А. А. Блок — литературный критик

• Введение
• Глава 1. Литературно-эстетическая позиция А. Блока
• 1.1 А. А. Блок и Вл. Соловьев
• 1.2 А. А. Блок и Ап. Григорьев
• 1.3 А. А. Блок и старшие символисты
• 1.3.1 Эстетика символизма
• 1.3.2 А. А. Блок и «старшие» символисты
• 1.4 А. А. Блок и Д.С. Мережковский
• Глава 2. Критика А. А. Блока 1900;1910 годов
• 2.1 Критическая проза А.А. Блока
• 2.2 Классификация по жанрам критической прозы А. Блока
• 2.3 Философско-эстетические взгляды А. Блока
• 2.4 Основные критические работы А. Блока
• Заключение
• Литература

Девятисотые годы — важнейшая веха не только истории России, но и российского искусства, русской литературы.

Литература

находилась в это переломное время в самой гуще борьбы. Борьбы разной, за различные «правые дела», но серьезной и довольно жестокой.

В отличие от политиков, литераторы не могли и не хотели поддерживать кровопролитие, войны. Если и были ратующие за коренные преобразования в жизни России, то даже они не опускались до откровенных призывов к пролитию крови. Но, в то же время, в литературе, как и во всем обществе, произошло расслоение. Одна из интересных примет того времени — появление возможности говорить прямо и честно о своих взглядах на жизнь, на роль в этой жизни искусства.

Когда мы говорим о литературе периода между правлением Александра Третьего и семнадцатым годом двадцатого столетия, мы говорим о «Серебряном веке». Контраст между веком серебряным и предшествующим ему временем разителен, но между ним и послереволюционным — контраст перерастает даже в какое-то противоборство, во враждебность. Это разделение больше идет на уровне ощущения, так как до сих пор в литературоведении идут споры по поводу периода времени, которое можно называть «Серебряным веком», и писателей, которых можно причислить к его представителям.

Если как-то сходятся ученые в начальной дате — примерно начало 1890-х годов, то с определением конечной — есть проблемы. Одни исследователи считают, что закончился «Серебряный век» в 1917 г., другие утверждают, что литература двадцатых годов также принадлежит этому периоду. Затем представители последнего этапа этой литературной эпохи либо эмигрировали, либо задохнулись без воздуха свободы.

Это было художественно очень активное время. Очень многоплановым и многогранным было общение между отдельными творческими личностями, огромная энергия тратилась на различные кружки, отделения поэтов, на активную борьбу между ними.

Резкое размежевание литературных групп, бурные события того времени — все это породило большую массу критических выступлений в прессе. Один из виднейших поэтов — Александр Блок — в неотправленном письме Зинаиде Гиппиус так сказал об этих годах:". нас разделил не только 1917 год, но даже 1905;й, когда я еще мало видел и мало сознавал в жизни. «Блок А. А. Собрание сочинений: В 8 т. М.; Л., 1962. Т. 8. С. 85. Это сказано не столько о народе, сколько о его представителях — литераторах. Лишь некоторые из служителей музам предпринимали попытки отойти от описания той эпохи, но даже в их произведениях проявляется реакция человека на современность.

Тем ярче звучала литературная критика современников тех великих перемен, чем больше противоречий выявлялось в жизни общества, чем сильней шло размежевание различных культурных направлений, чем острее была между ними борьба.

В то время практически каждый известный деятель искусства и культуры, а литературы — в особенности, жаждал высказать свою точку зрения, хотел быть услышанным, понятым своими современниками. Не могли оставаться в стороне живые души русского народа, когда решалась судьба страны, судьба литературы, которой служили они и их предки.

Так за перо литературно-политической критики взялся в свое время Лев Толстой, так в свое время не смог удержаться от этого действия и Александр Блок.

Литературная критика, таким образом, отражает не только буйство литературной жизни той эпохи, но и само время коренных изменений в судьбе страны. Тем более интересна критика, вышедшая из-под пера известного поэта, умного, художественного одаренного человека, который находился в гуще и культурных, и литературных, и общественных событий. Таким человеком и является Александр Блок.

Поэт, оставивший заметный след в истории литературы, неизбежно принадлежит тому или иному литературному направлению. Но он никогда не принадлежит только одному литературному направлению. Связанный с национальной культурной традицией как таковой и — шире — с контекстом мировой литературы, он может закономерно изучаться во многих историко-литературных аспектах. Сказанное в полной мере относится к творчеству одного из крупнейших русских поэтов XX в. — Блока. Блок может рассматриваться как продолжатель и завершитель традиций великой русской литературы XIX в. — и как зачинатель новой русской поэзии XX в.; в аспекте реалистических традиций — и как наследник и продолжатель традиций романтических; как автор вдохновенных «эсхатологических» пророчеств о гибели старого мира — и как создатель первой поэмы об Октябрьской революции. Все эти подходы оправданы богатством и многогранностью творчества Блока.

Однако в этой многообразной и многогранной картине особо значимо место Блока в том литературном окружении, которое он сам считал для себя наиболее органичным, те связи, которые в значительной мере определили самооценку поэта и разрыв с которыми на определенном этапе эволюции был основным событием его духовного развития. В какой-то степени этот вопрос помогают раскрыть критические работы А. А. Блока.

Литературно-критические произведения А. Блока и в начале двадцатого века, и в начале двадцать первого оценивались и оцениваются по-разному. Многие культурологи, филологи часто цитируют критические высказывания этого поэта, практически во всех учебниках по филологии есть ссылки на его статьи. В то же время есть и резко отрицательные отзывы довольно известных людей, например, Илья Оренбург писал: «Хорошо, что Блок пишет плохие статьи и не умеет вести интеллигентных бесед. Великому поэту надлежит быть косноязычным. Аароны это потом, это честные популяризаторы, строчащие комментарии к „Двенадцати“ в двенадцати толстых журналах. Блок не умеет писать рецензий, ибо его рука привыкла рассекать огнемечущий камень скрижалей» Эренбург И. Портреты современных поэтов // Нева. 1999. № 8. С. 109.

Актуальность данной дипломной работы и определяется тем, что нами предпринята попытка разобраться в положительных и отрицательных сторонах критических работ А. А. Блока. Только подробное изучение данного вопроса позволит нам ответить на вопрос: «Что же такое проза А. Блока». Кроме этого, знание основных эстетических принципов, выраженных в критических статьях Блока, позволит лучше понять основной смысл его поэтического творчества.

Несмотря на большое количество работ по творчеству А. Блока, многие вопросы, связанные с его эстетическими взглядами остаются открытыми.

В своей работе мы, в первую очередь, опирались на таких исследователей творчества А. Блока как Н. Венгров, А. Е. Горелов, А. Громов, Л. К. Долгополов, Д. Е. Максимов, З. Г. Минц, В. Н. Орлов и многие другие. Помимо основных работ по творчеству А. Блока нами были проанализированы труды, посвященные непосредственно критики писателя, таких исследователей как А. Гольцев, А. Линин, В. Десницкий, Д. Мирский, М. И. Дикман, В. П. Енишерлов, Д. М. Поцепня и многие другие.

Во время работы были также изучены дневники и письма самого А. Блока.

Цель данной дипломной работы — на основе изученных материалов как можно шире показать отражение литературной борьбы данного периода развития культуры и поэзии в критических произведениях А. Блока и его осмысление происходящих в литературе перемен. Поставленная нами цель позволила сформулировать следующие задачи данной работы:

1. Рассмотреть литературно-эстетическую позицию А. Блока. Выявить его связи с Вл. Соловьевым, Ап. Григорьевым, «старшими» символистами и Д. С. Мережковским.

2. Рассмотреть критическую прозу А. Блока, классифицировать ее по жанрам, рассмотреть основополагающие для творчества поэта статьи.

Композиционно работа состоит из двух больших глав. В первой главе рассматривается литературно-эстетическая позиция А. Блока. В ней показаны литературные предшественники и учителя А. Блока. Рассматривается идейная связь поэта с Вл. Соловьевым, Ап. Григорьевым. Показаны отношения А. Блока со «старшими» символистами и с Д. С. Мережковским.

Во второй главе дипломного сочинения рассматривается собственно критические работы А. Блока. Дается общее представление о прозе А. Блока, проводится жанровая классификация его критических произведений, рассматриваются философско-эстетические взгляды А. Блока, проанализированы основные критические статьи поэта.

В заключении подводятся итоги работы и намечаются дальнейшие перспективы исследования.

Глава 1. Литературно-эстетическая позиция А. Блока

Еще в раннем детстве, ребенком, Блок начал «сочинять». Биограф поэта М. А. Бекетова уточняет первые литературные увлечения маленького Блока: «Лет в 6 появился у Саши вкус к героическому, к фантастике, а также к лирике… Больше всего ему нравился „Царь Салтан“. Тогда же полюбил он „Замок Смальгольм“, узнал он и „Сида“ в переводе того же Жуковского» Бекетова М. А. Александр Блок и его мать: Воспоминания и заметки. М.; Л., 1925. С. 27.

Мать Блока «частенько воевала дома» из-за лишнего пристрастия к Тургеневу — за Достоевского. В стихах она требовала прежде всего музыки «в не совсем обычном смысле этого слова, и лиризма, уносящего за пределы сказуемого и осязаемого» Там же. С. 162.

" Ей нужна была или идея, главным образом религиозная (.), или, как в лирических стихах, поющие слова" и говорящие о неведомом звуки" Там же. С. 102.

По свидетельству сестры, мать поэта больше всего любила Тютчева, Фета, Полонского, увлекалась Ап. Григорьевым.

Творчество Блока в самые разные периоды его жизни показывает, что оно было связано именно с этой группой русских поэтов: Жуковский, Фет, Полонский, Ап. Григорьев. В этом ряду занимает особое место и В. Соловьев с его мистической поэзией, которого Блок до конца жизни именовал своим учителем. Интерес к творчеству этих писателей проявился у Блока с детства.

Семнадцатилетний Блок в своих «Признаниях» (анкетный лист с вопросами, ответы на которые написаны его рукой еще летом 1897 г. Там же. С. 67.) отмечает в числе любимых писателей Пушкина, Гоголя, Жуковского. Но уже отчетливо о творчески осознанных литературных влияниях говорит Блок в анкете 23 января 1915 г. На вопрос, какие писатели оказали на него наибольшее влияние, Блок отвечал: «Жуковский, Вл. Соловьев, Фет». Не случайно, что в этой анкете зрелый поэт не вспоминает среди первых своих учителей «звонкого имени» Пушкина. К Пушкину подошел Блок позже, преодолевая свои ранние литературные увлечения.

1.1 А. А. Блок и Вл. Соловьев

Увлечение учением и поэзией Владимира Соловьева началось у А. А. Блока весной 1901 г. Следует отметить, что ближайшие родственники Вл. Соловьева и его друзья были тем окружением, которое раньше всех признало Блока как поэта См.: Княжнин В. Н. Александр Александрович Блок. Пб., 1922. С. 49. Самого Вл. Соловьева Блок видел один раз в жизни и знаком с ним не был. Двоюродная сестра его матери, урожденная С. Коваленская, была замужем за младшим братом Вл. Соловьева — Михаилом Соловьевым. Племянник В. Соловьева, сын Михаила Сергеевича и Ольги Михайловны Соловьевых Сергей Соловьев — поэт-мистик, впоследствии священник, приходился Блоку троюродным братом. У Коваленских-Соловьевых в имении «Дедово» гостил Блок летом 1901 г.: М. Соловьев, один из наиболее усердных последователей учения своего брата, имел большое личное влияние на студента Блока. С его сыном, Сергеем Соловьевым, тогда юношей, А. Блок постоянно переписывался и встречался; в семье Михаила Соловьева духовно рос и литературно воспитался и сын профессора Бугаева, Борис — Андрей Белый, с которым также в эти годы начал переписку Блок. Михаил Соловьев вместе со своей женой в 1901;1902 гг. организовал эстетико-философский кружок, где Белый и его юные друзья встречались с клерикально-настроенным музыкальным критиком Вольфингом, известным впоследствии религиозным философом В. Розановым — поклонником К. Леонтьева, Говорухи-Отрока, Страхова. В семье Соловьевых впервые обратили внимание на стихи Блока, и О. М. Соловьевой посвящены два ранних его стихотворения: «Ищу спасенья.» и «Ночью сумрачной и дикой. «

Любопытно, что близкими дружественными связями эта семья была связана и с Фетом (в последние годы его жизни): бабка В. Соловьева, урожденная Бржеская, была родной сестрой поэта Бржеского, друга Фета. Ему и его жене Фет посвящал неоднократно стихи, так же как В. Соловьев посвящал их Фету.

В 1902 г. Блок, упоминая о своих философских увлечениях, писал отцу: «В современном мне миру я приобрел большой плюс в виде знакомства с Мережковскими, которые меня очень интересуют с точек зрения религии и эстетики» Письма Александра Блока к родным. Л., 1927. Т. 1. С. 75. Это знакомство возникло у Блока в связи с первым признанием его как поэта.

Мы считали необходимым остановиться на некоторых моментах из биографии юного Блока, сыгравших несомненную роль в формировании его мировоззрения и отразившихся в его творчестве. Не менее, а может быть, еще более существенны для понимания творчества Блока обстоятельства, обстановка, в которой произошло знакомство молодого поэта с учением и поэзией Владимира Соловьева. Влияние поэзии Вл. Соловьева давало себя чувствовать в разные периоды поэтической деятельности Блока в различных, правда, формах и степени. В этой связи надо остановиться, по необходимости кратко, и на тех проповедниках «учения» Вл. Соловьева, которые были одновременно и первыми литературными друзьями молодого поэта: в их истолковании учение Вл. Соловьева приобретало особый смысл, получало определенную политическую окраску и значение. С мнением этих друзей, открывших дорогу молодому поэту в литературу, на страницы журналов, Блок, конечно, хотя бы на первых порах, не мог не считаться.

Ни об одном из своих «литературных учителей» Блок не отзывался так, как о Вл. Соловьеве. Еще в декабре 1901 г. он записывает в юношеском дневнике: «На великую философскую борьбу вышел гигант-Соловьев (которого „дождался“ ли его „заветный храм“ ?)» Литературное наследство. Т. 27 — 28. М., 1937. С. 312. «Великий учитель», «Учитель», «пророк», «истинный поэт» — именует он Вл. Соловьева в том же дневнике.

" Здесь, в связи с острыми мистическими и романтическими переживаниями всем существом моим овладела поэзия Вл. Соловьева" , — пишет Блок о лете 1901 г. в своей автобиографии Блок А. А. Собрание сочинений: В 8 т. М.; Л., 1962. Т. 1. С. 85..

По письмам Блока этих лет можно проследить нарастающее влияние мистика-поэта.

К учению Соловьева о Мировой Душе и Вечной Женственности Блок возвращается всегда и неуклонно, когда говорит и думает о символизме. Об этом свидетельствуют записи в его дневниках и записных книжках, его доклады, ряд его статей на литературные и литературно-общественные темы. Отдельные статьи Блока специально посвящены памяти Вл. Соловьева — «Рыцарь-монах» (1910), «Владимир Соловьев и наши дни» (1920). Но ярче всего, конечно, проявилось влияние Вл. Соловьева в первом периоде творчества Блока — в его стихах.

Чрезвычайно важен для понимания роли Соловьева в формировании мировоззрения молодого Блока авторский комментарий к «Стихам о Прекрасной Даме», который писал Блок в конце своей жизни, подготовляя в августе 1918 г. новое издание первого тома своих стихов.

Знакомство с творчеством Вл. Соловьева началось у Блока" по-видимому, со стихов этого философа-поэта, книгу которых подарила поэту мать в начале апреля 1901 г. Отдельные стихотворения, переписанные от руки, Блок любил декламировать и раньше («В тумане утреннем неверными шагами.», «Мыслей без речи и чувств без названия.», «Мы по воле судьбы. «) Максимов Д. Материалы из библиотеки А. Блока // Ученые записки Ленинградского пед. ин-та. 1958. Т. 184.

Автокомментарий Блока, в котором он пытался рассказать «простыми словами» об «единственно важном» в его первой книге, так же как и его юношеские стихи, написанные до этого времени, свидетельствуют о том, что восприятие мистического учения Вл. Соловьева было хорошо подготовлено ранее.

" До этих пор, — пишет Блок в своей автобиографии, — мистика, которой был насыщен воздух последних лет старого и первых лет нового века, была мне непонятна; меня тревожили знаки, которые я видел в природе, но все это я считал «субъективным» и бережно оберегал от всех" Блок А. А. Собрание сочинений: В 8 т. М.; Л., 1962. Т. 1. С. 85. И вот летом 1900 г. «начинается чтение книг, история философии. Мистика начинается. Средневековый город Дубровской березовой рощи. Начинается покорность богу и Платон» Там же. Т. I. С. 274. (I, 274).

Различать «незримое в зримом», видеть в природе какие-то знаки и вести учил Блока Вл. Соловьев.

Впервые в письмах упоминает Блок о философе-поэте в июне 1901 г. Здесь интересно не только то, что Блок занимается философскими идеалистическими учениями, в частности учением Платона. События, которые разворачиваются вокруг него. Блок в это время уже пытался осмысливать в свете этих философских учений. Ему трудно разобраться в них. В своих письмах, как мы уже знаем, он подчеркивал, что трудно ему не только с туманными построениями философии, но и со многим другим, касающимся самой жизни «во всех ее проявлениях» .

К этому времени относятся и первые встречи с Л. Д. Менделеевой, которая сразу произвела на него сильное впечатление. Через один-два месяца поэт «был уже страшно влюблен» Там же. Т.I. С. 271. Вначале отношения складывались, видимо, неблагоприятно для молодого поэта. «Л.Д. обошлась со мной за это сурово»; «помню ночные возвращения шагом, осыпанные светляками кусты, темень непроглядную и суровость ко мне (Любови Дмитриевны)»; «по осени я перестал ездить в Боблово (суровость Л. Д.)», «непрестанно тосковал о Л. Д.» — такими замечаниями пестрят воспоминания поэта.

От окружающей «нравственной атмосферы» — так определяет сам поэт жизненную обстановку в Шахматове (июль, 1901) — Блок уходил в книги, в уединенные раздумья, в любительские спектакли в Боблове, близлежащем имении Менделеевых, где он с увлечением исполнял роль Гамлета вместе с Любовью Дмитриевной — Офелией. Романтически настроенный юноша, «весь в мечтах о страсти», мистически воспринял и неразделенное вначале юношеское чувство. За немногими исключениями, все стихи Блока этих до-соловьевских лет посвящены Л. Д. Менделеевой. И Она его первых стихов, Ты его лирических обращений «За гранью прошлых лет» на страницах «Стихов о Прекрасной Даме» начинает, по его собственному определению, «медленно принимать неземные черты» Блок А. А. Собрание сочинений: В 8 т. М.; Л., 1962. Т. 1. С. 274.

Блок рассказывает о своем «совершенно особом состоянии», в котором он находился иногда в начале 1901 г.

" В конце января и в начале февраля, — вспоминает Блок, — (еще — синие снега около полковой церкви — тоже — к вечеру) является Она. Живая же оказывается Душой Мира (как определилось впоследствии) разлученной, плененной и тоскующей. «Там же. Т. I. С. 274.

Так еще до знакомства со стихами Вл. Соловьева в туманном сознании Блока светлая, юношеская мечта о любви окрашивается мистикой, и в стихах его появляется образ Ее — Души Мира, Прекрасной Дамы, которую помогла Блоку оформить поэзия Вл. Соловьева, Но своеобразный женский образ юношеской поэзии Блока сложился в «Стихах о Прекрасной Даме» в образ, как это будет видно дальше, во многом отличающийся от «Вечно-Женственной» Вл. Соловьева.

В поэтическом воображении молодого Блока скудный личный опыт его жизни трансформировался до такой степени, что разобраться в его художественном творчестве этих лет, прочесть его реальный подтекст — представляет сплошь и рядом не малый труд. Блок имел все основания возвращаться к комментированию своих ранних стихов. «Я хочу, — писал он в последний раз об этом в 1918 г., — чтобы мне удалось дописать ее (книгу „Стихов о Прекрасной Даме“ — А. А.) такими простыми словами, которые помогли бы понять ее единственно нужное содержание другим» Блок А. А. Собрание сочинений: В 8 т. М.; Л., 1962. Т. I. С. 270.

В конце своего творческого пути он чувствовал себя «заблудившимся в лесу собственного прошлого». Таким же заблудившимся «в лесу своего настоящего был Блок и в эпоху своего мистического романа с «Прекрасной Дамой» .

" В таком состоянии я встретил Любовь Дмитриевну на Вас [ильевском] Остр [ове], (куда я ходил покупать таксу, названную скоро Краббом). Она вышла из саней на Андреевской площади и шла на курсы по 6 л [инии], Ср [еднему] Пр [оспекту] - до 10 л [инии], я же, незамеченный Ею, следовал позади (тут — витрина фотографии близко от Среднего пр [оспекта]. Отсюда появились «пять изгибов». На след. утро я опять увидал Ее издали, когда пошел за Краббом (и привез его в башлыке, будучи в исключительном состоянии, которого не знала мама). Я покорился неведению и боли (психологически) — всегдашней суровости Л.Д. «Там же. Т. I. С. 274 — 275.

Эти болезненные «особые состояния» возвращались к Блоку в начале 1901 г. не раз. Они приводили его то к видению знамений в природе, главным образом, на закатах, то к ощущению незримого присутствия Ее, то к иным «таинственным свершениям» .

" Все это было подкреплено стихами Вл. Соловьева, книгу которых подарила мне мама на Пасху этого года" Там же. Т. I. С. 275..

Таким образом, мистическая система Вл. Соловьева только подкрепляла нездоровую направленность переживании Блока: и до знакомства со стихами Вл. Соловьева Блок «самостоятельно» доводил себя до экстатических бредовых состояний, ища в них ответа своим неясным исканиям, уходя в свою тревожную романтическую мечту от непонятной, постылой и пугавшей его реальной действительности. Напомним, что в это «мистическое лето» 1901 г. в имении и было получено анонимное письмо с угрозой поджога.

Друг его детства, троюродный брат поэта и племянник Вл. Соловьева, С. Соловьев вспоминает об этих годах так: Блок «перешел с юридического факультета на филологический, серьезно принялся за Владимира Соловьева, за «Чтения о богочеловечестве». «Заперся в храме и молится» , — говорила о нем мать. Начинался период «Прекрасной Дамы» «.

В это лето, в июле 1901 г. Блок гостит в Дедове, в имении брата философа, у Ковалевских-Соловьевых; и, если верить В. Княжнину и Андрею Белому, разговаривая с С. М. Соловьевым, Блок выражал уверенность, что «новая эра началась, старый мир рушится» Княжнин В. Н. Александр Александрович Блок. П., 1922. С. 41. Он переписывается с Михаилом Соловьевым, посылает ему свои стихи; получает от него книги Вл. Соловьева. Вместе с племянником философа-поэта он собирается подготовить к печати все стихи Вл. Соловьева, рассматривая это дело как «служение» .

5 ноября 1902 г. молодой Блок писал брату философа: «Теперь, когда моя любовь к нему (Вл. Соловьеву) возросла еще больше, я хочу сделать это (собрать иронические стихи. — А. А.). насколько возможно цельно, может быть, даже и в долгий промежуток времени, но с полной верой и глубокой религиозной серьезностью.». «Я бы хотел не пренебрегать также и серьезными стихами и вообще разыскать все, что возможно, в отношении к стихам.». «Этим делом, — пишет Блок, — я бы лично себе принес духовное очарование, и, может быть, одоление той, которая тревожит меня больше, чем когда-нибудь, вознеслась горделиво и кощунственно» Письма Александра Блока. Л., 1925. С. 46 — 47.

Осенью Блок посетил могилу Вл. Соловьева в Новодевичьем монастыре. Об этом он пишет М. Соловьеву: «По Москве бродил этой осенью и никогда не забуду Новодевичьего монастыря вечером. Ко всему еще за прудами вились галки и был «гул железного пути», а на могиле неугасимая лампада, и лилии, и проходили черные монахини. Все было так хорошо, что нельзя и незачем было писать стихи, которые пытался написать тут же. «Письма Александра Блока. Л., 1925. С. 48.

Но разве только на очень короткое время (осень 1901 — зима 1902 г.) Блока увлекла религиозно-мистическая система Вл. Соловьева с его «теократией», обновленной церковью как организующей силой будущего идеального строя, где все материальные и социальные интересы будут подчинены духовно-нравственным идеалам «просветленно-религиозного» сознания и будут определяться требованиями абстрактных, в космическом масштабе — Истины и Справедливости. Эту религиозно-мистическую утопию развивал и «углублял» Мережковский со своими петербургскими мистиками в журнале «Новый путь», где были напечатаны первые стихи Блока: журнал ставил своей целью «быть органом религиозно-философских собраний» и «слить воедино традиционную мысль традиционной церкви и новаторскую мысль. так называемой интеллигенции» .

Бесспорно значимой для критических сочинений Блока координатой является их соотношение с философским и литературно-критическим творчеством Вл. Соловьева. Исследователям Блока, конечно, предстоит еще подробно и непредвзято разработать эту проблему. Но и теперь, пока такой разработки еще не существует, становится ясным, что прежнее догматически возникшее убеждение в том, что влияние Вл. Соловьева на молодого Блока имеет целиком отрицательный характер и что дальнейший творческий рост Блока неотделим от преодоления этого влияния, нуждаются в существенных коррективах.

Во-первых, выясняется, что Вл. Соловьев не только уводил Блока в далекие от исторической действительности, «потусторонние сферы», но и помогал поэту осознать катастрофичность, кризисность переживаемой эпохи и выработать идеальное представление о «целостном человеке», имеющее явную гуманистическую проекцию. Во-вторых, становится очевидным, что Блок, по мере своего развития действительно расставаясь с обнаженно мистическими мифологемами соловьевского толка, не столько отбрасывал их, сколько перестраивал, «секуляризировал», применяя к своему чрезвычайно расширившемуся опыту по схеме «мировая душа» — «музыка». Кроме того, следует иметь в виду, что укрепившиеся связи Блока с большим историческим миром и приобщение его к освободительному движению, к идеологии протеста и мятежа, действительно резко отрывая его от традиций соловьевского мировоззрения, не исключали его приверженности к некоторым важным для него соловьевским идеям, хотя бы и переосмысленным (идея панмонголизма, понимание искусства как проникновения в суть мировой жизни и пр.). Эти генетические связи и соприкосновения творчества Блока всех периодов с идейным миром Вл. Соловьева нужно рассматривать так же пристально, как и его отход от соловьевского мировоззрения. И тем не менее, характеризуя прозу Блока, нельзя не видеть, что она по своему духу, по своей структуре и стилю находится от сочинений Соловьева на большом расстоянии. Дискурсивный стиль, эмоциональная уравновешенность, уверенно-авторитетный тон Соловьева, философа и критика, были далеки от поэтической критики символистов вообще и тем более от лирического строя вопрошающих, порывистых в отрицании и утверждении, полных волнения статей Блока.

1.2 А. А. Блок и Ап. Григорьев

Противоречивым высказываниям Блока о революционно-демократической критике противостояло его отношение к литературно-критической деятельности Аполлона Григорьева. В своем почитании Григорьева-критика Блок не был одинок. Еще в 1905 году Борис Садовской напечатал в «Весах» статью «О старой и новой критике», выдвинув в ней Григорьева как лучшего русского критика XIX века и провозгласив его основателем новой, современной критики. Апологетическое отношение Б. Садовского к Григорьеву в дальнейшем было горячо поддержано в печати В. Розановым, Ю. Айхенвальдом, Л. Гроссманом, театральным критиком Н. Долговым и др. Интерес Блока к Григорьеву-критику, по-видимому, был вызван или, во всяком случае, усилен высказываниями именно этих авторов и, конечно, исследователем Григорьева, близким знакомым Блока В. Княжниным.

Блок считал Григорьева менее талантливым, чем Белинский, но «бесконечно» превосходящим Белинского глубиной и образованностью Блок А. А. Собрание сочинений: В 8 т. М.;Л., 1962. Т. VI. С. 140. Признавая, что статьи Григорьева бесформенны, и даже уподобляя их «словесной каше». Блок тем не менее находил в них «до гениальности мощную и острую мысль». Можно предполагать, что идеи и принципы Григорьева сыграли заметную роль в формировании мировоззрения Блока-критика. Блок с его бунтарским и непримиримым отношением к буржуазной действительности, с его обостренным влечением к «переменам», к обновлению жизни, конечно, не мог сочувствовать «консервативным», «стабилизирующим» тенденциям в критике Григорьева, но не придавал им решающего значения и глубоко ценил его дарование и общее, «синтетическое» направление его мысли. В статьях Григорьева, которые Блок начал читать, по-видимому, еще в 1905 году или даже раньше, его притягивала их относительная независимость от господствовавших фopм идеологии — официозно-охранительной и оппозиционной. Блоку был близок национальный уклон Григорьева, его апелляции к стихийному, народному началу, его теория «органической критики», его неприязнь к «отрешенно-художественному» критическому методу, интуитивистский уклон в его подходе к литературе, его мысли о «почве» и «почвенности» как критерии ценности и чрезвычайно важное в его методологии представление о «веяньях», то есть о синтетическом, слитном воздействии идей и всего содержания эпохи на писателя (ср. предисловие Блока к «Возмездию). Блок мог находить для себя опору в романтической борьбе Григорьева во имя «жизни» с «теоретическим» мышлением, как таковым, в неприязни критика к рационализму, к «голой мысли» и т. д. Размышления Блока в свете его «поэтических категорий» о «стихийности», о «музыкальном» переживании мира, о «лиризме», об идеале «целостного человека» также в какой-то мере могли зависеть от идей Григорьева или хотя бы подкреплялись ими.

Воздействие на Блока поэзии Аполлона Григорьева было широко и плодотворно. Как поэт Блок связан с поэтом Аполлоном Григорьевым при всех их индивидуальных различиях, как и различиях в степени художественного мастерства, в каких-то основных родниках, истоках творчества обоих.

В своей статье при собрании стихотворений Григорьева Блок о нем пишет: «Он — единственный мост, перекинутый к нам от Грибоедова и Пушкина: шаткий, висящий над страшной пропастью интеллигентского безвременья, но единственный мост». Историки литературы в своих отзывах о статье Блока справедливо указывали на «страшное преувеличение» им значения поэтического творчества Григорьева. Однако субъективно Блок был прав: для самого Блока малый поэт, Григорьев, действительно был — «мостом», который, соединял его с творчеством таких великих, как Пушкин, Лермонтов, Тютчев. К образам Пушкина, Лермонтова, Тютчева Блок восходил через как-то особенно интимно ему близкую, «родную», хотя художественно и неизмеримо менее совершенную, поэзию Аполлона Григорьева.

Мало того, не говоря об этом совпадении основных творческих стихий Блока и Григорьева, последний, несмотря на несоизмеримость его художественно-поэтической силы силе Блока, оказывал на него подчас прямое влияние и как поэт, как мастер стиха. Вот тому очень выразительный пример. В 1907 году Блоком написан его известный цикл «Вольные Мысли» (напечатан в «Земле в снегу»). Необычный для Блока размер «Вольных Мыслей» — белый 5-стопный ямб, с большим количеством энджамбементов, придающих стиху совсем особый внутренний ритм, — совершенно совпадает с размером стихотворений Григорьева «Призрак» («проходят годы длинной. полосою, однообразной цепью ежедневных забот и нужд и тягостных вопросов и т. д.) и «Вопрос». Совпадают они и общим приемом показа значительного на фоне пошлого и совсем особым, направленным на это последнее саркастическим тоном, сарказм которого особенно усиливается от того, что и о пошлом, и о значительном повествуется все тем же медлительно-высоким, торжественно-важным белым ямбом.

Самое название Блоком своего цикла «Вольными Мыслями» подсказано ему Григорьевым:

Да новых, мыслей, вычитанных в новом

Романе Санда_ (вольных страшных мыслей).

Если мы вспомним, что «Вольные-Мысли» написаны Блоком в период особой близости к поэзии Григорьева (лето 1907 г.), если обратим, наконец, внимание, что в упомянутых стихотворениях Григорьева встречаются все те же, столь близкие Блоку строки, — о призраке женщины, воплощенном «внутреннем демоне» поэта, который предстает ему «будто свет зловещей, но прекрасной кометы», об «одной борьбе без мысли о победе» , — строки, мимо которых не мог пройти Блок этого периода, — то влияние этих стихов Григорьева на «Вольные Мысли» Блока будет вне всякого сомнения.

Немудрено, что столь многим обязанный стихам Григорьева Блок чрезвычайно высоко ставил его поэзию.

В высокой оценке Григорьева-поэта Блок склонен был даже отодвигать на задний план Григорьева-критика, во всяком случае считать критические и теоретические работы Григорьева снижением его певческого дара. А между тем Григорьеву-мыслителю Блок был обязан также немало.

блок литературный критик поэт Одной из любимейших идей Блока последнего периода была идея об органическом единстве каждой исторической эпохи, выражающей в самых разнообразных проявлениях одну и ту же внутреннюю свою сущность — «музыкальный смысл» эпохи.

" Я привык, — пишет он в предисловии к «Возмездию» (1919 г.), — сопоставлять факты из всех областей жизни, доступных моему зрению в данное время, и уверен, что все они вместе всегда создают единый музыкальный напор" .

Эти привычка и уверенность сложились в Блоке под явственным влиянием творца органической критики, Аполлона Григорьева. «Одна мысль проникает все стремления века, научные или художественные» , — пишет он в статье «Критический взгляд на основы, значение и приемы современной критики искусства». Или еще ярче: «Да, исторически живем не „мы“, как индивидуумы, но живут „веяния“, которых мы, индивидуумы, являемся более или менее значительными представителями … Отсюда яркий до очевидности параллелизм событий в различных сферах мировой жизни — странные, таинственные совпадения создания Дон-Кихота и Гамлета, революционных стремлений и творчества Бетховена и проч. и проч.» .

Статья Блока о Катилине (1918) в которой он делает попытку объединить заговор Катилины с как-будто не имеющим с ним ничего общего стихотворения Катулла, в качестве выражения на различных языках одной и той же «музыки» эпохи, — не что иное как прямое применение к данной исторической действительности органической теории Григорьева.

Равным образом предисловие к «Возмездию» не что иное, как попытка изобразить жизнь тех «веяний», о которых говорит говорит Григорьев (самое слово «веяние» — любимое слово Григорьева, которое Блок у него перенимает), последовательность и совокупность которых и составляет «запах и цвет» эпохи, — попытка, совершенно аналогичная той, какую делает сам Григорьев в своих «Литературных и нравственных скитальчествах» .

В публицистических взглядах Блока, в его разделении народа на народную массу — живую жизнь, стихию — и «интеллигенцию», коснеющую в нескончаемых «темах, проблемах, вопросах и спорах», бесконечной «интеллигентской жвачке» , — также нельзя не усмотреть полного сходства со взглядами Григорьева на народ и «либералов» -" теоретиков" .

Воздействие поэзии и мысли Аполлона Григорьева на творчество Блока до сих пор не изучалось. Но «страшная, — по выражению одного из исследователей, — близость» Блоку Григорьева чувствовалась многими. В 1914 году чутко ощутил ее и Н. С. Ашукин, по почину которого издательство К. Ф. Некрасова предложило Блоку выпустить под его редакцией собрание стихотворений Григорьева. Блок охотно взялся за это. Вся кропотливая и при отсутствии какой-либо библиографии чрезвычайно нелегкая работа по подбору стихов Григорьева (около 35 печатных листов), затерянных по бесконечным старым журналам, была выполнена Блоком в очень короткий срок — в течение нескольких месяцев.

Стихам Григорьева была предпослана статья редактора «Судьба Аполлона Григорьева» (1915). Эта статья о «внутреннем пути» поэта и критика, всю жизнь стоявшего на «недоступной черте» между народом и интеллигенцией, который, будучи человеком пятидесятых годов, уже носил в себе чувство катастрофы, был, следовательно, предтечей символистов, ибо «во всех нас заложено чувство болезни, тревоги, катастрофы, разрыва» Блок А. А. Собрание сочинений: В 8 т. М.;Л., 1962. Т. V. С. 351. Aп. Григорьев был сыном «не смеющейся эпохи», как и Добролюбов, но не был склонен ни к прогрессистскому прожектерству, ни к иронии. Его трагедийное мировосприятие, по мнению Блока, не соответствовало общему настроению шестидесятников, и он не был услышан, так как созвучен эпохе великих потрясений.

Статья эта «лирическая» и насквозь субъективная, как и все статьи Блока, с обычными выходками против «интеллигенции» — ^: Белинского и его последователей, «припечатавших» Аполлона Григорьева своим «штемпелем» , — не удовлетворила ни историков литературы, ни, понятно, тех, против кого она была направлена (современных «либералов», идеологов типа Мережковского и др.).

Следуя самому Григорьеву, называвшему себя «последним романтиком», Блок характеризует его поэзию как романтическую: «Владения последнего романтика — «лишь в краях мечты». Он, окружен «глубоким мраком», откуда возникает порою чей-то «девственный, необычайный, дышащий страстью лик» и вырывается «страшный вопль знакомой скрипки». «В судьбе Григорьева вздрагивают отсветы мировой души; душа Григорьева связана с «глубинами», хоть и не столь прочно и не столь очевидно, как душа-Достоевского и душа Владимира Соловьева» .

Сближение с Владимиром Соловьевыми в устах Блока особенно знаменательно. Этим сближением Блок ведет романтизм Григорьева по столь близкой ему лично линии мистического романтизма. Даже больше того, если мы сравним со статьей о «Судьбе Аполлона Григорьева» статью «О современном состоянии русского символизма», написанную Блоком еще в 1910 г., мы усмотрим между этими двумя статьями прямую связь. Судьба Григорьева, по мысли Блока, является живой, наполненной конкретно-историческим материалом иллюстрацией к намеченной им в тексте «О современном состоянии русского символизма» схеме судьбы поэта-символиста, вообще, в том числе и в первую очередь судьбы самого Блока.

В поэзии Григорьева имеем, по словам Блока, сперва: «утверждение связи с возлюбленной в вечности; ощущение крайней натянутости, мировых струн вследствие близости хаоса; переливание по жилам тех демонических сил, которые стерегут поэта и скоро на него кинутся» , — затем: «убыль стихийности», признаки близящегося «атеизма», «звуки надтреснутой человеческой скрипки» .

Если мы обратим внимание, что Блок говорит здесь о стихах Григорьева только до 1846 года, что в стихах после 1846 года второе начало — «звуки надтреснутой человеческой скрипки» (ср. тему скрипки в стихах самого Блока после 1907 — 1908 тт.) — все нарастало, — для нас будет очевидно, что смена этих двух начал в поэзии Григорьева — не что иное, как та же «теза и антитеза» в развитии всего русского символизма. Путь Аполлона Григорьева для Блока — путь не только «последнего романтика», но и первого русского символиста.

В этом переживании поэзии Григорьева, как ранней, еще неяркой, еще неразгоревшейся, но несомненной зари русского символизма, в восприятии Григорьева «нашим современником» и заключается весь пафос статьи. Блока.

В этом признании «современности» Григорьева, «осегодняшении» Григорьева — разгадка и страстного публицистического тона статьи Блока. Блок уподобляет Григорьева не только «нашим современникам», но и «наиболее отверженным» из них — по Блоку — Андрею Белому, В. В. Розанову. «Надпартийным», «отверженным» той «интеллигенцией», с которой он вел ожесточенную борьбу в своих статьях, считал себя и сам Блок. Статья о Григорьеве — один из моментов этой борьбы. Защищая Григорьева, осуждая его «гонителей», себя отстаивает Блок.

По Григорьеву, «искусство есть, с одной стороны, органический продукт жизни и, с другой, — ее органическое же выражение» Григорьев Ап. Эстетика и критика. М., 1980. С. 134. Блок не ошибся в понимании Григорьева как романтика, его собственный неоромантизм явился «довыработкой» идей, завещанных Лермонтовым и «последним: романтиком» Григорьевым.

Блок (в главном) солидарен с григорьевским пониманием сути критики («критика пишется не о произведении, а по поводу произведений»): она остается рассуждением о жизни в целом. И чем больше в ней следов жизни литератора, раздираемого противоречиями времени, тем глубже такая критика. По Григорьеву, Гоголь не впустил в свое творчество душевное смятение, но сломался как человек. И Блок настаивает на предельной искренности критика, исповедальности стиля статей, смыкающихся с дневниками, записками для себя самого.

Поставив Григорьева выше Белинского, Блок выразил идеал публицистики не партийно-пристрастной, а цельной и сотворческой. Однако заметен у него и некоторый возврат к положениям «артистической» критики, отвергнутой Григорьевым. Тем не менее, Блок — антиформалист, противник «монтажного» понимания искусства. Для Григорьева «интересы самой жизни» были выше интересов формы, «техники» .

Ап. Григорьев был для Блока едва ли не единственным человеком, одержимым тревогой в эпоху позитивизма. Пусть он ошибался в сроках исполнения предсказаний, — он не ошибся в главном.

А. Блок прибегает, вслед за Григорьевым и его ближайшими преемниками, к биологической аналогии: «Подобное незнание своих сил можно наблюдать и у растений» («Душа писателя»). Здесь открывается перспектива «органических» обобщений, продиктовавших пафос его главных статей — «Стихия и культура», «Душа писателя», «Крушение гуманизма». Мотив пути — из этого же источника: «Писатель — растение многолетнее. Как у ириса или лилии росту стеблей сопутствует периодическое развитие корневых клубней, — так душа писателя расширяется и развивается периодами, а творения его — только внешние результаты подземного роста души» Блок А. А. Собрание сочинений: В 8 т. М.;Л., 1962. Т. V. С. 369. Блок сопоставляет Григорьева и Розанова и находит созвучие: «Ведь эти отрывки из писем — те же «опавшие листья» «. Однако бесстрастный Розанов был человеком нетрагического миропонимания в трагическую эпоху (впрочем, не до конца своей жизни). «Внутренний путь» Григорьева Блок видит в противоречии высокого предназначения поэта, как его ощутил Григорьев, и диктатуры рассудка, того «интеллигента, который сидел в Григорьеве и так и не был побежден до конца» .

Ощущение Григорьева «нашим современником» Блок не утрачивал до самого конца. В 1919 году, после Октябрьской революции, после «Двенадцати» Блок публикует в тогдашней газетке «Жизнь Искусства» уже и теперь мало кому известную статью «Аполлон Григорьев и Гоголь» .

Как бы предупреждая упрек в несовременности своей темы, Блок начинает словами: «Наше время отличается тем, что оно выталкивает из себя все чужеродное, торопя нас к другим далям. Когда писатель „не звучит“, когда его пафос не таков, как наш, у нас нет сейчас охоты входить в какие бы то ни было подробности, касающиеся жизни этого писателя» .

" И все-таки, — продолжает Блок, — есть неотложный вопрос: об Ап. Григорьеве и его эпохе". Вслед за этим Блок решительно призывает возродить подспудную традицию Аполлона Григорьева, традицию «музыкальности», «народа», «культуры», затоптанную, по его представлению, торжествовавшей в поколениях традицией «немузыкальности», традицией «отца русской интеллигенции» — Белинского.

Горячей проповедью личности зачинателя и носителя этой «музыкальной» и «культурной» традиции, Аполлона Григорьева, — одного из «самых культурных и музыкальных людей», как называет его запись дневника за тот же 1919 г. (имя Григорьева, упоминается в дневнике Блока не однажды), — и заканчивает поэт свою статью: «Убедитесь наконец, что пора перестать. прозевывать совершенно своеобразный, открывающий новые дали русский строй души. Он спутан и темен иногда; но за этой темнотой и путаницей, если удосужитесь в них вглядеться, вам откроются новые способы смотреть на человеческую жизнь. Пора вглядеться» .

Таково последнее слово Блока о Григорьеве. В этом, конечно, субъективнейшем из субъективных признании Григорьева не только «современником» символистов, но и «созвучным» нашей революционной действительности — предельное выражение той «страшной близости» Блоку Аполлона-Григорьева.

Из всего сказанного явно, что связь между Блоком и Аполлоном Григорьевым глубока и прочна. Наличие глубокого, продолжительного и многообразного воздействия поэта и мыслителя Аполлона Григорьева на Блока не подлежит сомнению.

Но связь, эта даже больше одного воздействия.

В сочетании личностей Блока и Аполлона Григорьева имеем мы редкий пример особого культурно-исторического «двойничества». Не только один поэт оказывает здесь влияние на другого поэта. Не только два поэта совпадают в темах и образах своих стихов — совпадают они в самых основных настроях души. Романтизм с его «связью с возлюбленной в вечности», «касаньем мирам иным» и одновременная «страшная ирония»; максимализм,. «скифство» («скифом» прямо называл себя и Григорьев), «вечное впадание в стихийные стремления», гамлетизм, «скитальчество» и одновременное народничество; «почвенничество», ненависть к «интеллигенции», «теоретикам»; органическое восприятие действительности; признание за искусством, «величайшего и важнейшего значения в жизни человеческой» и т. д. и т. д. — вот равномерно присущие обоим черты. Оба поэта совпадают подчас даже в подробностях, казалось бы, чисто биографического характера: оба по ступают на совершенно чуждый им юридический факультет; оба «спасаются» от юриспруденции; оба страстно увлекаются театром, вплоть до общей обоим попытки стать актерами; оба ощущают себя срезанными со своих исторических и бытовых корней, «бездомниками», пребывающими в «безбытности»; оба «нарушают семью», переживают свой «ресторанно-кабацкий» период; оба чувствуют себя между. двух враждебных им станов (Григорьев — между западниками и славянофилами; Блок до 1917 г. — между революционерами и идеологами «религиозно-философского общества»); наконец, даже мера жизни обоим дана была общая — Григорьев «сгорает» 42-х, Блок — 41-ого года от роду.

Согласно концепции Блока, сформулированной в статьях «Судьба Аполлона Григорьева» (1915), «Гейне в России» (1919), «Герцен и Гейне» (1919), «О назначении поэта» (1921), развитие пушкинской, грибоедовской и гоголевской «артистической» культуры к середине века было в значительной мере приостановлено. Белинский и его последователи, разночинцы-шестидесятники, по мысли Блока, были виновны в том, что эту высокую культуру сменила интеллигентская «цивилизация», лишенная артистизма, находящаяся в «удалении от природы» (иначе говоря — от «стихии») Блок А. А. Собрание сочинений: В 8 т. М.;Л., 1962. Т. VI. С. 141. и оторванная от великой русской литературы того времени. Блок считал, что в своем исключительном тяготении к гражданским вопросам наша демократическая критика той эпохи проявляла свою односторонность. Не случайно герои романа Чернышевского «Что делать?», по словам Блока, чужды трагического мироощущения и отличаются «розовой бессознательностью» Блок А. А. Собрание сочинений: В 8 т. М.;Л., 1962. Т. V. С. 189. Блок не мог принять материализма демократов-разночинцев и оправдать их борьбу с романтическим искусством. По мнению Блока, лишь немногие из русских людей — такие, как Достоевский, Aп. Григорьев, М. Л. Михайлов, Герцен, Фет, — оставались тогда в той или другой мере хранителями подлинной культуры. И только в конце века и в новом, XX столетии пришло время возрождения этого истинного полупотерянного просвещения Там же. Т. V. С. 487 — 488.

1.3 А. А. Блок и старшие символисты

1.3.1 Эстетика символизма

Доминирующей идеей, легко прослеживаемой в большинстве символистских деклараций и определяющей поэтику символистов (как 1890-х, так и 1900;х годов), является панэстетизм — представление об эстетическом как о глубинной сущности мира (ближайшим образом восходящее к Wettseele Шеллинга, «Die ewige Weiblichkeit» Гёте и Софии Вл. Соловьева), как о его высшей ценности и наиболее активной преобразующей силе бытия («Красота спасет мир»). Понятие Красоты в этом значении совсем не обязательно совпадает с представлением о «красивом» и даже о прекрасном, ни в житейском смысле, ни в терминах эстетики. Как известно, символизму 1890-х годов зачастую присущ антиэстетизм, а ряду символистов 1900;х годов — отождествление красоты с хаосом, дисгармонией «стихий». Но признак панэстетизма — восприятие и осмысление мира в эстетических категориях (красота — безобразие, гармония — хаос, и т. д.), а не та или иная оценка противополагаемых понятий. В этом смысле эстетизм и антиэстетизм — оба отрицают или отодвигают на второй план этические, логически выводимые и другие нормы жизни во имя «эстетического» подхода к действительности.

Панэстетизм символистов отчетливо виден в их культурной ориентации, отношении к традиции. Достаточно упомянуть хотя бы их хорошо известную постоянную тягу к родине панэстетизма в европейской культуре — античности (ср. античные образы и сюжеты в лирике и поэмах Н. Минского См.: Лосев А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1976. С. 280 — 281., в творчестве Д. С. Мережковского, очень важный глубинный пласт отсылок к античности в «Мелком бесе» Ф. Сологуба См.: Минц З. Г. О некоторых «неомифологических» текстах в творчестве русских символистов // Блоковский сборник № 3. Тарту. 1976., определяющую роль интересующих нас тем и образов в творчестве Вяч. Иванова, Инн. Анненского, В. Брюсова, а также их место в поэзии Сологуба, А. Белого, К. Бальмонта и др.). И в культуре других эпох символистов влечет прежде всего то, что связано с традицией панэстетического мирооощущения: Ренессанс, романтизм, поэзия Фета, Полонского и т. д. Наконец, главными своими учителями русские символисты считают Вагнера и Ницше, понявших, по точному выражению Вяч. Иванова, «жизнь — как «эстетический феномен» .