Население Месягутовской лесостепи в V-III веках до н. э

Воссоздание целостной этнокультурной карты южно-уральского региона.

1—1 с" и и тыс. до н.э. как составной части Евразийского пояса степей с примыкающей к ней лесостепью невозможно без признания Уральских гор особой историко-культурной областью барьерного типа с разнообразными экологическими нишами, зонами и проходами, создающими значительную культурную пестроту как в пределах самой горной страны, так и на прилегающих территориях. Одной и, вероятно, наиважнейшей из таких экологических ниш внутри Уральской горной области является островная Месягутовская лесостепь — полностью изолированная от зональных лесостепей территория, расположенная на самом севере Южного Урала (рис. 1−2). Несмотря на территориальную оторванность, этнокультурные процессы, протекавшие в Месягутовской лесостепи в раннем железном веке, были полностью подчинены крайне динамичной этнокультурной обстановке западной части лесостепного Зауралья, где в это время формировался один из центров саргатской историко-культурной общности.

Исследование айских памятников Месягутовской лесостепи, являющихся составной частью данной общности, позволяет, с одной стороны, определить место рассматриваемой территории в составе всего лесостепного и степного Зауралья и, с другой стороны, обратиться к вопросам сложения нового этнокультурного образования в зоне активного взаимодействия различных степных, лесостепных и горно-лесных племен в эпоху раннего железного века.

Актуальность работы также определяется и тем, что островная Месягутовская лесостепь является уникальной, в пределах Южно-Уральского региона, территорией для воссоздания и моделирования сложных процессов взаимодействия природы и человека в конкретный исторически обозримый отрезок времени. Наглядным примером тому являются айские древности.

Объектом исследования являются айские древности как особый культурно-хронологический тип памятников середины — второй половины I.

ТЫС. до н.э., распространенный на территории островной Месягутовской лесостепи (в литературе распространено наименование «айский тип», в данной работе часто используется аббревиатура «АТ»). Под айскими, следуя устоявшейся традиции (Пшеничнюк А.Х., 1971), в настоящей работе понимаются погребальные и поселенческие памятники раннего железного века Месягутовской лесостепи, по своим основным характеристикам (погребальный обряд, вещевой инвентарь, керамический комплекс) имеющие близость к зауральскому лесостепному и частично степному миру.

Цель настоящей работы — систематизация, обобщение и анализ накопленных материалов по айским памятникам Месягутовской лесостепи и реконструкция на этой основе содержания, динамики и особенностей этнокультурных процессов на рассматриваемой территории, являющейся, во-первых, изолированным лесостепным островом внутри горно-лесной зоны Южного Урала, во-вторых — составной частью лесостепного Зауралья.

Задачи исследования: попытка реконструкции палеоэкологических условий рассматриваемой территории во время освоения ее айским населением и их влияния на его историческую судьбу, раскрытие основных характеристик айской группы памятников (территория распространения, типология поселенческих памятников и погребально-поминального обряда, классификация вещевого инвентаря и керамического комплекса, хозяйственно-культурный тип, относительная и абсолютная хронология), динамики, путей и причин освоения региона данным населением, определение его места в Зауральско-Западносибирском круге культур эпохи раннего железа.

Территориальные рамки исследования определены естественными географическими границами Месягутовской лесостепи. По современному административно-территориальному делению она занимает крайний северо-восток Башкирии (лесостепная часть Дуванского, Салаватского, Кигинского, Мечетлинского и Белокатайского районов РБ), ее современная территория около 10 000 кмЛ, что значительно превышает ее собственно лесостепное ядро, существовавшее в доагрикультурном прошлом. Как сравнительный фон привлекаются данные по Южному Зауралью, восточным предгорьям Урала (т.н. Кыштымский озерный край), Тоболо-Иртышской лесостепной провинции. Северному и Центральному Казахстану, горно-лесной зоне Южного Урала и лесостепи Южного Приуралья (среднее течение р. Белая).

Хронологические рамки работы в основном определяются временем существования исследуемого культурного феномена и охватывают не более одного-полутора веков — с IV по середину Ш в. до н.э. Более ранних и более поздних памятников, относящихся к данному культурному образованию, на сегодняшний день не известно. Привлечение и рассмотрение разнородных материалов несколько более раннего времени, в основном — V века до н.э., позволяет наглядно проследить динамику освоения Месягутовской лесостепи зауральским скотоводческим населением. Ограничение общих рамок исследования V-Ш веками до н.э. также связано с тем, что этот временной отрезок в истории Месягутовской лесостепи являлся единым периодом аридизации климата.

Источники. В настоящей работе использованы две группы археологических источников, полученных в ходе исследований в Месягутовской лесостепи и на прилегающих территориях с середины 50-х гг. XX в. по 2001 г. включительно: 23 поселенческих памятника и 46 погребально-поминальных комплексов (41 курган, из которых данные по 4 крайне отрывочны), в том числе и 1 грунтовое погребение с площадки поселения. Исследованные курганы входят в состав 13 курганных могильников. Почти все использованные материалы уже опубликованы, могильникиГ.Н.Гарустовичем, А. И. Лебедевым и частично автором, поселения — в основном автором. Для статистической обработки дополнительно привлекались данные по 58 погребениям лесостепного Зауралья.

В целях сбора данных по айским памятникам и комплектования базы данных для статистического анализа автором проводилась работа в архивах.

Москвы, Екатеринбурга, Челябинска и Уфы.

Научная новизна. Айские древности Месягутовской лесостепи ранее были изучены очень недостаточно. Решение поставленных автором в настоящей работе задач обусловило с одной стороны источниковедческую, с другой — аналитическую направленность исследования. В результате этого была осуществлена комплексная характеристика рассматриваемого культурного феномена, выявлено своеобразие составляющих его групп и место айских памятников в Зауральско-Западносибирском круге культур, что имеет первостепенное значение для понимания генезиса саргатской историко-культурной общности и характера взаимосвязей степных кочевников и лесостепного населения. Впервые в региональной археологической науке на уровне одной локальной территории сделана попытка развернуто показать жесткую детерминированность историко-культурных процессов ландшафтными и климатическими колебаниями.

Практическая ценность работы заключается в том, что ее результаты могут быть использованы при написании обобщающих работ по археологии и истории раннего железного века Южного Урала, создания сводов археологических источников, при разработке общих и специальных курсов для исторических факультетов ВУЗов.

Апробация результатов исследования. Основные выводы настоящей работы излагались автором на заседаниях Отдела археологии ИИЯЛ УНЦ РАН, международных и региональных научных конференциях в Челябинске (1997), Омске (1997), Самаре (1998), ХШ-ХУ Уральских археологических совещаниях (Уфа, 1996; Челябинск, 1999; Оренбург, 2001), в серии опубликованных статей Выражаю искреннюю благодарность моим уфимским коллегам и наставникам, в первую очередьмоему научному руководителю А. Х. Пшеничнюку, а также Г. Н. Гарустовичу, В. А. Иванову, А. Ф. Яминову,.

B. Н. Васильеву, В. К. Федорову, В. В. Овсянникову, Ф. А. Сунгатову, Р. Б. Исмагилову и В. Г. Котову. Без их доброго совета, обоснованной критики и ценных замечаний написание данной работы вряд ли было бы возможно.

Земной поклон ныне покойному Ю. А. Заднепровскому, бескорыстное наставничество которого неизмеримо обогатило молодых уфимских археологов-сарматоведов.

Крайне признателен А. Д. Таирову, И. Э. Любчанскому, В. П. Костюкову (Челябинск), Л. Н. Коряковой и С В. Шараповой (Екатеринбург), Д. В. Мещерякову (Оренбург), С. Ю. Гуцалову (Актюбинск — Челябинск),.

C.Э.Зубову (Самара) и С. В. Гусеву (Москва) за их ценные замечания, высказанные в процессе обсуждения как концепции исследования в целом, так и его отдельных положений.

Благодарю Л. Н. Корякову, А. Д. Таирова и В. А. Булдашова за разрешение использовать их неопубликованные материалы. и монографии (Савельев Н.С., 19 986). Результаты исследования изложены в 13 публикациях автора.

Широкие археологические исследования в Месягутовской лесостепи развернулись только в послевоенные годы. С начала 1950;х годов сотрудником ИИМК АН СССР Л. Я. Крижевской было начато изучение стоянок эпохи камня в устье рек Ай и Юрюзань. В верхних слоях Усть-Айской стоянки вместе с другими материалами раннего железа и средневековья были встречены немногочисленные фрагменты керамики, отнесенные автором к андроновской керамической традиции (Крижевская Л. Я, 1962, с.76).

С начала 60-х работы в северо-восточных районах республики проводились Н. А. Мажитовым, бывшим в то время научным сотрудником сектора археологии ИИЯЛ БФ АН СССР. Наряду с основным объектом исследований, средневековыми могильниками, им были раскопаны и некоторые памятники эпохи раннего железа: курганы 9−11 Старо-Халиловского могильника, курганы 1−2 на I Кадыровском могильнике, II Кадыровский курган, открыты Ново-Меп], еровское (Ясиновское), Гумеровское и Турналинское городиш-а, на котором были начаты стационарные работы (Мажитов H.A., 1963;А, 1964;А).

В 1964 году К. В. Сальниковым, исследовавшим Юкаликулевский I курганный могильник эпохи бронзы, на окраине одноименной деревни было найдено и рекогносцировочно обследовано распаханное поселение, верхний слой которого содержал айскую керамику (Сальников К.В., 1964;А, л.7).

В 1967;1972 годах в бассейнах Ая и Юрюзани под руководством Ю. А. Морозова проводились широкие разведочные и рекогносцировочные работы. Было выявлено более 50 археологических памятников, значительная часть которых содержала керамику раннего железа, в том числе и айскую. На одном из открытых им поселений, Юкаликулевском I, в 1970 г. экспедицией ИИЯЛ под руководством В. С. Стоколоса и в 1978 и 1985 гг. совместной экспедицией БГУ-БГПИ (М.Ф.Обыденнов, В.С.Горбунов) были проведены крупномасштабные раскопки. Среди основного — черкаскульско-межовского материала встречались отдельные фрагменты керамики эпохи раннего железа. В 1978 году, попутно с работами на поселении, экспедиция БГУ-БГПИ исследовала 3 кургана II Юкаликулевского могильника, давших айский материал.

В 1980 г. Н. А. Мажитов почти полностью завершил исследование цитадели Турналинского городища, а экспедиция Ю. А. Морозова выявила в бассейне р. Ай еще ряд памятников раннего железа и начала работы на многослойном Юнусовском поселении, продолженные через два года У. И. Сулеймановым и А. И. Лебедевым.

В 1983;88 годах на территории Месягутовской лесостепи работала только экспедиция БРКМ под руководством А. И. Лебедева. Наряду с открытием новых памятников, им проводились крупные раскопки на Абдуллинском и Гумеровском городищах, Большеустьикинском поселении, а также начаты исследования айских курганных могильников (к. 1−2 Гумерово I и к. 1−2 Кадырово VI/!).

В 1987;1992 годах с небольшим перерывом в этих районах работал отряд ИИЯЛ БФ АН СССР под руководством Г. Н. Гарустовича, исследовавший основную массу известных на сей день курганов эпохи раннего железа.

В 90-е годы XX в., в связи с общим ухудшением экономического положения российской науки, археологические исследования на территории Месягутовской лесостепи не проводились и были возобновлены только в 2000 г. в связи с необходимостью проведения охранных мероприятий. Так, в 2000 г. под руководством Ф. А. Сунгатова и автора работы была исследована вся сохранившаяся часть Месягутовского III поселения, начальный период функционирования которого относится к эпохе раннего железа, а в 2001 г. исследовались разрушаемые курганы Старо-Халиловского III (к.2) и Дуван-Мечетлинского (к. 1−2) курганных могильников.

Историческое и археологическое осмысление айских древностей, несмотря на почти 40-летнее их изучение, находится только лишь в первоначальной стадии. Впервые керамика айского типа, как отмечалось выше, была выявлена в середине 50-х годов Л. Я. Крижевской при раскопках Усть-Айского поселения (Крижевская Л.Я., 1962, рис. 3, 3,5). Автором были метко подмечены «ясно выраженные андроновские традиции в ее орнаментике», а по залеганию совместно с ананьинскими древностями она была датирована К^П веками до н.э. (там же, с.76). Ввиду немногочисленности данной керамики (опубликовано 2 фрагмента от 1 сосуда), исследователь остановилась на ней только попутноточнее говоря, упоминание о ней и такая акцентировка были сделаны именно из-за ее отличительных особенностей.

Собственно же значимость подобной керамики была осознана через 10 лет К. В. Сальниковым, заложившим в 1964 году разведочную траншею на поселении возле с. Юкаликулево (пос. Юкаликулево II). Найденная в ней керамика была определена исследователем «вполне аналогичной посуде зауральских памятников эпохи раннего железа и весьма близкой к керамике городиш, а Чудаки» (Сальников К.В., 1964;А, л.7). Его выводы, сделанные на скудном материале пхурфа, заслуживают того, чтобы быть приведенными полностью: «Ценность открытия Юкаликулевского поселения заключается в том, что характер керамики. позволяет сделать предварительное заключение о принадлежности населения крайнего северо-востока Башкирии в эпоху раннего железа к одному массиву племен с населением лесостепной и южнолесной полосы Зауралья» (там же). «Очевидно <эти районы — Н.С.> в эпоху раннего железа были теснее связаны с Зауральем, нежели с Предуральем», продолжает он, вычленяя иткульские и гамаюнские древности в этих же местах (Сальников КВ., 1964, с. 11).

В этом же 1964 году Н. А. Мажитов, основываясь на керамических материалах городища Турналы, высказал мнение об их близости не только «чу-даковским», но и, в «некоторых общих моментах», посуде киишкинской группы кочевников-сармат (Мажитов Н.А., 1964;А, л.32).

После этого, несмотря на достаточно широкое исследование разведками и раскопками подобных памятников, упоминание об «айском типе» в научной литературе на время пропало. Только в 1971 г. А. Х. Пшеничнюк, занимаясь изучением кара-абызской культуры, снова привлек внимание научной общественности к очень слабо изученной «новой группе памятников», керамика которой «по основным признакам. довольно близка гафурийской». Отличия этой керамики выражалось в более высоком тонкостенном горле, своеобразии в элементах и расположении орнамента, изредка встречающейся гребенчатой орнаментацией. Исходя из этих особенностей, исследователь счел целесообразным «рассматривать эти памятники как самостоятельную группу, присвоив ей условное наименование айская по названию реки, где они выявлены» (Пшеничнюк А.Х., 1971, с.89−90). По его мнению, в материалах кара-абызских, прохоровских, гафурийских и айских памятников много общего, что главным образом проявляется в керамике и объясняется тем, что «в их сложении приняли участие родственные племена», подразумевая под ними «гафурийское» ядро (там же, с.90).

Хорошо осознавая важность изучения памятников айского типа для решения вопроса гафурийского культурогенеза, А. Х. Пшеничнюк в то же время отмечает, что «керамика Айских поселений <упоминается и 1 курганный могильник — Н.С.> очень сходная с посудой зауральской чудаковско-гороховской культуры» (Пшеничнюк А.Х., 1973, с.236). Главной трудностью в разработке этих вопросов он считает малочисленность материала с айских памятников и происхождение их в основном из сборов на поверхности, что «не позволяет провести достаточно убедительных сопоставлений с материалами соседних культур» (там же).

В том же русле им дано и описание айских памятников в «Археологической карте Башкирии»: айская керамика одновременно близка как гафурийской (особенно раннего этапа) и убаларской, так и гороховской. «Форма сосудов реконструируется плоховидимо, это были плоскодонные горшки с высоким и прямым горлом». Датируются эти памятники, по мнению автора раздела, ориентировочно веками до н.э. (АКБ, с.27).

Углубленно занимаясь изучением кара-абызской культуры, А. Х. Пшеничнюк видел ее гафурийский компонент близким как айскому типу и материалам из каменных курганов сарматского времени, расположенных в «горно-лесной зоне Южного Урала», так и саргатской и гороховской культурам лесостепного Зауралья (Пшеничнюк А.Х., 1976, с. 131). Причем, обращение к этой «зауральской общности» нужно было автору в первую очередь для поиска аналогий и истоков гафурийского керамического комплекса.

В 1996 г. была опубликована написанная намного раньше работа С. М. Васюткина, в которой был проведен критический анализ всей источниковой базы по айским древностям, имевшейся на начало 70-х годов. Оценивая степень исследованности айских памятников, автор показывает как слабость доказательной базы отнесения того или иного комплекса именно к айским, а также приводит веские основания тому, что для данного времени само определение «айский тип» заключало в себе нагрузку не столько культурную, сколько территориально-хронологическую (Васюткин СМ., 1996, с.80−83). Автор, отмечая значительный интерес данной группы памятников, что связано с ее совершенной изолированностью от остальных археологических культур эпохи раннего железа, критически относится к разделению айских и гафурийских материалов, поскольку между ними прослеживается «большое сходство керамики» (там же, с.82−83). К сожалению, следствием незнания материала и работы только по отчетам и крайне скупым публикациям стало недоверчиво-настороженное отношение С. М. Васюткина ко всем айским древностям и отсутствие в его изложении системности.

Н.А.Мажитовым, основным исследователем средневековых древностей Месягутовской лесостепи, в научно-популярной форме было сделано и первое историко-археологическое обобщение имеющихся к тому времени материалов «айского типа», которые он датировал примерно V—II вв. до н.э. (Мажитов H.A., 1973, с.65−67). Основываясь на своих раскопках и разведках (Турналинское, Ново-Мещеровское и Старо-Халиловское городища, Мишаровский и Кадыровский курганы), им высказано мнение о тесной связи айских памятников со степным миром, т.к. народ, оставивший их, «пришел из южных или юго-восточных степных районов» (там же, с.67), а на основании близости керамического материала прослежена связь городищ с близлежащими могильниками, курганный обряд которых «свойственен степным кочевым племенам и не характерен для оседлых жителей горно-лесных районов» (там же). Характер хозяйства «обитателей айских городищ» <по результатам исследований Турналов — Н.С.> Н. А. Мажитов определил как скотоводческий: «судя по костям животных, жители большей частью разводили мелкий скоткоз, овец, но имелись у них коровы, лошади» (там же, с.66). В этническом плане автор связывал их с «населением зауральских степей, где Геродот размещал „одноглазых“ исседонов» (там же, с.67), близким населению, оставившим такие памятники, как курган Елесина яма и т. д. (там же, с.61).

В 1980 г. Н. А. Мажитов, основываясь на новых раскопках городища Турналы, напрямую связал айский тип керамики с осевшими здесь ранними кочевниками (он же, 1980;А, л.9).

К середине 80-х годов, соответственно расширению источниковой базы, была даже сделана попытка включить айские древности на правах локального варианта в гороховскую культуру, объясняя приход этого населения в Месягутовскую лесостепь политическими причинами — продвижением в лесостепное Зауралье савроматских племен (Лебедев А.И., 1984, с.25), вытеснивших гороховцев на эту территорию со своей прежней (он же, 1986, С.74). Позволю себе полностью привести те признаки, на основе которых А. И. Лебедев считал возможным присоединить айские памятники к гороховской культуре.

КЕРАМИКА (он же, 1984, с.24):

— обильная примесь талька или слюды в тесте (керамика «жирная» на ощупь);

— очень плотное тесто, хороший обжиг;

— идентичность орнаментов и техники их нанесения (резные зигзаги, елочки, насечки, желобки, защипы и т. д.);

— идентичность форм сосудов (шаровидные, изредка яйцевидные тулова, высокая шейка — прямая, слабо или сильно отогнутая, обычно округлые или приостренные венчики, днища округлые, но имеются и уплощенные).

Таким образом, по мнению исследователя, «в целом различия в керамике минимальные» и сводятся к более широкому распространению посуды с уплощенным дном (там же, с.25).

ПОГРЕБАЛЬНЫЙ ОБРЯД (Лебедев A.M., 1984;А, л.57):

— невысокие курганы, представляющие собой простые земляные насыпи;

— отсутствие ровиков и валков;

— одиночные чаще всего погребения под центром насыпи;

— прямоугольные или квадратные ямы с отвесными стенками;

— ориентировка камер строго меридиональная;

— северная ориентировка костяков;

— положение погребенных вытянуто на спине с уложенными вдоль тела конечностями;

— сопровождающий инвентарь: вещи и украшения — там, где они носились, сосуды и кости животных — в изголовье или ногах.

Вывод автора однозначен: «все это характерно и для гороховских погребений» (он же, 1984, с.25). Отсутствие же на рассматриваемой территории богатых погребений с «шатровыми» конструкциями, согласно взглядам А. И. Лебедева, «отчасти можно объяснить ее недостаточной изученностью» (он же, 1984;А, л.57).

ХОЗЯЙСТВЕННЫЙ ТИП (там же, л.58):

— преобладающая роль скотоводства;

— близкий гороховскому состав остеологического материала (результат проведенных П. А. Косинцевым анализов со II штыка Юнусовского поселения: двукратное преобладание лошади над крупным рогатым скотом (он же, 1984, с.25);

— возможность сезонного кочевания (конечно, в более скромных масштабах, чем на юге);

— развитое керамическое и костерезное производство, ткачество, возможно, кожевенное и шорное дело.

Подтверждением вышеизложенных тезисов является.

ТИП ПОСЕЛЕНЧЕСКИХ ПАМЯТНИКОВ (там же):

— селища с тонким и бедным культурным слоем;

— городища с углубленными в землю жилищами площадью 16−20 м ;

— возможно, городища являлись зимниками, а селища — местами летовок;

— очень большие площади селищ и их расположение в непосредственной близости от широких пойменных участков (там же, л.55);

— отсутствие на селищах следов углубленных в землю жилищ (там же).

ФОРТИФЖАЦИИ ГОРОДИЩ:

— защита городищ системой из одного-трех валов (Лебедев А.И., 1986,.

С.74);

— наличие сложных по конструкции деревянных сооружений по валу <на примере Турналинского городища, ссылка на Н. А. Мажитова (Мажитов H.A., 1973, с.65)-Н.С.>.

Анализируя все эти признаки, отчетливо выступает их «культурная размытость» и отсутствие этнокультурных маркеров (за исключением орнамента). Они указывают только на принадлежность этих памятников одному, близкородственному в культурном и хозяйственном отношении мирузауральскому лесостепному. И совершенно прав А. Х. Пшеничнюк, являвшийся рецензентом дипломной работы А. И. Лебедева, отмечая, что «автор неоправданно много и часто привлекает материалы (литературные источники) по Зауралью. Хотя на территории Башкирии <таких — Н.С.> памятников мало, но, тем не менее, они есть, есть у них и определенное своеобразие и гораздо важнее дать характеристику именно на основе башкирских материалов» (Пшеничнюк А. Х, 1984;А), а не только искать прямые аналогии по ту сторону гор. Действительно, сложилась парадоксальная ситуация: практически необработанные памятники с почти полным отсутствием иллюстративного материала, неясной стратиграфией и неразработанной датировкой включаются на правах локального варианта в культуру с такой же неясной хронологией и размытыми культурными признаками, да к тому же и расположенную за покрытыми лесом Уральскими горами.

Несмотря на все свои недостатки, концепция А. И. Лебедева явилась для своего времени наиболее проработанной, хотя и не единственно возможной, т.к. объем источниковой базы позволял делать уже обобщения. Фактически работы этого исследователя были только развернутым обоснованием взглядов К. В. Сальникова и А. Х. Пшеничнюка о принадлежности айских памятников зауральскому лесостепному миру.

Необходимо особо отметить, что А. И. Лебедев не занимался специально вопросами хронологической принадлежности айских памятников и поэтому его представления о временном отрезке их существования достаточно противоречивы. Время появления этого населения в Месягутовской лесостепи исследователем сначала определялось примерно рубежом^-Ш веков до н.э., когда они ассимилировали иткульские племена, жившие здесь ранее (Лебедев А.И., 1984;А, л.63−64), и, практически одновременно — V-IY веками до н.э., то есть на век ранее (он же, 1984, с.25), а спустя 2 года — «не ранее IV в. до н.э.» (он же, 1986, С.74). Финалом существования айского населения автор видит рубеж эр (он же, 1984;А, л.62, 64), II век до н.э. (он же, 1984, с.28) и «возможно, оно доживает на рассматриваемой территории до первых веков нашей эры» (он же, 1986, с.74). Все основные положения данных работ, в том числе и тезис о финале айских памятников в начале новой эры, А. И. Лебедев повторил и в докладе на XIII УАСе (он же, 1996, с.35).

В последующее время, ввиду отсутствия иных работ, большинство исследователей оперировали в основном выводами именно А. И. Лебедева. Его мнение об айских памятниках как о локальном варианте вошло и в главу по гороховской культуре сводного труда «Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время». Распространение этого локального варианта — в долине реки Ай, в «восточных горных районах Башкирии» (Могильников В.А., 1992а, С.283). Однако на карте гороховских памятников айские отмечены почти на 150 километров севернее их настоящего местоположения, практически на широте г. Екатеринбургак тому же из 6 названных памятников 2 — мифические:

Карналино и Тармалино (там же, карта 19, № 49−50), а Абдуллинское городище без веских тому объяснений включено в карту памятников саргатской культуры (Могильников В.А., 19 926, карта 20, № 286) и так же смещено на север.

Практически не имея опубликованных материалов и, следовательно, не имея возможности вникнуть в суть происходивших процессов, археологи урало-западносибирского региона мало расходились во мнениях о природе айских памятников, рассматривая их, однако, каждый под своим углом зрения.

Н.П.Матвеева, присоединяясь к единственно существующей концепции, также говорит о приходе гороховцев в долину р. Ай где-то на рубеже V—IV вв. до н.э. Айские памятники, по ее мнению, являются «свидетельством оттока гороховского населения» из долины Тобола под давлением более сильных саргатских племен (Матвеева Н.П., 1991, с.90). Примечательно, что исследователь включает в гороховскую культуру памятники как айского, так и воробьевского типов (там же, с. 84), причем, если последние понимаются ей как ранние, то первые — как поздние, существующие параллельно с «собственно гороховским типом» .

М.Ф.Обыденнов и А. Ф. Шорин, посвящая свой труд черкаскульской и межовской культурам эпохи поздней бронзы, при рассмотрении перехода бронзового века к железному, касаются и культурной ситуации эпохи раннего железа в Месягутовской лесостепи. Авторы, не соглашаясь с устоявшейся интерпретацией айских комплексов, а фактически и полемизируя с концепцией А. И. Лебедева, считают, что айская керамика «весьма схожа с гафурийской. а отмеченное сходство с гороховской, видимо, несколько преувеличено» (Обыденнов М.Ф., Шорин А. Ф., 1995, с. 104).

Применяя термин «айско-гафурийские комплексы», эти авторы определяют айские древности как один из основных предковых компонентов в формировании среднебельского гафурийского населения (там же) и, соответственно, более ранние по отношению к гафурийским. Подкреплением м м данного тезиса для них является то, что «классическая» датировка айского типа с IV века до н.э. омоложена примерно на век. Истоки же «айско-гафурийских комплексов» видятся им в межовских древностях Месягутовской лесостепи, которые, судя по материалам Юкаликулевского I поселения, «доживают» до «VII в. до н.э., причем не исключено, что и до VI в. до н.э.» (там же).

Один из авторов, М. Ф. Обыденнов, возвращаясь к уже ставшему традиционным наименованию айских памятников гороховскими, видит их исток все в той же межовской культуре. Иллюстрацией для его взглядов и «в пользу данной линии преемственности являются материалы северо-восточной Башкирии, в частности поселения Юкаликулево», при раскопках которого найдено небольшое число обломков сосудов, «сопоставляемых с гороховскими» (Обыденнов М.Ф., 1996, с.98). Следуя логике автора, дополнительным подтверждением этому служит расположение «рядом с этим поселением» Новомухаметовского городища эпохи раннего железа, а также сборы с поверхности на межовском Нижне-Ибраевском поселении, где присутствует и «гороховская керамика с резным орнаментом» (там же). Хотелось бы сразу отметить, что соседство и даже проживание на одном месте не обязательно подразумевает прямое родство по схеме «предок — потомок», а разведочные сборы не могут дать всей полноты информации. Далее М. Ф. Обыденнов, ссылаясь на более ранний возраст гамаюнских и иткульских комплексов с территории Месягутовской лесостепи, полагает, что это население «также приняло участие в формировании уральского гороховского населения» <�т.е. носителей культуры айского типа — Н.С.> (там же, с.97).

Диаметрально противоположное мнение было высказано В. А. Борзуновым, связавшим айскую группу памятников «по-видимому» с гороховской культурой: «возможно, зауральские переселенцы заняли относительно свободные территории, где в эпоху поздней бронзы обитали редкие межовские группы» (Борзунов В.А., 1992, с. 101).

Несколько иначе рассматривает природу айской и гафурийской «групп» А. Д. Таиров, считая, что у этого населения один корень — гороховская культура, превратившаяся в дискретное образование, уйдя в разных направлениях со своей территории под напором пришельцев с востока — саргатцев (Таиров А.Д.,.

1995, с.91−92). Исходя из подобных построений, можно заключить, что автор видит эти «группы» достаточно одновременными и интерпретирует их как своеобразное «позднее горохово» .

Б.Б.Агеев, наоборот, расчленяет айский и гафурийский типы, рассматривая первый совершенно самостоятельно, как одну из групп ранних кочевников сарматского круга, ушедпхую в более северные районы из-за ари-дизации степи на рубеже У-1У вв. до н.э. (Агеев Б.Б., 1987, с.37−38). Этим она близка кочевникам, оставившим Атасовские курганы на северо-западе Башкирии, так же пришедших сюда в поисках благоприятной экологической ниши (там же, с.37). Родиной же собственно гафурийских племен, проникших на среднее течение Белой в IV в. до н.э., он видит Зауралье (там же, с.38).

Как бы продолжая и развивая взгляды Б. Б. Агеева, В. А. Иванов прямо говорит, что «носители сарматской культуры в IV в. до н.э. плотно освоили северо-восточные районы современного Башкортостана в бассейне рек Ай и Юрюзань» (Иванов В.А., 1994, с.57). Причиной этому, в отличие от Б. БАгеева, он считает не изменение климата, а стремление сармат стать «доминирующей этнополитической силой» (там же, с.58).

Следуя взглядам Л. Н. Коряковой, на территории Башкирии гороховской культуре соответствуют группы айских и гафурийских памятников, «керамика которых во многом напоминает гороховскую и сарматскую» (Корякова Л.Н., 1993, С.29) <именно «соответствуют», а не «входят» — Н.С.>.

Несколько скорректировав свои прежние взгляды, А. Х. Пшеничнюк высказал мнение о том, что в Месягутовской лесостепи наряду с гороховской культурой «в последнее время вычленяется керамика, близкая саргатской» (Пшеничнюк А.Х., 1988, с.6). Появление айских (а также и гафурийско-убаларских) памятников он связал с «довольно активным продвижением зауральских племен в Приуралье с начала IV века до н.э.» (там же). Спустя некоторое время, он отнес наиболее представительный материал айского типа (Кадыровские курганы) уже только к саргатской культуре (он же, 1993, с.4).

Публикация новых материалов по айским могильникам, широкие исследования которых были проведены в конце 80-х — начале 90-х годов, осуществленная Г. Н. Гарустовичем и А. И. Лебедевым, практически не изменила главного концептуального положения о «локальном варианте». Авторы заострили внимание только на вновь выявленных «локальных чертах». По их мнению, ими являются отсутствие больших курганов и деревянных конструкций в насыпях, традиция возведения жертвенников-поминальников, более широкое распространение баночных сосудов в погребениях и расположение их всегда в ногах, отсутствие южного импорта и малое распространение городищ (Гарустович Г. Н, Лебедев А. И., 1995, с. 55, 59).

Причиной возникновения «своеобразных черт быта» у айской группы гороховцев, по мнению авторов данной статьи, послужила относительная безопасность с юга (защита территории Месягутовской лесостепи горами, лесами, реками) и «определенная оторванность от основного ареала расселения» (там же, с.59). Проникновение гороховцев — «значительной группы населения» — в эти места шло, видимо, через Уральскую седловину, «из зоны Зауральской лесостепи с Тобола, Исети, Миасса». Общая датировка памятников айского типа ими видится как У-Ш вв. до н.э., а локализация — по берегам рек Юрюзань, Ай и Уфа, которая и стала «естественной западной границей расселения гороховских племен» (там же).

В 1996 г. на XIII Уральском археологическом совещании (Уфа) автором был прочитан доклад о состоянии изучения эпохи раннего железа Месягутовской лесостепи, причем основное внимание уделялось именно айским памятникам. Именно здесь впервые была высказана мысль об уходе «гороховцев» (с достаточно условным употреблением этого названия, так как стали отчетливо прослеживаться саргатские аналогии) из Месягутовской лесостепи не позднее II века до н.э. в связи с резким наступлением лесов (Савельев Н.С., 1996, с.52).

В начале 90-х, в связи с резко возросшей источниковой базой по эпохе раннего железа и явной неоднородностью материалов, екатеринбургскими археологами была поставлена проблема теоретического осмысления места всей массы различных типов, в том числе и айского, в составе Тоболо-Иртышской лесостепной провинции. Постулируя мозаичность распространения культурных типов в Зауральской лесостепи, их морфологическую и орнаментальную керамическую непрерывность, авторы выступили против крайностей при анализе материала, приводящих к искусственному конструированию культур (Бельтикова Г. В, Борзунов В. А., Корякова Л. Н., 1991, с. ПО). С этих позиций критикуется вывод Н. П. Матвеевой о включении в гороховскую культуру айских (и воробьевских) комплексов, самостоятельно входящих в лесостепную зауральско-западносибирскую общность (там же). Фактически это относится и ко всему тому направлению в изучении айских древностей, начало которому своими работами положил А. И. Лебедев. Вывод авторов, свидетельствующий о наступлении нового этапа в уральской археологии, можно только поддержать: «Может быть, стоит задуматься над проблемами, связанными с интерпретацией и определением места локально-хронологических групп, понять, или, по крайней мере, обозначить, что считать типами, а что культурами» (там же).

К сожалению, наметившееся углубленное изучение различных археологических типов (кашинского, прыговского, носиловского и т. д.) зауральской лесостепи эпохи раннего железа (см. напр.: Матвеева Н. П., 1994; Культура зауральских скотоводов 1997; Шарапова СВ., 1999, 2000), совершенно не затронуло айские древности. Более того, сами саргатская и гороховская культуры оставались и остаются внутренне не дифференцированными, а вопрос о существовании самостоятельной гороховской культуры — открытым (Полосьмак Н.В., 1986).

Наглядным примером последнему является диссертационное исследование В. А. Булдашова, полностью посвященное погребальной обрядности гороховской культуры (Новосибирск, 1998). На основании 104 погребений (Месягутовская лесостепь — 16), «содержащих керамику гороховского типа» (там же, с.25), автором было выявлено «сравнительное л Любезно благодарю В. А. Булдашова за разрешение использовать его диссертационную работу (к сожалению, пока еше не опубликованную) при написании данного исследования. единообразие обрядности на определенной территории в ограниченных хронологических рамках», проведена классификация вещевого инвентаря и уточнены хронологические рамки существования рассматриваемых комплексов. В целом необходимо отметить противоречивость суждений автора по этнокультурной обстановке как самой Месягутовской лесостепи, так и всего Южного Приуралья. Так, например, айские и гафурийские памятники без каких-либо обоснований объединяются в единую айско-гафурийскую группу, возникновение которой связано с продвижением на запад населения гороховской культуры, а погребальные памятники «предуральского варианта гороховской культуры», по мнению автора, содержат керамику гафурийского типа и относятся к кара-абызской культуре.

Несмотря на данную запутанность, работа В. А. Булдашова важна для нас тем, что впервые было проведено исследование по гороховскому погребальному обряду, а айские памятники проанализированы как бы «изнутри культуры», что с одной стороны показало их близость всему рассматриваемому массиву, с другой, на что не было обращено должного внимания из-за общей направленности работы, выявило их значительные различия. Так или иначе, но именно эта работа подспудно поставила вопрос о существовании единой гороховской культуры.

В том же 1998 г. вышла обобщающая работа автора настоящего исследования (Савельев Н.С., 19 986), в которой была приведена полная сводка айских памятников, историография вопроса, определены и уточнены основные характеристики погребального обряда и керамического комплекса. Впервые в данной работе была предпринята попытка увязать появление и исчезновение кочевнических памятников в лесостепи среднего течения р. Ай с глобальными и локальными климатическими изменениями и подвижками ландшафта.

Анализируя айские древности, автором был сделан вывод об их двухкомпонентности, что отчетливо проявляется не только в особенностях погребального обряда, но и в керамике: первая группа (Ай-1) соотнесена с постмежовским гороховско-гафурийским культурным типомЛ, распространенным в середине I тыс. до н.э. от Уральских гор до Тобола, вторая (Ай-2) — с реликтовой саргатской группой, продвинувшейся в начале IV в. до н.э. далеко на запад из южнолесостепного Приишимья и включившей в свой состав в качестве субстратного компонента часть зауральского лесостепного (и возможно — степного) населения, что придало керамическому комплексу этих мигрантов некоторые своеобразные черты (там же, с. 52, 70−72, 74−75).

В 2001 г. автором было развито высказанное ранее мнение о существовании в эпоху раннего железа на Южном Урале т.н. «трансуральского пути», движение по которому шло в основном только на запад и проходившему через южную часть Месягутовской лесостепи (Савельев Н.С., 2001, с. 140−141). Начало древней магистрали находилось на стыке степной и лесостепной зон Зауралья, что приводило к специфической окраске как месягутовских (айские), так и приуральских (гафурийские) памятников, истоки которых связаны с Зауральем. Там же автором отмечалась очень важная роль Месягутовского лесостепного острова в функционировании этого пути, постоянность передвижений и разнородность волн мигрантов.

Настоящая работа во многом является логическим продолжением ранее сделанного или начатого. В основном тексте я намеренно избегал культурных определений групп айских памятников, т.к. генезис обеих достаточно сложен и многокомпонентен. Надеюсь, что данные, изложенные в последней главе, проясняют этнокультурную обстановку в лесостепи восточных предгорий Урала и показывают обоснованность этого шага. Данное название и в момент работы с айскими материалами воспринималось как рабочее и не вполне точно отражающее археологические раелии.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

В результате проведенного исследования были раскрыты основные характеристики айской группы памятников островной Месягутовской лесостепи, определен объем источниковой базы по данному населению и его культурная принадлежность, исходя из имеющегося объема источников представлена типология поселенческих памятников и погребально-поминального обряда, дана классификация вещевого инвентаря и керамического комплекса, определена относительная и абсолютная хронология рассматриваемых памятников. Также в данной работе сделана попытка проследить динамику, пути и причины освоения региона зауральским по своему происхождению населением и определить его место в Зауральско-Западносибирском круге культур эпохи раннего железа.

Исследование поставленной темы было бы невозможно без обращения к палеоэкологическим и ландшафтным данным, что связано с уникальностью рассматриваемой территории в пределах Уральского региона. Представленные в работе материалы позволили в самых общих чертах реконструировать палеоэкологические условия Месягутовской лесостепи, полностью интегрированной в горно-лесную зону Южного Урала, во время ее освоения айским населением. Выявленная динамика изменения ландшафтов и климата крайне показательна и это позволило поставить вопрос о прямой связи экологических условий с использованием данной территории в эпоху раннего железа в качестве летних кочевок.

Использованный в настоящей работе метод совмещения ландшафтных и археологических данных вряд ли был бы оправдан при исследовании тех или иных культурных образований открытых, зональных территорий, будь то лес, степь или лесостепь. В нашем же случае именно такой подход помог раскрыть причины освоения скотоводческим населением относительно изолированной ландшафтной ниши и наметить динамику этого процесса.

Все имеющиеся данные свидетельствуют о том, что однозначно определить культурную принадлежность насельников Месягутовской лесостепи середины — второй половины I тыс. до н.э. и особенно 1У-111 вв. до н.э. невозможно. Абсолютное большинство материалов имеет смешанный, но отнюдь не однородный характер, поэтому, наряду с группированием самого материала, особое внимание придавалось выяснению компонентов сложения данного культурного феномена. В целом этими слагаемыми явились сакское «бобровское», иткульское, саргатское Пришимское и «савромато-сарматское» южнозауральское население. Причиной такого переплетения традиций несомненно является крайне динамичная обстановка, сложившаяся в южной части лесостепного Зауралья, связанная с функционированием в предгорной полосе восточного склона Урала мощного металлургического очага.

Для выяснения места айского населения Месягутовской лесостепи в Зауральско-Западносибирском круге культур эпохи раннего железа в работе были применены наиболее простые и наиболее распространенные формально-статистические методы анализа погребального материала, адаптированные для малых выборок. Они позволили получить новую и, что самое главное, внутренне не противоречивую и очень важную информацию. Наряду с этим стала очевидна принципиальная возможность применения методов формальной статистики для анализа погребальных памятников лесостепного скотоводческого населения, крайне разнородного в своей основе. Вероятно, данное направление анализа материала является единственно возможным при выяснении динамики и особенностей этнокультурных процессов такой открытой территории, какой является Зауральско-Западносибирская лесостепь.

Необходимо отметить, что археологическое изучение Месягутовской лесостепи, в том числе и памятников раннего железного века, находится только в первоначальной стадии. Возобновление полевых исследований на этой территории несомненно даст новый и очень важный материал, а увеличение источниковой базы позволит скорректировать, подтвердить или опровергнуть те выводы, которые представлены в настоящей работе.