Некоторые особенности развития психоанализа в России

Их «эквивалент» до сознания не доходит, деньги являются лишь символом этого эквивалента, и, наоборот, вытесненная из сознания любовь и np. в свою очередь является эквивалентом денег.

Что касается нормального типа денежных людей, то они, быть может, в силу дурного воспитания в грубого обращения с ними родителей или же просто прирожденной безнравственности видят цель жизни и наживе. Как бы то ни было, и вторая теория объяснения капитализма столь же нелепа, как я первая. Не могут делу помочь и проливаемые автором слезы по поводу того, что дурной пример богатых тунеядцев подрывает основы морали я религии, будя в человеке низшие страсти. Предпосылкой всякой религии и нравственности, — говорит Пфистер, — является подавление низших влечений и страстей. Поэтому естественно что «светский» капитализм ведет я отрицанию бога и поклонению золотому тельцу. Изгнание бога из мира и жизни ведет с биологической необходимостью к обожествлению «денежного духа» до тех пор, по крайней мере, пока любовь к ближнему не изменят этого порядка. Тогда бог снова будет водворен на свой престол…

Пастор Пфистер не ограничивается одним «объяснением» происхождения капитализма из состояния импотентности, и прочего вздора. Он имеет к тому еще рецепт спасения человечества от безбожия, безнравственности и «денежного духа». Посмотрим же, каков его рецепт. Предвосхищая общий вывод Пфистера, мы можем сказать, что капитализм он предлагает нам лечить так же, как лечат всякого больного, страдающего навязчивым неврозом. Вот то глубокомысленное откровение, пророком которого выступает пастор Пфистер. Но если читатель подумает, что фрейдисты не ответственны за благо глупости Пфистера, за благо глупости Пфистера, то он глубоко ошибается, ибо Пфистер делает no-своему правильные и последовательные выводы из метода психоанализа. Вопрос только в том и заключается, позволительно ли вообще применять этот метод к общественным явлениям. По нашему мнению, скажем прямо, — не позволительно. Но предварительно послушаем еще нашего доброго пастыря, столь великодушно пекущегося о судьбе бога и морального миропорядка.

Если «дух капитализма» является следствием вытеснения из сознания человека любви, то очевидно, что преодоление капитализма возможно путем поднятия в сфере сознания того, что находится в сфере бессознательного в скрытом состоянии. Иначе говоря, необходимо человечеству вернуть утерянную любовь.

Капитализм, как экономическая система, не породил из себя ни «духа капитализма», ни «денежного духа». Напротив того, — говорит Пфистер, — лишь после того, как любовь была изгнана, вытеснена из нашего сознания, мог возникнуть ее невротический суррогат, иллюзорный символ подлинной действительности в виде материальных благ, денег и пр.

4. Капитализм может быть преодолен темя же средствами, какими вообще преодолевается навязчивый невроз и его симптомы.

Необходимо, прежде всего, довести до сознания больного, что его состояние навязчивости, выражающееся в замене настоящей цели, которую он должен бы преследовать, символической, иллюзорной, происходит от того, что подлинное реальное благо вытеснено из его сознания. Осознав это, больной не будет уже гнаться за фантомами, я обратится к подлинной действительности. Капиталист, например, поймет, что деньги и вообще материальные блага — суета сует и всяческая суета, что они являются лишь выражением неудовлетворенного желания высших благ, скажем, любви; тогда он откажется от эксплоатации рабочих и предастся вселенской любви.

Вы видите, читатель, как просто и легко преодолеть капитализм, если стать на точку зрения фрейдизма. Оказывается, что капитализм—это просто болезнь; и во всех учебниках психиатрии подробно описываются ее симптомы и характер. Психоанализ открыл лучший способ лечения ее, а тут все эти «окостенелые» марксисты стенелые" марксисты продолжают держаться за фалды своего учителя Маркса и твердят о классовой борьбе, революции и пр. глупостях. Ну, скажите, разве это не самые отсталые люди, которые ровно ничего не хотят знать о новейших открытиях в области… психиатрии…

Итак, ученый пастор видит все зло капитализма и хочет его «преодолеть» путем церковных проповедей о преимуществах любви к ближнему и о пагубности мамонизма. Однако, чтобы не слишком скомпрометировать доброго цюрихского пастора в глазах швейцарских обывателей, необходимо тут же заметить, что он очень и очень далек от каких бы то га было ниспровергательных намерении. Правда, он громит капитализм, но он вовсе не требует замены его социалистическим строем. Он только стоит за скромность, умеренность я аккуратность. Иначе говоря, он мещанин с ног до головы; он представитель «народа» и заботится об интересах мелкой буржуазии. Поэтому он очень хорошо сознает, что деньги являются не только суррогатом утерянных человеком идеальных ценностей, но я средством для приобретения необходимых средств к жизни, духовных радостей и выполнения высших обязанностей. Поэтому он не против приобретательской деятельности и не против капиталистического строя вообще, а лишь против чрезмерной «навязчивой» переоценки значения денег в ущерб разуму и нравственности.

Психоаналитический метод, как средство лечения человечества от «чрезмерностей», от навязчивого невроза", требует при таких условиях усиленной проповеднической деятельности, что вполне соответствует призванию и профессии нашего пастора. Мы охотно допускаем, что он я своих воскресных проповедях, опираясь на свои знания и опыты в области психоанализа, громит распущенность я «чрезмерную» роскошь богатых, требуя умеренности я скромности, возвращения в лоно церкви и христианской морали, Но чтобы «навязчивый невроз» капитализма от его проповедей сколько-нибудь пострадал — мы сильно сомневаемся.

Вполне естественно и по человечеству понятно, что пастор Пфистер и «себя не забывает», что смысл всех его рассуждений о капитализме и испорченности современного человека сводится, в конце концов, к необходимости вернуться к свободному от вытеснения идеализму, который «отводит человеку надлежащее место в великой совокупности мира, связывая его не только с человечеством, но и с мировым целым и волей творца, как этого требует его сущность и достоинство"5. Только такой идеализм и в состоянии вывести нас из хаоса современной жизни и указать путь к высшим ценностям. «Эгоизм» может быть преодолен только высшей нравственностью и религиозным миропониманием. «Эгоизм» присущ не только капитализму, но и социализму и коммунизму. Христианское миропонимание не является выражением какого-либо определенного социального порядка.

Оно одинаково истинно для всякого общественного строя. И так как «эгоизм» и жажда наживы, стадо быть, капиталистический и денежный «дух» суть биологические, а не социологические феномены, то и «лечение» их возможно не посредством изменения общественных отношений, а путем психоаналитических… проповедей, произносимых пастором Пфистером.

В качестве последнего наставления Пфистер выставляет то положение, что «экономическое равенство», требуемое социалистами, вовсе не делает еще человека «другом», товарищем своих ближних. Коммунисты же должны помнить, что общность материальных благ не гарантирует еще достойного человека существования. А посему только коммунизм религиозно — нравственной любви доставит человеку истинную свободу, блаженное довольство и вообще достойное существование 7.

II

Мы подробно остановились на «анализе» капитализма фрейдистом Пфистером не потому, чтобы его соображения сами по себе заслуживали хоть сколько-нибудь внимании; с нашей точки зрения вся его «философия» — сплошная поповская белиберда. Но дело, читатель, не в Пфистере я не в нашем отрицательном отношении к его благочестивым размышлениям. Вопрос этот гораздо сложнее.

На примере Пфистера мы видим, до каких геркулесовых столбов доходят фрейдисты, когда они начинают применять метод психоанализа к общественным явлениям. С другой стороны, не следует пренебрежительно отнестись к одному Пфистеру и выделить его из среды других фрейдистов. То, мол, Пфистер; за его выступление никто не ответственен. Я увeрен, что наши фрейдисты-марксисты будут мной крайне недовольны и выскажут предположение, что именно я целях дискредитирования фрейдизма я нарочито остановился на писаниях богобоязненного пастора. На это мы им наперед ответим, что Пфистер не последняя спица в их колеснице. Он считается весьма авторитетным психоаналитиком; на его работы ссылается сам Фрейд. Мало того, Фрейд считает его одним из самых «ортодоксальных» последователей своего учения, а работы его снабжает своими предисловиями 8.

Вот как Фрейд отзывается о нашем авторе: «Заслуга пастора Пфистера состоит в том, что он первый с энтузиазмом применил анализ и познакомил с ним воспитателей и духовных пастырей. Ему удалось привлечь к участию в своих научных изысканиях многих швейцарских педагогов. Иные из представителей его сословия как будто разделяют эти убеждения, но из предосторожности предпочитают держаться в тени» 9.

В другом месте Фрейд сообщает, что Пфистер опередил, А Адлера и Юнга в детальном исследования того, как материал сексуальных представлений и инцестуозного выборе объекта обращается на образование высших этических и религиозных интересов человечества"10.

Таким образом, мы имеем авторитетное заявление самого Фрейда о научных заслугах Пфистера в облаете психоанализа. Новое «исследование» Пфистера о капитализме доставит, быть может, ему большую славу ученого в кругах психоаналитиков. Но мы смеем надеяться, что в кругах марксистов его поповская белиберда встретит единодушную оценку. Нам давно уже не случалось читать более реакционной (не на словах, а по всему существу) работы, чем его «исследование». Но читатель может, пожалуй, возразить, что все развиваемые автором нелепости и реакционные идеи составляют личное достояние автора и что его обстоятельство еще ровно ничего не говорит против самого метода психоанализа. На это возможное возражение мы должны ответить решительным несогласием, ибо мы считаем, что все эти нелепости вытекают именно из учения Фрейда. Это утверждение подкрепляется, между прочим, и тем обстоятельством, что все фрейдисты, пытавшиеся осветить с точки зрения психоанализа тот или иной социальный феномен, неизбежно упирались в запоры, поносы, анальную эротику в пр.

Само собой разумеется, общественные явления не могут быть объяснены условиями индивидуальной жизни и биологическими факторами. Между тем как фрейдизм, сколько бы он ни утверждал противоположное, на самом деле все социальные феномены сводит к индивидуальным биологическим влечениям и факторам.

Противоположность между индивидуальной в социальной психологией, с точки зрения Фрейда, действительно исчезает. Индивидуальная психология, по Фрейду, действительно является одновременно и социальной 11, но в том смысле, что социальная психология растворяется в индивидуальной. Общественные явления социально-психологические феномены рассматриваются по аналогии с чисто биологическими явлениями индивидуального организма. Мы видели, что прежде, чем приступить к исследованию психологии капитализма, Пфистер занялся подробным изучением своего невротика, изложением деталей его детской жизни с тем, чтобы показать, как эти переживания детских лет в значительной степени определили будущую его жизнь.

Бремя инфантильной сексуальности тяготеет над нами, а течение всей нашей индивидуальной жизни, это одно из основных положений учения Фрейда. Но, то, же самое относится и к человеческому роду в целом. Сексуальная жизнь детства человечества определяет его жизнь и на высших ступенях культуры. Вся история человечества, согласно этому учению, есть не что иное, как борьба различных компонентов сексуальной конституции человека. Это инфантильно-сексуальное понимание истории и культуры ничего общего с марксизмом иметь не может. А между тем находятся марксисты, которым очень хотелось бы сосватать марксизм с фрейдизмом.

Итак, выяснив детскую сексуальную жизнь своего пациента, являющегося крупным предпринимателем, и установив таким образом элементы, из которых сложился его характер, Пфистер переходит к объяснению общественной роли этого субъекта из тех же самих сексуальных элементов или компонентов. На основании произведенного им анализа над больным невротиком, он делает дальнейшее «научное» обобщение, состоящее в сведении капитализма в целом к тем же самым инфантильно-сексуальным компонентам. Но такой подход к проблеме капитализма только доказывает, что Пфистер никакого представления не имеет о капитализме, как определенной экономической системе; но он не отдает себе даже отчета в том, что следует понимать под психологией капитализма. У него нет и намека на социальную психологию, Она всецело растворилась в индивидуально — сексуальных «компонентах». Он бы должен был нам показать, в силу, каких общественных условий складывается совокупность переживаний, представлений, мнений, идей и настроений у различных общественных классов или групп, в частности у буржуазии. Вместо этого вам преподносят сексуальную метафизику, ничего общего не имеющую с социальной психологией.

Мало того, что метафизика пола должна вам объяснить самое возникновение капитализма. Сексуальные «компоненты» являются определяющими причинами соответствующей экономической системы, данной формы хозяйства. Если верить Пфистеру, то до Кальвина человечество наслаждалось райским блаженством на земле, Оно вело нормальную и здоровую жизнь. И лишь благодаря кальвинизму, пуританизму и пр. сходным явлениям, человечество вступило в патологическую фазу своего развития, которая может быть преодолена лишь средствами психоанализа. Человечество и в первую очередь капиталисты страдают «навязчивым неврозом». Преодоление же «навязчивого невроза» исторически должно выразиться в возврате к первоначальному состоянию, когда в жизни людей господствовала религия и нравственность, умеренность, скромность и половое здоровье.

Вся эта «философия» имеет свои корни в психологии и жизни отсталой части мелкой буржуазии, которая постоянно оглядывается назад и мечтает о золотом веке, лежащем всегда позади настоящего. В каждом невротическом явлении, — говорит Пфистер, — скрывается анахронизм. Это как нельзя более хорошо характеризует известную часть учения Фрейда. Оставим в стороне вопрос о том, как обстоит дело с этим «анахронизмом» в области неврозов, но что в качестве общего начала, перенесенного на историю, он представляет собою реакционный принцип — это ясно. Пусть не подумает читатель, что реакционная и пессимистическая тенденция присуща лично Пфистеру. Нет, она является неизбежным логическим следствием учения Фрейда о вечном круговороте, о регрессивном характере влечений, о принципе Нирваны и пр.

Но чтобы читатель не подумал, что мы взводим напраслину на Фрейда, имеющего и среди марксистов так много поклонников, мы позволим себе, несколько предвосхитив план нашей работы, привести из его сочинений несколько любопытных цитат. Так, в одном месте, резюмируя свои рассуждения, он говорит: «Консервативной природе влечений противоречило бы, если бы целью жизни было никогда прежде недостигнутое еще состояние, Этой целью, напротив, должно быть старое, исходное состояние которое живые существа раз оставили и к которому они стремятся вновь через всевозможные окольные пути развития"12.

В другой связи мы подробно остановимся на всех этих «компонентах» учения Фрейда. Но читатель уже видит, что, в сущности, учение Фрейда враждебно эволюции и развитию, что оно не только консервативно, но и реакционно. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Фрейд приходят к глубочайшему пессимизму и к оправданию принципа Нирваны … «Мы, таким образом, неожиданно прибыли в гавань философии Шопенгауера, — говорит в другом месте Фрейд, — для которого смерть есть «истинный результат» и постольку цель жизни, а сексуальное влечение — воплощение воли к жизни"13. И, наконец, в другом месте он выражается следующим образом: «То обстоятельство, что мы признаем в качестве господствующей тенденции душевной и, может быть, нервной жизни вообще стремление к понижению (Herabseitzung), к сохранению постоянства, к уничтожению внутреннего напряжения, раздражения (принцип Нирваны по выражению Barbara Low), как оно выражается в принципе наслаждения, является для нас одним из сильнейших мотивов для веры в существование стремления к смерти"14.

Приведенных цитат из сочинений Фрейда достаточно для характеристики его мировоззрения вообще и для понимания хода мыслей, между прочим, и Пфистера. Haш пастор поступает с точки зрения фрейдизма вполне правильно, когда опираясь на учение о регрессивном характере влечений, из своего «анализа» капитализма делает вывод о необходимости возврата к «исходному состоянию». Так мелкобуржуазные иллюзии получают свое биологически-метафизическое обоснование в учении Фрейда.

III

Заядлый венгерский реакционер А. Кольнай выпустил в 1920 г. книжку под названием «Психоанализ и социология"15. Книжка издана «Интернациональным психоаналитическим издательством», как специальный томик (№ 9) «Интернациональной психоаналитической библиотеки». Стало быть, ответственность за содержание книжки несет не только автор, но и целая организация психоаналитиков.

Замечательно то, что в то время как наивные марксисты-фрейдисты склонны видеть в психоанализе материалистическую теорию, патентованные фрейдисты придерживаются противоположного мнения. В полном согласии с Пфистером, Кольнай на первых же страницах своей книжки заявляет, что психоанализ означает «освобождение от материалистического обскурантизма протекших десятилетий"16.

В другом месте своей книжки он пишет, что ценность психоанализа, состоит в том, что он может быть противопоставлен «хозяйственно-материалистическому мистицизму марксизма"17. В дальнейшем мы узнаем or Кольная, что психоанализ не стоит и не должен стоять вне жизни, что его социальный идеал — это социал — либерализм. Что же это, однако, за птица такая, индивидуально-социалистическое общество? На этот вопрос услужливый Кольнай даёт нам вполне ясный и определённый ответ. Это не разнузданный анархизм, но и не деспотический коммунизм, а прямая их противоположность, т. е. объединение свободного индивидуализма и регулирующего коллективизма, соединение автономии и контроля, общность разделения труда, хозяйственного и духовного развития, договора, справедливости и личности.

Если это не совсем вразумительно, — а, по нашему мнению, очень даже невразумительно, — то вина лежит не на нас, а на «свободолюбивом» Кольне, который слишком уже свободно" обращается с логикой.

В разъяснение своего политического credo, Кольнай далее сообщает, что «всякая комбинация террора и анархии должна быть отвергнута. Было бы неправильно думать, что психоанализ, хотя он и революционен, одобряет каждую революцию, как таковую. Психоанализу известно, что сопротивление отцовскому авторитету, являющееся источников социальных реформ, всегда связано со склонностью к справедливости и рациональности и что он никогда не становится излишним».

Поэтому для нашего социал — либерала неприемлемы, как он выражается, ни «красная разруха», ни «черная реакция», но и не формальная буржуазная демократия, как он спешит прибавить. Одним словом, под пером нашего социал — либерала психоанализ превратился в политическое реакционное течение.

Г. Кольнай, опираясь на открытия Фрейда, устанавливает далее, что в состоятельных семьях среди больных преобладают неврозы, а среди несостоятельных—преобладают психозы.

Все эти «открытия» нам помогут в дальнейшем при анализе «анархо-коммунизма», что составляет главную цель работы Кольная. Автор ставит себе целью доказать регрессивный характер «анархо-коммунистического» комплекса. «Прежде всего, заметим, — говорит он, — что анархо-коммунизм отличается в сильной степени гедоникой блаженства, что он видит свою конечную цель в рае на земле, а современное общество стремится разрушить до основания. Там, где он достиг власти, он внес полную дезорганизацию и означает возврат к более примитивным формам"18.

Достаточно подготовив, таким образом, читателя к воспрятию его реакционных идей, Кольнай переходит к своей фрейдизма. Но что такое анархо-коммунизм в изображении Кольная? Для ответа на этот вопрос Кольнай, естественно, считает нужным обратиться к основным понятиям психоанализа. Но с самого начала мы уже узнаём, что под «анархо-коммунизмом» следует понимать марксизм и всякое социалистическое движение вообще. А в дальнейшем воспоследует углубление понятия марксизма и коммунизма с точки зрения фрейдовской сексуально-биологической метафизики.

Итак, анархизм требует не только уничтожения власти, но и всяких законов, правили ограничений, — говорит Кольнай. Коммунизм же означает не только максимум социального сотрудничества, но и «непосредственное душевное слияние всех индивидов». Анархизму и коммунизму наш конфуционист противопоставляет свой социал-либерализм или «персональный коллективизм» — общественный строй, в котором ггосподствует свободная конкуренция и «чистая собственность труда».

Между анархизмом и коммунизмом, — продолжает наш «исследователь», — существуют общие черты. Оба одинаково отвергают частную собственность (какой ужас!) и государственную организацию (час от часу не легче!). Но ужаснее всего то, что оба эти направления ждут «спасения мира» от всеуничтожающего восстания угнетенных. Правда, коммунистическое движение наших дней наталкивается на социал-демократическое движение, которое имеет коллективистическую окраску, но и социал-демократия, видите ли, также не отказывается от конечной цели коммунизма. При всех реалистических, демократических, государственных и индивидуалистических тенденциях социал-демократии, в ней все же имеются «существенные элементы коммунистической и пролетарской установки».

Теперь мы уж достаточно просвещены насчет «преимуществ» социал-либерализма перед анархизмом и коммунизмом и имеем возможность под руководством Кольная проникнуть глубже в сексуальную метафизику Фрейда, которая призвана осветить «сущность» этих явлений и доказать их пагубность.

Мы уже знаем, что анархизм и коммунизм стоят на почве революции". Но что такое революция? Вряд ли читатель себе отдает отчет в том, что «прообразом всякой революции является восстание против отца». Тут выступает на смену фрейдовский отцовский комплекс, который должен свидетельствовать о регрессивном характере всякой революции. Таким образом, с точки зрения Кольная, речь может итти всегда лишь о реформах в рамках существующих отношений, не свергающих власть отца, а видоизменяющих ее. Всякая революция объявляется регрессом. Этому учит новейшая «психология глубин».

Нам думается, что психология и теория анархизма диктуются не переживаниями первобытной эпохи, а условиями жизни современного капиталистического общества. Кольнай же, опираясь на учение Фрейда о регрессивном характере влечения индивидуума, стремится доказать, что в душе анархиста живут aтавистические инстинкты первобытного человека. У Кольная, как и у Пфистера и других фрейдистов, мы видим все те же тенденции: переживания современного человека объясняются из какого-нибудь «комплекса» первобытно-доисторической эпохи. Комплекс этот отличается неизбежно сексуальным характером. А желания и стремления современного человека, направлены всегда к восстановлению давно отжившего состояния, вытесненного в силу культурного развития его из сознания, но всегда актуального в сфере бессознательного. Индивидуальные переживания переносятся затем на целые общественные группы или классы, так что в результате оказывается, что классовая или групповая психология также сводится к атавистическим сексуальным компонентам.

Эта новая крайне реакционная теория весьма выгодна и полезна для господствующих классов современного буржуазного общества, она, якобы, «научно» обосновывает пагубность «анархизма», изображая к удовольствию всех буржуа и мещан его последователей какими-то первобытными зверями. Во всей этой теории, с вашей точки зрения, нет ни грана «социальной психологии», чем так гордятся фрейдисты. Социальная психология может быть научно обоснована только на почве марксизма исходящего из того положения, что общественное бытие определяет общественное сознание. В целях обоснования и объяснения психологии современных классов и общественных групп, фрейдисты тащат нас постоянно назад, к ветхому Адаму с его сексуальными желаниями.

" Угрожающий современной цивилизации марксистский коммунизм, —говорит Кольнай, — будучи в отношении конечной цели анархистическим, признает вместе с тем государственное насилие, милитаризм я догматизм как средства, употребление которых рассчитано на годы и десятиления". «Ленин — продолжает автор, — усвоил марксовско-энгельсовскую теорию государства, согласно которой всякое государство представляет собою механизм господствующего класса для эксплоатации и угнетения народных масс. Пролетариат, учит Ленин вместе с Марксом и Энгельсом, должен завоевать власть и использовать государственный механизм для полного уничтожения системы эксплоатации и угнетения, в результате чего государство исчезнет — рассказывает с ужасом гр. Кольнай своим читателям. — Но если это так, если конечная цель анархизма и марксовского коммунизма одна и та же, то какая между ними разница?

— спрашивает Кольнай. — Разница заключается лишь в том, —разъясняет он, — что марксовский коммунизм «методичнее», научнее и менее импульсивен, чем анархизм".

Общественным носителем коммунизма является пролетариат, который вследствие производственной функции своей больше связан с техникой, хозяйством и вообще действительностью.

Коммунисты стоят на точке зрения диктатуры пролетариата, но пролетарская диктатура, осуществляемая коммунистами, не является диктатурой пролетариата над буржуазией, а диктатурой вождей против самого пролетариата. Частная собственность, — спешит он прибавить, гарантирует независимость и автономию индивидуума, между тем как коммунизм уничтожает эту основу всякого общества.

Опираясь на авторитет фрейдиста Лоренца19, Кольнай объявляет, что коммунистическое движение стоит под знаком гомосексуальной эротики. Доказательством этого глубокомысленного открытия является объединяющий рабочих лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» В этом лозунге выражаются, стало быть, эротические стремления рабочих. Идеалом же, т. е. конечной целью коммунистического движения, является чистый принцип матери. Для того, чтобы сделать понятным для читателя этот психоаналитический бред, мы, к сожалению, вынуждены последовать за Кольнаем в его дальнейших, столь же «научно» обоснованных, как и предыдущие, рассуждениях. Анархизм, как помнит читатель, Кольнай рассматривает как социальную проекцию Uterus’a. В отношении коммунизма он делает маленькую уступку, не меняющую, впрочем, существа дела. Пролетарии-братья в сущности также стремятся к овладению матерью и к свержению отца. Коммунистический принцип — это к тому же инфантильный принцип, ибо только дети удовлетворяют свои потребности без всякого отношения и исполненной ими работе. Но именно этот принцип коммунисты кладут в основание нового общества…

Кольнай не согласен с другим фрейдистом П. Федерном, который в уничтожении частной собственности видит прогрессивное начало, так как оно ведет к преодолению власти отца. Под отцовским принципом надо понимать всякое авторитарное начало, которое, сублимируясь, приняло разнообразные формы в современном обществе: власть короля, капиталисты и пр. Характерно, что некоторые социал-демократы ухватились за отцовский комплекс и готовы воспользоваться им в целях укрепления авторитета, профсоюзных и партийных вождей, которые, якобы, заменяют собою рабочим отца.

Итак, слушайте, читатель. Марксизм представляет собою параноидную конструкцию. Он отличается всеми характерными признаками паранойи: исключительным подчеркиванием «я», которое, однако, проецируется на безличного Молоха — на хозяйство. К параноидным «симптомам» относятся также, как известно, мания величия и мания преследования. Всем этими психическими болезнями страдает пролетариат и этими же элементами проникнута и идеология пролетариата — марксизм, что выражается, например, в учении, об эксплуатации буржуазией пролетариата. Мания преследования, которой страдает пролетариат, идет так далеко, что все государственные учреждения, религия, мораль и пр. рассматриваются марксизмом, как орудие эксплуатации пролетариата. Это еще не всё. Кольнай в своей безграничной тупости и бездонном невежестве объявляет, что марксизму присущ бред ревности, ибо известно, что все попытки социального оздоровления истолковываются марксизмом, как стремление эксплоататоров соблазнить и одурачить рабочих. Острая диалектика в такой же мере присуща марксизму, как и параноикам.

Кольиай не может удовлетвориться одной паранойей. Он вошел во вкус; в своей ненависти к марксизму и рабочим этот тупоумный писака не знает меры: марксизм, под конец, трактуется как социальный психоз. Само собою, разумеется, что марксизм и коммунистическое движение, как мы уже указали, представляют собой регрессивные явления. Естественно, что в глазах Кольная большевизм означает поистине светопреставление. Большевизм ведет прямым путем к восстановлению первобытной орды (всеобщее братство). Он отрицает всякое писаное право, применяет насилие и утверждает деспотизм; он отвергает семью; питает симпатии к красному цвету, плохо обращается не только с отцами (капиталистами), но к с купцами, которые не являются ни «отцами», ни «сыновьями», я прочее.

IV

До сих пор мы имели дело с двумя реакционными писателями, и мы видели, к каким мудрым выводам они приходят относительно сложнейших вопросов общественной жизни. Мы считаем, что их реакционные и нелепые по существу идеи коренятся в самом учении Фрейда. Было уже указано на регрессивный характер влечения в учении Фрейда, на его закон вечного повторения, на влечения смерти и пр. Что дело тут не в реакционных и в поповских настроениях какого-нибудь Пфистера или Кольная, а в самом существе учения Фрейда — покажет нам специальный очерк, который мы намерены посвятить изложению философских основ мировоззрения основателя психоанализа. Настоящий же очерк мы считаем необходимым закончить изложением точки зрения другого фрейдиста П. Федерна на революцию. Этот автор тем интересен, что он по своим личным воззрениям примыкает как, будто, к левому флангу. Посмотрим же, как Федерн изображает то общественное явление, которое называется революцией.

Революция означает для него, прежде всего, крушение всех авторитетов. В результате мировой войны в целом ряде стран вспыхнули революционные движения. Но тут же Федерн забегает вперед и предупреждает, что эта борьба «на почве советской организации» должна повести к победе демократии над диктатурой пролетариата. Советская организация должна представлять собою вторую палату наряду с нижней палатой. Эта вторая палата являлась бы «манифестом» или символом перехода власти капитализма к социализму20.

Старый господский порядок покоится на насилии. Он поддерживается полицией и войском. Страх перед возможным насилием вызывает в каждом отдельном человеке рабский образ мыслей, которым и характеризуется старый порядок. Помимо чувства страха, в человеке создается социальное чувство благоговения перед существующими учреждениями, перед законом, перед авторитетами и пр.

Современное общество покоится уже тысячелетия на базисе патриархального авторитета. В семье, этой первой ячейке общества, носителем авторитета и власти является отец. Естественно, что в обществе человек ищет заместителя отца и находит его в лице священника, учителя, короля и пр. Первоначальным идеалом ребенка является отец; впоследствии его место заступают, таким образом, носители власти — полицейский, любой чиновник и, наконец, король. Подданные короля суть его дети или сыновья. Таким образом, государство, по аналогии с семьей состоит из отца, матери и детей.

Эта глубокомысленная философия дает нам далее «ключ» к разрешению всех вопросов, связанных с революционным движением. Вследствие дурного обращения отца с детьми, чувства ревности последних к матери и т. п. в ребенке пробуждаются отрицательные тенденции. Отец вызывает в ребенке чувство ненависти, которое бессознательно переносится на социальные учреждения. Враждебное отношение к отцу определяет; таким образом, оппозиционное направление данного объекта («ребенка») в политике. Мирабо стал вождем революция, — поясняет свою мысль наш aвтор, — вследствие его враждебного отношения к своему отцу. Отсюда следует мораль, что все революционеры испытыввают ненависть или вражду к своим отцам, чем и определяется их враждебность по отношению к королям, власти к существующим учреждениям, воплощающим в себе отцовскую власть.

Уверение Федерна в том, что буржуазный строй держится на «страстной, бессознательной, детской интенсивной» жажде отцовского или сходного с ним авторитета, решительно ни на чем не основано. Жажда — страстная и далеко не бессознательная — авторитета присуща определенным группам, т. е. господствующим классам всякого общества, распадающегося на классы. Ибо на силу авторитета опирается в значительной степени и прочность данного строя. Господствующие классы сознательно окружают ореолом одного какого-либо представителя своего класса и культивируют чувства преданности, зависимости и рабского подчинения по отношению к этому носителю мощи и авторитета класса в целом. Но вся эта психологическая и идеологическая надстройка чувств, переживаний и идей вовсе не имеет своим источником «эдиповский комплекс», а экономические формы зависимости, которые определяют психологическую установку человека.

Федерн совершенно неправильно исходит, по-видимому, из того, что семья предшествует родовому союзу, между тем как на самом деле кровный родовой союз предшествовал семье. Патриархальная семья возникла из разложения родового строя под влиянием земледелия и рабства. «Первобытный человек не знал отца, как данного индивидуума, — говорит совершенно правильно Плеханов. — Словом «отец» обозначался у него каждый член его кровного союза, достигший известного возраста. Поэтому у него не могло быть сыновней обязанности в нашем смысле. Чувство этого рода заменялось у него сознанием солидарности со всем кровным союзом"21.

Разложение родового строя ведет к образованию семье, с одной стороны, и государственной организации с другой. «Раз возникло правительство, — продолжает Г. В. Плеханов, — возникают известные отношения между правящими и управляемыми. Кроме того, там, где существуют определенные законы, естественно существуют также их профессионалные охранители: законодатели и судьи. И все эти отношения между людьми получают свое фантастическое выражение в религии"22.

Отношения между человеком в человеком в различным общественных организациях определяют психологическую установку индивидуума, весь строй его чувствований, настроений и представлений, стало быть, и религиозные верования. «Отношения между богом и человеком, — говорит Плеханов, — сначала напоминают отношения, основанные на взаимном договоре или, вернее, на кровном родстве». Фрейд и его последователи исходят из того, что первобытной формой человеческого общества была орда, в которой неограниченно властвовал сильный самец23… Фрейд полагает, что судьба этой орды оставила «неразрушимые следы» в человеке и что «развитие тотемизма, охватывающего зачатки религии, нравственности и социального расчленения, связано с насильственным убийством вождя и превращением отцовской орды в братскую общину». Все эти рассуждения и гипотезы довольно любопытны.

Индивиды первобытной орды, — говорит далее Фрейд, — стояли очень низко. Они были во всем связаны, но отец орды был свободен. «Его интеллектуальные акты были сильны и независимы даже в своей обособленности, его воля не нуждалась в усилении другой волей… На заре истории человечества, он был сверхчеловеком, которого Ницше ожидал лишь в будущем"24.

Но что любопытнее всего это то заключение, которое делается Фрейдом относительно психологии масс вообще: «Масса кажется нам вновь ожившей первоначальной ордой. Подобно тому, как первобытный человек может ожить в каждом индивиде, так и из любой человеческой толпы может быть воссоздана первобытная орда». «Вождь массы все еще является первобытным отцом, которого продолжают бояться; масса все еще хочет, чтобы ею управляла неограниченная власть; она жаждет, по выражению Лебона, подчинени я 25.

Итак, масса изображается в отрицательных и непривлекательных тонах. Фрейд видит в ней первобытную орду, которая «жаждет» неограниченной власти, «жаждет» подчинения и пр. Она, словом, стремится к восстановлению власти первобытного отца, который, по уверению того же Фрейда, никогда не может быть забыт 26.

Мы не можем согласиться с фрейдовской психологией масс. Достаточно указать на то, что Фрейд считает в этой области крупнейшим авторитетом Лебона, который проникнут тупой ненавистью к социализму и народным массам. Его психология масс и социализма продиктована этой ненавистью. Даже проф. Фишер вынужден признать, что учение о коллективной «глупости» людей является устарелым и его нельзя уже принимать без критики27.

Таким образом, не будет преувеличением сказать, что, по Фрейду, вся мировая история вращается вокруг «неудовлетворенной тоски по отцу». С точки зрения философии фрейдизма Кольнай прав, отстаивая привилегии отцов, т. е. капиталистов и королей, и видя в анархизме и коммунизме нечестивое покушение сыновей на «мать» или стремление восстановить братский клан, связанный с убийство м отца.

Но так как Федерн не хочет погрязнуть в реакционном болоте Кольная, так как он, видите ли, человек «передовой», то он делает попытку иначе истолковать «взаимоотношение сыновей и отца». Но как бы он ни старался, ничего путного выйти из его стараний не может по той простой причине" что самая постановка вопроса принципиально совершенно неприемлема.

Революционная фразеология Федерна нисколько не может скрыть от читателя реакционной сути фрейдовской концепции. Последуем, однако, за нашим автором до конца. Итак, потеря отца, крушение отцовского авторитета в глазах «детей» влечет за собою чувство неуверенности и заставляет «детей» прибегать к насилию и террору, которые являются выражением их слабости и неуверенности.

Федерн не является защитником собственности. Напротив того, он считает, что движение, имеющее своей целью превратить частную собственность в коллективную, является прогрессивным. Оно знаменует собою переход к братскому принципу. Его прогрессивные требования идут в разрез с той теорией, которой он придерживается. В самом деле, в большевизме автор видит «первобытную тенденцию человечества к новому порядку».

Бессознательная установка по отношению к отцу решает и вопрос о выборе человеком партии. Новый общественный строй, который должен быть построен на «братском принципе», должен преодолеть в душе человека огромные препятствия. Вся совокупность отношений людей в обществе определяется отцовским комплексом". Отсюда получается и своеобразное учение о партиях. А Федерн, следуя своему учителю, с одной стороны, утверждает, что отцовская установка составляет первобытное наследство человека, но, с другой стороны, он полагает, что братский принцип, хотя и с большими, почти невероятными трудностями, может до известной степени вытеснить отцовский принцип. Но и для него отношением к отцу определяется вся общественная и личная жизнь человека.

Быть может, в доисторические времена первобытный отец действительно пользовался неограниченной властью и принуждал сыновей к половому воздержанию, оставляя за собою право, распоряжаться всем имуществом и всеми женщинами. Быть может, восставшие сыновья действительно убили этого отца и создали новую общественную организацию на началах братства, которая снова была реорганизована на отцовском принципе. Все это, быть может, и так, хотя надо сказать, что мы имеем здесь дело только с гипотезами.

Но если бы даже доисторический период человечества протекал действительно так, как это представляется Фрейду, то его концепция все же остается насквозь ложной и абсолютно неприемлемой для объяснения как современной, так и прошлой истории человечества. Для Фрейда и фрейдистов чрезвычайно характерно, что из всей истории человечества выхватывается один момент, который должен собою определить содержание всей истории и который оставляет неизгладимый след в душе человека. Этот «момент» относится к доисторическому периоду человечества и связывается убийством праотца; но почему не исходить из братского клана?

1 Воинствующий материалист, 1925 г, № 4.

2 O. Pfister, Der seeliche Aufbau des klassischen Kapitalismus und des Gelgeistes

3 O. Pfister, Der seeliche Aufbau des klassischen Kapltalismus und des Geldgeistes, S. 35.

4 O. Pfister, Der seeliche Aufbau des Kapltalismus etc., S 66,

5 O. Pfister, Der seeliche Aufbau des Kapltalismus etc., S 85,

7 O. Pfister, Der seeliche Aufbau des Kapltalismus etc., S 84,

8 O. Pfister, Die psychoanalytische Methode, 3 Aufl., 1924

9 З. Фрейд, Основные психологические теории в психоанализе, 1923 г. стр. 45−46

10 3. Фрейд, Основные психологические теории в психоанализе. 1923 г., стр 68

11 S. Freud, Massenpsychologie und Ich-Analyse, 1921 (имеется русский перевод)

12 S. Freud, Jenseits des Lustprinzip, 2 Aufl., 1921 S. 36

13 Там же, стр. 49.

14 Там т, стр. 55.

15 Aurel Kolnai, Psychoanalyse und Socioioggie, 1921.

16 Там же, стр.

17 Там же, стр. 64

18 Aurel Kolnai, Psychoanalyse und Socioioggie, 1921. S. 87

19 См. его работу: «Der politische Mythos», Imago, 1920; отд.

изд вышло в 1923 г.

20 Paul Federn, Zur Psychologie der Revolution: Die valerlose Gessellschaft, 1919, S.

5.

21 Г. В. Плеханов, Сочинения, т, XVII, стр. 226.

22 Там же, стр. 226.

23 См. Freud, 1921 г. стр.

100, а также его же «Тотем и табу», Гиз, 1924 г.

24 Там же, стр.

103 (ср. русск.

пер., стр, 72).

25 Там же, стр. 111.

26 S. Freud, Massenpsychologie und Ich-Analyse, S.128

27 Handbuch der vergleichenden Psychologie herausgeg. Von Gustav Kafka, т. 2 (Fischer, Psychologie der Gessellschaft, S. 416).