Бердяев, как «философ по призванию», в самом деле, внес неоспоримый вклад в развитие философской мысли XX века. Не углубляясь в суть его многообразных философских размышлений, отметим кратко то, что он сделал в этой сфере:
— развил идею свободы, как изначально предшествующей бытию и Богу;
— рассмотрел идею творчества, исходящего из изначальной свободы и из нее формирующего бытие;
— поставил и развил антропологическую идею о человеке-личности, воплощающем собой творческую потенцию свободы;
— широко осветил идею истории, как формы существования творческой личности, обладающей свободой.
Идея и философия свободы, творчества, человека, истории, а также философия духа противопоставлены были им несвободе (необходимости), пассивности, безличной реальности (коллективизму), хаосу (отрицанию смысла истории), природе (натурализму). Это и есть те основные вопросы, которые он ставил перед собой и решал всю жизнь.
«Персонализм», то есть обостренное чувство самого себя, ценности личности и восприятия мира через себя, — основной этический кодекс Бердяева.
Мысль Бердяева эсхатологична, то есть «завязана» на проблеме итога, конца, результата: для человека, для всего мира. Философское решение проблемы Апокалипсиса занимает его прежде всего. Он размышляет об оправдании христианства, как духовной и исторической силы, и каждого человека, как Божьего дитя и носителя изначальной свободы, определяющей его независимость от мира и общества и оправдывающей его.
Бердяев создает свою философию истории, философию культуры, философию религии, развивает философию человека — антропологию. Он не только создает и строит, но и решает.
В любом случае среди сонма многих эмигрантских сочинений или философских произведений, современных Бердяеву, «тон» и стиль его письменной речи — публицистичный, живой, эмоциональный, намеренно «понятный» и направленный непосредственно к читателю, к его «умному сердцу», к его «духовному центру», освобожденный от сухого наукообразия — отличителен с первых же строк.
Уже справедливо отмечалось его «безразличие к методологии философского дискурса; безоглядное, почти, экстатическое устремление к решению „последних вопросов“, некритически воспринятых из теологии; „слипание“ метафизики с натурфилософией, мышление в категориях „спиритуалистического материализма“, моралистическое приписывание предметам „изначально присущих“ им качеств и вера в учительское назначение философии».
Подобных «профессиональных не профессиональностей» у него можно найти еще больше. И именно поэтому самому Бердяеву так свойственно «повторение пройденного», он от книги к книге, внутри каждой книги, словно бы возвращается к одной и той же теме, проговаривая ее несколько раз, намеренно «ощупывая» ее со всех сторон.
