Формирование художественного психологизма в прозе М. Ю. Лермонтова

Наивысшие достижения Лермонтова в сфере художественного познания человеческой души литературоведы справедливо связывают с его последним романом — «Героем нашего времени». Исследователи уже давно обратили внимание на то, что в этом произведении, впервые в русской литературе, внутренняя жизнь человека раскрывается в ее непосредственном течении, во всей последовательности происходящих в ней изменений, словом, как процесс.

Этот специфический, своеобразный способ изображения духовного мира персонажа (для обозначения которого мы воспользовались термином «художественный психологизм») складывался, формировался в ходе интенсивных творческих исканий Лермонтова. В исследовании этих исканий, определении их внутренних закономерностей и заключается главная цель настоящей работы.

Изучение психологизма как художественного явления предполагает рассмотрение двух его взаимосвязанных сторон — самой природы психологизма, т. е. присущей ему специфики осмысления внутреннего мира человека, и его поэтики, т. е. той системы психологических характеристик, которая делала возможной художественную реализацию авторского представления о человеческой психологии. В исследовании этих сторон мы видим основные задачи работы.

Очень коротко мы попытаемся охарактеризовать степень изученности интересующей нас проблемы. Эту характеристику нужно рассматривать как очень общую, чисто предварительную и вот почему: ведь художественный психологизм непосредственно связан с воплощением внутреннего мира героя, т. е. с таким]аспектом творчества, который практически не может быть обойден ни в одном исследовании о Лермонтове, даже если оно написано на тему, прямого отношения к этому аспекту не имеющую. Естественно, что рассмотреть здесь даже малую часть выводов, накопленных в интересующей нас области, не представляется возможным, мы постараемся учесть наиболее существенные, значительные из них в соответствующих главах.

Говоря о психологизме лермонтовской прозы, литературоведы обычно имеют в виду «Героя нашего времени», причем они рассматривают этот роман как непосредственное предвестие психологической прозы Л.Толстого. Первым на некоторое сходство художественных принципов Лермонтова и Толстого, как известно, обратил внимание Н. Г. Чернышевский. Он отметил, что для Лермонтова более, чем для какого-либо другого предшественника Толстого, характерен интерес к психическому процессу, или, пользуясь терминологией самого критика, к «диалектике души» /160,с.422−423/. Точка зрения Чернышевского приобрела основополагающий характер и получила плодотворное развитие в целом ряде исследований: в работах И. В. Страхова /134,с.105−106/, А. А. Сабурова /120,с.485/, Г. Д. Гачева /" 30, с. 267./,. С. Б. Тураева и Й. Е. Усок /140,с. 1627, Л. Я. Гинзбург /34, с. 3337 и т. д.

В отечественном лермонтоведении, достигшем серьезных творческих результатов, проблема психологизма лермонтовской прозы неоднократно затрагивалась в трудах В. В. Виноградова, К. Г. Локса, Е. Н. Михайловой, У. Р. Фохта, Б. М. Эйхенбаума, Л. Я. Гинзбург, Б. Т. Удодова, М. М. Уманской и др. В работах этих исследователей накоплено немало ценных выводов и наблюдений, касающихся своеобразия раскрытия внутреннего мира человека в отдельных лермонтовских романах, главным образом, в «Герое нашего времени». Думается, что особенно глубоко рассмотрена проблема исторической обусловленности лермонтовского психологизма. Она была поставлена В. Г. Белинским («В основной идее романа г. Лермонтова, — писал критик, — лежит важный современный вопрос о внутреннем человеке .» /II, т. У1, с.146/) и впоследствии разрабатывалась во многих исследованиях, раскрывших неразрывную связь глубокого интереса к человеческой психологии с особенностями лермонтовского времени, исключавшего возможность активного общественного действия.

В работах Б. М. Эйхенбаума была выдвинута интересная идея о связи лермонтовского психологизма с философией Фурье, в частности, с его мыслью о том, что окружающая среда должна быть приведена в соответствие с коренными особенностями человеческой природы, а для этого необходимо изучать и анализировать психологию человека /170, с.275−2807.

Наряду с изучением социально-исторических, философских корней лермонтовского психологизма предпринимаются попытки раскрыть и некоторые субъективные причины углубленного интереса Лермонтова к духовному миру человека. Так, Б. Т. Удодов справедливо связывает рефлексию Печорина не только с особенностями эпохи, но и с верой Лермонтова в действенность идей, т. е. в органическое единство идеи и поступка /144, с.134/.

Достаточно хорошо изучены в отечественном лермонтоведении истоки формирования образа Печорина в русской и зарубежной литературе /143, с.510−533/.

Усилиями ряда авторов глубоко проанализированы жанровые, композиционные особенности романа, своеобразие системы рассказчиков и выявлено значение этих факторов в раскрытии духовного облика главного действующего лица. Отмечено, в частности, что смена рассказчиков (Максим Максимыч, «издатель» журнала Печорина, Печорин), жанровых форм (повествование от третьего лица, дневниковые заметки), нарушение хронологической последовательности событий — все См., напр., работу Г. Д. Гачева, в которой показано, что смена пушкинских принципов изображения лермонтовскими соответствовала смене исторических эпох /30, с.267−26§-/. это подчинено стремлению автора раскрыть внутренний мир героя полно и всесторонне, т. е. с различных точек зрения, каждая из которых в чем-то развивает, дополняет и уточняет другую /151,24,96,170/. Тонкие наблюдения, касающиеся жанрово-композиционной природы 'Тероя нашего времени", содержатся в с. татьях К. Г. Локса и Г. М.Фридлен-дера /78, 157/. Локс отмечает, что избранная автором композиция (позволяющая «свободно переходить от одного тематического и сюжетного мотива к другому») давала возможность «создать ту прихотливую связь иронии и лиризма, которая была сутью лермонтовского творчества» и которая определила «неповторимое своеобразие натуры Печорина» /78, с. 7, II/. Фри^длендер считает, что дробный характер композиции романа есть отражение лишенной цельности психологии героя Л 57, с .1897.

Отдельные аспекты проблемы художественного психологизма «Героя нашего времени1,' как мы видим, достаточно глубоко и детально изучены. Однако вопрос о характере психологизма романа в целом еще далек от своего решения, ибо недостаточно рассмотрены сама реалистическая природа лермонтовского психологизма и специфические, характерные для творческой манеры Лермонтова, особенности раскрытия духовной жизни человека.

Ранняя проза Лермонтова («Вадим», «Княгиня Яиговская») в интересующем нас плане изучена менее глубоко, чем последний роман. Особенности изображения внутреннего мира героя в «Вадиме» наиболее подробно проанализированы В. В. Виноградовым в статье «Стиль прозы Лермонтова» /24/. Рассматривая роман в сопоставлении с прозой 30-х годов XIX века, он убедительно раскрыл романтическую природу его психологического рисунка. Значительный интерес представляет работа М. Ы. Уманской, в которой показано влияние творчества Рембрандта на становление психологического мастерства юного Лермонтова /146, с. 135−139/.

Княгиня Лиговская" большинством исследователей рассматривается как такое произведение, в котором начался процесс становления лермонтовского реализма. Б ряде работ, в частности, в монографиях Е. Н. Михайловой /" 96, с.156^ и У. Р. Фохта /152, с. 1407, отмечаетея, что внутренний мир героев этого произведения раскрывается преимущественно в своих внешних проявлениях: поступках, действиях. Связывая подобные средства изображения психологии человека с пушкинской традицией, Фохт справедливо подчеркивает, что в «Княгине Лиговской» намечается и некоторое обновление этой традиции. Проявляется оно, по мнению Фохта, в стремлении установить связь между чертами внешнего облика героя и свойствами его характера, а также в изображении недостаточно ясных, зыбких внутренних состояний /152,с.140−142/. С несколькфеобычных, интересных позиций подходит к «Княгине Лиговской» В. А. Грехнев /3§ 7. Полемизируя с Михайловой и Фохтом, он утверждает, что в этом произведении разрушено единство внутренней и внешней сторон человеческой жизни, что поступок в нем не отражает прямо и непосредственно внутреннего состояния персонажа. Наблюдения Грехнева интересны и содержательны, однако, как нам кажется, они не отменяют, а существенно уточняют, дополняют выводы его предшественников (мы постараемся это показать в главе о «Княгине Лиговской»).

Очень коротко мы попытались охарактеризовать степень изученности отдельных лермонтовских произведений в плане интересующей нас проблематики. Что же касается самого процесса формирования художественного психологизма в лермонтовской прозе, то он практически не стал еще предметом самостоятельного исследования (это касается как опубликованных работ, так и диссертаций), хотя мысль о необходимости, плодотворности изучения интересующей нас проблемы высказывалась не раз. Так, Н. К. Пиксанов, размышляя о герое последнего романа Лермонтова, писал: «Его невозможно понять вполне без изучения предшествующих произведений Лермонтова, притом не одних только эпических^.Х Ясно, что творческая история образа Печорина не может замкнуться в границах романа, она должна вовлечь в исследование и ранние моменты в эволюции образа «странного человека» «7~Ю6, с.64/.

Размышления Пиксанова имеют самое непосредственное отношение к нашей теме, ибо история создания образа главного героя — не что иное, как история формирования, становления того специфического подхода к человеческой психологии, который лег в основу изображения Печорина.

В 1976 году Б. Т. Удодов справедливо отмечал, что проблема психологизма — «одна из кардинальных в изучении творчества Лермонтова», но при обращении к ней «сохраняется устойчивое ощущение ее «открытости» «/144, с. II77. Удодов связывает это с тремя причинами: преимущественным вниманием к «Герою нашего времени», изучением лишь некоторых сторон, приемов, средств психологизма «вне связи с их целостной системой» и неразработанностью в нашем литературоведении теоретических основ психологизма /144, c. II7-II§ 7.

Таким образом, новизна нашего исследования определяется прежде всего самой постановкой проблемы, которая предполагает рассмотрение процесса формирования лермонтовского психологизма в его целостности. В статье Удодова справедливо говорится о том, что «худо-кественный психологизм» до сих пор недостаточно всесторонне и глу.

1 В статье Удодова, подводящей итоги и намечающей перспективы 1зучения интересующей нас проблемы, впервые глубоко и всесторонне раскрывается действенная природа лермонтовского психологизма (чаяично об этом уже говорилось на с. 5, подробнее см. в главе о 'Герое нашего времени" - на с.139). боко рассмотрен и в чисто теоретическом плане. Двумя годами ранее об этом писал В. В. Компанеец, автор статьи «Художественный психологизм как проблема исследования». Он отмечал, что психологизм «еще не вполне определился как предмет научного изучения» /66, с.4§-7. Поэтому новизна нашей работы связана не только с ее историко-литературной, но и с теоретической частью, в которой сделана попытка раскрыть саму природу психологизма как художественного явления.

Обращаясь к психологизму лермонтовской прозы, мы рассматриваем не только итог творческой эволюции Лермонтова в области художественного познания души человека, но и саму эту эволюцию.

Закономерен вопрос: чем, какими факторами обусловлена актуальность подобной темы исследования? Нам представляется, что таких факторов несколько.

Прежде всего, изучение любого явления в становлении, развитии способствует, как известно, более глубокому проникновению в его суть, более точному пониманию особенностей каждого этапа развития. Поэтому рассмотрение ранней лермонтовской прозы в свете интересующей нас проблематики может открыть новые стороны психологизма «Героя нашего времени» — в свою очередь и ранняя проза в сопоставлении с поздними произведениями монет открыться своими новыми гранями.

Кроме того, проблема познания и воплощения человеческой психологии — одна из главных, ключевых у Лермонтова, и изучение ее на материале лермонтовской прозы в целом может внести новое и в наше осмысление сложной, во многом неясной природы лермонтовской Эволю-'ции.

Избранный нами подход позволяет также поставить важный вопрос о роли романтической традиции в формировании реалистического психологизма. Лермонтовская проза, представленная романтическим «Вадимом», романом переходного характера «Княгиня Лиговская» и реалистическим «Героем нашего времени», открывает широкие возможности для решения этой проблемы (ее актуальность усиливается дискуссион-ностью вопроса о соотношении романтического и реалистического начал в творчестве Лермонтова).

Наконец, изучение процесса формирования лермонтовского психологизма может углубить наше представление как о своеобразии литературного процесса 30-х гг. XIX в. (ибо индивидуальная творческая эволюция Лермонтова непосредственным, теснейшим образом связана с общей эволюцией современной ему литературы), так и о некоторых тенденциях развития русской прозы второй половины прошлого столетия, испытавшей глубокое и плодотворное влияние лермонтовского романа.

Рассматривая процесс формирования художественного психологизма в лермонтовской прозе, мы не можем не коснуться поэзии Лермонтова, ибо взаимодействие поэтических и прозаических жанров в его творчестве (особенно в ранний период) в значительной степени определяет специфику, оригинальность этого процесса.

В основу работы положен проблемно-хронологический принцип.

В первой главе мы пытаемся раскрыть природу художественного психологизма как своеобразного способа изображения внутреннего мира человека. Глава состоит из двух частей.

В первой части рассматриваются исследования, в которых предложены глубокие и плодотворные, развивающие и дополняющие друг друга, решения интересующей нас проблемы. Выводы, содержащиеся в этой части работы, будут использованы нами в последующих главах. Следует заметить, что, размышляя о сущности психологизма, литературоведы, как правило, опираются на материал реалистической прозы, что вполне оправдано, т.к. именно с ней связано окончательное формирование художественного психологизма. Поэтому в первой части главы речь идет о психологизме реалистическом.

Во второй части главы мы пытаемся выяснить, в какой мере был присущ психологизм романтическому искусству, в чем состоит своеобразие романтического психологизма, каковы его специфические особенности. Необходимость исследования романтического психологизма продиктована самим характером лермонтовской прозы, представленной и романтическими, и реалистическими произведениями.

Во второй, третьей и четвертой главах последовательно рассматриваются три основных этапа формирования художественного психологизма в прозе Лермонтова.

Во второй главе исследуется становление психологизме в раннем, романтическом творчестве Лермонтова. Здесь в сопоставлении с лирикой и поэмами рассматривается первый незавершенный роман Лермонтова «Вадим» .

Третья глава посвящена проблеме воплощения внутреннего мира героя в «Княгине Лиговской». Это произведение особенно интересно для нас по двум причинам. Прежде всего потому, что, тяготея к реалистическим принципам изображения человека, оно сохраняет тесную связь с романтической традицией и, следовательно, представляет собой своего рода уникальный материал для постановки некоторых теоретических проблем. Кроме того, этот незаконченный роман построен на иных, нежели «Вадим» или «Герой нашего времени», принципах раскрытия психологии действующих лиц. Следовательно, обращаясь к нему, мы приобретаем возможность сопоставления тех способов изображения внутреннего мира персонажа, к которым прибегал Лермонтов.

В четвертой главе рассматривается «Герой нашего времени» -роман, в котором наиболее ярко отразилось неповторимое своеобразие лермонтовского подхода к духовному миру человека и который принес своему автору славу писателя-психолога.

В заключении подводятся основные итоги исследования, раскрывается роль лермонтовского психологизма в развитии русской прозы XIX столетия.

— 178 -ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

В «Герое нашего времени» нашла воплощение мечта Баратынского о создании «эклектического» романа, в котором соединились бы «физические явления человеческой природы» и «ее духовность», в котором бы «человек выражался и тем, и другим образом» (см. с.54−55). В свете всего вышесказанного становится очевидно, насколько проницательно были очерчены Баратынским основные перспективы эволюции современной прозы.

Творческая биография Лермонтова сложилась таким образом, что каждый из ее ранних этапов был связан с преимущественным освоением какой-то одной сферы человеческой жизни. Й «Вадиме» автор был целиком поглощен проблемой «внутреннего человека, его привлекал субъективный мир, мир скрытой духовной жизни. Господство интроспективных форм изображения в романе отразило стремление Лермонтова проникнуть в сам процесс человеческих размышлений и переживаний, донести до читателя драму чужой души, заставить воспринять ее и пережить. Это стремление, составлявшее одну из наиболее сильных сторон романтического искусства, приобрело в творчестве Лермонтова характер глубокой, неизменной страсти. В «Вадиме» были заложены основы лермонтовского психологизма: подход к внутренней жизни как процессу, интерес не только к эмоциональной, но и к интеллектуальной стороне духовного мира, стремление к глубокому осмыслению самого механизма поведения человека в той или иной обстановке, пристрастие к изображению героя в определенных сюжетных ситуациях, глубокая разработка различных видов интроспекции, тщательное исследование внешних форм выражения душевных движений.

Глубокий интерес к душе человека, скрытым психологическим процессам, привнесенный в искусство романтической традицией, опреде лил во многом основные направления творческой эволюции Лермонтова. Его второй роман — «Княгиня Лиговская» — на первый взгляд, может показаться некоторым отступлением от решения тех художественных проблем, которые были поставлены в «Вадиме». Но это — лишь на первый взгляд. С «Княгиней Лиговской» в художественный мир Лермонтова вошли, пользуясь терминологией Баратынского, «физические явления человеческой природы», т. е. вошла вся сфера внешних проявлений человека: его поступки, его поведение. Это неизбежно привело к тому, что в орбите авторского внимания оказалось все то, что связано с поступком: его внутренние мотивы, специфика ситуации, в которой он совершен, характер лиц, которых он затрагивает. В результате поведение человека стало рассматриваться и раскрываться как закономерное следствие сложной цепи взаимодействий, что привело к строгому соблюдению принципа реалистической обусловленности в изображении героя. И «Вадим», и «Княгиня Лиговская» отразили основные тенденции литературного развития 30-х гг. XIX в. ЕГервый роман неразрывно связан с психологической повестью романтиков (широко представленной, как отмечалось в первой главе, в творчестве Бестужева, Погодина, Полевого), второй по своим художественным принципам близок реалистической повести Пушкина. Создание «Героя нашего времени», первого в русской прозе реалистического психологического романа, было подготовлено всем ходом развития современной Лермонтову литературы. Л. Я. Гинзбург справедливо отмечает: «Создание русской психологической прозы — одна из самых насущных задач 30-х годов, и до „Героя нашего времени“ она оставалась неосуществленной. Пушкин думал над этой задачей теоретически, практически расчищал для нее пути, но сам не успел ее разрешить. „Герой нашего времени“ — поистине последняя, воля Пушкина» /36, с. 1267.

Несомненно и то, что будучи закономерным, органическим итогом как творческой эволюции Лермонтова, так и общей эволюции русской прозы, «Герой нашего времени» оказался понятым далеко не всеми современниками. Причина заключалась в том необычном для читателя соотнесении внутренней, скрытой и внешней, видимой сторон человеческой жизни, которое легло в основу последнего лермонтовского романа. Он вобрал в себя все лучшее, что заключалось в ранней прозе художника. Творческое развитие Лермонтова шло таким образом, что по. -следующая стадия не отрицала предыдущую. Работа над «Княгиней Лиговской», сыгравшей такую большую роль в становлении лермонтовского реализма, вовсе не повлекла за собой забвенья замечательных открытий романтического искусства, они в полной мере вошли в художественную систему «Героя нашего времени», но, конечно, в ином, преображенном реалистическим восприятием виде. t.

Размышляя об «эклектическом романе», Баратынский не только наметил путь его создания, но и определил его характер. «Хотя всё сказано, — писал он, — но все сказано порознь. Сблизив явления, мы представим их в новом порядке, в новом свете» /10, с. 4977. Эта мысль очень существенна, ибо в ней подчеркнуто, что новый тип романа вовсе не будет следствием механического соединения духовного и материального, поскольку само сопоставление, соотнесение этих явле-ни^внесет изменение в их осмысление. Лермонтовский роман и его восприятие подтвердили глубину суждений Баратынского: внешняя и внутренняя стороны человеческой жизни, будучи изображенными в их нераз-ры!ом, противоречивом единстве, предстали в новом, неожиданном свете, изменив представление о природе человека в целом. Поступки, поведение, вся внешняя сфера бытия, будучи соотнесенными с миром чувств, стремлений, страстей героя, приобретали иной характер, ибо представали как сложные звенья единого психического процесса.

В свою очередь душевные движения стали осмысляться и оцениваться в плане их последствий для окружающих. Иными словами, человек предстал одновременно и как субъект и как объект действия. Способ изображения, открытый Лермонтовым, позволил в рамках художественного мира создать возможность для постижения человека в нерасторжимом единстве внутреннего и внешнего и тем самым преодолеть объективно существующую в реальном мире некоторую разъединенность этих сфер (ибо внутренняя жизнь в полной мере открыта лишь самому человеку, равно как его внешняя жизнь в полной мере открыта лишь окружающим). Обе стороны человеческого бытия — и внешняя, и внутренняя — раскрыты в романе с беспредельной, беспощадной искренностью. Изображая переживания, раздумья главного героя, воссоздавая напряженный, нервный ритм его духовной жизни, автор совершенно беспристрастно описывал и поступки Печорина, никак не скрывая, не затушевывая их тяжелых, а порой и гибельных последствий для окружающих.

Способ изображения внутреннего мира человека, к которому пришел Лермонтов ценой напряженных, интенсивных творческих исканий и который глубоко отвечал его представлениям о сути человеческой природы, был глубоко созвучен самому духу времени. Сопоставление внутренней и внешней сторон человеческой жизни, лежащее в основе реалистического психолоп^^ дало возможность показать судьбу современника в ее гнетущей двойственности, в безысходной противоречивости чувства, мысли, с одной стороны, и поступка-с другой. Это было сделано без какой бы то ни было назидательности. Лермонтов был всегда чужд ей. Сказанное в предисловии («Но не думайте однако (.) чтоб автор этой книги имел когда-нибудь гордую мечту сделаться исправителем людских пороков. Боже его избави от такого невежества! /т.УТ, с.2037) было глубоко принципиальным для него. Он, как и обещал, лишь запечатлел болезнь человеческой души — неизменное отражение болезни века.

Новаторство «Героя нашего времени» сказалось и в поэтике. Ее индивидуальность определяют, главным образом, две черты: опосредованное': изображение чувства, придающее эмоциональной палитре романа глубокую многозначность, и крайне сдержанная, простая, лаконичная художественная форма, отражающая духовную жизнь огромного внут-реннегр накала. Лермонтов остается в^-ерен романтической страстности, но коренным образом меняет средства выражения эмоции, они приобретают ярко выраженную антиромантическую окраску. Этот процесс характерен не только для зрелой прозы Лермонтова, но и для его поздней поэзии. Контрастность содержания и формы, отражающая своеобразие психологии главного героя, во многом формирует читательское восприятие, приковывает и обостряет внимание, стимулирует и углубляет осмысление происходящего, и в конечном итоге вызывает сильный эффект сопереживания — то, к чему стремился Лермонтов еще с юношеских лет.

Будучи закономерным итогом художественных исканий ЗО-х гг. XIX века, «Герой нашего времени» вместе с тем начинает новый период в развитии русской реалистической прозы. Способ изображения внутреннего мира человека, открытый Лермонтовым, окончательно! утвердился в русской литературе второй половины девятнадцатого столетия. Развитие, совершенствование, углубление этого способа художественного познания человека связано прежде всего с именами Достоевского, Л. Толстого, Чехова. При всем огромном различии этих трех художников, несомненна их близость в подходе к человеку, в стремлении раскрыть духовную жизнь персонажа как процесс в нерасторжимом единстве двух его сторон: внутренней (сферы чувств и мыслей) и внешней (сферы поступка, действия, человеческих взаимоотношений). Скрытое и явное, тайное и видимое осмысливаются в их творчестве в диалектическом единстве, одно раскрывается через другое, в сопоставлении с ним, более того — одно становится критерием оценки другого. Иными словами, сама природа найденного Лермонтовым способа художественного познания человеческой души таит в себе неограниченные возможности его развития и совершенствования.

Влияние психологического романа Лермонтова на творчество Достоевского, Толстого, Чехова сказалось не только в самом подходе к человеческой психологии, но и в интересе к одним и тем же типам характера (несомненна глубокая внутренняя связь Н6чорина с челым рядом героев Достоевского), в попытке выявления духовной сущности интеллектуального героя путем сопоставления его психологии с психологией героя из народа (Лермонтов и Толстой), в стремлении соединить психологическую линию повествования с динамичным, острым сюжетом (Лермонтов и Достоевский), в глубокой разработке различных видов интроспекции и психологического штриха (Лермонтов и Толстой), в предпочтении опосредованных форм изображения чувства, в поисках сдержанных, порой аскетичных художественных средств, отражающих душевные движения большой внутренней силы (Лермонтов и Чехов).У*№ из этого ряда сравнений (который может быть легко продолжен) видно, как велика и существенна роль художественных традиций Лермонтова в творчестве крупнейших представителей русского реализма и насколько перспективно исследование глубоких, органичных связей лермонтовского романа с прозой второй половины XIX века.

Герою нашего времени" была уготована счастливая судьба — он вошел в число тех немногих произведений, которне окаааяи многостороннее и плодотворное влияние на литературный процесс. Роман Лермонтова стоит у истоков психологической прозы, начиная ту линию русского реализма, которая была продолжена в творчестве Л. Толстого, Достоевского, Чехова, но это начало оказалось далеко не робким — «Герой нашего времени» написан уверенной рукой сложившегося мастера, пришедшего к своим художественным открытиям ценой долгих, неустанных и глубоко страстных творческих исканий.