История философии Н. Я. Данилевского и Леонтьева

"). Учитывая, что «внешние вещественно-исторические… толчки были всегда необходимы для внутренних переворотов: душевных, умственных, духовных», Леонтьев придает огромное значение проблеме политического центра государства и его историческому перемещению (здесь можно предположить влияние отечественной историографии, например В. О. Ключевского): «Русское племя и русская государственность, имея в себе всегда мало оригинального, всякий раз, меняя центры, меняли и нечто весьма важное в своем культурном типе, во всем строе своей жизни и в духе своего мировоззрения». Новгород — это «первый зародыш государственности и племенного объединения»; Киев — «православие и начало удельной системы (какая-то неудачная попытка своеобразного устройства)»; Владимир, а затем Москва символизировали собой «падение удельной федерации, царство, утверждение восточно-византийского культурного стиля»; Петербург — это уже «Европа… но с сохранением огромного… крепко нажитого, византийского запаса».

Леонтьев считает, что перенесение столицы в Киев поможет в очередной раз изменить характер российской цивилизации и заодно создаст на юге плацдарм для экспансии православия на Босфор (схожие геополитические идеи примерно в этот же период разрабатывались и В. И. Ламанским): «Царьград есть тот естественный центр, к которому должны тяготеть все христианские нации, рано или поздно (а, может быть, и теперь уже) предназначенные составить с Россией во главе великий восточно-православный союз». «…

Будут тогда две России… Россия — империя, с новой административной столицей (в Киеве) и Россия — глава Великого Восточного Союза с новой культурной столицей на Босфоре". По мнению философа, только экспансия на Восток даст новый импульс к развитию оригинальной русской культуры, к новой жизни, отсрочит гибель русской государственности. Примечательно, что в создании колоссального царства на манер империи Александра Македонского Леонтьев не видел ничего принципиально невозможного: «Против объединения всех когда-нибудь в одно государство нет никаких указаний. Всемирность религиозная — не требует, конечно, космополитических граждан и культур, как думают иные; это вздор; но она и не запрещает их». Для Леонтьева единственный путь к покорению Стамбула и восстановлению там православия — война. Он убежден, что в завоевании и присоединении других стран к России состоит единственное спасение цивилизации от начавшегося процесса смесительного упрощения.

Мыслитель откровенно заявляет, что «для скорейшего достижения подобной цели позволительно русскому гражданину желать, чтобы Австрия или Англия… или сама Турция какими-нибудь новыми и нестерпимыми беспорядками вынудили бы нас воевать». Он допускает даже «кровопролитную войну» с Германией, хотя считает последнюю наиболее родственной России европейской страной. Гибель западноевропейской государственности в самое ближайшее время кажется ему неотвратимой, но в таком случае на месте локальных государств может возникнуть их новое объединение, противостоящее России. Чтобы не стать жертвой, Россия сама должна завоевывать мир (в том числе, разумеется, и посредством интеллектуальной экспансии).Дальнейший путь возрождения России и человечества видится Леонтьеву (в какой-то степени предвосхитившему на полвека программу евразийцев) в определенном смешении этносов, в «прививке» славянам определенной дозы «физиологических примесей», чтобы усилить уже имеющиеся в характере русского народа «азиатские черты»: покорность властям, отвагу, добродушие, религиозный мистицизм.

" Не люблю я, — провозглашает мыслитель, — нашу чистую русскую кровь! Любил прежде крепко, но беспорядок, бесхарактерность, неустойчивость надоели смертельно!". Смешение народов не означает, впрочем, полного поглощения национальных меньшинств. Должен сохраниться и твердый в своем «иноверчестве» элемент, иначе (при полном распространении православия) произойдет не объединение славянских и азиатских народов, а гибель славяно-восточной цивилизации. В последние годы жизни, наблюдая реалии российской политической и культурной жизни, Леонтьев начинает сомневаться в проекте мировой национально-культурной будущности России и с досадой склоняется к мысли о ее исключительно религиозном предназначении. Все поздние историософско-футурологические прогнозы Леонтьева носят ярко выраженный эсхатологический характер.

Мечты о покорении Стамбула уже не сопровождаются рассуждениями о войне с Западом, а сводятся к идее объединения церквей под началом православного патриарха с постоянно действующим Вселенским Синодом. В них все явственнее проступает боязнь, что конфессиональная интеграция будет способствовать окончательному всесмешению. Так, в письме к Т. И. Филиппову (сентябрь 1889 г.) философ выдвигает концепцию «трех путей» (вариантов) развития России. «Что-нибудь одно из трех, — пишет он: 1) Особая культура, особый строй, особый быт, подчинение своему Церковному Единству; или 2) Подчинение Славянской государственности Римскому Папству; или 3) Взять в руки крайнее революционное движение и… ставши во главе его — стереть с лица земли буржуазную культуру Европы». Его терзают сомнения в реальности первого пути, склоняя к безотрадному выводу, что «нам предстоят только две дороги — обе бесповоротно европейские.

Или путь подчинения папству, и потом, в союзе с ним, борьба на жизнь и смерть с антихристом демократии; или же путь этой самой демократии ко всеобщему безверию и убийственному равенству". Избежать такого финала при неизбежном историческом «разрастании» России, по мнению мыслителя, можно только одним способом — всемерно способствовать тому, чтобы эпилог исторической драмы развертывался не по сценарию космополитического всесмешения, а в соответствии с христианской апокалиптикой. Для выполнения своего религиозного призвания Россия должна сосредоточиться на миссионерской деятельности. Примечательно, что именно в распространении христианства в глубь Азии усматривает в конце жизни Леонтьев главное религиозное предназначение России: «Православие для меня самого есть вечная истина, но все-таки в земном смысле оно и в России может иссякнуть… Церковь Истинная, духовная — везде. Она может переселиться в Китай: и западные европейцы были до IX и XI века Православными, а потом изменили истинной Церкви!». Однако для успешного выполнения миссии необходимо, прежде всего, укрепить христианство внутри самой России, что напрямую связано с прогрессивными изменениями в светской государственности, так что прежние политические претензии Леонтьева остаются в силе. Под влиянием все усиливающихся сомнений в том, что родное отечество сможет создать новую культуру (он называет Россию сфинксом, а русских — «Гогами и Магогами»), Леонтьев допускает возможность не только положительного, но и сугубоотрицательного призвания России, которое, правда, не исключает внешнего величия: «Россия же вполне бессословная не станет ли скорее, чем мы обыкновенно думаем, во главе именно того общереволюционного движения, которое неуклонно стремится разрушить когда-то столь великие культурно-государственные здания Запада? … Ведь и это своего рода призвание; и это — историческое назначение особого характера».

Однако призвание такого рода означает низведение миссии России до миссии древней Македонии — «метлы всесмешения». Леонтьев усматривает еще один, своего рода «синтетический» вариант судьбы России, согласно которому она станет лидером особого иерархического социализма. Создать корпоративный порядок способно только самодержавие, уже имеющее в наличии такие необходимые для этого инструменты, как Церковь и поземельная община. «Иногда я… думаю, — пишет он, — объективно и беспристрастно предчувствую… что какой-нибудь русский царь, — быть может, и недалекого будущего, — станет во главе социалистического движения (как Св.

Константин стал во главе религиозного — «Сим победиши!») и организует его так, как Константин способствовал организации христианства, вступивши первый на путь Вселенских Соборов… Организация значит принуждение, значит — благоустроенный деспотизм, значит — узаконение хронического, постоянного, искусно и мудро распределенного насилия над личной волей граждан… Организовать такое сложное, прочное и новое рабство едва ли возможно без помощи мистики". Подобно тому, как русские князья перед смертью принимали монашеский постриг, так и социалистический строй (монастырскую структуру которого Леонтьев неоднократно подчеркивал) может стать для России своеобразным преображением, принятием «нового образа и чина». Подводя итоги, следует сказать, что проблема смысла истории решалась К. Н.

Леонтьевым не на основе научной рациональности, а в духе традиционного для российского консерватизма XIX в. аксиологического подхода, в рамках которого эстетические и органицистские идеи оказались основанием для теоретического и оценочного осмысления социальных явлений. Эсхатологические мотивы его работ — естественное следствие обостренного переживания разразившегося кризиса традиционного общественно-политического устройства самодержавной России. Этим же объясняется вовлеченность мыслителя в проблематику Русской идеи, которую он превратил в обоснование «государственнического» национализма и довел до абсолютной антитезы «Россия и Запад». Однако, создавая концепцию национального историософского мессианизма и ставя судьбы человечества в зависимость от духовно-политической эволюции России, Леонтьев одновременно констатировал ее отрыв от реальных социально-исторических процессов. Осознание удаления хода истории от ее идеала сделало разработанные им футурологические прогнозы утопическими и пессимистическими даже в его собственных глазах.

1.3 Критика западной цивилизационной модели и буржуазной культуры

Теория и практика классического европейского консерватизма, оказала большое влияние наформирование философских концепций русскихмыслителей консервативного направления, среди которых важнейшее место занимает К. Н. Леонтьев. Он находился в оппозиции коптимистическому пониманию человека, свойственному секулярной идеологии. К. Н. Леонтьевне принимал антрополатрию — веру в идеальное, самостоятельное, автономное достоинствочеловеческой личности, рассматривая последнюю только в свете служения обществу. К. Н. Леонтьев стоял на позиции антииндивидуализма, возражая против обожения прав и свобод человека, которая воцарилась в Европе с конца

ХVIII века. Когда Европа попыталась воплощатьв жизнь принципы свободы, равенства, индивидуализма, это привело к возникновению такогоявления как «средний человек». «Средний человек» — посредственная по духовным и умственным способностям личность со стандартнымизапросами и потребностями, не ставящая себевысоких целей, а погрязшая в материализме, существо космополитическое и интернациональное. Для К. Н. Леонтьева в качестве «среднего человека» выступает западноевропейский мелкий буржуа, лавочник и пролетарий, под низкий уровеньразвития которых подгоняется все общество, которое могло быть прекрасным и возвышенным. Сверхличностные ценности, по Леонтьеву, должны быть выше личного блага, так как именно всверхличностном, государственном служенииреализуется полноценная индивидуальность.К. Н. Леонтьев никогда не писал о человеке «вообще», человек выступает у него только в определенном социальном, национальном и конфессиональном отношении. Европейские и российские консерваторыбыли едины в убеждении о естественности и даженеизбежности существования социальной иерархии. Для русской консервативной философиитоже характерно представление о человеческомобществе как о живом организме в самом буквальном понимании, в котором роль органов играют сословные группы. Очень четко приверженность к сословномустрою была выражена К. Н. Леонтьевым, признававшим громадную роль дворянства в российской истории.

Выступая за элитарность, К. Н. Леонтьев доказывал, что «сословный строй в десятьраз прочнее бессословного». Для Леонтьева строгая сословная иерархия — мощноепрепятствие на пути к смесительному упрощению и распаду, всеобщему уравнению по нижней мерке, гарант государственной прочности. Большое значение в работах К. Н. Леонтьевуделял дворянству, будучи твердо уверенным, чтоаристократия — это носительница историческихпреданий, хранительница «идеи благородства, идеи чести». Вместе с тем в качестве беспрекословного авторитета, стоящего над сословиями (в том числе и над дворянством) выступал монарх. К. Н. Леонтьев неоднократно подчеркивал, что народ чтил дворянство только как сословие"царских слуг". Для консерваторов в России, наряду с защитой сословности, одновременно неменее принципиальным было стремление к недопущению самостоятельной роли любого сословия, которое будет, именно благодаря своей самостоятельности, ограничивать самодержавие. Народный характер самодержавия, о котором такмного говорили философы-консерваторы, предусматривал равенство перед троном всех сословий. Например, К. П. Победоносцев резко критически относился ко всем требованиям дворянствао предоставлении ему особых прав, заявляя, что"дворяне одинаково со всем народом подлежат обузданию". В этом одно из различие между европейскими русским консерватизмом.

Авторитет монарха-самодержца в России был намного выше, чемв Европе, и это не позволило сформироватьсясколько-нибудь автономной российской аристократической традиции. По мнению К. Леонтьева,"царизм был так крепок, что и аристократическое начало у нас приняло под его влиянием служебный… характер".

В концепциях русских консерваторов государство неизменно занимает доминирующее положение, причем в большей степени, чем это было у европейцев. Органицистские идеи пронизывали все творчество русских философов-консерваторов, понимающих общество как живой сложный организм, со своими особыми принципами функционирования. Особенно ярко это выражалось у К. Н. Леонтьева. Отправным моментом в органицизме

К.Н. Леонтьева является утверждение о единомхарактере явлений, процессов, происходящихв живой природе и в общественной жизни, определенной аналогии между природными и социальными организмами. В своей книге «Византизми славянство» К. Н. Леонтьев, рассматривая общество как органическое материальное явление, подчеркивал, что любая материя может приобретать ту или иную форму лишь при выраженииопределенной идеи. Например, если материейявляется стекло, а искомой формой стакан, тодальше цилиндрического сосуда, полого изнутри, материя стекла распространяться не может. Форма есть ни что иное, как «деспотизм внутренней идеи», не дающей материи разбегаться. Это объединение общество на основе «деспотизма внутренней идеи» представляет собой, по

К.Н. Леонтьеву, высшую форму развития. Для каждого общественного организма, такимобразом, естественной является та государственная форма, которая организует социальную материю, согласно идее, заложенной в основаниеэтого политического оформления. В России такой идеей, по мысли К. Н. Леонтьева, выступает"византизм", который в государстве значит самодержавие, а в религиозном отношении значитвосточное христианство. К. Н. Леонтьевзамечал, что все государственные формы не случайны, они представляют собой воплощение заложенных в них идей."Деспотизм внутренней идеи", поддерживающий единство и развитие общества, сохраняется за счет традиций. Таким образом, у К. Н. Леонтьева можно найти обоснования традиционализма. Традиции — это программа, имманентно присущая социальному организму. Структуру любого общества, по его мнению, определяют некие постоянные элементы, которых «нельзя никак вытравить из социального организма дотла, можно только доводить каждую из этих сил до наименьшего или наибольшего его проявления». Такие элементы Леонтьевназывает «реальными силами» и считает, чток ним относятся «религия или Церковь, с ее представителями, государь с войском и чиновниками, различные общины (города, села и т. п.), землевладение, подвижной капитал, труд и масса егопредставителей, наука с ее деятелями и учреждениями, искусство с его представителями».

Традиции, как идеи, привносимые Богомв материю, не имеют, по мысли К. Н. Леонтьева, ничего общего с вымышленными людьми представлениями о гуманизме, ненасилии и человеколюбии: «У идей нет гуманного сердца. Идеинеумолимы и жестоки, ибо они суть ничто иное, как ясно или смутно сознанные законы природыи истории». Традиции представляют собой наиболее прочные, неумирающие элементы бытия.К. Н. Леонтьев был убежден, что преобладание государственной мощи — есть необходимоеусловие развития как самобытной культуры нации, так и высокой культуры, нравственного, интеллектуального уровня отдельных его представителей. Вот как говорит он с поэтической силойи образностью: «Государственная сила — естьскрытый железный остов, на который великийхудожник история лепит изящные могучие формы культурной человеческой жизни». Творчество К. Н. Леонтьева не знает человека в догосударственном или внегосударственном состоянии.

Государство создает фон для функционирования индивидуумов. Только укорененностьв культуру есть гарантия творческого взлета, а укорененность обеспечивается сильным самобытным государством. Организующие социальныефункции выполняет мощное и сильное государство, которое воплощает, актуализирует в необходимой форме внутреннюю, имманентно присущую обществу идею. Итак, важнейшие смыслообразующие ценности как европейского, так и русского консерватизма следующие: традиционализм, иерархизм, органицизм, иррационализм, авторитаризм, культсильного государства. Российская консервативная традиция, помимо обращения к общеевропейской проблематике, должна была давать ответы на вопросы, порождаемые непосредственноотечественной действительностью.

Поэтому социально-философская проблематика получалав рамках русского консерватизма свои особенные черты. В ее содержательных аспектах можнонайти множество параллелей с предшествующейевропейской консервативной традицией, но вместе с тем присутствуют свои особенности, обусловленные национальной спецификой.

1.4 Эсхатология К. Н. Леонтьева

Все оказывается совершенно просто, если принять во внимание сделанное Леонтьевым четкое различение между историей и эсхатологией. Для автономически понятого исторического порядка и происходящих в его рамках процессов развития в природе, обществе, культуре и мысли эстетический критерий является лучшим, ибо относительно наиболее универсален и в то же время синтетичен, так как, считал он, с ним сильнее скоррелированы иные мерила относительного совершенства жизни: уровень нравственности, общественной дисциплины, интегральности сообщества, политической силы, устойчивости к процессам разложения, творческой способности, культурной индивидуальности и т. п. В аспекте автономически понимаемой истории все принципы могут быть взаимно сопоставимы и оцениваемы сквозь призму критериев, свойственных каждому из них и всем остальным. К примеру, отдельные религии можно рассматривать «с точки зрения исторической, политической, моральной и эстетической», оценивая результаты воплощения их учений в политическую, нравственную и эстетическую жизнь.

Это касается de facto также исповедуемой им религии, о которой он думает и должен думать «с точки зрения спасения души» своей, если он многократно подчеркивал стимулирующее влияние православизации территории России на разрушительные процессы смешения и вторичного упрощения или указывал, что христианская наука и утилитарный прогресс совместными усилиями стремятся к уничтожению эстетики жизни на земле, что у него также означало — самой жизни. Антиномичность и взаимная конфликтность принципов и ценностей являются естественным, неизбежным свойством исторического порядка, даже если некоторые изних в определенных рамках действуют совместно в своем зачастую взаимодеструктивном влиянии.

Введение

эсхатологического аспекта — а в плоскости структурной переход на второй, высший уровень концепции Леонтьева — принципиальным образом изменяет представленную ситуацию. Диаметрально меняется проблема принципов иерархизации норм и ценностей. Безусловное первенство отдается религиозному критерию, невзирая на какие бы то ни было его противоречия в отношении к другим или ограниченный диапазон возможного применения: «Христианству мы должны помогать даже в ущерб любимой нами эстетике…»; «я благоговею, я склоняюсь, чту и люблю…». Это, однако, не какой-нибудь религиозный критерий вообще или стандарты какой-то определенной религии, это принципы лично исповедуемой Леонтьевым, санкционированной иерархической Церковью православной религии, безоговорочное подчинение и послушание которой он считал необходимым условием собственного личного спасения.

Это первенство опирается, таким образом, на совершенно иные основания, чем в случае размышлений над относительными достоинствами и ограничениями критериев и ценностей, которые совместно выступают или могут быть применены к автономически понимаемому историческому порядку. Эсхатологический взгляд позволяет в то же время признать превосходство морали над эстетикой — если первая «дана Богом» и освящена религией. Как мы помним, в случае конфликта между эстетикой и моралью следует безоговорочно обратиться к Божьим заповедям: в данной ситуации «положительная религия вступает снова в свои всепобеждающие права», указывая, что является, а что не является «спасительным для души». «Христианин, — утверждает Леонтьев, — оставаясь христианином вполне, может рассуждать и мыслить вне христианства, за его философскими пределами о сравнительной красоте явления…», как на тему явлений эстетических, так и общественных процессов развития. С точки зрения доступных пониманию науки законов, противоречий, детерминаций, ограничений и тому подобному природно-исторического мира, факт или смысл Воплощения не может, однако, быть объективно воспринят. Если наука, как это имеет место в случае Леонтьева, сохраняет постоянную отдельность и не сводится без остатка к роли момента высшей правды, выражающей паруссионное единство Бытия, констатация, восприятие космического характера факта, сущности и последствий Воплощения должно остаться за пределами ее компетенции".

Однако на этом рассуждения его не заканчиваются. Леонтьев рассуждает далее: в сфере веры и внеэмпирического смысла, абсолютный, субъектный, религиозный или экзистенциальный ранг которых не перекликается в то же время нисколько с возможностью рассмотрения христианства как одного из выступающих в истории явлений. В то же время христианство остаётся во взаимодействии с другими, которые выполняют разнообразные функции в исторической жизни индивидуумов как частного и групп как целого, что влечёт за собой определенные социальные, политические, экономические или психологические последствия, которые могут быть принципиально оцениваемы согласно разным автономическим стандартам. Таким образом, мы можем говорить об особой роли и том особом значении христианства, о котором писал и говорил К. Н. Леонтьев.

Введение

эсхатологического аспекта же принципиальным образом изменяет представленную до философа ситуацию, подтверждая выдвинутые им убеждения.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Таким образом, проведя исследование по выбранной теме, можно сделать следующие выводы.

Во-первых, работы Н. Я. Данилевского и К. Н. Леонтьева оказали значительное влияние на развитие отечественной мысли. Кроме того, высказанные данными философами мысли и идеи вызвали критику, подтолкнув тем самым современное им общество к сторону рефлексии и саморазвития. Во-вторых, Н. Я. Данилевский отрицал общечеловеческую задачу истории, полагая, что Россия и славянство являются в первую очередь особенным культурно-историческим типом. Вообще, образованная им система распределения цивилизаций, их классификация и определение ключевых характеристик составили систему культурно-исторических цивилизаций, иначе именуемых типов. Он оспаривает географическое деление по частям света и традиционное историческое деление, заменяя их на созданные им категории. Данилевский видел в культурно-историческом типе высшее и окончательное выражение социального единства, рассматривая самую особенность племени как его высшее начало вне зависимости от исторических задач или культурного содержания.

Он выделяет рассуждениям об упадке Европы значительную часть труда, резюмируя, что необходимо и неизбежно создание славянской федерации как противовес Европе. Кроме того, он разрабатывает три основных закона по данной проблематике. Согласно Данилевскому, цивилизация не передается от одного типа другому, хотя они воздействуют друг на друга. Он чётко отделяет понятие «воздействие» и «передача» в данном случае, с особым вниманием рассматривая и изучая способы распространения цивилизации. Если говорить о К. Н. Леонтьеве, то важно выделить следующие итоговые и ключевые идеи. Его антропологические воззрения подвергали решительной критике абсолютизации человека, указывая на значение Бога и веры, которые по своей сути являются движением и развитием к Богочеловеку.

Более того, большая часть человеческих помыслов опасны, поэтому свободу человека и должны уравновешивать различные политические и религиозные институты. Стоит также отметить, что его эсхатологический взгляд позволяет в то же время признать превосходство морали над эстетикой. Важнейшими смыслообразующими ценностями европейского и русского консерватизма являются, согласно Леонтьеву, традиционализм, иерархизм, органицизм, иррационализм, авторитаризм и культсильного государства. Также важно отметить значительную роль религии, которую подчёркивают труды Ленонтьева. Итак, целесообразно закончить данную работу выводом о том, что работы и идеи Н. Я. Данилевского и К. Н. Леонтьева с течением времени не теряют своей актуальности, так как затрагивают вечные вопросы бытия и, следовательно, философии. СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫБердяев Н. Новое средневековье. Размышление о судьбе России и Европы / Н. Бердяев.

— Берлин, Обелиск, 1924

Бестужев-Рюмин К. Н. Теория культурно-исторических типов / Н. Я. Данилевский. Россия и Европа. — СПб., 1995

Бицилли П.М. «Восток» и «Запад» в истории Старого Света // Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн. Антология. — М., 1993

Гоголев Р. А. Философия истории К. Н. Леонтьева: Дис. … канд. филос. наук. — Нижний Новгород, 2001

Данилевский Н. Я. Россия и Европа / Н. Я. Данилевский. — М., 1991

Леонтьев К. Н. Записки отшельника. — М., 1992

Леонтьев К. Н. Избранные письма. — СПб, 1993

Леонтьев К. Н. Избранное. — М., 1993

Леонтьев K.H. Средний европеец как идеал… //Леонтьев К. Н. Храм и Церковь. — М., 2003

Леонтьев К. Н. Письма о восточных делах // Он же. Храм и Церковь. — М., 2003

Леонтьев К. Н. Восток, Россия и славянство. — Т. 1. — М., 1886

Леонтьев К. Н. Культурный идеал и племенная политика // Он же. Восток, Россия и славянство. — М., 1996

Леонтьев К. Н. Владимир Соловьев против Данилевского // Там же. Леонтьев К. Н.

Письма к К. А. Губастову. Письмо № XXXVI // Русское обозрение. — 1897.

— № 5.Леонтьев К. Н. Письмо к Т. И. Филиппову // ГАРФ.

Ф. 1099

Оп. 1. Д. 2084. Л. 5об. Леонтьев К.

Н. — к И. И.

Фуделю: письмо от 6 июля 1888 г. // Он же. Избранные письма. Леонтьев К. Н. — к

В. В. Розанову: письмо от 13 июня 1891 г. // Русский вестник. — 1903.

— Т. 285. — № 5.Сергеев С. М. К. П. Победоносцев // Великие государственные деятели России / Под ред.

А.Ф. Киселева. — М., 1996

Соловьев С. М. Общедоступные чтения о русской истории / С. М. Соловьев. — М., 1992

Тойнби А. Д. Постижение истории / А. Д. Тойнби. — М., 1990

Тяпин И. Н. Периодизация всемирно-исторического процесса в философии истории К. Н. Леонтьева // Философия права в России: Теоретические принципы и нравственные основания: Мат-лы междун. науч. конф. — СПб., 2007

Шитихин П. П. Сравнительный анализ историософских взглядов Н. Я. Данилевского и Л. Н. Гумилева: Дис. … канд. филос. наук. — Сергиев Посад, 2012.