По книге «Человеческое, слишком человеческое» Фридрих Ницше

Краткость человеческой жизни склоняет ко многим ошибочным утверждениям о свойствах человека.

Добро и зло означают в течение известного времени то же, что знатность и ничтожность, господин и раб. Даже врага не считают дурным: он способен к возмездию. Считается дурным не тот, кто причиняет нам вред, а только тот, кто возбуждает презрение и отвращение. В общине хороших добро наследуется, и дурной не может вырасти из столь хорошей почвы. Но если кто-либо из хороших делает нечто недостойное, то пытаются выкрутиться, чаще всего списывая вину на Бога.

Человеку доставляет удовольствие испытывать и демонстрировать свою силу на другом и приобретать радостное чувство собственного превосходства. Поэтому злоба имеет своею целью не страдание другого человека, а наше собственное наслаждение, например наслаждение чувством мести. Получение удовольствия как таковое не хорошо и не дурно. Просто это выполняется из соотношения вреда и пользы, т. е. имея в виду последствия.

Проблема атеизма Атеизм Ницше особого рода, это не просвещенческая прихоть, и не «научное» убеждение, он не имеет ничего общего со свободомыслием наших господ физиологов и естествоиспытателей, отвергающих Бога на том основании, что его никак не удаётся обнаружить. Ницше можно назвать"

без-божником": чутким ухом уловив основную мелодию своей эпохи, он попытался «вблизи увидеть роковое, больше того, пережить его на себе», осуществить акт «самоидентификации, добровольного усвоения болезни» [1, с. 465].

Если вспомнить притчу Платона, где Солнце выступало метафорой для сферы сверхчувственного, идеального — сферы, образовывавшей и ограничивавшей «горизонт» мышления западного человека лишь внутри «света», которого сущее могло быть доступно взору, таким, каким оно «выглядит», то есть таким, каков его «вид» (идея), — то смерть Бога, действительно, предстаёт, как «стирание краски со всего горизонта», ибо отныне «сфера сверхчувственного уже не стоит над головами людей как задающий меру свет» [1, с. 309].

Отказ от идеи взгляда со стороны Бога, то есть от опыта сверх-исторического наблюдения, от взгляда-над-или-поверх, от взгляда, который невозмутимо возносится и парит над прошлым, предполагает отказ от определяемого ею идеала «незаинтересованного созерцания», нейтрального взгляда в котором «должны быть парализованы, должны отсутствовать активные и интерпретирующие силы, только и делающие зрение. Взамен старой гносеологии Ницше предлагает свою перспективу: каждая потребность, влечение, каждое «за» и «против» является новой перспективой, новой точкой зрения, и чем большему количеству аффектов предоставим мы слово в обсуждении какого-либо предмета, тем более полным окажется наше представление о нем, наша объективность.

Мировая история, по мнению Ницше, представляет собой извечный дуализм, антагонизм и противоборство двух типов сил — активного и реактивного. Первые являются силами творческими, созидающими, творящими, утверждающими отличие и жизнь. В то время как для вторых первичными оказываются отрицание, сопротивление всему отличному, стремление к ограничению, подавлению всего другого. Активные постоянно самоутверждаются за счет преобразования окружающего, реактивные способны лишь отвечать и реагировать на внешние импульсы.

История христианства и западной культуры, если их рассматривать сквозь призму ницшевского учения о двух типах сил и двух типах морали, оказывается историей воссторжествования отрицания и «реактивного» человека.

Уже в иудаизме и платонизме — исторических истоках христианства — отрицание играет решающую роль. Иудаизм, по мнению Ницше, будучи поставленным перед вопросом быть или не быть, предпочёл быть какой бы то ни было ценой, и такой ценой оказалось сознательное извращение своей природы: отрицание жизни, утверждение всех упаднических, декадентских инстинктов. Иудаизм удалил из понятия о божестве все предпосылки возрастающей жизни, всё сильное, смелое, повеливающее, гордое.

Платонизм, со своей стороны, предав забвению досократическое единство мысли и жизни, расколол человека на две части, заставил мысль обуздывать и калечить жизнь, соизмеряя и ограничивая её в соответствии с «высшими ценностями». Платонизм расколол на две части не только человека, но и весь мир, повсюду осуждая и обесценивая одну ради другой. Посюсторонний мир лишается своих смысла, красоты, истинности, так как они отныне могут принадлежать только потустороннему; многообразие и становление осуждаются во имя Бытия и Единого.

Христианство, с одной стороны, являясь последним логическим выводом иудаизма, с другой стороны, вбирает в себя концепцию двух миров Платона. Оно продолжает и усиливает тенденцию мироотрицания своих предшественников.

Христианский Бог, повинуясь творческой силе, превращается в придирчивого судью и воздоятеля, вырождается в противоречие с жизнью. Авторитет Бога и авторитет церкви исчезают, но на их место заступают авторитет совести и разума, «божественные» ценностей заменяются «человеческими, слишком человеческими». Потустороннее вечное блаженство превращается в земное счастье для большинства. Место бога заменяют прогресс, отечество и государство.

На смену старому христианскому человеку приходит самое презренное существо — последний человек. Он по-прежнему продолжает взваливать на себя бремя ценностей, отрицающих, калечащих жизнь, однако теперь он подспудно осознаёт всю их ничтожность, и потому в нём нет уже хаоса, способного родить танцующею звезду, в нём нет уже никаких устремлений, он стремится лишь к своему маленькому удовольствию.

Заключение

По-моему, творчество ни одного из мыслителей не вызывало столько споров, кривотолков и заблуждений как наследие Ницше. И «винить» в этом следует не столько фашистских идеологов или каких-либо других искажателей, сколько самого философа. Произведения, книги, стиль мышления и письма служат, наверное, лучшей иллюстрацией мировоззрения апологета становления, фрагментарности и многообразия «точек зрения» .

Афоризм, как основное средство выражения, подразумевающий новую концепцию философии, новый образ и мыслителя, и мысли и относящийся к систематизированному мышлению как векториальная геометрия к метрической, превращает прочтение в палеонтологию мысли, где по одному найденному «зубу» приходится на свой страх и риск воссоздавать неведомое целое.

Если к этому добавить так же целую вереницу масок и галерею персонажей (романтик-пессимист, вагнерианец, скептик-позитивист, нигилист, Антихрист, Заратустра, Ариадна, Дионис, Распятый и, наконец, «болезнь как точка зрения на здоровье» и «здоровье как точка зрения на болезнь») через которых доносит до читателей свою философию и за которыми одновременно скрывается Ницше, то неудивительным и даже закономерным становится то многообразие недоразумений и ошибок, которое складывается вокруг основных идей Ницше.

И действительно, трудно избежать неверных толкований там, где вместо столь «естественной» для европейской философии некой целостной концепции с системой аргументации и доказательств мы имеем дело лишь с несколькими разбросанными по всему творчеству мыслителя аллегорическими афоризмами.

Некоторые считают, что философия Ницше антигуманна и направлена против социума в целом, но на определенных этапах жизни она действительно необходима, она работает. Если человека постоянно жалеть, он ничего никогда не добьется, если только ругать — особо хорошего тоже не выйдет. Гармония двух этих действий даст метод. Ницше понял значение этих вещей, и разделил их на этапы. В итоге на каждой стадии объекту чего — то не хватает… На мой взгляд, только гармония этих вещей даст внутренний покой и мир. Мир, которого так не хватало «несвоевременному» философу.

На долгие годы на память о Ницше и его наследие легла печать «фашизма». Это произошло по вине сестры философа, Элизабет. Трудно отрицать ее заслуги: она сделала все для распространения мысли своего брата, организовала в Веймаре «Nietzsche — Archiv». Но эти заслуги сведены на нет величайшей изменой: она попыталась поставить Ницше на службу национал — социализма. Образ сверхчеловека исказился до неузнаваемости. В человеке тварь и творец соединены воедино. Нужно помнить, что философия Фридриха Ницше — это уникальный и осуществленной всей жизнью эксперимент по разрушению внутри себя «твари» и взращивание «творца», прозванного «сверхчеловеком».

Литература

Ницше Ф. Человеческое слишком человеческое; Весёлая наука; Злая мудрость: Сборник. Мн.: ООО «Попурри», 1997. 704с.