Особенности русской философии 19-20вв

В метафизике Соловьева в осбенности ясно чувствуется двойной ряд идей: с одной стороны над всеми теориями в метафизике у него преобладает концепция об Абсолюте, как «всеединстве», о порождении Абсолютом своего «другого» , — и здесь Соловьев воодушевляется покорившими его с юности учениями Спинозы и Шеллинга. С другой стороны, чрезвычайно рано основным понятием его философии становится доктрина Богочеловечества, т. е. чисто христианское концепция (в своеобразной ее редакции). Столкновение этих различных доктрин в первый раз получает выражение в «чтениях о Богочеловечестве», оставаясь уже до конца главной теорией у Соловьева. Эта коренная противоречивость в метафизике Соловьева остается непримиренной.

Абсолютное, по мнению Соловьева, преподносится нам во всем: «безусловно сущее… есть то, что постигается во всяком познании» , — говорит Соловьев (в «Критике отвлеченных начал»); «всякое познание держится непознаваемым… всякая реальность сводится к безусловной действительности». В этой, чисто платоновской дефиниции пути к Абсолютному Соловьев видит в Абсолютном конечное основание всякого бытия — Абсолютное здесь не изолировано от космоса, оно усматривается нами «сквозь» мир, — оно есть Единое и в то же время в нем заключено «все». Абсолют есть таким образом, «Всеединое» — и в этой метафизической рамке. Абсолют и космос соотносительны друг другу, т. е. «единосущны». Поэтому всюду и везде, читаем мы в «Философских началах…» -" глубже всякого определенного чувства, представления и воли лежит в нас непосредственное ощущение абсолютной действительности" .

Абсолютное, естественно ощущаемое «сквозь» мир, было, разумеется, для Соловьева идентично с понятием Бога-вопроса же о том, насколько можно сближать, а тем самым отождествлять «абсолютную реальность», которая находится в глубине данной нам реальности, с культовым восприятием Божества, Соловьев себе не ставил.

Метафизика Соловьева есть метафизика «всеединства», бесспорно, влияет воздействие Спинозы и Шеллинга — Абсолютное не мыслится отдельным от мира. Неудивительно оттого, что нигде в его системе мы не наталкиваемся на ясную идею создания мира, как извечной библейско-христианской идеи о связи Абсолюта и мира. Напротив: как невозможно, по Соловьеву, бытие мира без его Абсолютной основы, так и вспять: нельзя мыслить Абсолютное вне мира.

Абсолютного не может быть выведено «из разума», но, апробируя его действительность, Соловьев тот час же переходит (в раскрытии самого содержания Абсолютного) на путь рациональной дедукции. Это влияет в особенности резко в теории понятия «второго Абсолютного» или «становящегося Абсолютного» .

Согласно общему плану «Чтения…» дают философию религиозного процесса в человечестве; «религиозное развитие есть… истинная реакция Бога и человека — процесс богочеловеческий». С другой стороны (совсем в духе Гегеля), Соловьев отталкивается от того, что «исторический и логический порядок в содержании своем, т. е. по внешней связи, бесспорно, совпадают». Но нас интересует в данный момент только «логический порядок», чтобы войти в анализ метафизики Соловьева.

Абсолютное первоначало, Бог открывается нам в Своем Триединстве; эта идея, по Соловьеву, является «столько же истиной умозрительного разума, как и откровением», и Соловьев (к этому он часто возвращался) пытается путем «разума» раскрыть истину Триединства Божества. Так или иначе, надо отказаться от чистого монизма в учении об Абсолютном, и в установлении Триединства в Абсолюте. Соловьев, по существу, исходит из того, что Абсолютное нуждается в «идеальной действительности», в «другом», чтобы иметь возможность проявить себя в нем, — только на этом пути Абсолютное из Единого становится «Всеединым». Эта дедукция, таким образом, выводит нас за пределы Абсолютного; вот почему в развитии этой дедукции Соловьев говорит, что «всякое определенное бытие может быть первоначально только актом самоопределения Абсолютного существования.

Безграничность, которая свойственна в возможности Божеству, в отдельных существах приобретает значение коренной стихии их бытия, является средоточием и ядром всей жизни. Мировая душа, хотя и располагает всем, но ублаготворена не абсолютно и не совершенно — так как она имеет «все» не от себя, а от божественного начала… потому, наделенная всем, мировая душа может желать располагать им иначе, а собственно обладать от себя, а не от Бога. В силу этого мировая душа может… утверждать себя вне Бога. Но отгороженная от Бога мировая душа, которая имеет в себе только смутное влечение к всеединству, делаеся «натурой» — и только в совокупности с божественным началом душа мира становится вселенским организмом, олицетворением божественного замысла, т. е. Софией. И именно в человеке мировая душа внутренне объединяется с божественным Логосом всезнании, как чистой форме всеединства. Человек является природным посредником между Богом и материальным бытием. Это постепенное олицетворение человека путем внутреннего усвоения и развития божественного начала формирует именно исторический процесс человечества.

Если вдуматься во всю эту теорию, которой нельзя отказать ни в значимости, ни в бесспорном (хотя и частичном только) синтезе тем метафизической, космологической, антропологической и историософской, то главное недоумение касательно этого метафизического всеединства не может быть ничем рассеяно. В истолковании Соловьева — не забудем этого — между Богом и миром нет различия «по существу», иначе говоря, «сущность» в Боге и мире одна и та же.

Последующие изложения метафизики у Соловьева еще более заостряют дуализм. Но этот чисто онтологический дуализм в то же время связан с тем, что в мире царит рознь, взаимная борьба, — и эта греховность природного бытия прямым образом определяется условиями его возникновения. Но в таком случае, источник зла лежит в самом Абсолюте, в неотвратимой его потребности иметь рядом с собой свое другое, как реальный мир. Можно было бы, поэтому сказать, что возникновение мира связано с какой-то «трещиной» в Абсолюте.

Учение это есть, конечно, прямая рецепция платоновской доктрины: для Соловьева, поэтому важно установить, что в основе видимой природы лежит царство идей. Идеальный космос является сущностью видимого мира, его метафизической базой. Но дальше Соловьев довольно неожиданно сближает понятия «атома», «монады» и «идеи». В основе (уже в смысле реальной, не идеальной основы) явлений надо видеть совокупность элементарных сущностей или причин вечных и неизменных … Эти сущности называются атомами. Но далее эти атомы трактуются уже как силы — даже больше: это суть существа, и их вслед за Лейбницем следует называть «монадами». Вот еще характерное место: «основные существа, составляющие содержание безусловного начала, не суть только неделимые единицы или атомы; они не суть только жиые действующие силы или монады, — они суть определенные безусловным качеством существа или идеи» .

Сближение «атомов» с «монадами» может быть еще оправдано чисто формальным понятием «атома», как последней единицы бытия; впрочем, здесь берется не то понятие атома, какое употребляется в физике и химии. Но зачем Соловьеву понадобилось отождествлять монады — существа живые и развивающиеся, т. е. реальные-с идеями, которые, как мы уже достаточно видели, не принадлежат миру реальному, — этого ни объяснить, ни оправдать невозможно. Вкус к чисто словесным сближениям у Соловьева и здесь проявился с полной силой.