Место «Фауста» в творчестве Гете

Введение

Поэзия — дар, свойственный всему миру и всем народам, а не частное наследственное владение отдельных тонких и образованных людей.

И. — В. Гете.

Читатель давно оценил бессмертное творение Гете — его трагедию «Фауст», один из замечательных памятников мировой литературы.

Великий национальный поэт, пламенный патриот, воспитатель своего народа в духе гуманизма и безграничной веры в лучшее будущее на нашей земле, Гете — бесспорно одно из наиболее сложных явлений в истории немецкой литературы. Позиция, занятая им в борьбе двух Культур, — а они неизбежно содержатся в «общенациональной» культуре любого разделенного на классы общества, — не свободна от глубоких противоречий. Идеологи реакционного лагеря тенденциозно выбирали и выбирают из огромного литературного наследия поэта отдельные цитаты, с помощью которых они стараются провозгласить Гете «убежденным космополитом», даже «противником национального объединения немцев».

Упрочивший свое всемирное значение созданием «Фауста», Гете меньше всего — «автор одной книги». Да это и не мирилось бы с основной чертой его личности, его поразительной универсальностью.

Крупнейший западноевропейский лирик, в чьих стихах немецкая поэзия впервые заговорила на подлинно народном языке о простых и сильных человеческих чувствах, Гете вместе с тем — автор широко известных баллад («Лесной царь», «Коринфская невеста» и др.), драм и эпических поэм и, наконец, замечательный романист, отобразивший в «Страданиях юного Вертера», в «Вильгельме Мейстере», в «Поэзии и правде» духовную жизнь целого ряда поколений немецкого народа. Однако и столь разнообразной литературной деятельностью не исчерпывается значение Гете. «Гете представляет, быть может, единственный в истории человеческой мысли пример сочетания в одном человеке великого поэта, глубокого мыслителя и выдающегося ученого» {К. А. Тимирязев, Гете — естествоиспытатель. Энциклопедический словарь, изд. Гранат, т. XIV, стр. 448.}, — писал о нем К. А. Тимирязев.

Гете совершал великие трудовые подвиги на любом поприще, к какому бы он ни приложил свою руку. В сферу его исследований и научных интересов вошли геология и минералогия, оптика и ботаника, зоология, анатомия и остеология; и в каждой из этих областей естествознания Гете развивал столь же самостоятельную, новаторскую деятельность, как и в поэзии.

Обращение Гете к различнейшим литературным жанрам и научным дисциплинам теснейшим образом связано с его горячим желанием разрешить на основе все более обширного опыта постоянно занимавший его вопрос: как должен жить человек, ревнуя о высшей цели? Не успокоенность, а борьбу, упорные поиски истины всеми доступными путями и способами — вот что на деле означала универсальность Гете. Занимаясь естествознанием, вступая, по выражению поэта, «в молчаливое общение с безграничной, неслышно говорящей природой», пытливо вникая в ее «открытые тайны», Гете твердо надеялся постигнуть заодно и «тайну» (то есть законы) исторического бытия человечества. Другое дело, что путь, которым шел Гете в поисках «высшей правды», не был прямым путем. — «Кто ищет, вынужден блуждать» , — сказано в «Прологе на небе», которым открывается «Фауст». Гете не мог не «блуждать» — не ошибаться, не давать порою неверных оценок важнейшим событиям века и движущим силам всемирно-исторического процесса уже потому, что вся его деятельность протекала в чрезвычайно неблагоприятной исторической обстановке, в условиях убогой немецкой действительности конца XVIII — начала XIX века. Германия того времени была, как писал Энгельс, «…одна отвратительная гниющая и разлагающаяся масса… Крестьяне, ремесленники и предприниматели страдали вдвойне — от» паразитического правительства и плохого состояния дел… Все было скверно, и во всей стране господствовало общее недовольство. Ни образования, ни средств воздействия на сознание масс, ни свободы печати, ни общественного мнения, не было даже сколько-нибудь значительной торговли с другими странами — ничего кроме подлости и себялюбия… Все прогнило, расшаталось, готово было рухнуть, и нельзя было даже надеяться на благотворную перемену, потому что нация не имела в себе силы даже для того, чтобы убрать разлагающийся труп отживших учреждений" {К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, 2-е изд., т. 2, стр. 581−562.}.

Отсюда ущербные стороны в мировоззрении Гете; отсюда двойственность, присущая его творчеству и его личности. «Гете в своих произведениях двояко относится к немецкому обществу своего времени, — писал Энгельс, — …он восстает против него, как Геи, Прометей и Фауст, осыпает его горькими насмешками Мефистофеля. То он, напротив, сближается с ним, „приноравливается“ к нему… защищает его от напирающего на него исторического движения… в нем постоянно происходит борьба между гениальным поэтом, которому убожество окружающей его среды внушало отвращение, и осмотрительным сыном франкфуртского патриция, достопочтенным веймарским тайным советником, который видит себя вынужденным заключать с этим убожеством перемирие и приспосабливаться к нему. Так, Гете то колоссально велик, то мелок; то это непокорный, насмешливый, презирающий мир гений, то осторожный, всем довольный, узкий филистер. И Гете был не в силах победить немецкое убожество; напротив, оно побеждает его; и эта победа убожества над величайшим немцем является лучшим доказательством того, что „изнутри“ его вообще нельзя победить» '.

Но Гете, конечно, не был бы Гете, не был бы «величайшим немцем», если б ему порою не удавалось одерживать славные победы над окружавшим его немецким убожеством, если бы в иных случаях он все же не умел возвышаться над своей средой, борясь за лучшую жизнь и лучшие идеалы.

Человеком был я в мире, Это значит — был борцом! ;

говорил о себе поэт на склоне своей жизни.

Юношей — вслед за Лессингом и в тесном сотрудничестве со своими товарищами по литературному течению «Бури и натиска» — он восставал на захолустное немецкое общество, гремел против «неправой власти» в «Прометее», в своих мятежных одах, в «Геце фон Берлихингене» — этом «драматическом восхвалении памяти революционера», как определил его Ф. Энгельс {R. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, 2-е изд.; т. 4, стр. 232−233.}.

Уже не всегерманскую, а всемирную славу принесло молодому Гете его второе крупное произведение — «Страдания юного Вертера», роман, в котором автор с огромной силой показал трагическую судьбу передового человека в тогдашней Германии, всю гибельность дальнейшего существования феодальных порядков для общества и для отдельного человека.

" Фауст" занимает совсем особое место в творчестве великого поэта. В нем мы вправе видеть идейный итог его (более чем шестидесятилетней) кипучей творческой деятельности. С неслыханной смелостью и с уверенной, мудрой осторожностью Гете на протяжении всей своей жизни («Фауст» начат в 1772 году и закончен за год до смерти поэта, в 1831 году) вкладывал в это свое творение свои самые заветные мечты и светлые догадки. «Фауст» — вершина — помыслов и чувствования великого немца. Все лучшее, истинно живое в поэзии и универсальном мышлении Гете здесь нашло свое наиболее полное выражение.

фауст гете литература тема

1. БИОГРАФИЯ ГЕТЕ ГЁТЕ, ИОГАНН ВОЛЬФГАНГ ФОН (Goethe, Johann Wolfgang von) (1749−1832), крупнейший поэт и универсальный гений немецкой литературы. Свое творчество он называл «фрагментами огромной исповеди». Автобиографические его произведения, в т. ч. Поэзия и правда (Dichtung und Wahrheit), рассказывающая историю детства и юности поэта вплоть до 1775; Путешествие в Италию (Italienische Reise), отчет о поездке в Италию в 1786—1788; Французская кампания 1792 (Die Campagne in Frankreich 1792) и Осада Майнца в 1793 (Die Belagerung von Mainz, 1793), а также Анналы и Дневники (Annalen и Tagund Jahreshefte), охватывающие период от 1790 до 1822, — все были опубликованы в твердой уверенности, что невозможно оценить поэзию, не поняв прежде ее автора.

Гёте родился 28 августа 1749 во Франкфурте-на-Майне. «В отца пошел суровый мой / Уклад, телосложенье; / В мамашу — нрав всегда живой / И к россказням влеченье» (пер. Д. Недовича), — писал он в одном из поздних стихотворений. Первые стихотворные опыты Гёте относятся к восьмилетнему возрасту. Не слишком строгое домашнее обучение под наблюдением отца, а потом три года студенческой вольницы в Лейпцигском университете оставляли ему достаточно времени, чтобы удовлетворить тягу к чтению и испробовать все жанры и стили эпохи Просвещения, так что к 19 годам, когда тяжелая болезнь вынудила его прервать учебу, он уже овладел приемами версификации и драматургии и был автором довольно значительного числа произведений, большинство которых впоследствии уничтожил. Специально сохранен был стихотворный сборник Аннетте (Das Buch Annette, 1767), посвященный Анне Катарине Шёнкопф, дочери владельца лейпцигского трактира, где Гёте обычно обедал, и пасторальная комедия Капризы влюбленного (Die Laune des Verliebten, 1767).

В Страсбурге, где в 1770—1771 Гёте завершил юридическое образование, и в последующие четыре года во Франкфурте он был лидером литературного бунта против принципов, установленных И. Х. Готшедом (1700−1766) и теоретиками Просвещения.

В Страсбурге Гёте встретился с И. Г. Гердером (1744−1803), ведущим критиком и идеологом движения «Бури и натиска», переполненным планами создания в Германии великой и оригинальной литературы. Восторженное отношение Гердера к Шекспиру, Оссиану, Памятникам старинной английской поэзии Т. Перси и народной поэзии всех наций открыло новые горизонты перед молодым поэтом, чей талант только начал раскрываться. Он написал Гёца фон Берлихингена (Gotz von Berlichingen) и, используя шекспировские «уроки», начал работу над Эгмонтом (Egmont) и Фаустом (Faust); помогал Гердеру собирать немецкие народные песни и сочинил множество стихов в манере народной песни. Гёте разделял убежденность Гердера в том, что истинная поэзия должна идти от сердца и быть плодом собственного жизненного опыта поэта, а не переписывать давние образцы. Эта убежденность стала на всю жизнь его главным творческим принципом. В этот период пылкое счастье, каким его наполняла любовь к Фридерике Брион, дочери зезенгеймского пастора, воплотилась в яркой образности и задушевной нежности таких стихов, как Свидание и разлука (Willkommen und Abschied), Майская песнь (Mailied) и С разрисованной лентой (Mit einem bemalten Band); укоры же совести после расставания с нею нашли отражение в сценах покинутости и одиночества в Фаусте, Гёце, Клавиго и в ряде стихотворений. Сентиментальная страсть Вертера к Лотте и трагическая его дилемма: любовь к девушке, уже обрученной с другим, — часть собственного жизненного опыта Гёте. Стихи к Лили Шёнеман, молодой красавице из франкфуртского общества, рассказывают историю его мимолетного увлечения.

Одиннадцать лет при веймарском дворе (1775−1786), где он был другом и советником молодого герцога Карла Августа, коренным образом изменили жизнь поэта. Гёте находился в самом центре придворного общества — неустанный выдумщик и устроитель балов, маскарадов, розыгрышей, любительских спектаклей, охот и пикников, попечитель парков, архитектурных памятников и музеев. Он стал членом герцогского Тайного совета, а позднее — государственным министром; ведал прокладкой дорог, набором рекрутов, государственными финансами, общественными работами, горнорудными проектами и т. д. и многие годы провел, изучая геологию, минералогию, ботанику и сравнительную анатомию. Но более всего пользы принесло ему продолжительное ежедневное общение с Шарлоттой фон Штайн. Эмоциональность и революционное иконоборчество периода «Бури и натиска» отошли в прошлое; теперь идеалами Гёте в жизни и искусстве становятся сдержанность и самоконтроль, уравновешенность, гармония и классическое совершенство формы. Вместо великих гениев его героями становятся вполне обычные люди. Свободные строфы его стихов спокойны и безмятежны по содержанию и ритмике, но мало-помалу форма становится жестче, в частности Гёте предпочитает октавы и элегические двустишия великой «тройки» — Катулла, Тибулла и Проперция.

Многочисленные служебные обязанности Гёте серьезно препятствовали завершению начатых им крупных произведений — Вильгельма Мейстера (Wilhelm Meister), Эгмонта, Ифигении (Iphigenie) и Тассо (Tasso). Взяв полуторагодичный отпуск, он едет в Италию, занимается там лепкой, делает более тысячи пейзажных набросков, читает античных поэтов и историю античного искусства И. И. Винкельмана (1717−1768).

По возвращении в Веймар (1789) Гёте не сразу перешел к «оседлому» образу жизни. В течение следующих шести лет он предпринял второе путешествие в Венецию, сопровождал веймарского герцога в его поездке в Бреслау (Вроцлав), участвовал в военной кампании против Наполеона. В июне 1794 он установил дружеские отношения с Ф. Шиллером, который просил помощи в издании нового журнала «Оры», и после этого жил главным образом в Веймаре. Ежедневное общение поэтов, обсуждение планов, совместная работа над такими замыслами, как сатирические Ксении (Xenien, 1796) и баллады 1797, были для Гёте прекрасным творческим стимулом. Были опубликованы сочинения, лежавшие у него в столе, в т. ч. Римские элегии (Romische Elegien), плод ностальгии по Риму и любви к Кристиане Вульпиус, которая стала в 1806 женой Гёте. Он закончил Годы учения Вильгельма Мейстера (Wilhelm Meisters Lehrjahre, 1795−1796), продолжил работу над Фаустом и написал ряд новых произведений, в т. ч. Алексис и Дора (Alexis und Dora), Аминт (Amyntas) и Герман и Доротея (Hermann und Dorothea), идиллическую поэму из жизни маленького немецкого городка на фоне событий Французской революции. Что касается прозы, то Гёте написал тогда сборник рассказов Беседы немецких эмигрантов (Unterhaltungen deutscher Ausgewanderten), куда вошла и неподражаемая Сказка (Das Marchen).

Когда в 1805 скончался Шиллер, троны и империи содрогались — Наполеон перекраивал Европу. В этот период он писал сонеты к Минне Херцлиб, роман Избирательное сродство (Die Wahlverwandtschaften, 1809) и автобиографию. В 65 лет, надев восточную маску Хатема, он создал Западно-восточный диван (West-ostlicher Diwan), сборник любовной лирики. Зулейка этого цикла, Марианна фон Виллемер, сама была поэтессой, и ее стихи органично вошли в Диван. Притчи, глубокие наблюдения и мудрые раздумья о человеческой жизни, нравственности, природе, искусстве, поэзии, науке и религии озаряют стихи Западно-восточного дивана. Те же качества проявляются в Разговорах в прозе и в стихах (Spruche in Prosa, Spruche in Reimen), Орфических первоглаголах (Urworte. Orhisch, 1817), а также в Разговорах с И. П. Эккерманом, опубликованных в последнее десятилетие жизни поэта, когда он заканчивал Вильгельма Мейстера и Фауста.

Умер Гёте в Веймаре 22 марта 1832.

2. СТОРИЯ СОЗДАНИЯ «ФАУСТА»

Замысел «Фауста» возник у Гете, когда ему было двадцать три — двадцать четыре года.

Как мы знаем, творчество молодого Гете, было проникнуто страстным протестом против всего феодального уклада отсталой Германии. Мелочным интересам современников деятели «бури и натиска» противопоставляли идею человеческого величия, воплощенную ими в понятие гения, стоящего выше всех законов и установлений, которым подчиняются рядовые люди.

Одним за другим возникали у Гете замыслы драм о великих людях, которые были героями легенд и истории. Тогда же пришла ему в голову мысль обработать историю мага «чернокнижника» Фауста.

Реальный Фауст жил в XVI веке в Германии. Уже при его жизни, а особенно после его смерти о нем стали возникать легенды. В 1587 году в Германии вышла книга «История доктора Фауста, известного волшебника и чернокнижника». Неизвестный автор книги написал свое сочинение с целью осудить Фауста как безбожника. Однако при всей враждебности в этом во многом вымышленном жизнеописании проглядывает истинный облик замечательного ученого, который порвал со средневековой схоластической наукой и богословием стремился постигнуть законы природы, чтобы подчинить ее человеку. С этой целью он прибегал к магии и алхимии.

Слава о Фаусте перешагнула за пределы Германии. Современник Шекспира драматург Кристофер Мармо (1564−1593) написал «Трагическую историю доктора Фауста». Английские актеры, гастролируя в германских городах, познакомили немцев с этой трагедией. В Германии из нее сделали пьесу для кукольного театра, она пользовалась большим успехом на ярмарочных представлениях.

Мальчиком Гете видел кукольную пьесу о Фаусте. Примитивное представление об этом герое как ужасном безбожнике, заключившем договор с чертом, первым пытался сломить великий немецкий писатель — просветитель Г. Э. Лессинг (1729−1781). Он хотел изобразить Фауста подлинным искателем истины, но замысла своего не осуществил, ограничившись публикацией отрывка из задуманной им драмы.

Образ Фауста — искателя истины и бунтаря против косности современной ему науки — увлек молодого Гете. Между 1773—1775 годами он написал большое количество сцен, в двух Фауст представал как герой поэтической трагедии.

Когда недолгая и яркая вспышка революционных настроений Гете исчепала себя и он стал министром ваймарского герцогства, незавершенный «Фауст» не был забыт. Молодой министр читал произведение новым друзьям и знакомым и позволил одной придворной даме списать его. Благодаря ей произведение сохранилось в своем первоначальном виде. Однако работу над продолжением «Фауста» Гете отложил. Только уехав в Италию и обретя полную свободу от светского, придворного общества почувствовал Гете новый прилив сил и вернулся к «Фаусту».

Сделав дополнение к старому тексту, Гете, однако, и на этот раз не завершил произведение. Вернувшись в Ваймар, он опубликовал ряд начальных сцен Фауста, предупредив читателей, что это лишь «фрагмент» трагедии, как было сказано в подзаголовке.

Когда Гете сблизился с Шиллером, младшим из поэтов, читавший фрагмент, напечатанный в 1790 году, стал убеждать своего старшего друга, что «Фауста» необходимо довершить.

Гете принялся за работу. Именно в годы общения с Шиллером замысел «Фауста» обрел тот всеобъемлющий философский смысл, который так высоко поднял это творение над всей немецкой литературой.

Еще одно обстоятельство выяснилось в процессе работы. Обширное содержание произведения не умещалось в обычные рамки драмы. Гете пришел к выводу, что сюжет «Фауста» надо разделить на две части. Работа над завершением первой части длилась в основном пять лет — с 1797 по 1801 год. Еще несколько лет Гете продолжал дополнять и отделывать написанное и только в 1806 году подготовил рукопись к печати. Первая часть «Фауста» вышла в свет в 1808 году и получила широкое признание во всем читающем мире.

Современникам пришлось ждать появления второй части четверть века. Гете долго не принимался за работу над ней. Побудил его к этому его литературный помощник — Иоган Петр Эккерман. Следуя его настояниям, Гете уже в весьма преклонном возрасте, между 1825 и 1831 годами завершил вторую часть «Фауста», но печатать ее не захотел. Он завещал опубликовать ее после его смерти, что и было сделано в 1833 году. Таким образом, в 1983 году исполнилось 150 лет с тех пор, как читающий мир получил великое творение Гете в его полном, завершенном виде.

Работа над «Фаустом» растянулась на целых шестьдесят лет. Гете создавал свое великое произведение почти всю творческую жизнь. Оно действительно явилось итогом его литературной деятельности.

2.1 Истоки. С чего все начиналось Дошедший до нас самый ранний список трагедии начинается с прославленного монолога:

Я богословьем овладел, Над философией корпел, Юриспруденцию долбил И медицину изучил.

Однако я при этом всем Был и остался дураком.

В магистрах, докторах хожу И за нос десять лет вожу Учеников, как буквоед …

Первые строки монолога очень смахивают на студенческую насмешку над мнимой ученостью педантов в профессорских мантиях, дурачивших учеников.

Читая мемуары Гете «Из молодой жизни. Поэзия и правда», мы узнаем, что в бытности студентом он был неудовлетворен тем, что преподносила ему и другим молодым людям, сухая академическая наука. Сходные мнения звучат в беседе Мефистофеля со Студентом. Приглядимся к ней повнимательней.

И в окончательном тексте, и в «Пра-Фаусте» (первый вариант драмы) сцена начинается одинаково. Студент произносит комплименты профессору, за которого он принимает Мефистофеля. Затем по обычаю того времени. Новичок обращается к профессору за советом, что и как ему надлежит делать, но признается, что университетская обстановка показалась ему неприглядной. Мефистофель успокаивает его: со временем он привыкнет. Заметим, что в окончательном тексте «Фауста» Студент переименован в Ученика.

Как помнит читатель, дальше разговор стремительно переходит на обсуждение достоинств различных наук, и Мефистофель произносит свои саркастические речи, скрытый смысл которых от Ученика ускользает.

Дальнейшее течение беседы в «Пра-Фаусте» было иным. Мефистофель справляется у Студента: «Прежде всего, где вы будете жить? Это весьма важно». «Направьте меня, — просит Студент, — я просто как бедная заблудшая овца».

Студент рассказывает, что остановился в гостинице, хозяин обходится с ним хорошо, к тому же там прекрасные служанки. Тут Мефистофель разражается тирадой по поводу студенческих развлечений: «Избави боже, это может вас далеко завести! Кофе и биллиард! О ужас, эти игры! А девушки, ах, как похотливы! Не тратьте время попусту. Мы следим за тем, чтобы студенты вблизи или издалека хоть раз в неделю к нам приползали. Кто хочет к нам подольститься, того мы направим на верный путь».

Мефистофель советует ему поселиться у госпожи Шприцбирляйн. Ее дом полон обитателей, как Ноев ковчег. Студент — большой любитель поесть. Мефистофель поучает его, что духу Академии соответствует воздержание, и Студенту следует забыть о том, как его потчевала матушка. Вместо зерен хмеля, считавшихся тогда полезным для здоровья, придется ему ограничиться сладкой репой и телятиной, и это меню будет таким же прочным, как божий небосвод. Все это достанется Студенту недешево. Мефистофель советует Ученику тщательно беречь свой кошелек, не развязывать его для друзей, но зато исправно платить хозяину, портному и профессору.

Эти детали студенческого быта были хорошо известны Гете по собственному опыту учения в Лейпциге и Страсбурге. Если имя хозяйки пансиона и вымышлено, то все остальное до мелочей точно воспроизводит условия жизни студентов в годы юности Гете.

Если в первом наброске очень еще сильны студенческие впечатления, то позже Гете убрал все слишком личное. Из 79 строк он вычеркнул сорок — именно те, содержание которых здесь изложено. Бытовые подробности вносят в эту сцену реалистический колорит. В окончательном варианте беседа приобрела более обобщенный характер.

Это очень ранний набросок относится к студенческим годам Гете. Весьма вероятно, что студент Гете написал эти строки около 1768 года как сатиру на университетскую жизнь. Возможно, первоначально беседа происходила просто между профессором и учеником и лишь впоследствии Гете передал роль ученого Мефистофелю.

Такое предположение принято рядом новейших ученых. Томас Манн, глубокий знаток Гете, также согласен с этой гипотезой. Он пряио писал, что «Фауст» был «изначально не что иное, как гениальная студенческая шутка, в которой автор задает трепку факультетам и профессорам, создавая из этого грандиозную потеху, в которой переодетый черт играет роль остроумного ментора по отношению к новичку первокурснику, вступающему в академическую жизнь, будущему постояльцу госпожи Шприцбирляйн».

Очень может быть, что первые строки «Фауста» возникли как студенческая шутка, осмеивавшая университетские нравы. Эта сцена изначально могла не быть связана с Фаустом, и лишь впоследствии, когда замысел Гете расширялся, он связал свою сатиру с историей и личностью Фауста. Словом, начало «Фауста» имело в своей основе неудовлетворенность тогдашней университетской наукой. Зерно произведения — сцены, относящиеся к университетской жизни и к науке, какою она была в годы молодости Гете.

Но когда в творческом сознании Гете возник образ искателя истины, произведение переросло рамки студенческой сатиры и пародии. Очень рано сюжет о Фаусте стал для Гете точкой, к которой тянулись, как к магниту, самые различные линии его жизненного и интеллектуального опыта.

Уже эти примеры показывают, что «Фауст» возник и вырос непосредственно из почвы жизни Гете.

2.2 Народная книга о докторе Фаусте Самое ранее упоминание Гете о Фаусте встречается в его комедии «Совиновники» (1769). Один из персонажей пьесы Зеллер, попав в беду, жалуется: «Ах, если бы вы только знали, как мне, бедняге, плохо, горю на жарком огне. Доктору Фаусту и вполовину не было бы так мучительно!».

Что знал двадцатилетний Гете о Фаусте? Он видел представления о нем в кукольном театре и читал старинную книгу о нем. К ней мы теперь и обратимся. Вот что было напечатано на титульном листе:

История о докторе Иоганне Фаусте, знаменитом чародее и чернокнижнике, как на некий срок подписал он договор с дьяволом, какие чудеса он в ту пору наблюдал, сам учинял и творил, пока, наконец, не постигло его заслуженное воздаяние.

Большей частью извлечено из его собственных посмертных сочинений и напечатано дабы служить устрашающим и отвращающим примером и искренним предупреждениям всем безбожным и дерзким людям.

Послание апостола Иакова, IV:

Будьте покорны Господу, противоборствуйте дьяволу, и он бежит от вас.

Cum Gratia et Privibegio

Напечатано во Франкфурте-на-Майне Иоганном Шписом.

MDLXXXVII

Иоганн Фауст был исторической личностью. Предания говорят, что он принадлежал к числу тех людей XVI века, которые не удовлетворялись схоластической наукой того времени. Естествознание тогда еще только зарождалось. Ученые совершали многочисленные опыты и проводили длительные наблюдения. Иногда, одержимые нетерпеливым стремлением поскорее проникнуть в тайну природы и овладеть ими для практических целей, некоторые из них прибегали к помощи магии и алхимии.

Среди них, вероятно, попадались и шарлатаны, но, скорее всего дурная слава о них сложилась из-за того, что они шли непроторенными путями, вступая в противоречие, как с официальной религиозной идеологией, так и с признанной университетской наукой, топтавшейся на месте.

Дурная слава окружала не только память Фауста, но и других экспериментаторов, например, Парацельса. Неизвестный автор первой книги о Фаусте (может быть, им был Иоганн Шпис, обозначенный на титульном листе как издатель) ссылается на то, что существует «всем известное пространное предание о разных похождениях доктора Фауста, знаменитого чародея и чернокнижника, повсюду на сборищах и пирушках люди любопытствуют и толкуют о судьбе упомянутого Фауста».

Сын крестьянина, Фауст родился недалеко от Ваймара. Его дядя, живший в Виттенберге, взял юношу к себе, и отдал учиться в университет. У него был «быстрый ум склонный и приверженный к науке», он легко добился звания магистра богословия. Но, «у него была дурная, вздорная и высокомерная голова, за что его звали всегда мудрствующим. Попал он в дурную компанию, кинул святое писание под лавку и стал вести безбожную и нечестивую жизнь …»

Затем он занялся магией, «заклинаниями, волшебством». «Не захотел он более называться теологом, стал мирским человеком, именовал себя доктором медицины, стал астрологом и математиком, а «чтобы соблюсти пристойность, сделался врачом».

Нельзя не заметить, что автор книги несколько двойственно относится к Фаусту. Он постоянно бранит его за безбожие, но подчас в повествовании звучит отнюдь не хула. Так, излагая «падение» Фауста, автор пишет: «Окрылился он, как орел, захотел постигнуть все глубины неба и земли».

Заклинаниями Фауст вызвал к себе духа из ада, и к нему явился Мефистофель. Они заключают договор, Фауст продает дьяволу свою душу, а тот обязуется исполнять все его желания. Фауст предается всяким грехам, в том числе блуду. Он ведет также с Мефистофелем долгие беседы на разные темы, например, об устройстве ада и могуществе дьявола. Но Фауста интересуют и другие вопросы: об искусстве астрономии или астрологии, о движении неба, его красоте и происхождении, наконец, о том каким образом бог сотворил зиму и лето, как бог создал мир и человека. Дух, поучающий Фауста, всегда выражает еретические взгляды. Так, на его последний вопрос он дает «безбожный» ответ: «Мир, мой Фауст, никогда не рождался и никогда не умрет. И род человеческий был здесь от века, так что не было у него начала. Земля же сама собой родилась, а море от земли отделилось». Это ответ атеиста, материалиста, при том отнюдь не наивного.

Идея о том, что мир не был создан, для приверженцев старины была чудовищной ересью. Но уже в XVI веке она находила себе сторонников, а в XVIII веке число их умножилось.

Фауст поставил себе целью «исследовать причины всех вещей». Сам он не мог найти ответы на волновавшие его вопросы, а приобрести знания была не у кого. Сопоставив ряд подобных мыслей, проскальзывающих в книге, можно увидеть, что Фауст не просто греховодник, продавшийся дьяволу, а человек с большими умственными запросами. После тщательного анализа идейного содержания первой книги о Фаусте В. М. Жирмунский пришел к выводу, что в «искажающем освещение узкого и догматического лютеранского благочестия отразились большие, прогрессивные явления эпохи Возрождения — эмансипация разума человека от церковной догмы и личности от узкой морали …» это, несомненно, так, и становится понятным, что именно могло привлечь писателей «бури и натиска» в образе Фауста.

В преданиях о Фаусте Гете, несомненно, увлекло стремление героя, проникнуть в тайны природы. Он справедливо виделся ему как один из титанов человечества. Гете сочувствовал бунтарскому духу Фауста. Его образ был близок Гете не только идейно. В личности Фауста были черты, родственные самому Гете. Он узнал в нем свою неудовлетворенность книжной наукой, увлечение магией, жажду быстрого, мгновенного проникновения в тайны природы. Мечту о беспредельном могуществе человека.

3.ТЕМАТИКА

3.1 Тема любви Сцена 6, Кухня ведьмы (стр. 136) Часть 1

Фауст:

Что вижу я! Чудесное виденье В волшебном зеркале мелькает все ясней!

О дай, любовь, мне крылья и в мгновенье Снеси меня туда, поближе к ней Сцена 12. Сад (стр.176)Часть 1

Мефистофель:

Вдоль по саду пустилась,

Как пара мотыльков Марта:

Она в него влюбилась Мефистофель:

А он в нее. Таков уж ход вещей Действие первое. Рыцарский зал. (Стр.259)Часть 2

Фауст: (о Елене)

…

О красоты роскошный идеал!

Тебе всю жизнь, все силы мощной воли, Мольбу и страсть безумную мою, Мою любовь и нежность отдаю!

Действие третье. Местность перед дворцом Менелая в Спарте (стр.301)

Елена и Фауст:

Скажи, о сдержи, смирив,

Хоть к нам из любви, Чрезмерно живой порыв И страсти свои!

Спокойно здесь в поле, красуйся, молю!

3.2. Тема смысла человеческой жизни Сцена 2. У городских ворот. (стр78)

Фауст:

Тебе знакомо лишь одно стремленье,

Другое знать — несчастье для людей.

Ах, две души живут в больной груди моей, Друг другу чуждые, — и жаждут разделенья!

…

О духи, если вы живете в вышине И властно реете меж небом и землею, Из сферы золотой спуститесь вы ко мне И дайте жить мне жизнию иною!

Сцена 6. Кухня ведьмы, (стр.132)

Фауст:

Но не привык я к плугу и лопате, За них мне взяться было бы некстати;

Нет, узкая мне жизнь не суждена!

3.3 Тема веры Сцена 1. Ночь (стр 66)

Фауст:

О звуки сладкие! Зовете мощно вы Меня из праха вновь в иные сферы!

Зовите тех, чьи души не черствы, А я, я слышу власть, но не имею веры Меня ли воскресить? Могу ли верить я?

А чудо — веры есть любимое дитя!

Сцена 6. Кухня ведьмы. (стр. 142)

Мефистофель: (о Евангелии) О, это, друг, пока еще начало,

А далее вся книга так гласит!

Понять ее стараться — труд напрасный:

Глупец и умный с толку будет сбит Противоречий массою ужасной.

Сцена 16. Сад Марты. (Стр 186)

Фауст:

Оставь, дитя! Мою узнала ты любовь;

За близких сердцу рад свою пролить я кровь;

Не против веры я, кому в ней есть отрада.

Маргарита:

Нет, мало этого: нам твердо верить надо.

…

Маргарита:

Ты в бога веришь ли?

Фауст:

Мой друг, кому дано По совести сказать: я верю в бога?

Священников ты спросишь, мудрецов ;

У них тебе ответ всегда готов;

Но весь ответ их, как рассудишь строго, Окажется насмешкой над тобой.

3.4 Античная тема Действие первое. Императорский дворец. (Стр.250)

Говор толпы:

Плуты! Союз уж заключен:

Шут и авгур взошли на трон.

Все песня та ж — сюжет избит.

Глупец велит — мудрец гласит.

Авгур — в древнем Риме жрец, гадавший по полету птиц.

Действие первое. Рыцарский зал. (стр.255)

Астролог:

Вот силою чудесной перед нами Явился древний храм. Он как Атлант ;

Державший небо на плечах гигант, ;

Велик, массивен; длинными рядами Стоят колонны крепкие: на них,

Пожалуй можно возложить хоть гору.

Большому зданью прочную опору Могла бы пара дать колонн таких.

Архитектор:

Вот в чем античность! Это мне не любо:

По мне, все это тяжело и грубо.

Что дико, то за благородство чтут,

Великим — неуклюжее зовут!

3.5 Тема власти Действие первое. Императорский дворец (стр.243)

Мефистофель:

(входя и склоняясь перед троном) Что ненавистно — и отрадно?

Что всяк и звать и гнать готов?

Что все ругают беспощадно, Чтоб защищать, в конце концов?

Кого ты звать не должен смело?

Чье имя всех к себе влекло?

Что к трону путь найти сумело?

Что гнать само себя могло?

Действие четвертое. Высокий горный хребет.(Стр.313)

Мефистофель:

Сейчас скажу тебе я.

Столицу ты построишь. В ней дома Тесниться будут; узких улиц тьма Лепиться будет криво, грязно, густо;

В средине — рынок: Репа, лук, капуста

…

Повсюду люди, как кареты мчатся, Как озабоченный народ,

Спеша по улицам снует, А сам поедешь — вмиг заметит Тебя толпа с почетом встретит;

Ты будешь центром их.

(Стр 314)

Мефистофель:

А вот что! Славы ты желаешь ныне!

Недаром был так близок к героине.

Фауст:

Власть, собственность нужна мне с этих пор!

Мне дело — все, а слава — вздор!

3.6. Тема магии и демонологии Сцена 1. Ночь. (Стр.53)

Фауст:

…

Вот почему я магии решил Предаться: жду от духа слов и сил, Чтоб мне открылись таинства природы,

Чтоб не болтать, трудясь по пустякам, О том, чего не ведаю я сам.

(Стр.84)

Фауст:

Для покоренья зверя злого Скажу сперва четыре слова:

Саламандра, пылай!

Ты, Сильфида, летай!

Ты, Ундина, клубись!

Домовой, ты трудись

…

(Стр101)

Мефистофель:

Как ты словами сыплешь горячо!

Без них уладим дело превосходно.

Любой лишь взять листок решись И каплей крови подпишись.

Фауст:

Изволь, уж если так тебе угодно.

Итак обряд нелепый совершись!

Сцена 21. Вальпургиева ночь. (стр 209)

Хор ведьм:

На Броккен все! Толпа густа;

Посев был зелен, рожь желта.

Там Уриан вверху сидит:

К вершине ведьмам путь лежит Средь гор и скал, с метлой, с козлом, ;

И вонь и гром стоят кругом.

4. ИДЕЙНАЯ ОСНОВА Вскоре после того, как Гете вернулся к работе над «Фаустом», он сделал исключительно важную запись. Он сформулировал для себя идейную основу произведения. Вот перевод его:

«Идеальное стремление проникнуть в природу и почувствовать ее целостно.

Появление духа как гения мира и действия.

Спор между формой и бесформенным.

Предпочтение бесформенного содержания пустой форме.

Вместо того, чтобы примерять эти противоречия, сделать их еще более резкими. Ясное холодное научное стремление Вагнера.

Смутное горячее научное стремление Ученика. ?Зачеркнуто:? Жизненных деяний сущность. Наслаждение жизнью личности, рассматриваемое извне.

В смутной страсти — первая часть.

Наслаждение деятельностью вовне. Радость сознательного созерцания красоты — вторая часть. Внутреннее наслаждение творчеством. Эпилог в хаосе на пути в ад".

Большая часть этой записи раскрывает идейный смысл уже написанных сцен «Фауста». Первая фраза суммирует смысл монолога героя, которым открывается и «Пра-Фауст» и «Фрагмент» 1790 г. далее следует характеристика Духа земли. Из нее видно, что Духа земли надо рассматривать не только как символическое воплощение материальной природы, но и как воплощение духовной жизни, ибо он — «гений мира и действия», выразитель всего жизненного процесса.

Гете понадобились пять строк, чтобы охарактеризовать содержание, вложенное им в беседу Фауста с Вагнером. Вагнер — «форма», Фауст — «бесформенное».

Нельзя сказать, что Гете содержит действительный план «Фауста». Это — одна из стадий разработки плана, по-видимому, первый набросок плана. Попытка пояснить самому себе написанное и наметить перспективу развития темы. Неоднократно встречающиеся у Гете заявление, что он «разработал» план, заставляют предположить, что более полно разработанный план не сохранился. Тем не менее даже этот набросок показателен как свидетельство направления, в каком работала творческая мысль Гете.

5. ПРОБЛЕМАТИКА

5.1 Проблема творческих исканий

(Два пролога «Театральное вступление» и «Пролог на небе»)

В театральном вступлении Гете заявляет о своих творческих принципах. Директор театра, комический актер и поэт спорят о том, каким должно быть искусство. Поэт не желает подчинять свое творчество вкусам толпы:

(стр 40)

Поэт:

Не говори мне о толпе безумной ;

Она иной раз вдохновение спугнет;

Избавь меня от этой давки шумной, Влекущей мощно в свой водоворот

…

Мишурный блеск — созданье вероломства, Прекрасное родится для потомства Он хочет творить для Вечности, поднявшись в «обитель грез». Комический актер считает, что нужно творить в согласье с веком. Директор же убежден, что важно одно:

(Стр. 41)

Директор:

А главное, мой друг, введите приключенья!

Глазеть на них — толпе нет выше наслажденья!

Ну пусть толпа разиня рот глядит…

Причудливую ткань раскиньте перед нею ;

И вы упрочили за пьесою своею Успех и вам толпа уже благоволит, Пусть масса массу привлекает

5.2 Проблема невежества толпы Раскрыта в прологе в театре Сцена 5. Погреб Ауэрбаха в Лейпциге (стр.119)

Мефистофель: (Фаусту) Тебя ввожу я с первого же шага В веселый круг. Вот буйная ватага!

Взгляни, как жизнь возможна без забот!

Для них — что день, то праздник настает С плохим умом, с большим весельем в мире Ребята скачут в танце круговом,

Точь-в-точь котята за хвостом.

Им только б был кредит в трактире Да не трещала б голова, ;

Так все на свете трын-трава

(Стр.127)

Фауст:

Мне кажется, что нам пора бы удалиться.

Мефистофель:

Постой, должно еще все их скотство Во всей красе пред нами проявиться.

5.3 Проблема стремления к совершенству. Поиски идеала Сцена 14. Лес и пещера. (стр.179)

Фауст:

Для человека, вижу я теперь, Нет совершенного. Среди блаженства, Которым я возвышен был, как бог, Сцена 4. Кабинет Фауста (стр.103)

Фауст:

Что ж значу я, коль не достигну цели, Венца, к которому стремится род людской.

К которому и сам стремлюсь я всей душой?

(стр.104)

Фауст:

Да, вижу, что напрасно я собрал Сокровища познания людского;

Не нахожу в себе я силы снова, Когда свести я счеты пожелал;

Ни на волос не выше я, не ниже И к бесконечному не ближе.

5.4 Стремление человека быть равным Богу Сцена 1. Ночь (стр.64)

Фауст:

Туда готов лететь я, в новый мир О наслажденье жизнью неземною!

Ты стоишь ли его, ты жалкий червь земли?

Да решено, оборотись спиною К земному солнцу, что блестит вдали,

И грозные врата, которых избегает Со страхом, смертный, смело сам открой И докажи, пожертвовав собой, Что человек богам не уступает По мнению Мефистофеля человек, даже такой, как Фауст, ничтожен. Он сравнивает его с долгоногим кузнечиком.

Пролог на небесах. (стр47)

Мефистофель:

Позвольте мне — хоть этикет здесь строгий ;

Сравненьем речь украсить: он на вид Ни дать ни взять кузнечик долгоногий, Который по траве, то скачет, то взлетит И вечно песенку старинную твердит

5.5 Противоречия между подлинной наукой и мертвым знанием Раскрывается в спорах Фауста с его учеником Вагнером Сцена 1. Ночь (стр.61)

Фауст (о Вагнере):

…Без скуки безотрадной Копается в вещах скучнейших и пустых Сокровищ ищет он рукою жадной ;

И рад, когда червей находит дождевых!

(стр.60)

Фауст:

В пергаменте ль найдем источник мы живой?

Ему ли утолить высокие стремления?

О нет! В душе своей одной Найдем мы ключ успокоенья!

6. ОБРАЗ ФАУСТА

" Есть высшая смелость: смелость изобретения, — писал Пушкин, — создания, где план обширный объемлется творческой мыслию, — такова смелость… Гете в Фаусте" {" Пушкин-критик", Гослитиздат, 1950, стр. 129.}.

Смелость этого замысла заключалась уже в том, что предметом «Фауста» служил не один какой-либо жизненный конфликт, а последовательная, неизбежная цепь глубоких конфликтов на протяжении единого жизненного пути, или, говоря словами Гете, «чреда все более высоких и чистых видов деятельности героя». Такой план трагедии, противоречивший всем принятым правилам драматического искусства, позволил Гете вложить в «Фауста» всю свою житейскую мудрость и большую часть исторического опыта своего времени.

Самый образ Фауста — не оригинальное изобретение Гете. Этот образ возник в недрах народного творчества и только позднее вошел в книжную литературу.

Герой народной легенды, доктор Иоганн Фауст — лицо историческое. Он скитался по городам протестантской Германии в бурную эпоху Реформации и крестьянских войн. Был ли он только ловким шарлатаном, или вправду ученым врачом и смелым естествоиспытателем, пока не установлено. Достоверно одно: Фауст народной легенды стал героем ряда поколений немецкого народа, его любимцем, которому щедро приписывались всевозможные чудеса, знакомые по более древним сказаниям. Народ сочувствовал удачам и чудесному искусству доктора Фауста, и эти симпатии к «чернокнижнику и еретику», естественно, внушали опасения протестантским богословам.

И вот во Франкфурте в 1587 году выходит «книга для народа», в которой автор, некий Иоганн Шписс, осуждает «Фаустово неверие и языческую жизнь». Ревностный лютеранин, Шписс хотел показать на примере Фауста, к каким пагубным последствиям приводит людская самонадеянность, предпочитающая пытливую науку смиренной созерцательной вере. Наука бессильна проникнуть в великие тайны мироздания, утверждал автор этой книги, и если доктору Фаусту все же удалось завладеть утраченными античными рукописями или вызвать ко двору Карла V легендарную Елену, прекраснейшую из женщин древней Эллады, то только с помощью черта, с которым он вступил в «греховную и богомерзкую сделку»; за беспримерные удачи здесь, на земле, он заплатит вечными муками ада…

Так учил Иоганн Шписс. Однако его благочестивый труд не только не лишил доктора Фауста былой популярности, но даже приумножил ее. В народных массах — при всем их вековом бесправии и забитости — всегда жила вера в конечное торжество народа и его героев над всеми враждебными силами. Пренебрегая плоскими морально-религиозными разглагольствованиями Шписса, народ восхищался победами Фауста над строптивой природой, страшный же конец героя не слишком пугал его. Читателем, в основном городским ремесленником, молчаливо допускалось, что такой молодец, как этот Легендарный доктор, перехитрит и самого черта (подобно тому как русский Петрушка перехитрил лекаря, попа, полицейского, нечистую силу и даже самое смерть).

Такова же, примерно, судьба и второй книги о докторе Фаусте, вышедшей в 1599 году. Как ни вяло было ученое перо достопочтенного Генриха Видмана, как ни перегружена была его книга осудительными цитатами из библии и отцов церкви, она все же быстро завоевала широкий круг читателей, так как в ней содержался ряд новых, не вошедших в повествование Шписса, преданий о славном чернокнижнике. Именно книга Видмана (сокращенная в 1674 году нюрнбергским врачом Пфицером, а позднее, в 1725 году, еще одним безыменным издателем) и легла в основу тех бесчисленных лубочных книжек о докторе Иоганне Фаусте, которые позднее попали в руки маленькому Вольфгангу Гете еще в родительском доме. Но не только крупные готические литеры на дешевой серой бумаге лубочных изданий рассказывали мальчику об этом странном человеке. История о докторе Фаусте была ему хорошо знакома и по театральной ее обработке, никогда не сходившей со сцен ярмарочных балаганов.

Этот театрализованный «Фауст» был не чем иным, как грубоватой переделкой драмы знаменитого английского писателя Кристофера Марло (1564−1593), некогда увлекшегося диковинной немецкой легендой. В отличие от лютеранских богословов и моралистов, Марло объясняет поступки своего героя не его стремлением к беззаботному языческому эпикурейству и легкой наживе, а неутолимой жаждой знания. Тем самым Марло первый не столько «облагородил» народную легенду (как выражаются некоторые буржуазные литературоведы), сколько возвратил этому народному вымыслу его былое идейное значение, затемненное книжками узколобых попов.

Позднее, в эпоху немецкого Просвещения, образ Фауста привлек к себе внимание самого революционного писателя того времени, Лессинга, который, обращаясь к легенде о Фаусте, первый задумал окончить драму не низвержением героя в ад, а громким ликованием небесных полчищ во славу пытливого и ревностного искателя истины.

Смерть помешала Лессингу кончить так задуманную драму, и ее тема перешла по наследству к младшему поколению немецких просветителей — поэтам «Бури и натиска». Почти все «бурные гении» написали своего «Фауста». Но общепризнанным его творцом был и остался только Гете.

По написании «Геца фон Берлихингена» молодой Гете был занят целым рядом драматических замыслов, героями которых являлись сильные личности, оставившие заметный след в истории. То это был основатель новой религии Магомет, то великий полководец Юлий Цезарь, то философ Сократ, то легендарный Прометей, богоборец и друг человечества. Но все эти образы великих героев, которые Гете противопоставлял жалкой немецкой действительности, вытеснил глубоко народный образ Фауста, сопутствовавший поэту в течение долгого шестидесятилетия.

Что заставило Гете предпочесть Фауста героям прочих своих драматических, замыслов? Традиционный ответ: его тогдашнее увлечение немецкой стариной, народной песней, отечественной готикой — словом, всем тем, что он научился любить в юношескую свою пору; да и сам образ Фауста — ученого, искателя истины и правого пути был, бесспорно, ближе и родственнее Гете, чем те другие «титаны», ибо в большей мере позволял поэту говорить от собственного лица устами своего беспокойного героя.

Все это так, разумеется. Но в конечном счете выбор героя был подсказан самим идейным содержанием драматического замысла: Гете в равной мере не удовлетворяло ни пребывание в сфере абстрактной символики («Прометей»), ни ограничение своей поэтической и вместе философской мысли узкими и обязывающими рамками определенной исторической эпохи («Сократ», «Цезарь»). Он искал и видел мировую историю не только в прошлом человечества. Ее смысл ему открывался и им выводился из всего прошлого и настоящего; а вместе со смыслом усматривалась и намечалась поэтом также и историческая цель, единственно достойная человечества. «Фауст» не столько драма о прошлой, сколько о грядущей человеческой истории, как она представлялась Гете.

Сама эпоха, в которой жил и действовал исторический Фауст, отошла в прошлое. Гете мог ее обозреть как некое целое, мог проникнуться духом ее культуры — страстными религиозно-политическими проповедями Томаса Мюнцера, эпически мощным языком Лютеровой библии, задорными и грузными стихами умного простолюдина Ганса Сакса, скорбной исповедью рыцаря Геца. Но то, против чего восставали народные массы в ту отдаленную эпоху, еще далеко не исчезло с лица немецкой земли: сохранилась былая, феодально раздробленная Германия; сохранилась (вплоть до 1806 года) Священная Римская империя германской нации, по старым законам которой вершился неправедный суд во всех немецких землях; наконец, как и тогда, существовало глухое недовольство народа — правда, на этот раз не разразившееся живительной революционной грозой.

Гетевский «Фауст» — глубоко национальная драма. Национален уже самый душевный конфликт ее героя, строптивого Фауста, восставшего против прозябания в гнусной немецкой действительности во имя свободы действия и мысли. Таковы были стремления не только людей мятежного XVI века; те же мечты владели сознанием и всего поколения «Бури и натиска», вместе с которым Гете выступил на литературном поприще.

Но именно потому, что народные массы в современной Гете Германии были бессильны порвать феодальные путы, «снять» личную трагедию немецкого человека заодно с общей трагедией немецкого народа, поэт должен был тем зорче присматриваться к делам и думам зарубежных, более активных, более передовых народов. В этом смысле и по этой причине в «Фаусте» речь идет не об одной только Германии, а в конечном счете и обо всем человечестве, призванном преобразить мир совместным свободным и разумным трудом. Белинский был в равной мере прав, и когда утверждал, что «Фауст» «есть полное отражение всей жизни современного ему немецкого общества» {В.Г. Белинский, Собр. соч. в трех томах, Гослитиздат, М. 1948, т. 3, стр. 797.}, и когда говорил, что в этой трагедии «заключены все нравственные вопросы, какие только могут возникнуть в груди внутреннего человека нашего времени» {В.Г. Белинский, Собр. соч., 1919, т. VII, стр. 304.} (курсив мой. — Д.В.)

Гете начал работать над «Фаустом» с дерзновением гения. Сама тема «Фауста» — драма об истории человечества, о цели человеческой истории — была ему, во всем ее объеме, еще неясна; и все же он брался за нее в расчете на то, что на полпути история нагонит его замысел. Гете полагался здесь на прямое сотрудничество с «гением века». Как жители песчаной, кремнистой страны умно и ревностно направляют в свои водоемы каждый просочившийся ручеек, всю скупую подпочвенную влагу, так Гете на протяжении долгого жизненного пути с неослабным упорством собирал в своего «Фауста» каждый пророческий намек истории, весь подпочвенный исторический смысл эпохи.

Буржуазное литературоведение (в лице Куно Фишера, Вильгельма Шерера и их учеников) из факта долголетней работы Гете над его драмой сделало порочный вывод, будто гетевский «Фауст» лишен внутреннего единства. Они настойчиво проводили мысль, что в «Фаусте» мы якобы имеем дело не с единой философско-поэтической концепцией, а с пестрой связкой разрозненных фрагментов. Собственное бессилие проникнуться духом гетевской диалектики они самоуверенно выдавали за противоречия и несообразности, присущие самой драме, будто бы объясняющиеся разновременностью работы автора над «Фаустом» .

Буржуазные немецкие ученые предлагали читателю «наслаждаться каждым фрагментом в отдельности», не добираясь до их общего смысла. Тем самым немецкое литературоведение приравнивало глубокий познавательный и вместе художественный подвиг Гете, каким являлся его «Фауст», к сугубо фрагментарной (афористической) игре мысли, сознательно уклоняющейся от познания мира, которую мы наблюдаем у немецких романтиков и декадентов.

Самого Гете, напротив, всегда интересовало идейное единство «Фауста». В беседе с профессором Люденом (1806) он прямо говорит, что интерес «Фауста» заключается в его идее, «которая объединяет частности поэмы в некое целое, диктует эти частности и сообщает им подлинный смысл.

Правда, Гете порою утрачивал надежду подчинить единой идее богатство мыслей и чаяний, которые он хотел вложить в своего «Фауста». Так было в восьмидесятых годах, накануне бегства Гете в Италию. Так было и позднее, на исходе века, несмотря на то что Гете тогда уже разработал общую схему обеих частей трагедии. Надо, однако, помнить, что Гете к этому времени не был еще автором двухчастного «Вильгельма Мейстера», еще не стоял, как говорил Пушкин, «с веком наравне» в вопросах социально-экономических, а потому не мог вложить более четкое социально-экономическое содержание в понятие «свободного края», к построению которого должен был приступить его герой.