и нормы поведения в целом, а также отдельных государств, союзов, блоков в общемировом контексте», а заодно и «восприятие мирового сообщества в качестве единой завершенной системы в масштабе всей планеты». При этом «геополитика» становится синонимом «мировой политики» — и, соответственно, отождествляется либо вообще с изучением международных отношений, либо с обзором наиболее глобальных всемирных процессов в духе докладов Римского клуба, — для чего в наши дни часто используется специальный термин «глобаяистика» .

В 1920;х и 30-х годах Мюнхенскую школу геополитики, созданную К. Хаусхофером, будоражили споры о том, представляет ли эта дисциплина особую науку со своей предметной сферой и собственными законами или это только метод осмысления истории и политики, группирующий факты под определенным углом зрения. Сам Хаусхофер колебался, то именуя ее, по стопам Челлена, одной из «наук о государстве», то объявляя вовсе «не наукой, а подходом, путем к познанию». А. Грабовский, немецкий «геополитик № 2», первый глава германского Геополитического общества, через всю жизнь пронес понимание геополитики как «метода» и «средства познания», но ни в коем случае не науки, открывающей некие законы.

Но эта же фактологическая пестрота геополитики придает особый смысл известному определению геополитики как «прикладной политической географии». Едва ли в этой дисциплине можно видеть только практическое применение политико-географического знания — опорный ее материал никак не сводим исключительно к данным о распределении наличных политических структур на карте Земли. Скорее, понятием «прикладной политической географии» выражается то обстоятельство, что арсенал всей географии как универсального знания о конфигурациях самых разнообразных объектов, изучаемых по отдельности множеством наук применяется при необходимости данной дисциплиной в политических целях.

Контроверзу между «наукоцентричным» толкованием геополитики и пониманием ее в смысле идеологического всеобъясняющего учения попытался в 1947 г. разрешить по-своему Ж. Готтманн, расценив по крайней мере германскую ее версию как «продукт многовекового развития географических интерпретаций истории, адаптированный к потребностям пангерманизма», иначе говоря, представив ее грубо идеологизированной позитивной наукой. Но при таком взгляде оставались совершенно непонятными отмечаемые самим Готтманном влияние и популярность методов Мюнхенской школы в США. Ясно, что американцев не могли пленить ни чуждый им пангерманизм, ни историко-географический базис этой школы — общее достояние западной науки. В германской геополитике после «химического» ее разложения Готтманном обнаруживается какой-то важный и заразительный остаток, которого не отразила формула французского географа.

В таких обстоятельствах некоторые политологи склонны признать в геополитике когнитивный конгломерат, где научный компонент сосуществует с иными составляющими, опять же вслед за Готтманном, как-то заявлявшим о германской геополитике, будто бы «в ее публикациях можно найти всего понемногу — от самой метафизической философии до повседневных военных наставлений» .

В том же духе М. В. Ильин намерен различать под маркой «геополитики» — во-первых, геополитические мечтания — «дилетантское философствование на темы политики, пространства и истории», способное стать для политиков «руководством к действию» и обрести свойства «геополитической мистики»; во-вторых, геостратегические штудии «'ресурсные, обычно силовые, а изредка функциональные модели государств-Левиафанов и отношений между ними»; и, наконец, лишь в-третьих, «геополитику в строгом смысле», подлинную науку. Такой наукой он полагает «знание (учение) об организации политий в качественно определенном пространстве», состоящее, «прежде всего в выяснении взаимодействия природных и, шире, географических факторов… с различными системами и способами политической организации». Основная проблематика этой науки для него заключена во «внутреннем устройстве (конфигурации сочленения географических возможностей и принципов политической организации) отдельных политий» .

Конструируя идеальный образ геополитики как науки, Ильин не уделяет внимания существованию реальной академической дисциплины «политическая география». Известно, что геополитика сперва развивалась в лоне последней: по этому ведомству проходили труды Ратцеля и раннего Маккиндера. Но, начиная с Челлена, как геополитики, так и политгеографы постоянно пытаются провести — пусть условно — разграничительную черту между двумя интеллектуальными областями и профессиями. Не у всех это получается достаточно отчетливо. Но тем показательнее очень наглядные случаи, когда именно политической географии по преимуществу приписывают круг интересов, вменяемых Ильиным «геополитике в строгом смысле» .

Так, среди опытов разграничения двух дисциплин очень показательны — предпринятый в 1930;х коллегой Хаусхоферов О. Маулем и через полвека в 1980;х американцем Дж.Паркером. Эти версии серьезно различаются, но, сопоставляя их, можно, через сами их расхождения, прийти к интересным выводам относительно природы и назначения геополитики.

Мауль уступил политической географии всю статику государства — его расположение, форму, размеры и границы, его физико-географические и культурные свойства, а заодно и прошлую динамику государства — историю его пространственного формирования, все, говоря словами Ильина, «знание о организации политии в качественно определенном пространстве». Политическая география должна осмыслять эти «пространственные данности», тогда как геополитика, по Маулю, живет «пространственными потребностями» государства. «Геополитическая постановка проблем, геополитическое исследование и обучение начинаются с вопроса о том, служат ли и как служат природные и культурные факторы политике, относящейся к пространству, соответствуют ли ее требованиям и насколько». Сами пространственные запросы государства Мауль свел в иерархию, начиная с минимальных первичных условий для его возникновения, обеспечивающих внутреннюю связность и целостность данного образования, и далее располагая возможности для его самозащиты и прироста, для выработки форм взаимодействия с внешним миром, все более благоприятствующих государству, его народу и экономике. Политической географией, «наукой-матерью» осмысляются прошлое и настоящее, царством же геополитики оказывается проектируемое будущее.

Сходным образом, хотя и в менее ясных выражениях, другой автор Мюнхенской школы О. Шефер предлагал спрашивать с политической географии «картину того, как пространство воздействует на государство», а геополитике передоверял «вопрос о том, как государство заставляет его (пространство) служить намеченным целям». Здесь, по сути, проводится то же различие, что и у Мауля, — между упором на данности и на потребности, на констатацию и на проектирование.

Один из крупнейших геополитиков современной Франции И. Лакост указывает, что «политико-географический анализ ограничивается в каждый момент описанием и измерением различия политических отношений… в разных частях какой-то территории, тогда как анализ геополитический… намного более озабочен стратегиями, направленными на то, чтобы модифицировать (или поддержать) разными способами отношения людей, живущих на некой территории, к государству, от которого они зависят, или к различным политическим силам, или к другим государствам» .

Можно заключить, что геополитика, начинается там, где налицо — пусть в замысле или в умственной модели, — волевой политический акт, отталкивающийся от потенций, усмотренных в конкретном пространстве.

2. Геополитика как проектная образно географическая деятельность Образно-географическая деятельность есть моделирование и/или создание географических образов в теоретических или прикладных целях. Проектная образно-географическая деятельность — это моделирование геопространственных символов, знаков, стереотипов, предполагающее достижение определенного состояния территориального объекта, на базе которого формируется образ. Добавление слова «проектная» указывает на планирование серьезного изменения, которое может привести к полному исчезновению или к необратимой структурной трансформации самого объекта. В рамках подобной деятельности создаются такие географические образы, которые изменяют собственную реальную основу, т. е. имеющие систему автоматической трансформации собственного субстрата.

В этом смысле геополитику можно определить как моделирование географических образов ключевых в политическом плане стран, районов, регионов и территорий; при этом вновь создаваемые образы (знаки, символы, стереотипы) меняют сами траектории политического восприятия конкретных стран и регионов. В ходе подобного моделирования образы создаются как бы с большим запасом; они изначально «доминируют» над собственным территориальным субстратом, превосходя его по когнитивной мощи. Речь идет о формировании географических образов, способных трансформировать реальную политическую карту.

Интенсивные процессы глобализации, развивающиеся в современном мире требуют и новой, нетрадиционной геополитики. Суть современных геополитических подходов к проблемам внешней политики и безопасности заключается в целенаправленном конструировании и моделировании страновых и региональных геополитических образов. Современные международные отношения во многом представляют собой поле борьбы наиболее мощных и ярких геополитических образов — стран, регионов, политических и военных блоков. Создается новое глобальное геополитическое пространство, в котором пересекаются, взаимодействуют, конкурируют постоянно изменяющиеся ключевые геополитические образы мира. Наиболее эффективные из них порождают свои геополитические контексты, свои образные зоны влияния и вспомогательные, буферные геополитические образы.

Плодотворное направление анализа внешнеполитических проблем — представление внешней политики как геополитики. Здесь происходит не только приращение и обогащение внешнеполитического анализа геополитическими сюжетами и интерпретациями, но и прямое внедрение в его «ткань» геопространственных реалий и концептов. Конкретное географическое/геополитическое пространство — естественная упаковка внешнеполитических проблем и международных отношений. Детально структурированные образы пространства позволяют более рационально мыслить, экономить саму политическую мысль.

3. Геополитическое положение России Российская внешняя политика в конце XX в. стала более определенной, нацеленной на перспективу и учитывающей геополитические факторы. Но остаются серьезные проблемы, связанные с возможностями ее реализации. Они обусловлены такими обстоятельствами, как: несовпадение представлений в нашей стране и за рубежом о будущем России, в т. ч. о ее позициях в миропорядке; риски новой изоляции страны; появление альтернативных геополитических моделей, не учитывающих или ущемляющих интересы нашего государства.

Для реалистической оценки возможностей российских геополитических проектов, заложенных во внешней политике страны во второй половине 1990;х годов, нужно еще раз проанализировать особенности современной ситуации. Геополитическое положение государства определяется не только физической географией, но и изменениями в мировом геополитическом порядке, геоэкономическими процессами. После распада СССР геополитический статус России снизился. На постсоветском пространстве, не исключая и части территории самой РФ, начали утверждаться внешние центры силы. Дезинтеграционные процессы поставили под вопрос геополитическую субъектность России.

Нынешнее геополитическое положение нашей страны в мире может рассматриваться с двух точек зрения. В первом случае Россия оценивается как географический центр глобальной системы (хартленд) и интеграционное ядро Евразии. Распространено и представление о России как о своеобразном «мосте» между Европой и Азией (это имеет и философское обоснование: отечественные мыслители, в частности Н. Бердяев, говорили о России как о «посреднике» между Западом и Востоком).

Современная Россия сохраняет свой геополитический потенциал центра Евразии, но с ограниченными возможностями использования, что ведет к ее превращению в региональную державу с тенденцией к дальнейшему снижению геополитического статуса. Экономическая слабость, отсутствие государственной воли и общественного консенсуса по поводу путей развития не позволяют реализовать модель хартленда в ее новой трактовке: Россия как интеграционное ядро Евразии.

Качественно изменяется геополитическая структура постсоветского пространства, которое теряет свой изначальный «россоцентризм». СНГ, куда входят все бывшие советские республики, кроме трех балтийских, действует очень неэффективно. Главные факторы, сдерживающие его распад, — зависимость многих постсоветских государств от российского топливного сырья, другие экономические соображения, в меньшей мере — культурно-исторические связи. Однако как геополитический и геоэкономический центр Россия явно слаба. Тем временем с постсоветскими республиками активно взаимодействуют европейские страны, в особенности Германия, Турция с ее попытками восстановить единство тюркского мира «от Адриатики до Великой Китайской стены», Китай (Центральная Азия), США (Прибалтика, Украина, Грузия) и др. На статус новых региональных держав претендуют Узбекистан и Украина, в которой западные геостратеги видят естественный противовес России и ее «имперским амбициям» относительно территорий бывшего СССР (идея Бжезинского).

Постсоветские государства включаются в целый ряд геополитических союзов, альтернативных СНГ (европейская, тюркская, исламская и другие виды интеграции). Их роль недооценена в России, где еще сильно убеждение, что «никуда они от нас не денутся». На границах РФ возникают новые региональные системы сотрудничества. В некоторых из них она принимает посильное участие — балтийская, черноморская, каспийская, азиатско-тихоокеанская системы, но в ряде случаев объединение идет без ее присутствия. Активно взаимодействуют страны Центральной Азии.

Важное геополитическое явление — консолидация Украины, Молдовы, Грузии и Азербайджана (объединение названо ГУАМ); в 1999 г. к процессу присоединился Узбекистан (отныне — ГУУАМ). Этот блок задуман как геополитический противовес российскому влиянию в постсоветском пространстве. Здесь очень активна Украина, чьи руководители неоднократно обменивались визитами с главами стран, составивших ГУУАМ. Официальный Киев при поощрении Запада пытается играть роль геополитической альтернативы Москве. Кроме того, опыт последних лет показывает: в Восточной Европе идеи союза любой конфигурации, но без России, — это, как правило, проекты союза против России, значит, перспективы воссоздания средневекового Балто-Понтийского пояса («санитарного кордона» вдоль западной ее границы) должны вызывать у нашего государства озабоченность.

Уже решается важная задача преодоления странами СНГ транспортной зависимости от России. Например, центральноазиатские государства «прорубают окно» к Индийскому океану. Построена железная дорога Теджен — Серахс — Мешхед, соединяющая Туркмению с Ираном, что дает странам региона выход к этому океану. Рассматриваются варианты альтернативной коммуникационной оси, соединяющей Туркмению и Узбекистан через Афганистан с Пакистаном. Реанимирована идея Великого шелкового пути (ВШП), который почти полностью выводит южных соседей РФ из-под ее влияния на коммуникации и т. д.

В итоге участники СНГ «разбегаются», переориентируясь на другие геополитические центры. Лишь ось Москва — Минск остается геополитически устойчивой: она скрепляет единство Евразии на пророссийском базисе и препятствует созданию Балто-Понтийского пояса. Россия явно идет по пути к утрате геополитической роли центра Евразии. Исходя из этого обстоятельства, многие западные исследователи уже полагают, что основные глобальные процессы определяются отношениями Америки, Европы и Азиатско-Тихоокеанского региона (АТР).

Под вопросом геополитическое единство самой Российской Федерации. Национальные республики развивают свои внешние связи, руководствуясь этнокультурными критериями. В ряде из них усилилось турецкое влияние, особенно на Северном Кавказе и в Волго-Уральском регионе (Татарстан, Башкортостан). В республиках с мусульманским населением ощущается влияние Саудовской Аравии и Ирана (в меньшей степени). Исламские страны даже конкурируют за такое влияние. Результатом геополитического расслоения российского пространства явилась фактическая «автаркия» Чечни, а Северный Кавказ в целом стал зоной риска в пределах российских границ.

Геополитические проблемы связаны и с другими регионами РФ. Так, Дальний Восток остается заброшенной окраиной России и вынужден самостоятельно развивать связи с Китаем, Японией и др. В сложном положении пребывает эксклавная Калининградская область, вместе с тем сохраняющая роль западного военного форпоста страны. В этой проблемной ситуации усиливается давление соседних стран, претендующих на части российской территории (Карелия, Псковская область, граница с Китаем, Сахалин и Курильские острова).

Проблемной становится и роль нашей страны в качестве транзитного узла. Реально действующие международные коммуникации сейчас минуют Россию. Связи между Европой и АТР в основном осуществляются по морю в обход ее территории (морские перевозки достаточно дешевы). Не действуют и российские сухопутные коммуникации. Зато воссоздается ВШП в виде трансевразийского коридора, связывающего Восточную Азию и Европу по суше. Началась работа по реализации проекта транспортного коридора «Европа — Кавказ — Центральная Азия» (ТРАСЕКА), которая находит поддержку как в Китае и Японии, так и в Европейском союзе (особенно в Германии).

Таким образом, трансевразийский коридор в силу геополитических перемен конца XX в. должен пройти в обход самого крупного государства, почитающего себя центром Евразии, — России.

Правда, в формирующемся поясе небольших государств к югу и юго-западу от российских границ есть уязвимые места. Этнополитическая нестабильность характерна для Синьцзян-Уйгурского автономного района КНР, граничащего с центральноазиатскими странами. Не определено место стыковки ВШП с китайскими коммуникациями. На это претендуют Казахстан, уже связанный с Китаем в транспортном отношении, и Киргизия, которую могут поддержать геополитические соперники Казахстана (в данном случае нужно строить дороги в высокогорных районах Тянь-Шаня, к чему китайцы готовы). Особую позицию занимают Иран и Армения, оттесненные от ВШП. Они настаивают на использовании своих сухопутных коммуникаций, но другие участники проекта по причинам геополитического характера и при поддержке Запада предполагают использование паромной переправы из Туркмении в Азербайджан (в обход Ирана) и дороги, напрямую соединяющей Азербайджан с Грузией (минуя Армению).

Итак, на рубеже веков Россия слабо использовала свой «тройной» геополитический потенциал: интеграционного ядра Евразии, транзитного государства и развитого экономического центра.

4. Метагеополитические итоги ХХ века геополитика географический моделирование территориальный Попробуем теперь подвести итоги развития геополитики как научной дисциплины в XX в. В данном случае необходимо говорить о тождестве этих итогов с метагеополитическими итогами XX в., ибо проектный характер геополитики подразумевает возможность автоматического перевода получаемых методологических и теоретических научных результатов в плоскость прикладных обобщений и выводов.

1. Любое более или менее важное политическое событие XX в, осмыслялось и имело значение прежде всего как геополитический образ.

2. В единое метагеополитическое пространство мира XX в. окончательно вошло Западное полушарие, обе Америки, прежде всего Северная. Характерный индикатор — политические и военные конфликты между государствами разных полушарий: например, между Великобританией и Аргентиной по поводу Фолклендских островов в 1982 г.

3. Политическое пространство стало более многомерным, а его репрезентирование и интерпретирование всякий раз прочно связано с фиксацией соответствующих геополитических образов и образно-географических координат. На пространственной основе создаются принципиально новые и достаточно эффективные модели политического баланса и политического влияния, которые сами по себе могут диктовать те или иные реальные политические действия и политические решения. Наиболее показательный пример — возникшая после распада СССР униполярная модель мира, которая, тем не менее, уже сосуществует с потенциально перспективной многополярной моделью мира.

4. К рубежу XXI столетия привычные европоцентричные геополитические образы уже сосуществовали в едином метагеополитическом пространстве с быстро развивавшимися геополитическими образами Америки и США, причем последний рассматривался (номинировался) и как европейский. Возникла своего рода образная «вилка», расхождение между традиционными геополитическими конструкциями первой половины века и метагеополитическими реалиями его конца. Новые геополитические образы, наложившиеся на сохранившиеся старые представления о Европе как главной арене наиболее важных мировых политических событий, сами во многом «кроились» по европейским «нормативам» столетней давности. Политические действия США конца XX столетия в Европе и за ее пределами напоминали аналогичные действия Великобритании в XIX в. Вместе с тем необходимо констатировать «прыжок» геополитического пространства мира на новый «энергетический» уровень, когда большинство политических конструкций, решений и действий определяется взаимодействием, соперничеством и борьбой глобальных геополитических образов.

При оценке современных проблем в понимании геополитики следует отдавать себе отчет, что речь идет о трансформации старых проблем в новые. Хотя целенаправленное создание геополитических образов позволяет решить ряд концептуальных и прикладных задач этой отрасли знания и проектной деятельности, по-прежнему остается неясно: как существуют и трансформируются сами геополитические образы? Требуется найти законы функционирования и развития метагеополитических пространств, их конфигураций и образных метагеополитических ансамблей. Обнаружение таких законов — главное условие развития современной геополитики как теоретической науки, прикладной дисциплины и области проектной деятельности.

Заключение

Геополитический порядок, сложившийся в результате второй мировой войны и узаконенный международными договорами, распался. Однако важнейшие вопросы мироустройства продолжают обсуждаться в терминах традиционных парадигм. Международно-политическая мысль все еще остается пленником двухполюсного миропорядка, хотя дальнейшее усложнение взаимосвязей между странами и народами, переплетение национальных и наднациональных начал, неуклонная глобализация мировых процессов ставят множество неотложных вопросов, которые зачастую остаются без ответов. Вопросы эти затрагивают фундаментальные аспекты политического бытия стран, союзов, человечества в целом. Становится ли анахронизмом понятие национального самоопределения и национально-государственного суверенитета в мире взаимопереплетающихся политических образований и центров власти? Каковы ныне главные действующие лица на мировой арене? Каковы основные параметры формирующейся многополярной международно-политической системы? Какое содержание вкладывается в понятия «права человека», «права и свободы гражданина»? На эти и множество подобного рода вопросов призвана ответить геополитика. Заметим, что в последние годы термин «геополитика» стал одним из самых популярных в нашем политическом лексиконе. Но это нисколько не облегчает задачу выяснения того, какое именно содержание в него вкладывается. Тем более что в рамках восходящих к марксизму научно-теоретических и идеологических воззрений, определявших развитие общественных наук в России большую часть XX столетия, существование геополитики как полноценной научной дисциплины полностью отрицалось. Это актуализирует потребность в восполнении недостатка геополитических знаний, столь необходимых для понимания реальностей современного мира.

1. Замятин Д. Н. Геополитика: Основные проблемы и итоги развития в ХХ в. // Полис. — 2001. — № 6. — С. 113.

2. Колосов В. А. Геополитическое положениеРоссии на пороге ХХI века: реалии и перспективы //Полис. — 2000. — № 3. — С. 55.

3. Цымбурский В. Л. Геополитика как мировидение и род занятий //Полис. — 1999. — № 4. — С.10.