" Сочетания" этих процессов, считает автор дневника, — «сущая невозможность». Нам трудно согласиться с суждением Чуковского о том, что объединение художественного и интуитивного восприятия невозможно. Поскольку речь идет об интуитивном как способе художественного восприятия действительности и логическом как приближении к научному познанию реальности, то понятийное и образное мышление следует не противопоставлять, а сопоставлять.
Интуиция и логика, будучи разными способами освоения действительности, дополняют друг друга. Второе, о чем пишет Чуковский, анализируя книгу Шестова — вопрос о личности Л. Н. Толстого. Чуковский, воспринимая Толстого как одну из самых выдающихся фигур в истории русской литературы современного ему периода, пишет о рефлексивной направленности его творчества: «Л.Толстой делает все для своего я», «Он единственный интересующий его человек… И мнения и страдания этого человека принимаются им ближе всего"(8 января 1902). Подобную позицию Чуковского можно объяснить недостаточной осведомленностью подробностями духовной биографии писателя, которые мы ныне черпаем в дневниках Л. Н. Толстого. Зная содержание этих дневников, можно утверждать, что самоанализ писателя был не самолюбованием, а стремлением к самосовершенствованию, показателем большой духовной работы над собой.А. С. Пушкин в дневнике Чуковского 1901 года ассоциировался с осознанием мирового значения созданной им литературной традиции.
Среди множества причин, заставивших автора дневника перечитывать пушкинские строки, главной стала желание понять, что объединяет поэзию и прозу — такие разные художественные миры в сознании одного человека. Недаром Чуковский в дневнике так называет Пушкина: «бесконечный человек». Чуковский обращается, прежде всего, к лирическому наследию поэта («К Чаадаеву», «Послание цензору», «Из Пиндемонти», «К***» («Я помню чудное мгновенье»)). Структуру дневниковых записей о поэте пронизывают элементы интертекстуальности («наличие в тексте элементов, указывающих на его связь с другими текстами или отсылающих к определенным историческим или культурным фактам» [189,353]).
Диалог текстов в дневниковом повествовании становится диалогом разных ипостасей авторского «Я». Пушкинские строки выступают как источник образных средств и деталей и влияют на построение контекста, отсылающего к тому или иному лирическому призведению поэта: «Красота и больше ничего… Красиво и упоительно быть пророком отчизны своей» (7марта, 1901).Поиск Чуковским новых методов исследования творчества литераторов усложняют структуру записей дневника межжанровыми включениями: Чуковский анализирует эпистолярное наследие писателей. В марте 1901 года он изучает своеобразие писем Пушкина: «В письме к каждому лицу он иной: к Вяземскому — пишет один человек, к Чаадаеву другой; и тип этот выдерживается на протяжении тридцати писем…». В письмах Пушкина к А. Керн Чуковского восхищает разница интонации, которая обнаруживается из сопоставления их иронического тона и знаменитых вдохновенных строк стихотворения «Я помню чудное мгновенье…»: «…я не знаю лучшего стихотворения», — пишет Чуковский. По его мнению, Пушкин в письмах предстал как «милый шалун, проказник, славный малый, рубаха-парень — и весь тут, кусочка нельзя предположить лишнего вне этого определения».
В умении соединять к одному адресату столь различные по своему характеру чувства — от иронической насмешки до вдохновенного преклонения — «истинный, живой» талант гения. Продолжая свои творческие поиски, в 1901 году автор дневника обращается к переписке Тургенева и Флобера, которая изобилует множеством литературных откровений. Ценность этой переписки заключается в том, что она является неотъемлемой частью творческой лаборатории писателей. Общеизвестно, что Флобер откровеннее других писателей признавал учебно-экспериментальную функцию своих писем, которые он писал затем, чтобы «выработать серьёзный стиль». Приступая к чтению этой переписки, Чуковский понимал, какова ее важность для характеристики творческой манеры писателей.
Очевидно, не воспринимая в период своей юности письма писателей серьезно и глубоко, в переписке Тургенева и Флобера Чуковский не находит «ничего интересного». Для автора дневника важным критерием взаимоотношения людей представлялась «чуткость и душевная теплота», чего он не обнаружил в этих письмах: «…нет ничего сердечного, задушевного… Все какие-то коротенькие записочки, с турген. несколько надоедливым, несколько бестактным сюсюканьем». Чуковский считает, что «Советы, котор. Давал Флоберу Т., им не исполнялись…». Однако общеизвестно, что два великих писателя, познакомившись в феврале 1863 года, поддерживали дружеские отношения вплоть до самой смерти Флобера. Есть свидетельства, что Тургенев всегда говорил, «что в жизни было у него только два истинных друга: в России Белинский и во Франции писатель Густав Флобер"[ 107,217]. Мы также знаем, что в 1877 году Тургенев перевел на русский язык повести Флобера «Легенда об Юлиане Милостивом» и «Иродиада», а «Песнь торжествующей любви» посвящена памяти Г. Флобера.
Кроме того, что дружба писателей позволила Тургеневу сблизиться с Мопассаном, Золя, Доде.
2.2. Стилистические особенности дневника К.И.Чуковского
Ультимативность суждений Чуковского о творчестве известных литераторов, на наш взгляд, связана с малым жизненным и литературным опытом автора дневника (ему было только 19 лет). Попытки осмыслить причины собственной категоричности не находят результата: «…черт меня знает, может, у меня indeed, уж такая бесталанность наступила, что „мечты поэзии, создания искусства восторгом сладостным уж не шевелят больше моего ума“». Литературные пристрастия Чуковского не исчерпывались чтением и анализом произведений разных авторов. Не менее, чем критик, он известен как литературовед, написавший два фундаментальных исследования о творчестве Н. А. Некрасова и А.ПЧехова.Одна из последних записей 1901 года посвящена Чехову, изучение творчества которого стало не просто увлечением Чуковского, — это было делом всей его жизни. Первое знакомство Чуковского с Чеховым состоялось, когда ему было 17 лет. С этого времени Чехов стал литературным кумиром будущего писателя. Для поколения подростков 90-х годов 19 века чеховские книги казались правдой обо всем, что творилось вокруг: «Чехов был для меня и моих современников мерилом вещей, и мы… слышали…
голос учителя жизни"[ 16,195]. Чехов, по собственному признанию автора дневника, оказал большое влияние на формирование личности будущего писателя. С раннего возраста Чуковский привык соотносить себя, свою жизнь с чеховской правдой жизни. Впечатление от первого знакомства с пьесой «Три сестры» (1901 г.) автор дневника засвидетельствовал так: «Чехов потерял свою объективность», «из-под сестер выглядывает его рука, видна надуманность, рассчитанность… Все эти настроения…
получены у Чехова не интуитивным путем, — а теоретически…". Чуковский не учел, что правда, изображенная Чеховым — а в пьесах это наиболее характерно — правда такой степени концентрации, что может позволить себе быть неправдой внешне, ведь чеховские реалии — метафоры, замаскированные под «жизнь как она есть». Упомянутая дневниковая запись — это, пожалуй, единственное свидетельство, когда Чуковский «не поверил» Чехову. Официально же он начал писать о Чехове в 1904 году, а материал для книги «О Чехове» собирал с 1907 года. В этот же период он «поставил перед собой задачу…
прославить при помощи неопровержимо убедительных фактов его величавую личность, его вдохновенное творчество" [16,196]. Эта творческая задача оказалась под силу Чуковскому, несмотря на то, что, по мнению Г. Газданова [75, 316] «его /Чехова — О.Б./ биография…- его творчества…
не объясняет и не может объяснить…
не жизнь Чехова определила его творчество, а его творчество определило его жизнь". Свою задачу Чуковский реализовал в литературном очерке «Чехов». В военный период 1941 — 1945 гг. он продолжает работу над своей книгой «
О Чехове". 15 июля 1954 года в дневнике Чуковский делает очень важную записьоткровение. Эту запись мы позволим себе привести полностью: «Пятьдесят лет со дня смерти Чехова. Ровно 50 лет тому назад, живя в Лондоне, я вычитал об этом в Daily Newsи всю ночь ходил вокруг решеткиBedford Square’s. — и плакал как сумасшедший — до всхлипов. Это была самая большая моя потеря в жизни. Тогда же я сочинил плохие, но искренне выплаканные стихи: «Ты любил ее нежно, эту жизнь многоцветную». Как видим, спустя 50 лет любовь к Чехову, его творчеству в Чуковском не изменилась.
Те же чувства, что и в дневнике, Чуковский изложил в очерке, опубликованном в журнале «Москва» в 1957 году, затем в расширенном и дополненном виде в разных изданиях. Вернемся к раннему периоду литературной деятельности Чуковского — 1910;е годы. К этому времени он — уже один из известнейших литературных критиков, сотрудничает в журналах и газетах, занимается редакторской деятельностью. Однако дневник писателя свидетельствует о том, что душевного удовлетворения Чуковский не испытывает — его тяготит пестрота, раздробленность и легковесность литературной работы, в которую он был погружен. Кроме того, Чуковскому не дают покоя его страшные физические страдания, связанные с бессонницами («…два года я б[ыл] полуидиотом, и только притворялся, что пишу и выражаю какие-то мысли, а на деле выжимал из вялого, сонного, бескровного мозга какие-то лживые мыслишки!» (10 апреля 1913 год)).
Подобных записей в дневнике этих лет мы встретим немало (10 июля 1911 год, июнь 1913 год, 1 мая 1914 и мн. др.) Спасением в этот тяжелейший для Чуковского творческий период мог стать только длительный труд, посвященный одной литературной теме. Именно это и посоветовал Чуковскому в 1912 году его творческий наставник В. Г. Короленко, с которым Чуковский откровенно поделился своими писательскими замыслами. «Короленко сказал без обиняков, напрямик, что я иду по неверной литературной дороге, отдавая все свои силы газетным статьямоднодневкам…». Главный совет Короленко — «не растрачивать себя по мелочам, а засесть за большой основательный труд о Некрасове"[13,210]. С тех пор большое место в литературной деятельности Чуковского занимала работа над поиском и изучением наследия Н. А. Некрасова. Чуковский поставил себе такие задачи: исследовать эпоху, в которой жил Некрасов, егожизнь, творчество.
Но главной его целью стала следующая: во что бы то ни стало убрать те пробелы, которыми с давних времен исковеркала произведения поэта цензура. В деле сбора утраченных произведений поэта немалую помощь оказал академик А. Ф. Кони, обладавший огромным фондом некрасовских рукописей. Прочитав первые газетные статьи Чуковского о Некрасове, он решил предоставить ему имеющиеся материалы. К сожалению, дневник писателя не дает нам свидетельств того, как возник замысел изучения творчества Некрасова, однако он предоставляет нам факты той кропотливой, незаметной для окружающих, но самой важной части работы исследователя. Записи, посвященные Некрасову, мы встречаем на протяжении дневника всех лет с момента начала работы Чуковского (4 декабря 1918, 23 ноября 1920,4, 6−7-8 мая, 6,12 декабря 1921,2 января, 26 марта 1922 и мн. др.) Отыскивать новые, никому неизвестные факты жизни, тексты Некрасова было увлекательным делом для Чуковского. Дневник подтверждает то, что каждую такую находку он воспринимал как событие. Так, тщательно описывая встречу с родственницей Некрасова (12 декабря 1921), Чуковский старается не упустить ни одной детали, факта, касающегося поэта и его творчества, все подробно запечатлеть в дневнике («Она рассказала мне, что знаменитую „Зину“, „Зинаиду Николаевну“ — Некрасов взял из Публичного дома, что эта Зина перед смертью обокрала его»).Множество усилий было потрачено Чуковским и для того, чтобы донести творчество Некрасова до масс.
Работая в этом направлении с 1919 года, он выступает как лектор, где пытается рассказать об индивидуальных литературных приемах поэта. Оказывается, глубокие исследования о Некрасове, написанные Чуковским с такой любовью, трепетом и желанием увлекательно представить читателям поэта как близкого, живого человека, никому, кроме специалистов, не интересны. Сколько боли, гнева и обиды Чуковский выражает в тех записях дневника, которые рассказывают о подобных мероприятиях. («
Никому и в голову не пришло, что я читаю о Некрасове… Публика случайная, невежественная, полуинтеллигентная, — мне ненавистная" 6−7-8 мая 1921; «…всюду был тот полицейский, казенный, вульгарный тон…» 6 декабря 1921). Известно, что впоследствии содержание лекций Чуковского стало основой трех книг, вышедших в печати в 1921 году — «Некрасов как художник», «Поэт и палач», «Жена поэта» и послужили началом целого ряда подобных работ, ставших новаторскими исследованиями о художественном мастерстве Некрасова. Замечание Чуковского о невостребованности его «некрасовских» лекций аудиторией 20-х годов соотносится с рассказом из воспоминаний В Ходасевича «Пролеткульт и т. п.» «[269,287−292], где автор повествует о своих «бессильных попытках «продвинуть в массы» …Пушкина» [26,287] в ходе лекций в литературной студии московского Пролеткульта в 1918 году. Воспоминания Ходасевича практически текстуально совпадают с записями дневника: «аудитория, в смысле подготовленности, была очень пестра. Некоторые студийцы…
оказались лишены самых первоначальных литературных познаний" [269,288]; «Активное участие» приходилось из них вытягивать чуть не клещами, добывая его в микроскопических дозах" [269,289]. Записи дневника Чуковского и воспоминаний Ходасевича не только иллюстрируют ключевые проблемы культурной жизни 20-х годов, но и доказывают, усиливают заслугу писателей в преодолении культурной дискретности, несмотря на засилье «пагубной теории «пролетарского искусства» [26,290]. Заслуга Чуковского в освоении некрасовского наследия очевидна: в общей сложности Чуковский восстановил около 15 тысяч дотоле неизвестных или искаженных строк Некрасова, написал более ста работ о Некрасове. Итогом этого колоссального труда стала книга «Мастерство Некрасова», опубликованная в 1952 году и удостоенная в 1962 году Ленинской премии. Не меньше, чем русскую литературу, Чуковский всю жизнь любил и изучал Таким образом, к одним из основных функциональных принципов дневника Чуковского следует относить отображение литературных вкусов и интересов писателя. Незаурядность личности Чуковского подтверждается именно широтой и разнообразием литературных пристрастий. Умение чувствовать литературу, жить ее жизнью, разбираясь в ее многообразии, выбирать лучшие образцы современности и прошлого, успевая заниматься собственной литературной деятельностью, — всем этим качествам литературоведа Чуковский обязан себе и своему дневнику. Выводы второй главы настоящего исследования, вкоторой рассматривалось содержание структурных элементов дневника
Чуковского можно считать следующие:
Дневниковые записи Чуковского являются мастерской, в которойобозначены замыслы писателя. Дневник позволяет установить, что"истоки формирования литературных вкусов Чуковского берут начало в творчестве литературных предшественников (от Пушкина до Чехова) и в английской литературе 19 века (Браунинг, Свинборн, Уитмен, О. Генри иДР-)-Богатство и интенсивность отношений Чуковского с современниками, представителями литературы и культуры, находит выражение в реалистически воссозданных на страницах дневника образах. Эти образы, как предмет исследования писателя, составили содержание книги «Современники». Наблюдательность и объективность, -выявление индивидуального, пересечение разноплановых составляющих характера, динамика и психологизм образов — основной метод писателя в воссоздании портретов современников. Заключение
В результате проведенного исследования можно сделать следующие выводы:
Жанр дневника — наиболее характерная форма автокоммуникативного выражения личности, представленная в синхронной системе отражения действительности и дискретной структуре повествования, позволяет оценить мировоззрение, историческое самосознание, жизненные позиции автора. Дневник К. И. Чуковского — литературная летопись эпохи, воспроизводящая события времени и создающая портреты современников с высокой степенью достоверности. Дневник Чуковского обнаруживает типологические связи с творчеством писателя. Специфика эстетической функции дневниковых образов заключается в авторском восприятии изображаемого как материала для создания художественной прозы. Компоненты художественности дневниковых образов (психологизм, динамизм, пластичность, пересечение разноплановых составляющих характера, наглядность, зрительная определенность, выразительность, художественная цельность) базируются на трех принципах — типичности, временной динамике и эстетической выразительности. Органическая слитность личности автора и народной судьбы-беды — феномен индивидуального и общечеловеческого в структуре и содержании дневника. Образ автора как сложное организующее начало эмоциональноэкспрессивной ткани дневникового повествования воплощается в различных формах присутствия в тексте. Сюжетообразующим началом при организации пространственно-временного континуума дневника выступает историческое время. Список источников и литературы
Источники:
Чуковский, К.И., Чуковская, Л. К. Переписка: 1912 — 1969 / К. И. Чуковский, Л. К. Чуковская. М.: Новое литературное обозрение, 2004. — 592 с. Чуковский, К. И. Борьба с «Чуковшиной» / К. И. Чуковский //Собрание сочинений в 15-ти т. Т.
2. М.: Терра — Книжный клуб. С. 601 — 628. Чуковский, К. И. Высокое искусство / К. И. Чуковский // Собрание сочинений в 15-ти т. Т.З. М.: Терра — Книжный клуб. С. 3 — 364. Чуковский, К. И. Гумилев / К. И. Чуковский // Собрание сочинений в 15-ти т. Т.
5. М.: Терра — Книжный клуб. С. 440 -454.Чуковский, К. И. Дневник / К. И. Чуковский // Вступительное слово Мирона Петровского. Подготовка текста, публикация и комментарии Елены Чуковской // Новый мир. ;
1990. — № 7, № 8.; 1991. -№ 5.Чуковский, К. И. Дневник 1901 — 1929 / К. И. Чуковский. М.: Советский писатель, 1992.-450 с. Чуковский, К. И. Дневник 1930 — 1969 / К. И. Чуковский.
М.: ОЛМАПРЕСС, Звездный мир, 2003. — 671с. Чуковский, К. И. Живой как жизнь / К. И. Чуковский // Собрание сочинений в 15-ти т. Т.
4. М.: Терра — Книжный клуб. С. 5 -194.Чуковский, К. И. Из англоамериканских тетрадей / К. И. Чуковский // Собрание сочинений в 15-ти т. Т.З. М.: Терра — Книжный клуб.
С. 371 — 575.Ю.Чуковский, К. И. Из дневника: О Максиме Горьком / К. И. Чуковский // Наше наследие. — 1988. — Кн. 2. ;
С. 91 — 99.И.Чуковский, К. И. Илья Репин / К. И. Чуковский // Собрание сочинений в 15- ти т. Т.4, М.: Терра — Книжный клуб, 2001. С.
397.
12.Чуковский, К. И. Как я полюбил англо-американскую литературу // Собрание сочинений в 15-ти т. Т.З. М.: Терра — Книжный клуб, 2001. С.
485.
13.Чуковский, К. И. Как я стал писателем / К. И. Чуковский // В.Берестов.Жизнь и творчество Корнея Чуковского. М.: Искусство. С. 143. 14. Чуковский, К. И. Мастерство Некрасова / К. И. Чуковский.
М.:Художественная литература, 1971. С. 324. 15. Чуковский, К.И. О докладе в ГИЗе / К. ИЛуковский // Приложение ко 2 тому Собрания сочинений в 15 томах. М.: Терра — Книжный клуб, 2001.
С.626−627.
Литература
:
Бахтин, М. М. Эстетика словесного творчества / М. М. Бахтин. 2-е изд. М.: Искусство, 1986. — 318 с. Беленький, И. Л. Проблема биографического жанра в советской исторической науке / И. Л. Беленький. М.: Наука, 1988.
— 288 с. Берестов, В. Радость (Из воспоминаний о К.И.Чуковском) / В. Берестов // Юность. — 1973. — №
8. — С. 92. Болыпакова, А. Н. Теория автора в современном литературоведении /А.Н.Болыпакова // Известия АН.
Литература
и язык. — 1998. — Т. 57.
— № 5.Бонецкая, Н. К. Образ автора как эстетическая категория / Н. К. Бонецкая. М.: Контекст, 1985. — 158 с. Бочаров, А. Законы дневникового жанра / А. Бочаров // Вопросы литературы,-1971.-№ 6. — С. 15 — 38. Буланов, A.M. Творчество Достоевского — романиста: проблематика и поэтика (художественная феноменология «сердечной жизни»): Монография / А. М. Буланов. Волгоград: Перемена, 2004. С.
194- 215. Буланов, A.M. Художественная феноменология изображения «сердечной жизни» в русской классике (А.С.Пушкин, М. Ю. Лермонтов, И. А. Гончаров, Ф. М. Достоевский, Л.Н.Толстой): Монография / А. М. Буланов. Волгоград: Перемена, 2003. — 191с. Бунин, И. А. Окаянные дни / И. А. Бунин. М.: Современник, 1991. ;
255 с. Бурсов, Б. Жизнь писателя — источник творчества / Б. Бурсов // Вопросы литературы. — 1993. — № 10.
— С.
73.Бялик, Б. А. Горький и его эпоха: Исследования и материалы. Вып.1 / Б. А. Бялик. М.: Наука, 1989. — 280 с. Вернадский, В. И. Дневник / В. И. Вернадский // Дружба народов, — 1991. — № 2,3; 1992.-№ 11,12.Вернадский, В. И. Дневники / В. И. Вернадский.
http://vernadsky.lib.ru/.Вино1радов, В. В. Проблемы русской стилистики / В. В. Виноградов. М.: 1981. С. 320. Виноградов, И. Диалог Белинского и Достоевского: Философская алгебра и социальная арифметика / В. В. Виноградов // Знамя.-1986.-№ 6. С.
217.Винокур, Г. О. Биография и культура / Г. О. Винокур. М.: 1987. — 197 с. Волков, И. Ф. Теория литературы / И.ФЛЗолков. М.: Олма-Пресс, 1995.
— 414 с. Гаранин, Л. Я. Мемуарный жанр советской литературы: Историкотеоретический очерк / Л. Я. Гаранин. Минск: Наука и техника, 1986.-223 с. Гачев, Г. Д. Образ в русской художественной культуре / Г. Д. Гачев. М.: 1981. 305 с. Гинзбург, Л.Я. О психологической прозе / Л. Я. Гинзбург. Л.: 1971. 464с. Гинзбург, Л. Я. Записные книжки. Воспоминания.
Эссе. (Главы из книги) / Л. Я. Гинзбург //
http://www.srcc.msu.su/uni-persona/ ginsburg. htmГиппиус, 3. Живые лица. Стихи. Дневники /З.Гиппиус. Тбилиси: 1991.
232 м. Гиршман, М. М. Литературное произведение: теория художественной целостности / М. М. Гиршман. М.: Олмо-Пресс, 2002. 318с. Голубцов, B.C. Мемуары как источник по истории советского общества / В. С. Голубцов. М.: Наука, 1970. — 340 с. Гришунин, А. Л. Автор как субъект текста /А.Л.Гришунин //Известия АН.
Литература
и язык.
— Т. 52. — 1993. — № 4.
