Деструктивные влечения в раннем творчестве В. Маяковского

Такие данные явно свидетельствуют о навязчивой идее выстрела, приводящего к смерти.

Важным для понимания образа смерти в творчестве Маяковского является анализ образов атрибутики смерти. Лексические единицы этой подкатегории составляют 12% в общей выборке. Отобранные лексические единицы позволяют почти полностью восстановить картину смерти и похорон: сначала поэт находится «на теле твоем — как на смертном одре» (Ко всему, 1916), затем умирает и становится «кандидатом на сажень городского морга» (Дешевая распродажа, 1916), далее следует обращение в «бюро похоронных процессий» (Вывескам, 1913), хрипящий из горла храма «похоронный марш» (Я и Наполеон, 1915), «саркофаг» (Вывескам, 1913), опускание тела в могилу — «могилы глубятся» (Флейта-позвоночник, 1915), наконец, трупное разложение «умерших слов разлагаются трупики» (Облако в штанах, 1914;1915) и канонизация погибшего «когда канонизируете имена погибших» (Я и Наполеон, 1915). Таким образом, можно заключить, что Маяковский довольно четко себе представляет весь процесс организации похорон и даже четко понимает, что должно следовать после смерти. Слово «труп», хотя и повторяется всего два раза в нашей выборке, один раз употреблено в уменьшительно-ласкательной форме «трупики». Любование мертвым телом, его метафоризация («трупики слов») также указывает на определенное влечение Маяковского не только к самому факту деструкции собственной жизни, но и к результату этой деструкции.

Вообще обилие натуралистических подробностей смерти в подкатегории «мотив смерти» (16% в общей выборке) практически однозначно указывает на влечение Маяковского к смерти. Здесь также встречаются упоминания трупа: «улиц забитый булыжником труп» (Облако в штанах, 1914;1915), «все равно не спрячешь трупа» (Флейта-позвоночник, 1915). В этой подкатегории значительно выделяется и насильственность смерти, например: «полночь, с ножом мечась, догнала, зарезала, — вон его!» (Облако в штанах, 1914;1915), «как с плахи голова казненного» (Облако в штанах, 1914;1915).

Насильственность как мотив возникает и в категории деструкции, направленной вовне. Хотя сама эта категория представлена наиболее узко в выборке (22%), ее содержание важно для уяснения специфики влечения Маяковского к самодеструкции.

Мотив насилия (6% от общей выборке) обычно представляется Маяковским как обвинение в его сторону со стороны объективного мира. Таким образом поэт пытается показать, что именно внешний мир считает его насильником: «ты зеленые весны идешь насиловать!» (Кофта фата, 1914), «изнасилую и в сердце насмешку плюну ей!» (Ко всему, 1916), «судорогой пальцев зажму я железное горло звонка!» (Облако в штанах, 1914;1915). Вероятно, за этими примерами скрывается попытка Маяковского найти причину собственного влечения во внешней среде, а точнее — в том, что она воспринимает его как насильника, а он соответствует этому образу.

Наконец, на наш взгляд, самым важным в полученных результатах является анализ специфических образов, связанных со смертью в сознании Маяковского. Эти образы выделены в последней категории (см. таблицу 3.1).

Нам удалось выделить четыре ключевых образа, связанных с мотивом самодеструкции у Маяковского. В порядке убывания значимости это образы пожара, боли, крови и распятия. Наиболее тесно мотив самоубийства и саморазрушения связан с образом сгорания. В лирике Маяковского четко актуализированы места повреждения тела при воздействии огня:

рот: «изрыгает обгорающим ртом он» (Облако в штанах, 1914;1915);

сердце: «в сердце, выжженном, как Египет» (Я и Наполеон, 1915);

лицо: «на лице обгорающем» (Облако в штанах, 1914;1915);

душа: «я выжег души» (Облако в штанах, 1914;1915).

Специфический выбор частей тела, оказавшихся под воздействием огня, позволяет интерпретировать возможные причины гибели Маяковского в его представлении. Условно можно выделить две группы таких причин: сердце и душа, очевидно, символизируют внутренние переживания, а рот и лицо — необходимость некого внешнего самовыражения. Таким образом, можно предполагать, что уже в ранней лирике Маяковского закладывается определенный конфликт между внутренним состоянием и внешним выражением. В данной ситуации мы выходим на очевидное противостояния «Ид» и «Эго». Биографические свидетельства подтверждают, что Маяковский максимально стремился отразить чаяния революции, стать ее рупором, представлять ее везде и для всех, разъяснять ее значение. Очевидно, это внешнее социально обусловленное поведение, диктуемое «Эго», входило в конфликт с желаемым поведением, диктуемым «Ид». Мы здесь хотим сказать, что, возможно, Маяковский не был до конца «пламенным революционером», возможно, он хотел бы писать более традиционные лирические стихи, иметь устроенный быт и т. д. Никакие биографические свидетельства подтвердить этой догадки не могут, т.к. Маяковский сознательно создавал противоположный образ. Именно это сознательное конструирование образа «борца революции», отсутствие биографических данных о «человечности» Маяковского косвенно указывает на обнаруженный нами конфликт.

Маяковский осознает смерть и самоубийство как боль, ведущую к избавлению от боли. Образ боли — второй по распространенности в данной подкатегории, — в основном, относится к образу самого Маяковского. Образ боли в анализируемых текстах довольно физиологичен, что, очевидно, указывает, на внутренний застарелый психологический конфликт поэта и, возможно, его переход в соматическую фазу: «я — где боль» (Облако в штанах, 1914;1915), «больно!» (Облако в штанах, 1914;1915). Помимо упоминания нелокализованных ран («желтые раны» (Ночь, 1912), «нас — двое, ораненных» (От усталости, 1913), Маяковский также широко использует образ глаз: «до крика разодранный глаз» (Облако в штанах, 1914;1915), «натыканы в глаза из дамских шляп булавки!» (Облако в штанах, 1914;1915). Вероятно, использование данного образа также может указать на определенные причины формирования влечения Маяковского к самодеструкции. Упоминание глаза, подвергшегося внешнему воздействию, вероятно указывает на некий внешний раздражитель, а то, что глаз самостоятельно разодран, дополнительно подчеркивает нежелание поэта воспринимать то, что поступает к нему через глаза в качестве внешней информации. Вероятно, это внешне наблюдаемое и является причиной психологической и физической боли, ощущаемой Маяковским.

Образ крови также довольно часто используется Маяковским для формирования образа смерти. Кровь помогает создать определенную красочность, яркость поэтического образа, но вместе с тем, вероятно, она отражает и скрытое любование смертью, которое мы уже отмечали ранее. Кровь в образах лирики Маяковского окрашивает уже упомянутые части тела — сердце, душу, глаза: «окровавленный сердца лоскут» (Облако в штанах, 1914;1915), «душу вытащу, растопчу, чтоб большая! — и окровавленную дам, как знамя» (Облако в штанах, 1914;1915), «окровавив исслезенные веки» (Облако в штанах, 1914;1915). Повторение уже отмеченных нами образов подтверждает наши наблюдения о том, что они являются самыми яркими и характерными для Маяковского. Например, уже упомянутое повреждение сердца в пожаре дополняется утратой сердцем формы (лоскут) и кровью. Это очень яркий образ, который создается Маяковским в лирике многоступенчато, но осознается им целостно. Окровавленность век дополняет образ глаз с натыканными булавками и поддерживает ощущение конфликта Маяковского с внешним миром.

Итак, контент-анализ ранней лирики Маяковского позволил нам прийти к следующим выводам. У Маяковского более сильными являются мотивы самодеструкции, которые обусловлены внутренним конфликтом между Ид и Эго (желаемое поведение и актуальное поведение), а также внешним конфликтом между желаемой и реальной внешней информацией. Маяковский осознает себя как жертву внешнего мира, однако считает не себя несоответствующим ему, а его несоответствующим себе. Уже в ранней лирике Маяковским настойчиво обдумывается не просто тема самоубийства, а и его способы. Ранней лирике Маяковского свойственно болезненное любование смертью и ее атрибутами (трупы, кровь, вырванные конечности и т. п.), что также подчеркивает актуальность установления действительной суицидомании Маяковского, нашедшей отражение в его раннем творчестве.

Выводы В данной работе мы провели теоретический анализ работ исследователей, посвящённых деструктивным влечениям, и выявили, что наиболее конкретное обоснование влечение к смерти получило в работах З. Фрейда.

На основании анализа работ А. Грина и М. Кляйн можно сделать вывод о том, что причины деструктивного влечения и их предпосылки стоит искать в детстве человека, периоде становления его личности. ребёнок, рождённый от матери, пребывающей в депрессии, в ином неблагополучном состоянии, гораздо более уязвим для различных психологических патологий.

Проведённое исследование биографии поэта В. Маяковского позволяет нам сделать вывод о том, что отражение в его творчестве деструктивных тенденций явилось следствием наличия у самого поэта влечения к смерти, очень ярко выраженного.

Влечение к смерти, тяга к самоубийству — это следствие целого ряда психических и соматических расстройств, которыми страдал поэт, кроме того, большую роль сыграли серьёзные проблемы в личной жизни Маяковского.

Причиной преобладания темы смерти в творчестве Маяковского являлось настойчивое желание поэта свести счёты с собственной жизнью.

Проведённый анализ раннего периода творчества В. Маяковского позволяет сделать вывод о том, что в нём действительно преобладает тема смерти (почти во всех произведениях, особенно в поэмах «проигрываются» различные сценарии самоубийства, звучит мотив смерти как избавления от мук любви), обусловленная деструктивным влечением, то есть, гипотеза, сформулированная нами ранее, подтвердилась.

Заключение

Таким образом, в данном исследовании был проведён комплексный теоретический анализ работ, посвящённых деструктивным влечениям (работы З. Фрейда, Э. Рехардта, А. Грина и многих других). Кроме того, был осуществлён анализ содержания текстов произведений, относящихся к раннему периоду творчества В. Маяковского, были выделены цитаты, группы слов, выступающие как индикаторы влечения к смерти. В целом, это позволяет заключить, что поставленные цели и задачи решены.

Полученные в исследовании результаты могут быть использованы как при изучении деструктивных влечений и тенденций в целом, так и при исследовании их проявления в творчестве поэтов и писателей, поскольку тема взаимосвязи творческого склада личности и психики с наличием деструктивных влечений на сегодняшний день очень актуальна и нуждается в детальной проработке.

В заключение хотелось бы обозначить дальнейшие пути исследования проблемы. Мы исследовали раннее творчество В. Маяковского на предмет наличия в нём индикаторов деструктивных влечений. Тем не менее, тема смерти, влечения к смерти, тяги к самоубийству является сквозной, то есть, она охватывает все периоды творчества В. Маяковского.

Соответственно, целесообразно продолжить исследование в данном направлении и обратиться к анализу текстов произведений, относящихся к зрелому периоду творчества (в частности, можно выделить поэму «Про это» как образец наличия индикаторов деструктивного влечения). Также особое внимание стоит обратить на самые последние произведения Маяковского, созданные незадолго до его трагической гибели.

Список литературы

Алейникова Т. В. Влечение к деструкции / Электронный ресурс: Сборник статей по исследованию психических явлений //

http://www.scorcher.ru/

Брик Л. Ю. Из воспоминаний // Дружба народов. — 1989. — № 3. — С. 186−218.

Вагин Ю. Р. Тифоанализ (теория влечения к смерти). — Пермь: ПОНИЦАА, 2003. — 246с.

Вагин Ю. Р. Влечение к смерти (Диалог со Шмидт-Хеллерау). — Пермь: ПОНИЦАА, 2004. — 156с.

Грин А. Мёртвая мать // Французская психоаналитическая школа / под ред. А. Жибо, А. В. Россохина. — СПб: Питер, 2005. -С. 333−361.

Давидов М. Кто над виском нажал курок // Медицинский вестник. — № 38(465). — 2008 / Электронный ресурс //

http://medvestnik.ru/

Коваленко С.А. «Звёздная дань»: Женщины в судьбе Маяковского. — М.: Эллис Лак, 2006. — 592с.

Лысак И.В. Человек-разрушитель: деструктивная деятельность человека как социокультурный феномен. — М., 1999 / Электронный ресурс //

http://www.i-u.ru/

Маяковский В. В. Собрание сочинений: В 13 т. — М., 1955. / Электронный ресурс //

http://az.lib.ru/m/majakowskij_w_w/

Меннингер К. Война с самим собой. — М.: Эксмо, 2001. — 480с.

Овчаренко В. И. Под знаком деструкции // Логос. — 1994. — № 5. — С. 239−256.

Рейнгольд Дж. С. Мать, тревога и смерть: Комплекс трагической смерти. — М.: ПЕР СЭ, 2004. — 384с.

Рехардт Э. Ключевые проблемы психоанализа. — М.: Когито-Центр, 2009. — 331с.

Сарнов Б. Маяковский: Самоубийство. — М.: Эксмо, 2006. — 672с.

Фрейд З. По ту сторону принципа удовольствия // Фрейд З. Психология бессознательного. — М.: Просвещение, 2006 / Электронная библиотека //

http://www.gumer.info/

Фрейд З. Влечения и их судьбы // Фрейд З. Психология бессознательного. — М.: Просвещение, 2006 / Электронная библиотека //

http://www.gumer.info/

Фрейд З. Три очерка по теории сексуальности // Фрейд З. Психология бессознательного. — М.: Просвещение, 2006 / Электронная библиотека //

http://www.gumer.info/

Чхартишвили Г. Писатель и самоубийство. — М.: Захаров, 1999 / Электронный ресурс //

http://www.modernlib.ru/

Шмидт-Хеллерау К. Влечение к жизни и влечение к смерти. Либидо и Лета. Сводная формально-логическая модель психоаналитической теории влечений и структурной теории. — СПб.: Б&К, 2003. — 298с.

Янгфельдт Б. Ставка — жизнь. — М.: Колибри, 2009. — 640с.

Приложение Список лексических единиц, содержащих деструктвные образы, в ранней лирике Маяковского

Мотив разрушения объективного мира багровый и белый скомкан (Ночь, 1912)

ударами в жесть (Ночь, 1912)

смазал карту будняя (А вы могли бы?, 1913)

глаза догнивающих в ливнях огней (От усталости, 1913)

кастетом кроиться миру в черепе (Облако в штанах, 1914;1915)

берите камень, нож или бомбу (Облако в штанах, 1914;1915)

«Разрушу, разрушу!» (Я и Наполеон, 1915)

Мотив насилия ты зеленые весны идешь насиловать! (Кофта фата, 1914)

изнасилую и в сердце насмешку плюну ей! (Ко всему, 1916)

сейчас бомбой ноги выдрало у Петрова поручика?.. (Вам!, 1915)

он приведенный на убой (Вам!, 1915)

судорогой пальцев зажму я железное горло звонка! (Облако в штанах, 1914;1915)

Мотив убийства убьешь и в море выбросишь труп (Надоело!, 1916)

в черных душах убийц и анархистов (Ко всему, 1916)

убьете, похороните — выроюсь! (Ко всему, 1916)

в грубом убийстве не пачкала рук ты (Ко всему, 1916)

еще одного убила война — поэта с Большой Пресни! (Я и Наполеон, 1915)

города повешены и в петле облака застыли башен кривые выи (Я, 1913)

Мотив смерти ржанье оседланных смертью коней (От усталости, 1913)

полночь, с ножом мечась, догнала, зарезала, — вон его! (Облако в штанах, 1914;1915)

как с плахи голова казненного (Облако в штанах, 1914;1915)

как пульс покойника (Облако в штанах, 1914;1915)

погибла Помпея (Облако в штанах, 1914;1915)

гибель дредноута (Облако в штанах, 1914;1915)

дай им, заплесневшим в радости, скорой смерти времени (Облако в штанах, 1914;1915)

улиц забитый булыжником труп (Облако в штанах, 1914;1915)

когда мое количество лет выпляшет до конца (Облако в штанах, 1914;1915)

измученный человек одичал и вымер (Флейта-позвоночник, 1915)

все равно не спрячешь трупа (Флейта-позвоночник, 1915)

трубит: умерла, умерла, умерла! (Флейта-позвоночник, 1915)

здравствуй, мое предсмертное солнце (Я и Наполеон, 1915)

Способы смерти, убийства расстрелять мятежников (Облако в штанах, 1914;1915)

хочешь, четвертуй (Флейта-позвоночник, 1915)

возьми и вздерни меня, преступника (Флейта-позвоночник, 1915)

француз, улыбаясь, на штыке мрет (Флейта-позвоночник, 1915)

с улыбкой разбивается подстреленный авиатор (Флейта-позвоночник, 1915)

не поставить ли лучше точку пули в своем конце (Флейта-позвоночник, 1915)

не выживу — с голода сдохну ль, стану ль под пистолет (Дешевая распродажа, 1916)

и в пролет не брошусь, и не выпью яда, и курок не смогу над виском нажать (Лиличка!, 1916)

он раз, не дрогнув, стал под пули (Я и Наполеон, 1915)

Атрибутика смерти и похорон громче из сжатого горла храма хрипи, похоронный марш! (Я и Наполеон, 1915)

кандидат на сажень городского морга (Дешевая распродажа, 1916)

на теле твоем — как на смертном одре (Ко всему, 1916)

бюро похоронных процессий (Вывескам, 1913)

саркофаги (Вывескам, 1913)

когда канонизируете имена погибших (Я и Наполеон, 1915)

ямами двух могил вырылись в лице твоем глаза (Флейта-позвоночник, 1915)

могилы глубятся (Флейта-позвоночник, 1915)

въезжает по трупам крыш! (Я и Наполеон, 1915)

умерших слов разлагаются трупики (Облако в штанах, 1914;1915)

Образ боли больно! (Облако в штанах, 1914;1915)

натыканы в глаза из дамских шляп булавки! (Облако в штанах, 1914;1915)

желтые раны (Ночь, 1912)

нас — двое, ораненных (От усталости, 1913)

как больной с кровати (Облако в штанах, 1914;1915)

я — где боль (Облако в штанах, 1914;1915)

до крика разодранный глаз (Облако в штанах, 1914;1915)

как солдат, обрубленный войною (Облако в штанах, 1914;1915)

голову вымозжу каменным Невским! (Флейта-позвоночник, 1915)

Образ крови вырезавшему ночь из окровавленных карнизов (Я и Наполеон, 1915)

окровавленный песнями рог (От усталости, 1913)

окровавленный сердца лоскут (Облако в штанах, 1914;1915)

душу вытащу, растопчу, чтоб большая! — и окровавленную дам, как знамя (Облако в штанах, 1914;1915)

окровавив исслезенные веки (Облако в штанах, 1914;1915)

окрасим кровью (Облако в штанах, 1914;1915)

окровавленные туши лабазников (Облако в штанах, 1914;1915)

звезды опять обезглавили и небо окровавили бойней! (Облако в штанах, 1914;1915)

Образ огня в сердце, выжженном, как Египет (Я и Наполеон, 1915)

у него пожар сердца (Облако в штанах, 1914;1915)

изрыгает обгорающим ртом он (Облако в штанах, 1914;1915)

из горящего публичного дома (Облако в штанах, 1914;1915)

сердце горящее (Облако в штанах, 1914;1915)

на лице обгорающем (Облако в штанах, 1914;1915)

обугленный поцелуишко (Облако в штанах, 1914;1915)

обгорелые фигурки слов и чисел из черепа (Облако в штанах, 1914;1915)

как дети из горящего здания (Облако в штанах, 1914;1915)

я выжег души (Облако в штанах, 1914;1915)

Образ распятия творись, распятью равная магия (Флейта-позвоночник, 1915)

видите — гвоздями слов прибит к бумаге я (Флейта-позвоночник, 1915)

«Распни, распни его!» (Облако в штанах, 1914;1915)

распял себя на кресте (Облако в штанах, 1914;1915)

перекрестком распяты городовые (Я, 1913)