Революция в жизни и творчестве Блока и Маяковского

Владимир Маяковский.

Основоположники российского футуризма не только в творчестве, но и в поведении (даже и прежде всего в поведении) были экстравагантны. В их поведении была достаточно жесткая логика.

Многие писатели и поэты, не принявшие революцию и оказавшиеся в эмиграции резко отзывались о Маяковском. Например, Бунин в своих воспоминаниях о Маяковском ссылался на эти его строчки как на образец славословия преступной большевистской власти:

И мы реалисты,

но не на подножном корму,

не с мордой, упершейся вниз, —

мы в новом,

грядущем быту,

помноженном на электричество

и коммунизм.

Имя В. Маяковского чаще всего ассоциировалось у эмигрантов с неприемлемым для их системы ценностей понятием советского литератора, «баловня Кремля», поступившего на службу режиму, певшего хвалебные оды революции, ее вождям и новому социальному порядку. Жесткому и безжалостно-несправедливому огрублению образ Маяковского подвергается в бесчисленном множестве материалов, принадлежащих перу писателей и поэтов-изгнанников — от известной статьи В. Ходасевича (1930), вызвавшей несогласие даже у Г. Адамовича, далеко не самого горячего поклонника таланта Маяковского, или не менее известного отзыва упоминавшегося выше И. Бунина («…Маяковский останется в истории литературы большевицких лет как самый низкий, самый циничный и вредный слуга советского людоедства по части литературного восхваления его и тем самым воздействия на советскую чернь…») до полуграмотных виршей, в которых с негодованием писалось о поэте, который якобы

Блистал, как шут, везде шутовским одеяньем И заглушил талант своим смешным кривляьем, —

или — до более мастерской, но не менее едкой эпиграммы С. Черного:

Смесь раешника с частушкой, Барабана с пьяной пушкой, —

Красный бард из полпивной, Гениальный, как оглобля, —

От Нью-Йорка до Гренобля

Мажет дегтем шар земной.

Вообще в эмигрантских текстах Маяковский предстает фигурой оплевываемой или резко окарикатуренной. Все эти и многие другие безоттеночные, как правило, суждения создали весьма схематическую оппозицию, в которой ему, советскому «агитатору, горлану, главарю», противополагался Н. Гумилев — поэт, отвергнутый и казненный властью.

Однако, вырывая Маяковского из вульгарно-социологических схем советского литературоведения, можно однако тут же впасть в другую крайность, а нужно пытаться найти истоки его творчества не в конфликте с социальной действительностью, а в её изменении под себя.

2.2 Революция и гражданский пафос в творчестве В. Маяковского История революции лучше всего показана В. Маяковским в поэме «Хорошо!», гражданский пафос произведения долгие годы будоражил его оппонентов. Здесь мы видим взаимодействие лирического и эпического. В поэме ярко передано действительное отношение поэта к революционной действительности.

В.Маяковский о революции и социалистическом Отечестве писал много и «со смаком», среди многих произведений можно в связи с этим выделить: «Оду революции», «Левый марш», «Последняя страничка гражданской войны», «Товарищу Нетте — пароходу и человеку», «Рассказ Хренова о Кузнецкстрое и о людях Кузнецка», «Американцы удивляются», «Стихи о советском паспорте» и многие другие.

Разнообразие его настроений переходит и в жанровые разновидности стихотворений Маяковского, это и стихотворный очерк, и фельетон, и разговор, и приказ, и ода, и марш и многое другое.

Несмотря на критику, раздававшуюся из эмиграции, в то же самое время совершенно несомненно проникновение Маяковского в эмигрантскую среду, в особенности молодых поэтов, в иной роли — подлинного художника, одного из вождей русского литературного авангарда. То здесь, то там — в Париже или Харбине, Берлине или Нью-Йорке — проявляются знаки его влияния — от цитирования ходовых выражений и укорененных в конвенциональном языке поколения образов.

Новаторство Маяковского проявляется во всех жанрах, к которым он обращался и оно проявилось задолго до революции. Так, при обсуждении двух заключительных строк из дореволюционного стихотворения Маяковского «Вам!» («Я лучше в баре бл… ям буду подавать ананасную воду») — часто косвенно затрагивается такой аспект творчества, как стиль. Реакция «товарища» — недоумение, проявляющееся в его вопросе: Какая бродячая собака?

Вторая цитата затрагивает другой аспект творчества — творческий процесс. В стихотворении «Верлен и Сезан» Маяковский характеризует творческий процесс с предельной резкостью и жесткостью, намеренно снижая тему: «Поэт, как бл… ь рублевая, живет с словцом любым». С негодованием на это реагирует «товарищ из органов»: Ну это он уже слишком… Чересчур… А еще лучший — талантливейший!

Так мы добираемся до результата творческого процесса — художественного образа. Третья цитата — из вступления в поэму «Во весь голос» — предлагает в качестве образа достаточно рельефную картинку, не лишенную даже некоторой гротескной заостренности:

Неважная честь, чтоб из этаких роз мои изваяния высились по скверам, где харкает туберкулез, где бл… ь с хулиганом да сифилис.

Неудивительно, что Ходасевич писал, что Маяковский удивительно смахивал на лошадь — и грохотом тяжелой литературной поступи, и примитивностью морали, и многим другим. Поэтому-то и мало кто верил, что Маяковский — великолепнейший наглец, непревзойденный хам и профессиональный наплеватель — застрелился? Многие решили в связи с этим, что более кричащего подтверждения невыносимости советской каторги придумать нельзя.

Так, например, в стихотворении «Дачный случай», напечатанном в «Комсомольской правде» в 1928 г. Маяковский в интересной манере утверждает о своей преданности революции:

Компания дальше в кáшках пошла, ревóльвер остыл давно, пошла беседа, в меру пошла. Но — знаю: революция еще не седа, в быту не слепнет кротóво, — революция всегда, всегда молода и готова.

По сюжету к поэту на дачу приезжают гости, принимать которых по праздникам надо. Это люди из партийной элиты, «товарищи», имеющие солидные оклады, английские костюмы и, главное, право — причем все, в том числе, по-видимому, и женщины, — на ношение оружия, т. е., скорее всего, именно чекисты. Выйдя погулять в березовую рощицу, они ни с того ни с сего открывают пальбу по поляне и валяющимся там старым газетам, чем, согласно лозунговому финалу, доказывается вечная молодость революции" «Против чего же здесь направлен взрыв насилия?» Ответ, подсказываемый текстом… инвариантен для Маяковского. В концовке стихотворения главная опасность дана в упор — это «старость», в противовес которой произвольным актом заявляется, что революция еще не седа, а, напротив, всегда… молода". В этом и заключается главный ключ к пониманию и восприятию Маяковским революции.

Заключение

Революция для творческих людей была подобна фейерверку, глотку свежего воздуха. Вначале она у обоих поэтов вызывала только бурные и положительные эмоции. Однако после Блок стал сознавать, что впервые в новейшей истории создавалось государство победившей черни, основанное на крови, насилии, массовых убийствах. В нем не было места для Александра Блока. Он «задыхался», умирал от отсутствия воздуха.

В данном случае этого не скажешь о Маяковском. Его отношение к революции, как и всё его творчество, как ни оценишь: возвеличишь, низвергнешь, поместишь в середину — ощущение, что ломишься в открытую дверь, а вломившись, хватаешь руками воздух. Бесконечно размноженный, он всюду с нами, тот или иной — у всех на слуху. Но любая попытка сказать и назвать — кончается крахом, потому что всегда остается чувство, что упущено главное.

Поэтому думается, что Маяковского лучше не трогать, так спокойней, так безопасней. Но тронув, вспомнив, заговорив — пусть случайно, в разговоре о другом, мимоходом, — чувствуешь каждый раз необходимость хоть какую-то мысль довести до точки, хоть какому-то суждению об этом поэте придать полноту и определенность, достаточную если не для общего пользования, то для собственного душевного равновесия. Уж если решиться говорить о Маяковском, то только будучи абсолютно уверенным в своей в данный момент беспристрастности. Главное и в его оценке революции — это не быть предвзятым. Не искать подтверждений — вот что главное. Не иметь никаких предварительных мнений, никакого счета не предъявлять, а открыть и читать стих за стихом, как читают неизвестного ранее поэта, выстраивая тот мир и тот образ автора, какие выстроятся сами собой.

Маяковский — это не просто литературный факт, это часть самой Революции, часть нашей противоречивой истории.

Блок и Маяковский — это антиподы по характеру, происхождению (первый дворянин, другой — родился в глухом грузинском селе в семье лесничего), политическим взглядам, литературному стилю, отношению к жизни. Кажется единственное, что их объединяет, это отношение к Революции, вера в её чистое и светлое предназначение в самом её начале.

Итак, можно сказать, что и Блок и Маяковский в самом начале революционных событий приняли революцию, как СВОЮ, однако Блок не смог воспринять её кровавых жерновов, а Маяковский в свете своего восприятия действительности как апокалипсиса, так и не отрекся от неё.

Литература

Фонды Музея-квартиры Александра Блока (Санкт-Петербург, ул. Декабристов, 57).

Азадовский К. М. Блок в дневнике Ф. Ф. Фидлера // Труды Государственного Музея истории Санкт-Петербурга. Вып.

4. Музей-квартира А.Блока. Материалы научных конференций. СПб., 1999. — С.63 — 87.

Ахматова А. Воспоминания о А.Блоке. М., 1965. 176 с.

Бажанов Б. О советском зверинце. Маяковский и Эйзенштейн // НЛО. — 1999. — № 40. — С.101−112.

Блок А. Проза поэта. М.: Вагриус, 2000. — 302 с.

Блок А. Стихи. М., 2001.

Галанина Ю.Е. «…В доме сером и высоком у морских ворот Невы» // Труды Государственного Музея истории Санкт-Петербурга. Вып.

4. Музей-квартира А.Блока. Материалы научных конференций. СПб., 1999. — С.7 — 62.

Гончаров Б. П. Поэтика Маяковского. — М.: Наука, 1983.

Денисова И. В. Революция — любовь: Новаторские принципы послеоктябрьской лирики Маяковского. — М.: Сов. Россия, 1988.

Карпов А.С. Маяковский-лирик. — М.: Просвещение, 1988.

Лекманов О. Уточнение из газеты // НЛО. — 2005. — № 75. — С.

56.

Меньшутин А. Владимир Маяковский // История русской советской литературы. — Т.

1. — М.: Наука, 1967.

Метченко А. Маяковский. Очерк творчества // Метченко А. Избранные труды: В 2 т. — Т.

2. — М.: Худ. лит., 1982.

Последний адрес А. А. Блока. Спб., 2005. — 20 с.

Санкт-Петербург, Петроград, Ленинград в русской поэзии. Антология. СПб.: Лимбус Пресс, 1999. — 671 с.

Цит. по: Иоффе Г. А. Блок как историк падения монархии // Новый журнал. — 2007. № 246. С.

59.

Ахматова А. Воспоминания о А.Блоке. М., 1965. С.

76.

Иоффе Г. А. Блок как историк падения монархии // Новый журнал. — 2007. № 246. С.

59.

Блок А. Стихи. М., 2001. — С.

98.

Иоффе Г. А. Блок как историк падения монархии // Новый журнал. — 2007. № 246. С.

59.

Блок А. Стихи. М., 2001. — С.

47.

Иоффе Г. А. Блок как историк падения монархии // Новый журнал. — 2007. № 246. С.

59.

Там же.

Блок А. Собрание сочинений: В 8 т. М, Л., 1963. Т. VII. C. 537.

Блок А. Стихи. М., 2001. — С.

67.

Санкт-Петербург, Петроград, Ленинград в русской поэзии. Антология. СПб.: Лимбус Пресс, 1999. — С.

9.

Блок А. Стихи. М., 2001. — С.

73.

Блок А. Пушкинскому дому // Санкт-Петербург, Петроград, Ленинград в русской поэзии. Антология. СПб.: Лимбус Пресс, 1999. — С. 340.

Цит. по: Денисова И. В. Революция — любовь: Новаторские принципы послеоктябрьской лирики Маяковского. — М.: Сов. Россия, 1988. — С.

23.

Там же.

Бажанов Б. О советском зверинце. Маяковский и Эйзенштейн // НЛО. — 1999. — № 40. — С.

101.

Там же.

См.: Хазан В. «Петидная ерунда» // Вопросы литературы. — 2005. № 5. — С.

76.

См.: Гофман Е. Бред и чудо // Октябрь. 2005. № 12. С.

87.

Бажанов Б. О советском зверинце. Маяковский и Эйзенштейн // НЛО. — 1999. — № 40. — С.

101.

Лекманов О. Уточнение из газеты // НЛО. — 2005. — № 75. — С.

56.