Война и мир в произведениях Толстого «Война и мир» и «Тихий Дон» Шолохова. 
Сопоставительная характеристика 2х воин

В третьей части романа появляется дата: «В марте 1914…» Это значимая деталь в произведении: историческая дата отделит мир от войны. Слухи о войне пошли по хуторам: «Война пристигнет…», «Не бывать войне, по урожаю видать», «А ну как война?», «Война, дядя!» Как видим, рассказ о войне зарождается в хуторе, в самой гуще народной жизни. Весть о ней застала казаков за привычной работой — косили жито. Мелеховы увидели: «броским наметом» шел конь; верховой, подскочив, крикнул: «Сполох!» Тревожная весть собрала толпу на площади. «Одно слово в разноликой толпе: мобилизация». Четвертая глава завершается эпизодом «На станции», откуда уходили эшелоны с казачьими полками к русско-австрийской границе. «Война…»

Сцепление коротких эпизодов, тревожная тональность, переданная словами: «сполох», «мобилизация», «война…», — все это связано с датой — 1914;й. Писатель дважды ставит в отдельную строку слово «Война…» «Война!» Произнесенное с разной интонацией, оно заставляет читателя задуматься над страшным смыслом происходящего. Выраженная в этих словах эмоция содержит и обобщение. Более открыто оно высказано в конце седьмой главы: «Эшелоны… Эшелоны… Эшелоны несчетно! По артериям страны, по железным путям к западной границе гонит взбаламученная Россия серошинельную кровь».

Война описана Шлоховым так живо и так подчеркнуто «отрицанием», что необходимо подробнее остановиться на цитировании: «земля, распятая множеством копыт», «поле смерти», на котором столкнулись люди, «еще не успевшие наломать рук на уничтожении себе подобных», «чудовищная нелепица войны».

Шолохов по-своему решает конфликт «человек на войне». В «Тихом Доне» нет описания подвигов, любования геройством, воинской отвагой, упоения боем, что было бы естественно в рассказе о казаках. Шолохова интересует другое — что делает с человеком война. Вычленение именно этого аспекта темы позволит почувствовать особенности шолоховского психологизма.

Знакомясь с героями романа, мы заметим у каждого свою способность переживания и осмысления войны, но «чудовищную нелепицу войны» почувствуют все. Шолохов заставляет читателя глазами казаков увидеть, как «вызревшие хлеба топтала конница», как сотня «железными подковами мнет хлеб», как «между бурыми, неубранными валками скошенного хлеба разворачивалась в цепь черная походная колонна», как «первая шрапнель покрыла ряды неубранной пшеницы». И каждый, глядя на «неубранные валы пшеницы, на полегший под копытами хлеб», вспоминал свои десятины и «черствел сердцем».

Война — это убийство, а значит творение самого страшного греха. Что происходит с душой человека, вынужденного убивать, вместо того, чтобы сеять рожь? Шолохов с психологизмом и реалистической убедительностью описывает сцену о том, как Григорий убивает австрийца и какое сильное эмоциональное потрясение при этом испытывает мирный труженик, чьи руки — для работы и любви, но не для смерти. Вдоль решетки сада бежал австриец. Мелехов догнал его. «

Распаленный безумием, творившимся кругом, занес шашку", опустил ее на висок безоружного солдата. «Удлиненное страхом» его лицо «чугунно чернело», «кожа висела красным лоскутом», «кривым ручьем падала кровь» — словно замедленной съемкой снят этот «кадр». Григорий встретился с австрийцем взглядом. На него «мертво глядели залитые смертным ужасом глаза… Жмурясь, Григорий махнул шашкой. Удар с длинным потягом развалил череп надвое.

Австриец упал, топыря руки, словно поскользнувшись; глухо стукнули о камень мостовой половинки черепной коробки". После, «сам не зная для чего», Григорий подошел к зарубленному им австрийскому солдату. «Тот лежал там же, у игривой тесьмы решетчатой ограды, вытянув грязную коричневую ладонь, как за подаянием. Григорий глянул ему в лицо. Оно показалось ему маленьким, чуть ли не детским, несмотря на вислые усы и измученный — страданием ли, прежним ли безрадостным житьем — покривленный суровый рот… Григорий… спотыкаясь, пошел к коню.

Путано-тяжек был шаг его, будто нес за плечами непосильную кладь; гнусь и недоумение комкали душу". При встрече с братом он признается: «Я, Петро, уморился душой. Я зараз недобитый какой… Будто под мельничными жерновами побывал, перемяли они и выплюнули… Меня совесть убивает. Я под Лешнювом заколол одного пикой. Сгоряча.

Иначе нельзя было… А зачем я энтого срубил?.. Срубил зря человека и хвораю через него, гада, душой. По ночам снится…".

Война творится в больших масштабах и в ужасную, бессмысленную, жестокую резню вовлекаются массы народа: «Перемены вершились на каждом лице, каждый по-своему вынашивал в себе и растил семена, посеянные войной».

Главный Герой, прежде вольный, бодрый, удалой, здоровый телом и духом разительно переменился. Его «гнула… война, высасывала с лица румянец, красила его желчью». И внутренне он стал совершенно другим: «Крепко берег Григорий казачью честь, ловил случай выказать беззаветную храбрость, рисковал, сумасбродничал, ходил переодетым в тыл к австрийцам, снимал без крови заставы, джигитовал казак и чувствовал, что ушла безвозвратно та боль по человеку, которая давила его в первые дни войны. Огрубело сердце, зачерствело, будто солончак в засуху, и как солончак не впитывает воду, так и сердце Григория не впитывало жалости. С холодным презрением играл он чужой и своей жизнью; оттого прослыл храбрым — четыре Георгиевских креста и четыре медали выслужил. На редких парадах стоял у полкового знамени, овеянного пороховым дымом многих войн; но знал, что больше не засмеяться ему, как прежде, знал, что ввалились у него глаза и остро торчат скулы; знал, что трудно ему, целуя ребенка, открыто глянуть в ясные глаза; знал Григорий, какой ценой заплатил за полный бант крестов и производства».

Подтверждая тезис о том, что естественным состоянием человека является мирная жизнь, Шолохов пишет: «Властно тянули к себе родимые курени, и не было такой силы, что могла бы удержать казаков от стихийного влечения домой». Каждому хотелось дома побывать, «хучь одним глазком глянуть». И, словно выполняя это желание, Шолохов рисует хутор, «по-вдовьему обескровленный», где «шла жизнь на сбыв — как полая вода в Дону».

Гражданская война в понимании Шолохова (здесь он сходен с Толстым) — еще более жестокое и бесчеловечное явление, так как брат восстает против брата, и у этой войны и вовсе нет никаких оправданий. Так, в конце первой главы пятой части романа мы читаем: «До января и на хуторе Татарском жили тихо. Вернувшиеся с фронта казаки отдыхали возле жен, отъедались, не чуяли, что у порогов куреней караулят их горшие беды и тяготы, чем те, которые приходилось переносить на пережитой войне».

«Все Обдонье жило потаенной, придавленной жизнью… Мгла нависла над будущим». Одним из самых ярких эпизодов в описании гражданской войны можно считать следующий диалог героев, который наиболее полно выразил мысль писателя о том, что передел власти, в который невольно включен народ, является чуждым интересам мирного населения.

Петро Мелехов: «— Ты гляди, как народ разделили, гады! Будто с плугом проехались: один — в одну сторону, другой — в другую, как под лемехом. Чертова жизня, и время страшное! Один другого уже не угадывает… — Вот ты, — круто перевел он разговор, — ты вот — брат мне родной, а я тебя не пойму, ей-богу! Чую, что ты уходишь как-то от меня… правду говорю? — и сам себе ответил: —

Правду. Мутишься ты… Боюсь, переметнешься ты к красным… Ты, Гришатка, до сё себя не нашел. — А ты нашел? — спросил Григорий. —

Нашел. Я на свою борозду попал… Меня к красным арканом не притянешь. Казачество против них, и я против". «Мирон Григорьевич заговорил по-новому, с вызревшей злостью: — А через что жизня рухнулась? Кто причиной?

Вот эта чертова власть!.. Я всю жизнь работал, хрип гнул, потом омывался, и чтобы мне жить равно с энтим, какой пальцем не ворохнул, чтоб выйтить из нужды? Нет уж, трошки погодим!.."

«Народ стравили», — подумает Григорий о происходящем. Многие эпизоды пятой — седьмой частей, построенные по принципу антитезы, подтвердят верность такой оценки. «Набычился народ, осатанел», — добавит от себя автор.

Отвергая насильственную смерть, Шолохов не раз скажет о противоестественности убийства и во всех случаях предельной жестокости он противопоставит гармонию вечного, бескрайнего мира. В одном эпизоде символом этого мира станет березка, на которой «уже набухли мартовским сладостным соком бурые почки». С черными лепестками почек на губах Лихачев и умер. В другом — степь, над которой «высоко, под кучевым гребнем, плыл орел». В свой последний час Иван Алексеевич Котляров увидит, подняв голову, «голубым видением вставшие вдали отроги меловых гор, а над ними, над текучим стременем гребнистого Дона, в неохватной величавой синеве небес, в недоступнейшей вышине — облачко». Пейзажная зарисовка, поражающая чистотой своих красок, выражает высокое философское начало.

Выразителен финал второго тома. На могиле погибшего героя Валета безвестный старик возводит часовню: «Под треугольным навесом ее в темноте теплился скорбный лик божьей матери, внизу на карнизе навеса мохнатилась черная вязь славянского письма:

В годину смуты и разврата Не осудите, братья, брата.

Старик уехал, а в степи осталась часовня горюнить глаза прохожих и проезжих извечно унылым видом, «будить в сердцах невнятную тоску». А в мае бились возле часовни стрепеты, «бились за самку, за право на жизнь, на любовь, на размножение». И тут же, возле часовни, положила самка девять дымчато-синих яиц и села на них.

Антитеза «жизнь — смерть», равная «мир — война», настойчиво воспроизводится автором на страницах романа, где во множестве эпизодов сталкиваются жизнь и смерть, и трагизм этой ситуации подчеркивается Шолоховым в том ключе, что бесчеловечная жестокость в такие времена стала привычной и обыденной.

Трагедия главного героя Григория Мелехова не в том, что он не знает, к кому примкнуть: к красным или к белым, а именно в том, что его данный выбор не устраивает вообще. Ему не хочется принимать сторону ни одного из конфликтующих лагерей, так как это бы означало согласиться с правотой убивать за идею. Мечта Григория пожить мирным тружеником и семьянином постоянно разрушалась жестокостью гражданской войны: «Отдохнуть бы Григорию, отоспаться! А потом ходить по мягкой пахотной борозде плугарем, посвистывать на быков, слушать журавлиный голубой трубный клич, ласково снимать со щек наносное серебро паутины и неотрывно пить винный запах поднятой плугом земли». Глубокая привязанность Григория к дому, к земле остается его сильнейшим душевным движением на протяжении всего романа. «От земли я никуда не тронусь.

Тут степь, дыхнуть есть чем…". Или: «Моим рукам работать надо, а не воевать. Вся душа изболелась за эти месяцы».

Война вовсе не отвечала внутренним устремлениям героя. Она вообще ни одному человеку не мила, доказывает Шолохов. Казачество вообще народ вольный, а война и ратная жизнь ежедневно совершает насилие над свободой воли человека. «Заходило время пахать, боронить, сеять; земля кликала к себе, звала неустанно день и ночь, а тут надо было воевать, гибнуть на чужих хуторах…», — пишет Шолохов.

Богатство литературных приемов, с помощью которых автор строит антитезу «война — мир» (контрасты, эллипсы, психологические пейзажные зарисовки, сквозные символы, как, например, солнце, которое становится самостоятельным персонажем произведения, фольклорные мотивы и т. д.) достойны отдельной монографии.

Выводы

Диалектика мира и войны в романах Льва Толстого «Война и мир» и Михаила Шолохова «Тихий Дон» является не только литературным приемом, на котором базируются произведения, но и мировоззренческим конструктом, утверждающим мир в качестве нравственного критерия. Ставшие свидетелями драматических событий своих эпох, писатели утверждали своими произведениями социальное чувство, содержанием которого является преданность идее мирного сосуществования всех народов, отрицание братоубийственной войны, однозначным осуждением насилия, доказательством аморального и антигуманного характера любых вооруженных конфликтов. Защита мира для созидательной и гармоничной жизни, в противопоставлении с разрухой и трагедией войны, является для авторов важнейшей задачей.

В представлении Толстого и Шолохова исторический процесс есть движение двух неравных потоков, один из которых — «жизнь историческая» (основные вехи эпохи и исторические деятели), второй поток — «жизнь человеческая», то есть жизнь народа, слагающаяся из конкретных частных судеб. Оба писателя как гуманисты утверждают в своих произведениях, что второй поток — олицетворение мира — есть гармония и наивысшая ценность, второй же поток, в том случае, если он проявляется в форме войны (а история представлена нам в основном чередой войн и конфликтов), явление негативное и разрушительное, не имеющее право на существование ни при каких «целях» и «миссиях».

Для поколений, выросших вне войны прочтение данных романов особенно важно, чтобы избежать заблуждений, навязанных государственной властью о целесообразности войны. Для войны не существует целей и оправданий — это, казалось бы, аксиома, тем не менее, практика человеческих отношений показывает, что это утверждение нуждается в доказательствах. «Война и мир» и «Тихий Дон» — это последовательные, убедительные и высокохудожественные доказательства отрицания войны и утверждения мира.

1. Бирюков П. Биография Л. Н. Толстого. М., «Алгоритм», 2000;

2. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Издание 1863−66 г. г.;

3. Клямкин И. Какая улица ведет к храму? // Новый мир. 1987, No 11.;

4. Кузнецов Ф. Ф. Тихий Дон: правда и судьба великого романа. Издание ИМЛИ им. А. М. Горького РАН, 2005 г.;

5. Купреянова Е. Н. Эстетика Льва Толстого, 1985;

6. Линков В. Я. Война и мир Л.Толстого. Издательство Московского университета, 2003.;

7. Луначарский А. В. Статьи о литературе. М., 1957;

8. Лурье Я. С. После Льва Толстого. Исторические воззрения Толстого и проблемы XX века. «Наука» .

1990;

9. Осоргин М. А. Мысли о Толстом // Russian LiteгагуTriquarterly. Ann Arbor, 1982;

10. Семанов С. Н. В мире «Тихого Дона» .- М., 1987;

11. Палиевский П. «Тихий Дон» Михаила Шолохова // Литература и теория. — М., 1978.

12. Философский словарь / Под ред. И. Т. Фролова. — 4-е изд.-М.: Политиздат, 1981;

13. ФЭБ «Русская литература и фольклор», 2002.

Л. Н. Толстой. Война и мир. В двух кн. Произв. Советская Россия. 1991.

М. А. Шолохов. Тихий Дон. В 2 т. М.: Эксмо. 2007 г.

ФЭБ «Русская литература и фольклор», 2002

Даль В. И., Толковый словарь живого великорусского языка. Издание 1863−66 г. г.

Философский словарь / Под ред. И. Т. Фролова. — 4-е изд.-М.: Политиздат, 1981. — 445 с.

Бирюков П. Биография Л. Н. Толстого., М., «Алгоритм», 2000;

Линков В. Я. Война и мир Л.Толстого. Издательство Московского университета, 2003 г.

Осоргин М. А. Мысли о Толстом // Russian LiteгагуTriquarterly. Ann Arbor, 1982. V. 17. P. 199

Лурье Я. С. После Льва Толстого. Исторические воззрения Толстого и проблемы XX века. «Наука» .

Купреянова Е. Н. Эстетика Льва Толстого. С. 199; ср. С. 194

Лурье Я. С. После Льва Толстого. Исторические воззрения Толстого и проблемы XX века. «Наука» .

Клямкин И. Какая улица ведет к храму? // Новый мир. 1987, No 11.С. 150−188.

Ф.Ф. Кузнецов. Тихий Дон: правда и судьба великого романа. Издание ИМЛИ им. А. М. Горького РАН, 2005 г.

Луначарский А. В. Статьи о литературе. М., 1957.

Семанов С.Н. В мире «Тихого Дона» .- М., 1987

Палиевский П. «Тихий Дон» Михаила Шолохова // Литература и теория. — М., 1978.

Бирюков Ф. Художественные открытия Михаила Шолохова.

М., 1980.