Гегелевское понятие спекулятивной истории философии и проблемы его истолкования в постгегелевской западной философии

Актуальность темы

исследования. Говоря об актуальности того или иного вопроса, подразумевают важность и насущность его разработки. Насущность темы представляемого диссертационного исследования обоснована вопросом о реализации философией своей исторической цели, о феномене самого философского знания. Споры о предмете философии и о том, каким образом его осмысление может быть связано с историко-философским становлением, не прекращаются по сей день. После того как Г. В. Ф. Гегель представил спекулятивное понятие этого процесса, в котором было раскрыто развитие научной формы философии, то есть изложение логического содержания истории философии, эти споры оказались актуальными, как никогда ранее. После Гегеля понятие спекулятивной истории философии подвергалось критике, его называли ненаучным, связывали с абсолютным воплощением принципов «традиционного» мышления западноевропейской философии, стремились их пересмотреть. В этой связи ставился вопрос о новых нетрадиционных основаниях истории философии и о новом нетрадиционном понимании предмета философии.

Учитывая тот факт, что в постгегелевской мысли представления о предмете философии формировались в связи с выявлением симптомов и признаков распада философской парадигмы Запада, ее философский поиск был направлен на пересмотр принципов классической западноевропейской мысли, а вместе с тем на оформление иных типов философствования и подходов к осмыслению историко-философского процесса. Все это происходило в контексте нигилистических настроений, связанных с утратой ценности философского разыскания истины, смысла традиционной постановки проблемы истины, находя выражение в постмодернистской реакции на философскую классику, которая, как кажется на первый взгляд, является иронией, действующей с одной лишь целью — уличить ее в несостоятельности, опрокинуть все ее принципы и сформировавшиеся в ней формы мышления. Закономерным следствием этих явлений стала критика философской системы Гегеля и принципов его мышления, считавшегося апогеем «традиционности».

В то же время отчетливо звучали высказывания о том, что история философии после Гегеля во многом самоопределилась в связи с его идеями. Подтверждение этому мы находим в размышлениях некоторых выдающихся фигур истории философии конца XIX и всего XX вв. о сущности постгегелевского философствования. Например, Ф. Ницше в «Веселой науке» утверждает: «Мы, немцы, — гегельянцы, даже если бы никогда не было никакого Гегеля.» [103]. В сочинении «Казус Вагнер» он вообще заявляет о том, что «Гегель — это вкус. И не только немецкий, а европейский вкус!» [106]. А в «Ессе Homo» Ницше характеризует свое сочинение «Рождение трагедии» как произведение, от которого «.разит неприлично гегелевским духом» [105]. Стоит также процитировать известные слова М. Хайдеггера: «Маркс и Кьеркегор — величайшие из гегельянцев. Они гегельянцы против воли» [150, с. 384]. В сочинении «Европейский нигилизм» Хайдеггер подчеркивает: «.гегелевская философия, которая в определенном аспекте была завершением, была таковым лишь как опережающее продумывание областей, по которым двинулась последующая история 19 столетия. Что это столетие заняло на расположенной ниже гегелевской метафизики плоскости (позитивизма) позицию отталкивания от Гегеля, есть, мысля метафизически, лишь свидетельство его сплошной зависимости от Гегеля.» [151, с. 121]. А в работе «Преодоление метафизики» подчеркивается, что любые «противотечения», направленные против метафизики Гегеля «послушны ей» [154, с. 180]. По мнению Ж. Деррида, к философии Гегеля относятся с «легкостью», не испытывая того «внутреннего опыта», который стремился пережить Ж. Батай, то «.гегельянство таким образом лишь распространяет свое историческое господство, беспрепятственно развертывая. свои неизмеримые ресурсы всеохвата» [6].

Кроме того, Деррида также замечал, что те задачи, которые решал Гегель, оказались «самым распространенным занятием» в наши дни [47, с. 142].

Таким образом, возникает естественная необходимость понять общность этих задач, а также специфику, сходство и различие способов их решения, с одной стороны, проработанных Гегелем, а — с другой, предложенных мыслителями постгегелевской философии. Вместе с тем исследование данной исторической связи становится актуальным не столько исходя из потребностей внешнего исторического анализа, сколько ввиду того, что их подходы к осмыслению историко-философского процесса были неотделимы от истолкования предмета философии.

В этой связи актуальным становится и исследование того, насколько адекватными гегелевскому понятию истории философии являются современные представления о нем. Повод для постановки данной проблемы дает нам то, что очень часто приходится сталкиваться с несоответствующими его содержанию истолкованиями. В последнее время на эту проблему указывают и зарубежные, и отечественные исследователи. Также оказывается необходимым выявление оснований этих несоответствий и пересмотр наиболее распространенных упреков в адрес гегелевской философии, что должно позволить переосмыслить принцип данной системы и выявить специфику его усвоения.

Степень разработанности темы.

Хайдеггер стал первым, кто «почувствовал» значимость решения этой проблемы, утверждая, что будущее научной философии являет себя из прошлого, из ее истории. В статье «Гегель и греки» он указал на значимость понимания гегелевского «дела мышления» и гегелевского понятия истории философии. Но, как известно, он также предпринял и радикальную, по его мнению и по мнению других мыслителей, критику принципов гегелевской системы, склоняясь к их отождествлению с принципами логицизма и трансцендентальной субъективности.

На протяжении всей истории постгегелевской философии к подобной интерпретации сводилось множество исследований как зарубежного, так и отечественного гегелеведения. В этой связи логический принцип гегелевской философии истолковывался как система внешних, не связанных с природным и духовным бытием, категорий. Так распространилось убеждение, будто система Гегеля представляет собой три части «Энциклопедии философских наук», связь которых остается непонятной, при этом значение феноменологического опыта в формировании логической предметности часто недооценивается или игнорируется вообще. Во многом это было связано с тем, что и ученики, и критики Гегеля полагали, будто сам философ, переосмыслив структуру своей системы, отказался от «Феноменологии духа». В современном зарубежном гегелеведении этот вопрос исследовал О. Пёггелер, Г. Ф. Фульда, Д. Хенрих, в отечественном — Н. В. Мотрошилова, М. Ф. Быкова, В. И. Коротких. Их выводы подтверждаются тем, что мы сталкиваемся с огромной массой научных исследований, в которой распространена подобная точка зрения и, как следствие, вывод о внешней связи частей гегелевской системы, то есть об «отчужденности» ее логического принципа от природного и духовного бытия. С этими взглядами, в основном, связаны имена зарубежных авторов: К. Л. Михелета, Г. А. Габлера, Х. Г. Вайссе, В. Хёсле, Р. Бубнера, П.-Ж. Лабарьера, Г. Киммерле, А. Кожева, Ж. Валя и других.

Русский философ И. А. Ильин еще в начале двадцатого века отмечал, что уже в самой Германии со второй половины девятнадцатого века, «.после состоявшегося возвращения к Канту и ввиду явной тенденции к разделению единой философии на целый ряд самостоятельных и специальных наук.» [61, с. 15], наблюдалось явное охлаждение к Гегелю и падение интереса к прочтению его трудов. Это привело к тому, что было утрачено и непосредственное чувствование Гегелевской мысли, живое видение с ним вместе его мира и в его спекулятивных категориях и терминах" [Там же, с. 16].

Ильин указывает на недостаточную проработанность вопроса о роли феноменологического опыта в раскрытии акта гегелевской мысли. В этой связи, пишет он, возникает ситуация, когда те, кто считают себя гегельянцами, стремятся плыть вместе с Гегелем по течению. К ним Ильин относит И.К. Ф. Розенкранца, K.JI. Михелета, К. Фишера. Другие же внешне анализируют гегелевский способ видения, «который сам им чужд и ими не пережит», к таким относятся Я. Ф. Фриз, К. Ф. Бахман, И. Ф. Гербарт, А. Тренделенбург, Р. Гайм, Ф. Экснер и другие [61, с. 513]. «Первые, если сами и видят, то не могут объяснитьвторые, если объясняют, то объясняют то, чего сами не видели. Между гегелианцами и их противниками возникает пропасть, понимание утрачивается, философское общение вырождается в нагромождение недоразумений и критическое взаимопопирание, а дело понимания не выигрывает от этого» [Там же].

Ильин обращает внимание на особенность понимания гегелевского принципа в русской литературе. Он отмечает, что гегелевское отношение к рассудку, место рассудочной абстракции в деле мышления были верно усвоены отечественными мыслителями. В то же время, уточняет Ильин, укрепилась традиция видеть в Гегеле философа «отвлеченного понятия», к чему склонялись В. Соловьев, С. Н. Трубецкой и E.H. Трубецкой, JI.M. Лопатин [Там же].

В отечественном советском гегелеведении, напротив, логический принцип гегелевской философии истолковывался с большим акцентом на его объективной определенности в истории и природе, а именно на том, что он связан с «практически-целенаправленным отношением человека к миру окружающих его вещей и явлений» [59, с. 21] (Э. Ильенков), что он прорабатывается «через раскрытие исторического измерения логики» [97, с. 237] (Н.П. Мотрошилова). Исследуя природу понятия в философии Гегеля,.

Ильенков показывает, что именно Гегель, в отличие от его предшественников, сумел раскрыть связь между абстрагирующей деятельностью мышления и практическим отношением человека к миру, между индивидом и коллективным субъектом. Принцип историзма, замечает Мотрошилова, не привносится Гегелем в систему, он рождается и проясняется в ней. B.C. Библер обращает внимание на диалогичность природы гегелевского субъекта, на то, что в нем мыслится «собеседник», другой, и это, по его мнению, является предпосылкой развития идеи коллективного автора. Но и советские гегелеведы все же упрекают Гегеля за то, что связь феноменологического опыта, или предметного содержания, с логическим он якобы использует для утверждения абстракции идеалистического логицизма, а разговор самосознаний, субъектов логики сводит к монологу духа.

В наши дни на проблему, о которой писал Ильин, указывают некоторые современные исследователи. Например, В. И. Коротких обращает внимание на господство в современном гегелеведении «эволюционно-исторического» метода исследования, ограничивающегося хронологическим перечислением гегелевских идей [76, с. 36]. A.A. Авсеев отмечает, что проблемой современного гегелеведения также является и присущая ему «неаутентичная» трактовка принципа системы Гегеля [1].

Вопрос о том, как он должен пониматься, обсуждается в современных отечественных исследованиях. Е. С. Линьков объясняет, что в историко-философском развитии предмет философии приобретает свою развитую необходимую форму и поэтому философия «как наука наук завершена», а это, в свою очередь, «.определяет необходимость как начала, так и всего последующего исторического развития философии» [88, с. 9]. С другой стороны, А. Н. Ерыгин полагает, что утверждение такого результата противоречиво. Ведь данный результат содержит свои исторические проявления и в то же время «.не допускает развития форм своего существования во времени, следующем за эпохой становления родовой сущности как целостности» [57, с. 11].

А.Н. Муравьев, определяет задачи новейшей философии в связи с учением Гегеля об абсолютном духе. Он утверждает, что определения идеи в природе и в духе развиты Гегелем лишь в форме понятия, то есть субъективно. А в реальности, по его мнению, еще только должно произойти «снятие природы духом в логику» [100]. Не менее интересны утверждения О. Ю. Сумина и C.B. Смирных о том, что Гегель осуществил принцип абсолютной науки в моменте субъективности, и далее он еще должен обрести свою действительность, реализовавшись в моменте объективности. А С. Н. Труфанов полагает, будто абсолютная наука может приобрести актуальность благодаря форме ее доступного изложения. Но в этих взглядах, полагает A.A. Тащиан, налицо «недостаток спекулятивности», который «.можно усматривать в субъективном познании авторов изложенных концепций» [133] и конкретно в том, что объективный момент спекулятивного понятия мыслится субъективно, как еще не актуализированный. Так возникает проблема спекулятивного усвоения абсолютной идеи, которую вкратце можно обозначить следующим образом: под спекулятивным единством идеи Гегель понимал конкретную связь ее субъективного и объективного моментов, действительность ее в себе и для себя бытия. Те же, кто ищет объективацию идеи в истории, утверждают о неразвитости одного из моментов, следовательно, и о неспекулятивности самой идеи. Сам Гегель называет спекулятивным наполненное содержанием выражение сути взаимоопосредствования и взаимосвязи моментов противоречия: «Спекулятивное, или разумное и истинное, заключается в единстве понятия, или единстве субъективного и объективного» [39, с. 248]. «Спекулятивное, или положительно-разумное, постигает единство определений в их противоположности, то утвердительное, которое содержится в их разрешении и переходе» [38, с. 209]. При этом Гегель поясняет, что спекулятивное содержание может быть рассмотрено рассудочно, то есть в форме внешнего определения процесса и результата его развития. В этой связи абсолютизируются те или иные его моменты, что порождает различные заблуждения при истолковании спекулятивного принципа.

В последнее время именно этому вопросу уделяют большое внимание американские и французские исследователи. Одной из сторон этого интереса является выявление и разоблачение ошибочных интерпретаций спекулятивной философии Гегеля. Причину таких заблуждений видят в сложном спекулятивном языке гегелевских текстов, и это, по мнению исследователей, принципиально отличает их понимание от понимания текстов других авторов. Как известно, сам Гегель отмечал, что спекулятивное содержание не поддается выражению в отдельно взятом высказывании. Таковое может составить лишь его рассудочное определение, в котором привычной линейной связью связаны субъект и предикат. Но движение содержания высказывания раскрывает то, что эта связь оказывается шаткой, предикат становится субъектом, а субъект предикатом. Возникает связь высказываний, в которых это движение получает свое изложение. Именно так развивается спекулятивная речь, в которой снимается фиксированное определение понятий, они получают свое прояснение и это движение оказывается их внутренней историей. Если же сознание теряет эту связь или вовсе не следит за ней, а как раз случайно фиксирует какое-либо определение, то и возникают ошибочные интерпретации гегелевской философии.

Возникшие по этой причине предубеждения зарубежные исследователи называют «мифами» или «легендами». Их исследования, связанные с разоблачением таких «мифов», изданы в едином сборнике под названием «Мифы и легенды о Гегеле» [197]. Так, например, М. Джексон, Й. Йоуэл, Э. Факенхейм исследуют миф о действительном и разумном, X. Оттман, Т. Кнокс, В. Кауфман, Ф. Грегуар, Ш. Авинери рассматривают те заблуждения, согласно.

10 которым Гегель предстает как теоретик тоталитаризма и защитник прусской монархии. Ф. Гриер, Р. К. Мауэр, X. Харрис занимаются мифом о конце истории, Р. Пиппин, Р. Ханна исследуют легенду о монизме системы Гегеля, а Г. Мюллер — о «тезисе-антитезисе-синтезе» как структуре спекулятивного содержания.

С другой стороны, М. Бакли и М. Марчетти, П.-Ж. Лабарьер обращают внимание на то, что понимание спекулятивной предметности зависит от внутренней готовности читателя пережить вместе с Гегелем опыт ее порождения, то есть оказаться «мы» в процессе чтения «Феноменологии духа».

В истории отечественного гегелеведения первым об этом писал И. А. Ильин, подчеркивая творческий характер присутствия читателя в феноменологическом опыте, указывая на его художественное отождествление с опытом автора, под которым он понимал первичность непосредственного переживания и вторичность «не непосредственных формул, проистекающих из другого сознания» [61, с. 17].

Интерпретируя идею прочтения гегелевского текста, B.C. Библер отмечает, что Гегель ставит проблему «полилогичности» мышления, прорабатывая «логическую технологию» двойного прочтения текста [7, с. 138], с помощью которой читатель овладевает внутренним движением мысли создателя логической теории, снимая его внешнюю субъектно-предикативную структуру после первичного прочтения. Вместе с тем Библер считает, что Гегель все же возвращается к линейной структуре самообоснования субъекта.

Н.П. Мотрошилова, напротив, говорит об историчности и предметной направленности его опыта, в связи с чем читатель, по ее мнению, не только должен вчитываться в текст автора, но и на практике «» осовременивать" его для себя" [97, с. 134]. В монографии «Структура системы философии Гегеля» Коротких выражает эту же мысль в рассуждениях о конструировании читателем спекулятивной предметности, об открытости опыта автора собственному опыту читателя, в прочтения которого текст живет.

Французский исследователь Б. Буржуа полагает, что читатель, приступивший к освоению философии Гегеля, уже должен быть «философствующим», уже должен стоять на точке зрения спекулятивного мышления и быть расположен к тому, чтобы проследить в самом себе ход ее развития. Но такого читателя Гегель называет «пластической индивидуальностью». Это — читатель, способный вслушиваться в голос истины, оставивший все свои предубеждения, подавивший в себе своенравие и приступивший к исследованию истины без произвольных рассудочных предпосылок.

К. Малябу обращает внимание на эту идею и под научным руководством Ж. Деррида проводит исследование, в котором идея пластичности спекулятивного предмета, усваиваемого пластическим читателем, развивается как идея будущего философии Гегеля. И Малябу, и Деррида указывают на внутреннюю историчность гегелевской системы, содержащуюся в ее изложении, объясняя тем самым то, почему она остается открытой читателю, оказываясь системой самого читателя. Так же, как и Деррида, она утверждает, что постгегелевская философия на протяжении всего своего развития фактически повторяла идеи Гегеля, представляя в новом их изложении уже известные формы. При этом Малябу ставит под сомнение объективность критики Хайдеггером спекулятивного понятия времени, а вместе с тем и выраженное им понимание гегелевской системы как закрытой в себе самодостоверности трансцендентального субъекта.

Вместе с тем нельзя не учитывать того, что постгегелевская мысль самоопределялась в первую очередь как отрицание тех или иных сторон гегелевской системы, как ее критика, как программа пересмотра «традиционного» дела мышления. С другой стороны, по замечанию П. Е. Бойко, это привело к следующему: разнообразие ее направлений оказалось редукцией «целостной и логически завершенной идеи философии к ее частным и относительным моментам», в результате чего «.часть постепенно заменяет собою целое, а потом и вовсе „убивает“ его, отрицает саму его возможность, саму логическую необходимость всеобщего как абсолютного.» [8, с. 4]. Стоит добавить, что отрицание всеобщего также имеет под собой логические основания, и они должны быть прояснены. При этом в самой постгегелевской философии стоит проблема образования понятий и прояснения их оснований. Как известно, эти идеи выразили М. Хайдеггер и X. Гадамер. Однако их история понятий — это история деструкции «традиционной» философии, которая связывалась с деструкцией гегелевского понятия философии как философии абсолютной субъективности, вне которой якобы остается «непомысленным» действительное, подлинное бытие. «Борьба» с «традицией» укрепила расхожие представления о внешнем соотношении частей спекулятивной системы и о недействительности ее логического принципа. В этой связи принципиальные моменты спекулятивного понятия истории философии были недостаточно усвоены, а вместе с тем и не сполна осмыслены те его «посылы», корреляцию с которыми можно найти не только в идеях фундаментальной онтологии, но и в идеях деконструктивизма, продолжившего ее программу. Однако именно в деконструктивизме эти «посылы» были услышаны лучше всего, что, как отмечает Малябу, подтолкнуло Деррида к переоценке традиционных аргументов критики, направляемой в адрес гегелевской системы.

Таким образом, в диссертации ставится вопрос об исследовании существа основных упреков, которые выдвигались в адрес гегелевского понятия истории философии постгегелевской мыслью, равно как и о переосмыслении самого понятия спекулятивной истории философии. Вместе с тем в качестве гипотезы выдвигается предположение о том, что это позволит выявить пункты исторической «близости» идей деконструктивизма идеям Гегеля и понять роль последних в формировании деконструктивистской концепции истории философии.

Объект исследования — гегелевское понятие спекулятивной истории философии.

Предмет исследования — методологические возможности гегелевского понятия спекулятивной истории философии в осмыслении принципов деконструктивизма.

Цель исследования: выявить проблемы истолкования гегелевского понятия спекулятивной истории философии постгегелевской мыслью и определить его роль в формировании принципов деконструктивизма.

Задачи исследования:

1. Раскрыть гегелевское понятие философии и выявить ключевые особенности его истолкования постгегелевской мыслью.

2. Исследовать методологическую специфику усвоения спекулятивного принципа гегелевской системы.

3. Определить место спекулятивного понятия истории философии в системе Гегеля и выявить в идеях Ф. Ницше, М. Хайдеггера и Ж. Деррида содержательные моменты связи с ним.

4. Проанализировать основания переосмысления Жаком Деррида деконструктивистской критики гегелевского понятия истории философии.

Теоретические и методологические основания исследования. В диссертации исследуется гегелевская идея спекулятивной истории философии. В этой связи главным теоретическим источником работы оказываются произведения Г. В. Ф. Гегеля. В «Феноменологии духа» и «Науке логики» представлено разъяснение принципа спекулятивной философии, а также ее изложение. Раскрытие спекулятивной предметности в формах логического, природного и духовного бытия осуществляется в «Энциклопедии философских наук». Спекулятивное рассмотрение историко-философского развития и демонстрация того, каким образом историческое становление философского знания оказывается обоснованием спекулятивной методологии, представлены в «Лекциях по истории философии».

На формирование основных положений диссертационного исследования оказали влияние идеи И. А. Ильина, Н. Ф. Мотрошиловой, B.C. Библера, B.C. Коротких, а также идеи американских и французских исследователей М. Бакли, М. Марчетти, Б. Буржуа, К. Малябу, Ж. Деррида, затрагивающие вопросы о роли «мы» в «Феноменологии духа» Гегеля, об особенностях прочтения спекулятивного текста, о специфике усвоения предмета спекулятивной философии, а именно: об идее пластического читателя, пластического восприятия спекулятивной предметности, будущего спекулятивной системы, пересмотра традиционных форм ее интерпретации, о единстве автора и читателя в усвоении спекулятивного содержания.

В основе исследования лежит спекулятивная методология, вводящая автора в опыт развития спекулятивного предмета, изложенного Г. В. Ф. Гегелем, и позволяющая высматривать в нем и одновременно усваивать из него ход развития его содержания. Следуя идее пластического читателя, под спекулятивным усвоением понимается не только субъективная готовность исследователя вос-принять исследуемый предмет, но и самостоятельно породить его для себя, осознавая значимость собственной роли в развитии внутреннего содержания противоположной стороны. Таким образом, усвоить нечто, — значит, сделать его своим, принадлежащим своему сознанию, и, следовательно, завершенным в смысле снятия перехода от внешнего предмета к внутреннему его оформлению в сознании читателя. Следовательно, усвоение понятия гегелевской философии оказывается не только его внешним открытием для читателя, то есть для нас, но и нашим собственным его порождением. Это требование содержится в самом методе спекулятивной системы, оно выражено в идее пластичности, или спекулятивной активности присутствующего в нем мы", и потому не является лишь «поглощением» предмета или произвольным рассудочным представлением о нем. В то же время, оставаясь неизменным в своем принципе, усвоение всегда имеет момент исторической новизны в форме своей артикуляции, которая содержит рассудочный, или аналитический, и диалектический способы исследования предмета.

Научная новизна диссертации заключается в следующем:

— выявлены ключевые особенности и исследованы ключевые проблемы истолкования гегелевского понятия философии постгегелевской мыслью, связанные со спекулятивной спецификой его природы;

— исследована история формирования понятия пластического восприятия, предпосылки которого представлены Гегелем как установка (готовность) читателя к усвоению спекулятивного смысла и реализованы К. Малябу и Ж. Деррида как методологический принцип прочтения спекулятивного текста;

— выявлены моменты связи идей нигилизма Ницше, онтотеологии Хайдеггера, деконструкции Деррида с гегелевским понятием спекулятивной истории философиипроанализированы основания переосмысления Жаком Деррида деконструктивистской критики гегелевского понятия истории философии.

Основные положения, выносимые на защиту.

1. Большинство трактовок философии Гегеля сводятся к утверждениям о ее логицизме и рассудочности, что обусловлено проблемой понимания структуры спекулятивной системы. Как правило, к ней не относят феноменологию духа, или опыт развития предмета гегелевской философии, в то время как в готовности читателя следовать его ходу кроется проблема понимания Гегеля, для которого спекулятивное изложение понятия философии представляет собой вовлечение читателя в опыт усвоения и развития спекулятивной предметности. Такое вовлечение мыслится им как обращение рассудочной формы сознания в форму спекулятивного мышления.

2. Методологическим основанием усвоения спекулятивного принципа гегелевской системы является пластическое восприятие, в котором раскрываются взаимоотношения автора и читателя. Уяснение сути спекулятивной методологии становится пониманием того, что спекулятивная система изложена не только как система философии Гегеля, но и как преодоление традиционной линейной связи субъекта и предиката высказывания, вследствие чего преодолевается пассивность читателя в восприятии гегелевских текстов. Рассудочность, или внешнее восприятие, оказывается лишь моментом их понимания, полнота которого требует от читателя самому стать автором излагаемого в них содержания. Данный вывод свидетельствует об исторической открытости спекулятивной системы и доказывает необходимость пересмотра устоявшихся интерпретаций философии Гегеля, что отвечает современным тенденциям в отечественном и зарубежном гегелеведении, связанном с вопросами ее толкования и понимания.

3. Феноменологическое развитие духа раскрывается Гегелем как снятие отношения «субстанция-субъект». При этом ни один из моментов этого результата с точки зрения его логического содержания уже не превалирует над другим. В этой связи в самом процессе развития сознания и предмета снимается их внешняя связь, что находит выражение в утверждениях о «смерти» божественной сущности и «смерти» субъекта. Однако суть этих утверждений сводится к снятию моментов их абстрактного самоутверждения. Для Гегеля это представляет собой «воскрешение» бога и субъекта, но уже в форме единства различенного содержания духа. В этой связи его феноменологическое развитие оказывается снятием, «завершением» трансцендентализма в отношениях сознания и предмета.

4. Спекулятивное понятие истории философии представляет собой единство осмысления исторического и логического бытия историко-философского процесса, в котором история раскрывает себя как философия, а философия обосновывает необходимость своей истории. В этой связи концепция истории философии в системе Гегеля представлена не только как оформление философских событий — актов мысли — в результирующее единство их понятия, но и как раскрытие этого единства в самом историко-философском процессе. Таким образом, гегелевское понятие спекулятивной истории философии — это единство моментов философии истории философии и истории философии как философии.

5. Содержащееся в идее «смерти бога» Ницше отрицание абстрактных метафизических начал, внешних ценностей и идеалов характерно для развития отношения «субстанция-субъект» в гегелевском понятии спекулятивной истории философии. В принципах онтотеологии Хайдеггера проявляются черты гегелевского понятия начала философии, такие, как ретроспективное осмысление истории философии, раскрытие начала историко-философского развития в его логическом результате, присутствие абсолютной идеи в историко-философском процессе, историческое «звучание» и самоизречение идеи.

6. Выявлены предпосылки формирования деконструктивистских идей письма, difference и differance, преодоления логоцентризма в «посылах» Гегеля о спекулятивном Слове абсолютной идеи, о различении моментов спекулятивного содержания, о внутренней истории и спекулятивной действительности идеи. Идея пластического изложения спекулятивного содержания и его пластического восприятия становится основанием для пересмотра деконструктивистской критики гегелевской системы. А вывод о логическом «завершении» трансцендентализма в гегелевской системе открывает возможность поставить нетрадиционный для постгегелевской мысли вопрос: «К какой эпохе принадлежит Гегель?».

Научно-практическая значимость и апробация исследования. Научные выводы диссертации могут быть использованы в целях пересмотра ряда общепринятых трактовок философии Гегеля, а также в целях проведения посвященных ей исследований.

Основные выводы диссертации были представлены на Международной научной конференции «Философские вопросы естественных, технических и гуманитарных наук» (Магнитогорск, 2006), на Всероссийской научной конференции «Проблемы свободы личности и общества в социально-гуманитарном дискурсе» (Курск, 2006), на Международной научной конференции «Онтология в XXI веке: проблемы и перспективы» (Санкт-Петербург, 2006 г.), на Общероссийской научно-практической конференции «Дескриптивные практики в культуре», проходившей в рамках общественно-научного форума «Дни петербургской философии — 2008» (Санкт-Петербург, 2008 г.), на VI Российском философском конгрессе «Философия в современном мире: диалог мировоззрений» (Нижний Новгород, 2012 г.), на научных семинарах Краснодарского краевого отделения Российского философского общества «Наука философии: история и система».

Результаты диссертации апробированы в форме общих лекционных курсов по философии в Институте экономики и управления Кубанской государственной медицинской академии, в Краснодарском краевом институте дополнительного профессионального педагогического образования.

Научно-практическая значимость и апробация исследования. Научные выводы диссертации могут быть использованы в целях пересмотра ряда общепринятых трактовок философии Гегеля, а также в целях проведения посвященных ей исследований.

Основные выводы диссертации были представлены на Международной научной конференции «Философские вопросы естественных, технических и гуманитарных наук» (Магнитогорск, 2006), на Всероссийской научной конференции «Проблемы свободы личности и общества в социально-гуманитарном дискурсе» (Курск, 2006), на Международной научной конференции «Онтология в XXI веке: проблемы и перспективы» (Санкт-Петербург, 2006 г.), на Общероссийской научно-практической конференции «Дескриптивные практики в культуре», проходившей в рамках общественно-научного форума «Дни петербургской философии — 2008» (Санкт-Петербург, 2008 г.), на научных семинарах Краснодарского краевого отделения Российского философского общества «Наука философии: история и система».

Результаты диссертации апробированы в форме общих лекционных курсов по философии в Институте экономики и управления Кубанской государственной медицинской академии, в Краснодарском краевом институте дополнительного профессионального педагогического образования.

Структура работы и объем диссертации. Диссертация состоит из введения, двух глав, включающих шесть параграфов, заключения и библиографии. Общий объем текста — 154 страницы. Библиографический список составляет 197 наименований, в том числе 28 источников на иностранных языках.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

В диссертационном исследовании раскрыто гегелевское понятие философии и выявлены наиболее распространенные проблемы его истолкования. Исследована идея пластического читателя в философии Гегеля и раскрыто понятие пластического восприятия спекулятивного предмета, которое оказывается методологической основой усвоения спекулятивного предмета гегелевской философии. Выявлена сущность гегелевского трансцендентализма. Рассмотрено гегелевское понятие истории философии, а также проблема соотношения исторического и логического в нем. Исследован вопрос Гегеля о начале философии, а также основания критики спекулятивного понятия истории философии постгегелевской мыслью. Проанализировано влияние гегелевского понятия спекулятивной истории философии на формирование идей деконструктивизма и раскрыты основания для переосмысления традиционных аргументов критики, направленных постгегелевской мыслью в его адрес.

В ходе исследования выяснилось, что большинство интерпретаций гегелевской философии связаны с утверждениями о ее логицизме и рассудочности. Это обусловлено проблемой понимания структуры спекулятивной системы. Многие исследователи не относят к ней «Феноменологию духа», в то время как феноменологический опыт представляет собой обоснование логического принципа гегелевской философии. В этой связи говорят о его схематизме и абстрактности. В то же время ключевая проблема понимания системы Гегеля сводится к пониманию языка спекулятивного изложения предмета философии. В диссертации показано, что Гегель осуществляет его как вовлечение читателя в опыт усвоения и развития спекулятивной предметности, который одновременно оказывается и обращением рассудочной формы его сознания в форму спекулятивного мышления.

В этой связи раскрывается понятие пластического восприятия спекулятивного текста и выявляется специфика взаимоотношений автора и читателя в опыте его прочтения. С одной стороны, пластичность означает способность принимать или менять форму, а — с другой, придавать форму, оказывать воздействие на предмет. Уяснение сути пластического восприятия должно быть пониманием того, что спекулятивная система изложена не только как система автора, но и как преодоление линейно-предикативной связи в содержании высказывания, вследствие чего читатель сам реконструирует предмет, участвует в его новом рождении, продлевая тем самым жизнь предмета в собственном его изложении. В этом заключается суть усвоения спекулятивной предметности. Усвоить ее значит, с одной стороны, сделать принадлежащей своему сознанию, но вместе с тем и облачить в схему собственного языкового определения, всякий раз представляющего собой актуальность и новизну усваиваемого содержания. Сам метод спекулятивной системы содержит требование этой открытости, выраженное в идее пластичности, или спекулятивной активности присутствующего в нем «мы». При этом рассудочность, или внешнее восприятие, оказывается лишь моментом взаимодействия сторон, поэтому и рассудочный логицизм, в котором обвиняли Гегеля, на деле представляет собой лишь момент спекулятивного изложения.

В этой связи ставится вопрос о пересмотре традиционных упреков Гегеля в логицизме.

В диссертации показано, что феноменологическое развитие оказывается для Гегеля снятием отношения «субстанция-субъект». При этом ни один из моментов этого результата с точки зрения его логического содержания уже не рассматривается сам по себе, но постигается как необходимый момент самосознания духа. Развитие этой формы духа находит выражение в утверждениях Гегеля о «смерти» божественной сущности и «смерти» субъекта. Однако их суть сводится к снятию моментов внешнего самополагания и конечности, что на деле является «воскрешением» бога и субъекта, но уже в форме внутреннего саморазличения духа. Усвоение данного момента должно стать переосмыслением критики гегелевского трансцендентального идеализма.

Вместе с тем все это дает основание рассматривать гегелевское понятие спекулятивной истории философии не как внешний по отношению к историческому содержанию философии принцип, хотя именно так многие исследователи его себе и представляют, но как единство осмысления исторического и логического бытия, в котором история есть философия, а философия обосновывает необходимость своей истории. Кроме того усвоение спекулятивного понятия истории философии раскрывает суть гегелевского вопроса о начале философии: то, что является исторически последним, на деле, то есть логически, мыслится Гегелем первым, или рппаршт философии.

Поставленный Хайдеггером вопрос о начале исторического пути западной мысли, подготовленный нигилизмом Ницше, коррелирует в ряде пунктов с логикой гегелевского вопроса, несмотря на то, что его постановка была обусловлена критикой гегелевского принципа истории философии. Так, в хайдеггеровской идее деструкции, так же, как и в гегелевском принципе спекулятивного осмысления истории философии, не содержится отрицания самой историчности. И для Гегеля, и для Хайдеггера всякое определение начала исторического развития оказывается ретроспективным, а прогрессивное становление истории мыслится ими как обращение назад, как возврат в начало, поэтому и один, и второй утверждают о том, что нам остается просто быть внимательными к его определениям, мы должны вслушиваться в них, поскольку они содержат в себе речь и Слово начала. Необходимо, однако, понимать, что гегелевское бытие есть понятие, абсолютное присутствие как абсолютная помысленность, которым все бытие в системе Гегеля и исчерпывается, в то время как Хайдеггер видит в этом лишь абсолютную самодостоверность гегелевского субъекта, его абсолютно трансцендентальные пределы, полностью удаляющие спекулятивного мыслителя от непомысленного и подлинного бытия. Именно поэтому для Хайдеггера результат гегелевского «дела мышления» оказывается самым скудным и бессодержательным по сравнению с тем, что таит в себе само бытие.

При этом Хайдеггер абсолютно уверен в несокрытости и актуальном историческом присутствии того сущего, которое является мыслящим, в то время как Гегель как раз подчеркивает, что с самого начала оно является такой же потаенностью и непомысленностью, какой является и бытие. Этот момент усваивается Деррида, открывая перспективы снятия вопроса о начале, поставленном в духе онтотеологии Хайдеггера. Продолжая критику гегелевской системы как системы, которая, по его мнению, является логоцентричной, критикуя идею Aufhebung и интерпретируя ее как идею абсолютной сохранности смысла, Деррида одновременно понимает, что в оппозициях спекулятивного содержания реализуется принцип различения, который содержит в себе моменты difference и differance. Кроме того, Деррида понимает, насколько пластичным оказывается спекулятивный текст, а также и то, насколько близко Гегель подошел к осмыслению письма как схемы смысла и его знакового оформления. Это становится для него основанием переоценки собственной критики гегелевского принципа, что также позволяет поставить вопрос о том, к какой эпохе принадлежит Гегель.