Есенин и Блок. 
Блоковские мотивы в творчестве Есенина

Блок не закрывает глаза на разгул стихии. Ее жестокость вызывает в нем внутренний протест. Но иной дороги, как через трагизм, через «грех», просто нет. Буйная вольница с грабежом и пьянством воспринимается поэтом неличной виной варваров, а их трагической бедой.

Однако Блок при всем внутреннем протесте показывает послереволюционный хаос и анархию как неизбежный процесс. Будут грабежи, потому что «голытьба гуляет». Мотив разнузданности, необузданности, безнаказанности. Сама революция — стихия, даже если и очистительная, но безжалостная, разрушительная. И ее представителями становятся двенадцать красноармейцев.

О каждом из них в отдельности не сказано ничего, вместе они безликая сила, которая разрушит мир «до основанья». Сами же они весьма смутно осознают, какова их цель. Автор показывает в начале поэмы, как много у них общего с обыкновенными уголовниками:

«В зубах — цигарка, примят картуз, На спину б надо бубновый туз»

Их продвижение по улице должно стать символом их эволюции. На первом этапе своего пути двенадцать предстают анархистами, разрушителями. Им ничего не стоит пальнуть «в святую Русь» — «кондовую, избяную, толстозадую» (вспомним «толстоморденькую» Катю).

В «Двенадцати» звучит сама стихия. Здесь — ее музыкальные темы, ее ритмическая игра, диссонансы и контрасты. В основе ритмической структуры поэмы — разговорно-песенный строй русской народной речи. Это и частушки, и лубок, и плач, и причитания. К ним примыкают городской романс и марш.

Снег, ветер становятся символами разбушевавшейся стихии. Поэме присущи реальный и метафорический планы. Шествие двенадцати «гвардейцев» — это действительно движение по заснеженным улицам, но и символическое — как путь революции и истории.

Державная поступь двенадцати красногвардейцев должна была воплотить блоковское ощущение революции. Революция отвечала самым радикальным мечтам Блока о действии, деятельности, действительности.

«Переделать все. Устроить так, чтобы все стало новым, чтобы лживая, грязная, скучная, безобразная наша жизнь стала справедливой, чистой, веселой и прекрасной — жизнью», — писал поэт. Поэта интересовал прежде всего «мировой пожар в крови», то есть в душах людей.

Однако личностей в этом противостоянии как бы и нет: «старый мир» присутствует в поэме в образе пса, безродного, одинокого и одичавшего. Двенадцать сплавлены в некий цельный, монолитный образ, ибо через них воплощается стихия. Их слитность выражается в поступи.

Все нити поэмы сходятся в том месте, где появляется Христос. Этот образ у Блока многогранен. Христос несет новый «крест», он выходит с «кровавым флагом», под знаменем стихии. Ему посвящены самые искусные по звучанию стихи:

«Так идут державным шагом, Позади — голодный пес, Впереди — с кровавым флагом, И за вьюгой невидим, И от пули невредим, Нежной поступью надвьюжной, Снежной россыпью жемчужной, В белом венчике из роз —

Впереди — Исус Христос"

Иисус не просто впереди, он — с революционерами, но не потому, что они так уж хороши, скорее напротив — потому что они настолько отчаянно плохи, что нуждаются в нем, хотя сами не сознают этого. Он с ними потому, что никакой другой кандидатуры на эту роль поэт не видел, и хотя это ужасало его самого, точно и честно передал свое видение читателю. Поэма посвящена не столько реальной Октябрьской революции, сколько «мировому пожару», очистительной грозе, сжигающей дотла «старый мир» и открывающей человеку подлинное сердце жизни. Блок не собирался ни воздавать хвалы революции, ни хулить ее, он жаждал очищения.

Идея объединить в поэме Христа и красногвардейцев как попутчиков в гармонический мир не была случайной, она была Блоком выстрадана. Он верил в сродство революционных и христианских истин. Он полагал, что если бы в России было истинное духовенство, оно пришло бы к этой же мысли. Характерно, что на эту же тему была написана и поэма С. Есенина «Товарищ».

Самый тягостный период творчества Есенина ярко показан в цикле стихов «Москва кабацкая» и в поэме «Черный человек». Этот год, 1922, стал годом страшных смертей в России, миллионы убитых, выкошенных голодом, болезнями. Разорение в городском и сельском хозяйстве, толпы сирот. Естественно, что разочарования поэта отразились в его поэзии. В целом творчество Есенина этого периода характеризуется пессимистическим мироощущением — это «безысходное отчаянье», «любовь к смерти», «пьянство» и «неврастения».

Ветер, вьюга, снег — постоянные блоковские мотивы; символика контраста, цвета: черный вечер, белый снег, кровавый флаг; число «двенадцать», «пес безродный», Христос — этот символьный ряд, в сущности, подошел бы и Есенину. И действительно, в обеих поэмах мы видим одинаковую цветовую гамму: это контраст черного и белого цветов. У Есенина с самого начала поэмы «Черный человек» по тексту так же гуляет ветер, везде царит пустота, безлюдье. Есенин так же, как и Блок, показывает нам очень чистый декабрьский снег, метели.

Мотив неустроенности передан не только через пустоту, но и через пьянство. Голова «машет ушами, как птица», ей «невмочь» на шее. Черный человек приходит одетым в цилиндр (ср. с текстом «Возмездия») и сюртук, садится рядом, не дает спать. Читает жизнь прохвоста-забулдыги. Нагоняет тоску и страх на душу. Это тот же мотив тоски, что у Блока.

Черный человек вытаскивает из колодца подмененную истину — хмельную книгу о жизни «скандального поэта», в ней — «прекрасные мысли». В образе «зеркальной глади» видна

«…страна Самых отвратительных Громил и шарлатанов» [2, III, 165−166].

Так мы вновь встречаем мотивы бандитизма и безнаказанности, сходные с блоковскими. Но Есенин, напротив, ощущает свою чуждость жизни, утрату былых идеалов, предательство революции.

Счастье, по версии Черного человека, это «ловкость ума и рук». То есть, мы видим тот же мотив бездумности, что и у Блока. Не следует задумываться о содеянном, нужно просто идти вперед, не жалуясь и не открывая душу:

«При тяжелых утратах И когда тебе грустно, Казаться улыбчивым и простым —

Самое высшее в мире искусство".

Первым цветом, тоже далеко не сразу возникающим на фоне черно-белых контрастов, у Есенина оказывается «голубая блевота» в глазах Черного человека. Далее он, как и Блок, придерживается избранной гаммы: у Блока остается доминировать на черно-белом фоне исключительно красный, а у Есенина упоминаются только еще раз голубой — как цвет глаз мальчика — и затем синий — это рассвет.

Здесь неожиданным рефреном повторяется первая строфа поэмы:

«Друг мой, друг мой, Я очень и очень болен.

Сам не знаю, откуда взялась эта боль.

То ли ветер свистит Над пустым и безлюдным полем, То ль, как рощу в сентябрь, Осыпает мозги алкоголь".

Вводимая этим приемом цикличность напоминает скорее «Возмездие», чем «Двенадцать». Ночь, снег, мороз и перекресток снова вводят мотив безлюдных улиц и тему одиночества лирического героя. Деревья стоят как всадники, мир дремлет.

Интересно, что «она», то есть любимая поэта, которую он «называл скверной девчонкой и своей милой», описана как женщина «с толстыми ляжками», что перекликается с образным рядом блоковских «Двенадцати»: толстозадая Русь, толстомордая Катька. Кстати, и поэт в интерпретации Черного человека — длинноволосый урод, истекающий половой истомой к прыщавой курсистке.

Черный человек, продолжая в том же духе, далее говорит о крестьянском мальчике, который стал поэтом. На первый взгляд, он имеет в виду лирического героя Есенина. Герой, однако же, взбешен и разъярен настолько, что запускает в лицо Черного человека тростью и… разбивает зеркало. Он остается один, на его голову надет цилиндр, в окне синеет рассвет, а все, что было — «ночь наковеркала».

Однако что могло послужить причиной резкого действия героя? С. Н. Кирьянов полагает, что «в своей явной лжи, черный перешел все возможные границы человеческого терпения, и жест героя — это справедливый жест возмездия». Черный человек «доказал (именно, доказал) все, что хотел доказать».

Однако «недоказанность существования Бога не говорит о его отсутствии. Лирический герой прав уже потому, что он противостоит черному человеку — темной силе, покушающейся на Божью Правду. Поэма, таким образом, в одной из возможных граней представляет собой вариацию на тему искушения Христа дьяволом. Вспомним образ мальчика «с голубыми глазами» (2, III, 169): «не лицо, а лик». И упоминание о нем в устах черного человека звучит, как глумление, как попытка затмить его свет, свет жизни, очернить и уничтожить «сияющий» иконописный образ.

По нашему мнению, теперь можно с полной уверенностью говорить о том, что ребенок в поэме С. Есенина — символ Правды" [9, 105]. Образ мальчика самодостаточен, а протест героя обусловлен неприятием дьявольской лжи.

Нужно сказать, что хотя мотив двойничества отсутствует в поэме «Двенадцать», наблюдается перекличка есенинской поэмы и с другим произведением Блока, стихотворением «Двойник», что неудивительно, поскольку мотив двойничества характерен для всей русской литературы, а в особенности — для творчества поэтов-символистов:

«Вдруг вижу — из ночи туманной, Шатаясь, подходит ко мне Стареющий юноша (странно, Не снится ли он мне во сне?),

Выходит из ночи туманной И прямо подходит ко мне.

И шепчет: «Устал я шататься, Промозглым туманом дышать, В чужих зеркалах отражаться И женщин чужих целовать…»

И стало мне странным казаться, Что я его встречу опять…

Вдруг — он улыбнулся нахально, И нет близ меня никого…

Знаком этот образ печальный, И где-то я видел его…

Быть может, себя самого Я встретил на глади зеркальной?" [1, II, 144−145].

В связи с тем, что в данной главе перед нами стоит иная задача, мы не можем уделить этому мотиву столь пристальное внимание, какого он заслуживает, и отошлем к монографии С. Н. Кирьянова о «Черном человеке» [9], отметив лишь цикличность формы блоковского стихотворения и мотив зеркальности, явно соответствующие есенинским.

Заключение

Сам по себе внутритекстовой анализ не является достаточно полным и исчерпывающим, и его следует дополнить внетекстовым — рассмотрением литературного произведения в контексте творчества писателя, на фоне эпохи, в истории национальной и мировой культуры. Именно такое всестороннее и контекстное прочтение повышает «информативную емкость» художественного творения. В особенности это касается творчеста таких многогранных талантов, какими обладали А. Блок и С. Есенин.

Сергей Есенин и Александр Блок — два великих лирика начала века. Оба они принимали активное участие в литературной борьбе своего времени, примыкали к различным направлениям в искусстве. Тогда эта разница могла показаться существенной, но сегодня мы видим, насколько Блок и Есенин возвышаются над любыми литературными течениями. Мы вспоминаем не символиста Блока и имажиниста Есенина, а символизм и имажинизм как этапы пути этих поэтов. Время сблизило Блока и Есенина, и стало заметным то общее, что было в их творчестве, где отразились свет и тени русской истории.

Александр Блок как-то сказал, что гений излучает свет на неизмеримые временные расстояния. Эти слова целиком относятся к нему самому. В равной мере они относятся и к Сергею Есенину. Поэтический горизонт Есенина отличался от кругозора Клюева или Клычкова, замкнувших мир своей поэзии в эстетизированной архаике старой деревни, — он был неизмеримо большим. Трудно найти человека чутко воспринимающего русское поэтическое слово, который бы не ощущал всю прелесть есенинской поэзии.

В заметках о Блоке Анна Ахматова писала: «Блока я считаю не только величайшим поэтом первой четверти двадцатого века, но и человеком-эпохой, то есть самым характерным представителем своего времени…» Даже Осип Мандельштам считал, что Блок «итоговый поэт», то есть что он подвел своим творчеством черту под целым периодом русской культуры.

Смерть Блока Есенин, как свидетельствуют современники, воспринял как тяжелую потерю. А в некрологе В. Я. Брюсову Есенин писал: «После смерти Блока эта такая утрата, что ее и выразить невозможно» [2, V, 227].

Эти два имени стали рядом в истории русской литературы. Великие поэты России пронесли любовь к Родине — любовь «до радости и боли» — через все свое творчество, через свои жизни.

При неповторимой индивидуальности каждого из поэтов, их сближает не только переломное время. Выделяя в творчестве Блока и Есенина тождественные образы и мотивы, мы приходим к выводу о проблемно-тематическом сближении творчества поэтов. Подводя итог, можно сказать, что сходство и различие мотивов поэзии Блока и Есенина напрямую связано с особенностями художественного освоения действительности и решения ими нравственно-философских проблем.

В данной работе было текстуально доказано положение о наличии и повторяемости блоковских мотивов в лирике Есенина на протяжении его творческого пути в охватываемый период (1916;1921). Для этого было произведено сравнение текстов поэтических произведений обоих авторов и установлено сходство и различие мотивов их поэзии.

Мы отдаем себе отчет в том, что данное исследование является довольно общим по своему характеру и, безусловно, не могло охватить все аспекты сопоставления мотивов творчества писателей.

Дальнейшие исследования проблемы представляются нам перспективными и могут быть проведены в направлении сужения и углубления темы, а также сопоставления поэтических произведений по иным признакам, помимо представленного здесь хронологического распределения.

Список литературы

Блок А. А. Собрание сочинений в 6 томах. Тт. 1−6. — М.: Терра, 2009. — 2800 с.

Есенин С. А. Полное собрание сочинений в 7 томах. Тт. 1−7. — М.: Наука. 1995;2002. — 2200 с.

Бельская Л. Л. Песенное слово: Поэтическое мастерство Сергея Есенина. — М.: Просвещение, 1990. — 144 с.

Богомолов Н. А. В зеркале «серебряного века». Русская поэзия начала XX века. — М.: Знание, 1990. — 39 с.

Богомолов Н. А. Русская литература начала XX века и оккультизм. Исследования и материалы. — М.: Новое литературное обозрение, 1999. — 549 с.

Богомолов Н. А. Русская литература первой трети XX века. Портреты. Проблемы. Разыскания. — Томск: Водолей, 1999. — 639 с.

Богомолов Н. А. Строки, озаренные Октябрем: Становление советской поэзии (1917−1927). — М.: Просвещение, 1987. -191 с.

Глушаков Е. Б. Великие судьбы русской поэзии: Начало XX века. — М.: Наука, 2010. — 256 с.

Кирьянов С. Н. Поэма «Черный человек» в контексте творчества С. А. Есенина и национальной культуры. — Тверь: Изд-во ТГУ, 1999. — 178 с.

Куняев Ст., Куняев С. С. Сергей Есенин. — М.: Молодая гвардия, 2010. — 608 с.

Лавров А. В. Этюды о Блоке. — СПб.: Изд. Ивана Лимбаха, 2000. — 320 с.

Лавров А. В. Русские символисты: этюды и разыскания. — М.: Прогресс-Плеяда, 2007. — 632 с.

Лекманов О., Свердлов М. Сергей Есенин. Биография. — М.: Corpus, Астрель, 2011. — 608 с.

Мазаев А. Искусство и большевизм. 1920;1930. — М.: Ком

Книга, 2007. — 320 с.

Максимов Д. Е. Поэзия и проза Ал. Блока. Л.: Советский писатель, 1975. — 528 с.

Марченко А. М. Сергей Есенин: Русская душа. — М.: АСТ-Пресс, 2005. — 368 с.

Марченко А. М. Есенин. Путь и беспутье. — М.: Астрель, 2012. — 608 с.

Марченко А. М. Поэтический мир Есенина. — М.: Советский писатель, 1989. — 304 с.

Минц З. Г. Александр Блок и русские писатели. — СПб.: Искусство, 2000. — 784 с.

Неженец Н. И. Русская народно-классическая поэзия. — М.: Раритет, 2007. — 544 с.

Поликовская Л. Есенин. — М: Вече, 2010. — 368 с.

С. А. Есенин в воспоминаниях современников. Сост. А.

А. Козловский. Тт. 1, 2. — М.: Художественная литература, 1986. — 960 с.

Юсов Н. Г. Известный и неизвестный Есенин. — М.: Новый индекс, 2012. — 640 с.