Миф в советской истории и культуре

В любом обществе обыденное сознание включает элементы традиционности. Собственно архаические сюжеты, в том числе и вошедшие в христианство, достаточно органично были включены в «коммунистические» сакрализованные тексты. Р. Барт отмечал, что именно в условиях спада революционного энтузиазма, утраты «новыми» режимами энергии разрушения активизируется ремиф ологизациДДанный процесс интенсивно происходил в системе «левых» режимов,^ том числе и в Советском Союзе.

Мифологичность, архаические традиции составляли одну из структурных единиц в общей картине «виденья мира» советскими людьми. Усиленный исследовательский интерес к происхождению мифа постоянно подкреплялся возможностью работы в «благоприятных лабораторных условиях: она (наука о мифе — Ж.К.) могла наяву наблюдать обнаженный генезис мифа». Таким образом, общественно-историческая практика выступает в данном случае в качестве исследовательского эксперимента и опыта.

Трансформация традиционных, характерных для аграрного населения России мировоззренческих и поведенческих стереотипов усилила стремление режима к их консервации, а далее к включению в общую систему идеологической пропаганды, и тем самым усилению социально-психологического фактора управленческой деятельности.

В XX веке крушение социальных ожиданий, разочарование в первоначально привлекательном дискурсе новоевропейской культуры просвещения, недоказуемость линейного прогресса человечества привели к активизации интеллектуальных поисков решения целого комплекса проблем, в том числе и создания непротиворечивых систем «человекобщество». Предполагалось, что подобная модель в наиболее последовательной форме заложена в конструкциях традиционных социумов. В Европе общество обратилось к мифу, в частности, в надежде избавления от социальной нестабильности.

Особенности мифологического сознания изначально давали возможность разрешения оппозиции Прошлое/ Настоящее/ Будущее. Как пишет А. М. Пятигорский, «.миф не может быть старым или новым, только его контекст и интерпретация связаны со временем"3 при всей временной, социальной и региональной условности этого утверждения. Оживление мифологических представлений и создание мифов/антимифов в наибольшей степени отразились в современной литературе. Произведения Джойса, Кафки, Рильке, Платонова и многих других наполнены усложненной символикой, характеризуются смысловой многослойностью, нередко эти авторы используют форму притчи.4 Также очевидно возрастание интереса к мифологическим образцам в изобразительном и сценическом искусстве XX столетия в целом.

Еще Б. Брехт отмечал, что в фантасмагорических построениях Ф. Кафки показано и нарушение законности, и действие всесильного государственного аппарата, осуществление власти неполноценным руководством.5 Страх, отрицательные эмоции, связанные с реалиями тоталитарных режимов, во многом автоматически содействовали и негативной оценке политиками мифологизации сознания социумов. Характерно, что и в научных исследованиях XX века ' присутствует мнение о необходимости демифологизации политической истории.

В литературе философского, исторического, культурологического, политологического содержания постепенно начал утверждаться и иной вариант оценочных суждений о социальной функции мифов. Например, в работах о мифах российского сознания аргументируется тезис о практическом применении и позитивной роли многих мифологических конструкций, устранении конфликтных ситуаций и создании обстановки стабильности в современном обществе. Таким образом, мифологические понятия превращаются из разряда абстрактных в социально активную, работающую конструкту.

Проблема точного определения понятия «миф» не является исключительно научной задачей, она включена в общий контекст поиска духовных идеалов современной России. Советский менталитет был построен на слишком упрощенных идеологических текстах и испытывал постоянную потребность в призывах и лозунгах, но при отсутствии преобладания глубоких теоретических знаний, в том числе и философских. 6 Лишь постепенно был сформулирован тезис о важности науки как культурообразующего фактора, включающего и такую целостную систему, как духовный потенциал человека.7 Поиск «новых» аксиологических координат, отказ от неоправданных норм поведения привел к переоценке ранее накопленного опыта, в том числе и совокупности традиционных мифологических воззрений. Как известно, попытка разрыва в прежнем дискурсе предполагает обычный альтернативный вариант выхода из кризиса общественной мысли — использование всеобщей мифологизации с целью возвращения, хотя бы на короткий период, в особое состояние исторического времени, собственный мир, локализованный в хронологических и пространственных координатах. «Вечные» проблемы, этические и эстетические универсалии вновь актуализировали изучение не только традиций российского общества, но и общечеловеческих ценностей, «.даже если они кажутся странными, „ненаучными“».8 Такие вечные традиционные ценности включаются в различных этнических традициях в мифологические системы, закрепленные коллективной памятью в фольклоре, обрядах, .ритуалах. Наряду с зафиксированными материалами многие древние образы, архетипы, ранее оттесненные в область бессознательного, переживают новый всплеск творческого и научного уважения в моменты кризиса, катарсиса.

Историческая практика проводящейся реконструкции России, во многом подтвердила справедливость слов К. Хюбнера, обращенных к русскому читателю. Он писал, что «.это новое станет своего рода возвращением к древним, давно засыпанным истокам ее мифов, породившим все богатство русской литературы прошлого века».9 В то же время в научных исследованиях встречается мысль о том, что в российском менталитете не было четко сформулированной системы классического мифологического повествования. Россия — это «.страна с великой культурной традицией, но не имевшая остро переживаемой и осознаваемой связи ни с одной из древних цивилизаций"10 Данная ситуация породила множество спорных проблем, возникающих, в частности, при оценке ренессансного периода в русской культуре. Однако советская мифология как вторичная тем не менее во многом базируется на древнеязыческой славянской основе и имеет иногда очевидно, иногда завуалированно христианские наслоения. Новая советская мифология и ритуал создавались на основе этих элементов, причем в систему в целом, как правило, привносилось новое содержание.

В настоящее время для разработки наиболее адекватной модели общественного согласия необходима более четкая и научно обоснованная схема понятийного аппарата. Традиционно термины «миф», «мифология» понимались неоднозначно. Отсутствие четкости в понятийном аппарате нередко приводило к тому, что в качестве мифов воспринимались различные «заблуждения», «фальсификации», а также бытовые повествования, не имеющие мифологической основы. В результате нечеткости терминологии и расширительной трактовки мифов возникает опасность не только научной недостоверности интерпретируемых фактов исторической реальности, дискредитации самой системы мифотворчества, но также и искажения реконструируемых событий, в частности, советской истории.

Актуальность исследования определяется очевидными изменениями в сфере общественного сознания в посткоммунистиической России. Оживился не только научный, но и практико-общественный интерес к познанию традиционных и нетрадиционных мифорелигиозных представлений. Общественные потребности привели к необходимости изучения и осмысления как российского, так и советского культурного потенциала. Поиск новых духовных ценностей детерминировал потребность в обобщении и освоении уже созданных ранее культурных форм. В российской, как и в любой другой культуре, они представляли совокупность идей и соответственно ценностно-нормативных установок различных социальных групп. В философских, культурологических и историко-теоретических работах периода советского тоталитаризма исследование культуры носило в основном односторонний характер. При этом предмет изучения, как правило, осмыслялся с позиций официальной идеологии, идеализировавшей реальную ситуацию и построенной на уровне абстрактных схем, неадекватных реальности.

В настоящее время в исследовании форм культурного самовыражения различных социальных слоев и групп наметился отход от субъективных оценок исторической действительности. Однако, при этом иногда отсутствует критический анализ содержания исторической реальности, оценки нередко приобретают лишь диаметрально противоположный характер, что в конечном счете не меняет сути научного и бытового осмысления реальной исторической ситуации.

Объективность научных подходов постепенно распространяется и на простонародные представления и мировоззренческие стереотипы, характерные для так называемой массовой культуры. В первую очередь они значимы для создания новых культурообразующих структур, моральных и этических ценностей, аксиологических установок.

В диахронном аспекте исследование культуры, естественно, исторично.1 *В настоящее время поиск духовных ценностей распространен во всех слоях общества, и безусловно важно выявление и осмысление разноуровневых культурных феноменов. Осмысление и оценка исторического прошлого интересны и в плане изучения повседневности. Исследование подробностей бытовой культуры имеет не только познавательный характер. Комплексный сбор информации, обобщение историко-культурного материала способствуют осмыслению символической, знаковозакрепленной системы целостного советского культурного пространства.

Методологические и теоретические аспекты исследования.

Сравнительное изучение используемых материалов требует применения принципов объективности и историзма, комплексного подхода к анализу исследуемых процессов. Интерпретация исторической реальности предполагает тщательный отбор комментируемых фактов, а также возможность постоянной проверки их достоверности. Соблюдение принципа объективности требует выявления и анализа источников, репрезентативных для реконструкции комплекса базовых мифологем в советской идеологической системе.

В соответствии с принципом историзма данные мифологемы рассматриваются в процессе трансформации их бытования как в российском, так и в советском ментальном континууме. В связи с недостаточной достоверностью многих известий об исторических событиях была проведена работа по определению репрезентативности источников.

Специфика материала, использованного в работе, изначально предполагает историко-культурный и философский характер исследования. Важное значение имеют положения синергетики при анализе практического социокультурного феномена «мифологическая система» как явления, развивающегося закономерно, на имманентной основе, в значительной мере повлиявшего на общий ход и особенности исторических процессов в России и Советском Союзе. Использование конкретного материала из различных сфер знания предполагает постоянное применение междисциплинарной компаративистики в целях возможно объективного и разностороннего подхода к исследуемому явлению.

Методы исследования.

Наиболее адекватны проблематике исследования методы диахронной реконструкции. При этом в качестве основного синхронного уровня изучения предлагается период 1920;х — 1950;х гг., то есть основной исторический срез создания и воплощения советского мифа. Осмысление функционирования мифов, особенно в современных социумах, требует учитывать в первую очередь социально-психологическое воздействие мифологем. Среда пребывания той или иной мифологии может создавать самые различные варианты конструкций, сопровождающих данный миф. Не случаен тот факт, что основные мифологемы, «.то есть сюжеты, образующие персонажи и ситуации.», 12 исторически однотипны, и одновременно вариативны. Метод исторического сопоставления основных сюжетов в российской и советской мифологии использован и в данной работе.

Создание в России современной модели социальных отношений и постоянное решение проблем, возникающих в обществе, будет успешнее развиваться при наиболее полном и объективном учете исторического опыта, в частности, собственного, российского. Базовые данные по формированию и развитию системы архаических мировоззренческих стереотипов в советском социуме 1920;х — 1960;х г. г. будут способствовать осознанию более четких границ и парадигм прагматики мифологических конструкций. Начиная с 1920;х годов в России происходили процессы мифологизации массового сознания, шла интенсивная сакрализация государственной жизни (культ вождя), «зарождение секуляризированных форм «политической религии», «формирование квазимифологических черт духовного облика советского человека».13 и.

Хронологические рамки исследования определены соотносимостью становления и укрепления мифологических воззрений с генезисом советского тоталитаризма. Элементы насильственного насаждения новых образцов культуры были характерны уже для первых лет Советской власти. В 1920;е годы: распространились воззрения культового вождизма.

Особенным знаковым явлением стала смерть В. И. Ленина и формирование мифоритуальной концепции бессмертия первого демиурга. 1930;е — 1950;е годы характеризовались вниманием большевистского руководства к формированию постоянно действующего комплекса мифологических воззрений, особенно актуализировавшихся в период Великой Отечественной войны 1941;1945 гг. Властная маргинальная элита — правящая политическая партия, советский аппарат, а также основная часть населения страны в определенной степени заключили «общественный договор» о выборе стратегической линии — ускоренный вариант модернизации народного хозяйства. Однако попытки провести столь же быстрыми темпами резкое изменение ментальных установок всех членов общества не увенчались успехом, что стало ясно еще во время реорганизации различных сторон жизни и бытового устройства социума в 1930;е — 1950;е годы. В работе использованы и материалы 1960;х — 1990;х гг. Важное значение при сопоставлении универсальных категорий мифологического сознания имели факты российской досоветской истории.

Эмпирическая база исследования.

К настоящему времени сложился достаточно обширный и репрезентативный корпус эмпирических данных, позволяющих проводить комплексное исследование мифологических воззрений, соответствовавших различным уровням советской социальной иерархии.

Тематика и характер проведенного исследования определили особенности как отбора, так и использования источников. Среди мифологических систем «советская» — явление «вторичное», поэтому в частности, отсутствуют повествовательные тексты, содержащие целостный набор сакральных доктрин и догм. Традиционные архаические представления как факты мыслительной деятельности отражены в нарративных материалах лишь опосредованно и обнаруживаются методом поиска непреднамеренной информации, имеющейся в источниках.

Документы партийных, государственных, общественных организаций в целом фрагментарно отражают специфические особенности сознания советских людей. В этих источниках приводятся лишь данные о конкретных массовых проявлениях экстатического состояния (например, во время партийных собраний, съездов, конференций), о фактах культового преклонения перед советскими вождями. В архивных документах имеются сведения о формальном отношении масс к изучению «сакральных» коммунистических текстов и т. п.

В качестве источников использованы выступления партийных и государственных деятелей, воспоминания бывших советских лидеров, заметки иностранцев, посетивших СССР.

Истинное состояние общественного сознания, стереотипов поведения в советском обществе, в том числе и элементов архаичных моделей, не получило полного и достоверного освещения в публикациях советской периодики. Безусловно, в письмах в редакции, корреспондентских заметках нередко содержались откровенные мнения советских людей о происходящих в стране событиях, но на страницы газет эти документы, как правило, не попадали и не могли оказывать влияния на формирование общественного мнения. В газетных публикациях содержится мало сведений о проявлениях мифологизмов «нового» коммунистического мира, и данная группа источников не является в значительной мере репрезентативной для настоящей работы.

В комплексе архивных документов для характеристики традиционных элементов мировоззрения представляют интерес материалы, обнаруженные в специальных информационных сводках, фиксировавших частные разговоры, критические и позитивные настроения граждан, а также слухи, циркулировавшие среди населения по отношению к существовавшей властной системе. Данная группа источников находится в Центральном государственном архиве историко-политических документов Санкт-Петербурга. Вероятно, многие сообщения о конкретных фактах, включавшиеся в сводки, не были в полной мере достоверны, и каждый документ в отдельности нельзя охарактеризовать как уникальный и репрезентативный источник, содержащий сведения о политических и бытовых представлениях советских людей. Но в совокупности этот массив инфорбюллетеней позволил выделить определенные закономерности социально-психологической обстановки в стране. К данной группе документов примыкают информационные сводки о проведении занятий в системе политического просвещения, о морально-политической атмосфере на предприятиях, в учреждениях, в школах и т. п. В этих сообщениях существенно важными оказались сведения об отношении к проблемам войны и мира, о послевоенном политическом устройстве. Часто эти мнения высказывались в достаточно откровенной форме.

Непосредственное отношение к окружающей действительности, восприятие советскими людьми тех или иных событий и фактов нашли отражение в мемуарах, письмах, дневниковых записях. Многие из этих документальных свидетельств опубликованы в последнее десятилетие. В массиве информации, относящейся к 1920;м — 1950;м годам, встречаются не только хвалебные или критические оценки «социалистических» преобразований, проводимых правящей элитой. Ценность для содержательной характеристики общественного сознания представляют предлагавшиеся рядовыми членами социума позитивные проекты гипотетических преобразований советского строя.

Особую группу источников составляют стихи и песни официально признанных и всячески поощрявшихся сталинским режимом народных сказителей — «акынов». Произведения такого рода публиковались в сборниках, посвященных юбилейным датам, революционной тематике, деятельности И. В. Сталина. Для данной работы эти источники имеют важное значение, так как часто отражают непосредственную ситуативную реакцию в общественном сознании на происходившие события, содержат сведения об оценке деятельности государственных и партийных лидеров. Аналогичная сопоставимость официального и массового сознания была характерна и для оценок некоторых фактов дореволюционной российской истории. Так, М. Б. Плюханова при исследовании мифологичности культуры Московского царства отмечает, например, особое восприятие в России в ХУ1 веке взятия Казани и символическое осмысление данного факта в общественном сознании. Падение Казанского ханства как победа над Ордой «сходным образом воспринимается и в официальных кругах, и в фольклорной среде».14 Аналогичная ситуация сложилась в СССР в 1930;е годы, когда «победы» социалистического строительства получали примерно равнозначную оценку в высших маргинальных правящих сферах и в основном социуме. В официальных документах речь шла в первую очередь об успехах в социально-экономической и политической деятельности, а в произведениях «акынов», в фольклорных текстах эти победы приобрели мифологизированную форму.

В целях проведения сравнительного анализа, а также выявления универсалий, бытовавших в системе российского и советского общественного сознания, использованы данные по традиционным культурам, содержащиеся в исследованиях по этнографии, истории религий, лингвистике, а также по ономастике, топонимике.,.

Особый тип источников составляют вещественные памятники, причем как уникальные, так и повседневного характера. Это произведения живописи, скульптуры, архитектуры периода социалистического реализма, и, в частности, намогильные сооружения с эпитафиями в погребальных комплексах, например, в Александро-Невской лавре Санкт-Петербурга.

Для изучения темы привлекались произведения художественной литературы. Ценные сведения были получены в устных рассказах очевидцев событий советской истории.

Вербальная традиция советского социума сохраняет многочисленные архаические стереотипы, которые воспроизводятся в сленге маргинальных групп: как высшей правящей партийно-государственной элиты, так и низшей, например, заключенных. Несмотря на естественные диаметральные различия этих социальных образований, в них входят люди, в силу различных обстоятельств изолированные от основного социума. Традиционные законы сложения и функционирования арго были присущи и другим субкультурам советского общества: диссидентской, молодежной и Т.д.

Характеристика формирования советских мифологем потребовала обращения к фактам российской истории. В работе были использованы сборники документов по истории крестьянских войн, свидетельства участников и современников событий. Особый интерес представляют материалы в тематических сборниках воспоминаний, посвященных деятельности неординарных политических и военных лидеров, претендентов на российский престол, руководителей социальных движений.

Многочисленные материалы по истории российских казней содержатся в классической монографии Н. Евреинова «История телесных наказаний в России».15 Однако автор монографии обращал внимание в первую очередь на практико-назидательный, исторический аспект проблемы, а также дескриптивную полноту сведений. Между тем приводимые им материалы позволяют выявить и ритуальную значимость российских пыток и казней. Сведения по истории наказаний в России содержатся также в работе П. А. Кошеля «История наказаний в России».16 Наиболее полной сводкой разнообразных элементов российской политической пенитенциарной.

1У системы является монография Е. В. Анисимова «Дыба и кнут». Фактические данные по истории наказаний, массовых казней в России, собранные этими авторами, стали источником для культурологического осмысления конкретных проявлений пенитенциарной системы.

Переход в мир мертвых всегда был существенным моментом в социальной жизни и традиционно обставлялся целостной обрядовой системой. Многочисленные феномены некрологии, свойственные разным культурам и историческим периодам, были систематизированы в работе.

1 8.

Ю.А.Смирнова «Лабиринт». Им рассмотрены особенности обрядов преднамеренного погребения, а также классифицирован понятийно-категориальный аппарат некрологических систем. Опубликованные Ю. А. Смирновым материалы могут характеризоваться как источники, они были использованы при изучении погребальных церемоний российских правителей и политических деятелей.

Для изучения мифологического сознания существенно важны конкретные данные — подробности российского быта, которые содержатся в описаниях иностранных путешественников, посещавших Россию в различные исторические эпохи. Ценность данной категории источников неоднократно отмечалась исследователями. В подобных сообщениях существенно то, что иностранцы, то есть «другие», «чужие», в русской культуре отмечали наиболее необычные факты в скрупулезно составленных информационных сводках-отчетах. Многие свидетельства иностранцев были опубликованы в сборниках, составленных по тематическому либо хронологическому принципу.

В российском фольклоре всегда были отражены определенные мифологические взгляды членов социума на характер деятельности политических лидеров, полководцев, предводителей социальных движений. Значительный массив народных песен Х111 — XIX веков был включен в сборники текстов, собранных и систематизированных сотрудниками Института русской литературы АН СССР. Эти тексты содержат произведения, посвященные историческим персонажам, наделенным в народном сознании мифологическими свойствами, фольклорные версии о реальных исторических событиях.

Таким образом, в настоящее время накоплен значительный, хотя и разнородный, фактический материал, характеризующий элементы советской мифологии, причем большая часть этих эмпирических данных пока еще недостаточно полно использовалась при изучении проблем советского мифологического сознания. В то же время исследование, посвященное описанию и систематизации мифологических воззрений в «социалистическом» обществе, может способствовать формированию единой картины догматической и доктринальной формы конкретной «вторичной» мифологии — советского мифоритуального комплекса.

Особенности исторической реальности определяют и приоритеты в изучении общественных явлений. История советского общества, нередко мифологизированная во многих основных своих проявлениях, базировалась преимущественно на принципах экономического детерминизма. Однако фальсифицированные исторические факты не всегда относятся к мифологическим системам. Правомерность их включения в данные системы определяется прежде всего формой интерпретации факта — собственно традиционной либо модернизированной мифологической.

Сформулированные на базе марксистской доктрины объективные закономерности исторического развития длительное время являлись приоритетными в социально-политических науках и соответствовали потребностям общественного сознания. Однако уже в 1970;е — 1980;е годы в советской науке появились работы, посвященные исследованию субъективного, собственно человеческого фактора исторического развития. Данная тематика разрабатывалась в основном медиевистами.

Трансформация общественно-политической ситуации в Советском Союзе во второй половине 1980;х гг., быстрая смена оценок в общественном сознании изменили ранее непререкаемую схоластичность и приемы гуманитарного познания, соответствовавшие вульгаризированным марксистским схемам. Интерес к «правдивой», а не к «ложной» истории, и в первую очередь связанные с этим нравственные оценки (либо переоценки) периода тоталитаризма способствовали использованию новых методологических приемов. Главной, доминирующей научной идеей постепенно стало не только раскрытие общих закономерностей хода исторического развития, частным проявлением которого был и революционный процесс, но и выявление социально-психологических установок, характеристики различных групп советских людей, живших в условиях тоталитарного режима.

При исследовании вопросов истории и культурологии наиболее ценными являются, как правило, не просто самые общие законы, обедненные содержанием.19 Знание наибольшего количества конкретных фактов, модулируемых в однотипные структурные закономерности, представляется логичным и целесообразным методом в процессе исторического познания. Особое значение при отборе важного/ неважного в культуре приобретает соотносимость фактов с универсальными, глобальными сюжетами, свойственными всем мифологиям мира, в том числе и российской/ советской. В то же время эти универсальные мифологемы получают подтверждение в ходе систематизации и классификации исторических сюжетов, а не только при характеристике отдельных фактов-фрагментов.

Некоторые методологические установки, использованные в данной работе, были предложены представителями «новой» исторической науки, или направления, именуемого и сейчас Школой «Анналов». Этот подход основан на сочетании принципов «исторической антропологии» и «тотальной истории». Относительно новый, отличающийся от традиционного, собственно исторического, подход к исследуемой проблеме предполагает возможность сочетания различных источников.

В трудах представителей Школы «Анналов» важнейшей частью реконструкции прошлого является исследование духовной культуры общества. За последние годы и в отечественной науке все чаще стало применяться понятие «ментальность», при этом ментальность — достаточно универсальная категория, позволяющая воссоздать целостную ретроспективную картину духовной культуры социумов, в том числе и «холодных обществ».

Ментальные установки, как пишет А. Я. Гуревич, представляют совокупность умонастроений, ценностных ориентаций, элементов сознания и поведения. М.И.Стеблин-Каменский подчеркивал, что в дословном переводе слово «тегйаШе» означает скорее не мышление, а духовный мир, психику и т. п. Совокупность коллективных представлений и архетипов архаических народов определяется понятием «сенсотип», близким к ментальности. Причем данный аспект мыслительной реальности обычно укоренен в сознании людей столь глубоко и прочно, что даже при резкой смене идеологий не утрачивает основных характеристик, часто переживая лишь.

ЛА своеобразную трансформацию. Именно эта трансформация произошла в XX веке с таким мощным пластом ментальной сферы, как мифологические воззрения.

Оживление мифологических структур происходило во всех сферах миропонимания. Мифологизм как составная часть идеологической системы может возрождаться в любом обществе при совпадении различных условий на разных уровнях социального развития. Естественно, такие феномены имели отличия от тотального, господствующего положения классического мифа и ритуала в архаических, «холодных» обществах. Тем не менее практика тоталитарных режимов показала возможность апологетического отношения именно к архаическому мифу.

Для многих как западных, так и отечественных историков, философов, культурологов положение о религиозной окрашенности культа личности Сталина стало общепризнанным и устоявшимся теоретическим постулатом., Однако это утверждение еще не имеет последовательной, систематизированной интерпретации всех составляющих компонентов, структурообразующих связей, а также механизма включения архаических элементов в ментальное единство советского социума.

Е.А.Торчинов подразделяет мифологические системы на первичныесобственно мифологические — и вторичные, то есть те, которым сопутствуют трансперсональные состояния.21 Именно вторичные являются элементами религиозных структур. Однако глубокие психологические, иногда экстатические переживания сопровождают и тоталитарные культы, в том числе и советские. Это — боготворение вождя, экстатическое состояние при его упоминании и тем более появлении, впадение в массовый транс при похоронах лидера. Данный параметр позволяет относить, хотя и условно, тоталитарные, в частности, советские культы к религиозным. Многие советские церемонии (если следовать классификации Е.А.Торчинова) должны характеризоваться не как обрядовые, а как ритуальные, то есть действа, связанные с глубинными психологическими, в данном случае культовыми переживаниями. В то же время в связи с тем, что в данной работе не исследуются конкретные трансперсональные состояния, термины «обряд» и «ритуал» используются как равнозначные.

Вторичная", в частности, российско-советская мифология, в отличие от архаических моделей, характеризуется фрагментарностью, тем, что представления и ритуалы не образуют такой целостной системы, как в традиционных обществах, преобразованностью многих составляющих, их сочетанием с иными немифологизированными явлениями. В то же время «вторичная» мифология играла существенную роль в российско-советской истории, и многие элементы социальной жизни определялись не только экономическими, собственно политическими и иными факторами, но и наличием мифологических компонентов сознания и поведения. Как и в традиционных обществах, в российско-советском сочетались собственно прагматические и ритуально-мифологические аспекты одних и тех же элементов культуры.

Диахронный подход к изучению классических форм мифа не противоречит исследовательской ситуации, так как «уровни», «фрагменты» данной системы могут проявляться в различные эпохи. Для воссоздания и широкого распространения «политического» и «социального» мифа (например, в истории XX века) достаточными являлись определенные условия, воздействовавшие на массовое сознание. Но миф уже не может стать всеобъемлющей, постоянно функционирующей системой.

Предметная область исследования.

В данной работе рассматривается комплекс традиционных представлений советского социума 1930;х — 1950;х гг. Предмет исследования включает выявление, описание, систематизацию наиболее значимых сфер «возрождения» мифологии в общественном сознании в Советской России. Причем вычленение и разделение архаичных элементов целесообразно лишь в целях проведения научного исследования. В реальной жизни общая картина мира была синкретична, и традиционализм тесно переплетался с современными, «индустриальными» нормами жизни, а научное знание сочеталось с вненаучными формами восприятия действительности.

Объяснение многих реалий российской повседневности возможно только при рассмотрении конкретных проявлений мифологических стереотипов, бытовавших в сознании и поведении советских людей. Систематизация собранного материала проводилась на основе выявления и определения основных мифологических представлений в сакральной и профанной сфере бытования советского социума. Для характеристики универсальных категорий были выявлены наиболее устойчивые — сквозные мифологемы, свойственные и российской, и советской традиции. В работе также дано описание некоторых мифологических конструкций в произведениях советских писателей и художников.

Данное исследование не включает рассмотрение тех мифов, основа которых не является традиционной хотя бы частично по форме и по содержанию. Так, например, Л. Тиллетт считает, что характеристика в советской литературе российской экспансии в Сибирь как мирного заселения неосвоенных территорий «русскими пионерами» является историческим мифом. В то же время правомернее определить подобные явления как историческую фальсификацию, не имеющую, за редким исключением, мифологической окраски.

Цель и задачи исследования

.

Целью работы является изучение причин возрождения и активного действия традиционных мифологических конструкций, их функциональной значимости в общей системе аксиологических координат советской культуры. Сочетание исторического и собственно логического научных подходов к разработке темы потребовало учета преемственности в бытовании важнейших мифологем в советской и российской культурах. Данная проблемная цель определила следующие конкретные задачи исследования: вычленение и характеристика конкретных форм и границ проявления традиционных мифологических представлений в советском обществеизучение некоторых особенностей ремифологизации в условиях тоталитарного политического режима на примере советской традицииреконструкция совокупности традиционных компонентов в общей системе норм и установок советского и постсоветского социумавыявление границ и содержания понятий «миф», «ментальность», «обряд», «ритуал» применительно к советской мировоззренческой системеобзор исторических предпосылок возрождения архаических представлений в общественном сознании постреволюционной Россииопределение российских мифологем как истоков советского менталитетарассмотрение специфики и значения реанимированных мифологических представлений в политической практике советского правящего режимахарактеристика мифологических представлений в важнейших сферах советского искусства — живописи, скульптуре, архитектуре, литературе, кино и т. д.- исследование значения практики мифоритуальной традиции в обеспечении стабильного функционирования советского и постсоветского социума.

Научная новизна работы.

Данная диссертация является первым историко-философским и культурологическим исследованием основной совокупности советских мифов. В работе рассмотрены их основы, сложившиеся еще в период дореволюционной российской истории. Использование мифологических представлений характеризуется как необходимый элемент всей пропагандистской деятельности советской власти, в том числе и в сфере создания новых форм культуры.

Конкретно новизна основных результатов исследования заключается в том, что: впервые собраны и обобщены сведения, позволяющие с достаточной степенью полноты охарактеризовать комплекс традиционных компонентов советского менталитетав работе проведено выявление и описание конкретных форм устойчивых советских мифологизмовна основе теоретического осмысления исторических фактов охарактеризована реконструированная картина представлений советских граждан о категориях пространства, времени, труда, богатства и т. д.- исследование конкретного материала позволило воссоздать преемственность мифологических феноменов в российской и советской ментальностирассмотрено соотношение и сочетание различных мифов универсального и локального характера в советской культуре и историипроведено сравнение мифологических конструкций современного социума не только на синхронном, но и на диахронном, уровнедоказывается, что сформировавшаяся за годы Советской власти система, обладавшая определенной мифологической основой, имела практическую политическую ориентированность и служила одним из важнейших инструментов манипулирования общественным мнениемприводятся аргументы, доказывающие, что универсальные мифологемы имели широкое распространение и в пропагандистской деятельности режима, и в важнейших проявлениях культурной жизни, они постепенно превратились в неотъемлемую составляющую общественного сознания, декларативно основанного на принципах атеистического мировоззренияна основе проведения сравнительного анализа зафиксированных стереотипов мышления и поведения политической элиты и массовых представлений советского народа делается вывод об элементах их различия и сходства.

Теоретическая и практическая ценность результатов исследования.

Работа в определенной степени открывает новое направление в комплексном исследовании конкретной советской мифологической традиции и соответственно восполняет пробел в изучении данной проблематики.

Диссертация является возможной основой для дальнейших исследований по теории и истории советского мифа. Изучение советских мифов как конкретного проявления общемифологической системы представляет определенный интерес для реальной практико-политической деятельности. Собранные и обобщенные в диссертации материалы могут оказаться полезными для современных государственных и общественных организаций при выработке политических решений, а также стабилизации отношений с представителями как традиционных, так и нетрадиционных религий.

Ряд положений и фактов, приведенных в настоящей работе, входит в состав лекционных курсов, например «Мифологии» (Университет культуры и искусств), а также иных учебных предметов, в частности, «История России» (Санкт-Петербургский университет экономики и финансовСПбГУЭФ) и т. д. Теоретические и содержательные разработки могут быть использованы при подготовке и чтении лекций, спецкурсов, в организации самостоятельной научной работы студентов, подготовке курсовых и дипломных работ по исследуемой проблематике.

Значимость исследования состоит прежде всего в том, что охарактеризованные в работе мифологические компоненты российской истории способствуют более объективной оценке исторической ситуации, в том числе и на уровне изучения философии и истории современности. Очевидно, что и мифологические факторы определяли историческое развитие российского общества, его культуры и составляют основу его современного положения.

Материалы данного исследования были использованы при подготовке и публикации учебного пособия по истории русской культуры для абитуриентов и студентов СПбГУЭФ.

Апробация работы.

Работа была обсуждена на заседании кафедры истории России и зарубежных стран СПбГУЭиФ, совместном заседании кафедр философии культуры и культурологии и философии религии и религиоведения философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета. Основные положения работы были заслушаны на Санкт-Петербургских религиоведческих чтениях: «Жизнь. Смерть. Бессмертие» (СПб., 1993 г.) — «Опыт религиозной жизни и ценности культуры» (СПб., 1994) — «Сакральность в культуре» (СПб., 1995) — «Религиозный синкретизм: проблемы теоретического и исторического исследования» (СПб., 1997) — «Музей — хранитель памятников сакральной культуры. Религия и культурная память человечества» (СПб., 1997) — «Символ в религии» (СПб., 1998) — «Сакральные тексты в истории культуры» (СПб., 1999) — конференциях «Российская государственность» (СПб., 1992) — «Региональные проблемы межнациональных отношений в России» (Омск, 1993) — «Вещь в контексте.

•г культуры" (СПб., 1994)-<<Философия детства" (СПб., 1996) — «Исторические и духовные традиции как основы развития российского государства» (СПб., 1999) — а также на ежегодных научных сессиях Санкт-Петербургского университета экономики и финансов.

По теме диссертации опубликована монография «Миф в советской истории и культуре» объемом 8,9 п.л., а также статьи и тезисы в научных изданиях.

Структура работы.

Работа состоит из введения, пяти глав, заключения, списка источников и использованной литературы.

1 Барт Р. Из книги «Мифологии» // Избранные работы: Семиотика: Поэтика. — М., 1989. С. 115.

2 Исупов К. Г. Тезисы к проблеме: М. Бахтин и советская культура// Бахтинский сборник. Вып.З.- М., 1997 .- СЛ6.

Пятигорский А. М. Мифологические размышления. Лекции по феноменологии мифа.- М., 1996. — С. 15.

4 Автономова Н. С. Миф: хаос и логос //Заблуждающийся разум? Многообразие вненаучного знания. -М., 1990. — С.32.

5 Об оценке Б. Брехтом мифа/антимифа Ф. Кафки см.: Гулыга А. В. Философская проза Франца Кафки// Вопросы эстетики. Вып.8. — М., 1968. -С.314 и др.

6 Солонин Ю. Н. Философия перед духовным вызовом современника// Какая философия нам нужна? Размышления о философии и духовных проблемах нашего общества. — Л., 1990. — С.7.

7 Соколов А. Н., Солонин Ю. Н. Предмет философии и обоснование науки. -СПб., 1993. -С.15.

Соколов Э. В. Нравственная культура как условие формирования здорового общества // Какая философия нам нужна? Размышления о философии и духовных проблемах нашего общества. — Л., 1990. — С. 142.

9 Хюбнер К. Истина мифа. — М., 1996. — С.6.

10 Петров М. Т. Проблема Возрождения в советской науке. Спорные вопросы региональных Ренессансов. — Л., 1989. — С. 189.

11 Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (ХУ111 — начало XIX века).- СПб., 1994. — С.9. 1.

Дьяконов И. М. Архаические мифы Востока и Запада. — М., 1990.

С. 191.

13 Крапивин М. Ю. Религиозный фактор в социально-политической истории советского общества (октябрь 1917;го — конец 1920;х годов). Автореф. Дисс.докт.ист.наук.- СПб, 1999. С. 17.

14 Плюханова М. Б. Сюжеты и символы Московского царства. — СПб., 1995.-С.188.

15 Евреинов Н. История телесных наказаний в России. — Белгород, 1994.

16 Кошель П. А. История наказаний в России.- М., 1995.

17 Анисимов Е. В. Дыба и кнут. Политический сыск и русское общество вХУШвеке.- М., 1999.

18 Смирнов Ю. А. Лабиринт. Морфология преднамеренного погребения. -М., 1997.

19 Вебер М. «Объективность» познания в области социальных наук и социальной политики // Культурология. XX век: Антология. — М., 1995.-С.570.

20 Гуревич, А .Я. Исторический синтез и Школа «Анналов». — М., 1993 .С. 10 — 11- Стеблин-Каменский М. И. Миф. — Л., 1976. — С. 28.

21Торчинов Е. А. Религии мира. Опыт запредельного. Трансперсональные состояния и психотехника. — СПб., 1997. — С.52−53, 67 и Др.

22 Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. — М., 1976. С. 153.

23 Оценку западноевропейской и североамериканской историографией российской колонизации Сибири см.: Корчагин Ю. В. Народы Севера России в двадцатом столетии. Процессы преобразований в западноевропейской и североамериканской историографии. — СПб,., Петропавловск-Камчатский, 1994. -С.32−51.

заключение

.

Рассмотрение основных проявлений российской — советской мифологичности в различных сферах общественного сознания как в сакрализованном, так и в бытовом, профанном пространстве советского социума позволяет выявить достаточно широкое распространение данного явления, реликтового для современных индустриальных, развитых обществ, качественно отличающихся от традиционных коллективов. В Советской России после октября 1917 года форсированная модернизационная перестройка материально-экономических основ общественных отношений не привела к полному торжеству новых, «коммунистических» взглядов в сознании большинства членов будущего «нового» мира. Адаптированные мифологические установки продолжали свое автономное существование вплоть до середины 1930;х годов, а в дальнейшем, по мере укрепления и стабилизации тоталитарного сталинского режима, приобрели во многом и статус официальных догматов.

Так, замеченное иностранными наблюдателями массовое проявление энтузиазма, реализация единства подавляющего большинства членов социума основывались в первую очередь на вере. Причем вера, в своей основе религиозно окрашенная, приобрела характер псевдореволюционного фанатизма. Вслед за этим произошла реактуализация наиболее архаичных элементов практически всей системы идеологической пропаганды. А маргинальные либо маргинализованные слои, как высшие, так и подчиненные, уже были готовы воспринять трансформировавшиеся в форме новых «политических» и «социальных» мифов установки режима власти И. В. Сталина.

В изменениях властных структур, государственных и социальных отношений так называемого «нового времени» четко прослеживается возврат к жизни мифологем, свойственных традиционным обществам. Многие компоненты классического мифа продолжают сохранять свое значение и в настоящее время. Однако наиболее четкое оформление в идеологической системе, а главное, возрождение функциональной значимости, мифологические представления получили в условиях существования тоталитарных режимов.

Доминирующие мифологемы российского тоталитаризма не появились спонтанно, их рождение нельзя связывать только с Октябрьским переворотом и эпохой, последовавшей непосредственно за ним. В идеологической и мировоззренческой системах новый миф имел и признаки «коммунистического учения», и во многих чертах он следовал исторической традиции России. Как классическая, так и трансформированнаякоммунистическая мифологичность были характерны и для основного социума, и для его маргинальных слоев. В частности, маргиналы общества, выходцы из иной социальной среды и сознательно, и бессознательно выражали архаические представления, проявлявшиеся не только в обыденной, но и в политической элитарной жизни.

Мифологические компоненты составили существенный комплекс системы традиционного мышления в России на уровне элитарного слоя, а также отношения к данной привилегированной группе основной массы подчиненного ей социума. Так, в российской исторической традиции существенным было использование имен царственных особ. Среди реальных и мнимых претендентов на престол, а также вождей народных восстаний достаточно широко был распространен феномен самозванчества. Важное значение имели представления о «чужом на троне», об особой значимости «имени» социального лидера. Демиургические черты нередко характеризовали деятельность российских самодержцев, в той или иной степени следовавших традиции принесения «сыновней жертвы».

Нередко политические и военные лидеры наделялись архаическими колдовскими свойствами. Иногда в целях нейтрализации их магической силы проводились казни, сопровождавшиеся ритуальными действиями. В целях символического укрепления властных структур нередко преувеличивалась значимость одержанных побед, а некоторые выигранные сражения, выдающиеся с точки зрения правящей элиты, фетишизировались. Символический смысл приобретали как отдельные предметы, так и вписывавшиеся в эту систему города — столицы государства.

Сохранение традиционализма в сознании и бессознательной области у аграрного населения России повлияло и на ход, и на внешнюю окраску, и • даже на развитие российской истории в целом. Как традиционные, классические, так и преобразованные мифы в различных сочетаниях составили исторические основы нового, уже советского тоталитарного менталитета.

Модифицированные ритуально-мифологические системы были свойственны социалистическим утопиям вообще, марксистской доктрине /причем с усиленными эсхатологическими настроениями/ в частности, в условиях же России при постреволюционном режиме они получили завершенное концептуальное и конкретно-практическое воплощение. Именно при советском тоталитарном режиме существовала достаточно благоприятная почва для сохранения значительного количества элементов, свойственных традиционному мировоззренческому комплексу.

Носителями и выразителями данных установок были крестьяне в российской деревне, укреплявшая свои позиции бюрократия, а также расширявшая ареал влияния маргинальная городская прослойка. Питательной средой для реактуализации мифологической системы служило так называемое «бытовое православие», а различные народные верования сохраняются и в настоящее время. Поддержанию авторитета данных представлений во многом способствует то обстоятельство, что многие современные политические лидеры реально или мнимо придерживаются подобных архаичных ориентаций.

Таким образом, прочность, долговечность существования советского тоталитарного строя во многом определялась именно наличием достаточно стройной системы архаических представлений, устоявшихся мифологем, бытовавших в советском социуме и естественно, и посредством искусственно насаждаемой пропаганды. Причем данные традиции сохранялись в ментальной культуре как собственно «народных масс», так и подавляющей части номенклатуры.

Слияние советской и монархической мифологизированных доктрин, нравственное разочарование и социальные утраты советских людей в современном социуме, резкие смены парадигм могут способствовать возможным попыткам реванша тоталитарного строя.

Разнообразные центральные и периферийные культуры характеризовались наличием мифологических компонентов. Как правило, они базировались на основе либо архаического, либо классического мифа, а культура общества традиционного типа видоизменяла эту основу. Так создавались «ренессансная», «буржуазная», и другие, в частности, «социалистическая» мифологии. Иногда они сочетались с ментальными установками иного, немифологического порядка, например, с экономическими доктринами индустриальных обществ, вероучениями и культовой практикой мировых религий и т. п.

Очевидно, наибольшую значимость мифологичность приобрела при стабилизации тоталитарных режимов различного типа и являлась одним из основных источников ее существования. Мифологические компоненты сохранялись и распространялись в советском социуме явно неравномерно. Основной сакральной насыщенностью характеризовалась среда обитания «божественных» существ и их окружения, а в дальнейшем, по мере воздействия на периферийные структуры, сакрализованность постепенно ослабевала.

Мифологичность менталитета нашла отражение в символах, обозначающих внешний мир, окружающий советский социум: характерной особенностью стало дихотомическое разделение космоса на два действующих, активных начала — добродетельное, светлое /Советский Союз/ и злое, темное /США как конкретный носитель «вреда», «порчи"/. Между «чистым» и «нечистым» пространствами был опущен символический «железный занавес», в дальнейшем был возведен и локальный материальный символ — Берлинская стена — символ, который был разрушен непосредственно в момент воссоединения германских государств.

Укрепление и регламентация советских ритуалов в послевоенный период не давали возможности выйти за пределы данной системы без риска для социального благополучия, а часто и жизни. Данный стиль сознания воспринимал факты внешнего мира на уровне веры, носители которой, как правило, не подвергают ее ни критике, ни проверке.

В области дипломатических, внешнеполитических отношений попытки идеологического давления с угрозой применения ядерных бомбардировок лишь провоцировали ужесточение регламентирующего воздействия режима на внутреннюю жизнь в стране. В максимальной степени выживанию и укреплению автаркичной социальной системы и политического курса советских лидеров способствовала замкнутость информационного пространства Советского Союза и большинства «социалистических» стран. В сознании новых поколений советских людей произошла консервация архаических установок. Появились системы противостоящих военных блоков. В целом «вирус» враждебности и непримиримости оказался устойчивым в нашей стране.

Глобальные изменения, которые произошли в мире после второй мировой войны, не поколебали целостности советского строя. Причем политики удачно использовали традиционный стереотип «поиска и обнаружения» общего врага, угрожавшего благополучию и спокойному существованию единой общности.

Во внутренней политике номенклатурная система применяла не только методы прямого принуждения. Достаточно эффективным, хотя и не всеобъемлющим, оказалось непосредственное воздействие на такие составляющие, как половозрастные — классовые образования. Результатом такого воздействия стали частичное уничтожение собственного мира детей, возможность формирования новых поколений, поведенческие установки которых устраивали бы политическое руководство. Попытки добиться истинной эмансипации женщин не привели к реальному действенному результату. В основном эмансипация выразилась лишь в приравнивании женщин к мужчинам, а также к внешнему сглаживанию половой дифференциации, а в дальнейшем — к частичной утрате специфики женского мира.

Сферы труда и быта в различной степени подвергались воздействию тоталитарного контроля со стороны государства. В значительно большей мере мифологизировался процесс труда, пропаганда подчеркивала его традиционную связь с демиургом.

Система советской праздничной и календарной обрядности во многом совпадала с традиционным аграрным календарем. И поэтому приданная праздникам новая форма далеко не всегда скрывала их традиционное либо нивелированное содержание. Архаичными были и принципы построения «новых» праздников, а также советская символика, особенно главный сакральный советский феномен — герб государства.

Для активного воздействия на социум структура официального догматического контроля подразделялась на половозрастные компоненты, причем влияние сказывалось как в сфере повседневной, так и праздничной жизни.

Реактуализация мифологической традиции произошла и в области художественного творчества постреволюционной России. Причем данный процесс происходил в русле общего оживления мифопоэтической традиции в произведениях XX века. Наиболее ярко мифологическое возрождение в Советском Союзе проявилось в 1930;е годы, после утверждения социалистического реализма. При этом социальный конформизм художников и писателей подтвердил тезис о мнимом единстве советского социума. В дальнейшем реактуализация мифологем повлекла за собой возрождение традиционных схем, построений художественных произведений, а также применение сюжетов и образов героического эпоса, привлечение сказочно-фольклорного материала.

Изобразительное искусство воплотило систему новых мифологических построений, имевших, в том числе, и некоторую архаичную основу. Как и в политической сфере, художники в первую очередь реализовали в своих произведениях идею создания нового, социалистического, мира, а также демиургического характера деятельности Ленина — Сталина. Мифы отразили и диахронный, и синхронный пласты советской истории. Мифологические компоненты вводились в обязательный набор художественных средств как официозно-искусственно, так и естественно-эмоционально. Следовательно, комплекс мифологических представлений был характерен для важнейшей области духовной культурылитературы и искусства.

Рассмотрение исторического материала, причем достаточно широко и хорошо известного, позволяет сделать некоторые выводы и заключения об условиях сохранения и длительного бытования мифологизмов в системе общественного сознания.

Во-первых, сохранение мифологических представлений, характерных для современных индустриальных обществ, далеко не всегда проявлялось явно, открыто и в классических формах. В течение длительного времени данные проявления могли существовать в виде пережитков, литературных и художественных реминисценций. Однако обострение социальной напряженности, серьезные неудачи в периоды военных столкновений, вероятно, способствовали активизации коллективного бессознательного, возвращению не только к ментальным установкам традиционного типа, но и к реанимации архаичных поведенческих стереотипов.

Во-вторых, в связи с внешнеполитическими событиями условием непосредственного возрождения либо модернизации традиций в определенной мере выступала изолированность государства на международной арене. Не получив достаточного импульса для действий вовне, социум начинал активнее консолидироваться, причем данная консолидация происходила несмотря на возможные материальные лишения, ущемления социальных и юридических прав.

В-третьих, имело место устранение либо принижение роли христианской церкви. В данном аспекте особую значимость приобретает не истинная вера членов социума, но и деформация института церкви как одной из государственных или окологосударственных систем. Отношение к официальным церковным организациям не было однозначным со стороны политических руководителей при тоталитарных режимах. Даже в Советской России после периода огульного разрушения культовых памятников началось воссоздание православного церковного устройства в рамках советской государственности начиная с периода Великой Отечественной войны.

Нарастание архаических тенденций в менталитете любого сообщества или группы людей могло быть связано и с конкретными историческими событиями. Так, в результате мирового экономического кризиса конца 1920;х гг. в обстановке социально-психологических разочарований и утраты надежд сформировался «курс на моральное поражение», на фоне которого установились европейские тоталитарные режимы с классическими модификациями в таких странах, как Германия, Италия, Испания, СССР.1.

На фоне общего морального разочарования в конкретно-практических действиях политического руководства усиливается тяга к проявлениям иррационального начала в стремлении обрести божественного защитника для всего коллектива граждан. Такие настроения должны были утверждаться правящей элитой при помощи «совершения чудес», в священнодействиях главного сакрального лица, а также его окружения, причем за чудеса часто выдавались обыкновенные достижения современной техники. Сверхъестественная необъяснимая сила чудесных деяний находила отражение в произведениях «народных сказителей», «акынов».

Таким образом, в период существования тоталитарных режимов подтвердилась приверженность представителей правящей политической элиты включению элементов мифологических представлений в практику идеологической деятельности. Опыт распространения мифологизмов в советском обществе показал, что основной сферой проявления и прагматического использования мифоритуальных конструкций стала особая, сакральная часть обживаемого социумом пространства. Именно данная сфера являлась наиболее оберегаемой, сохранялась ее ритуальная чистота, проводилась тщательная проверка и охрана от проникновения чуждых влияний. Мифологические конструкции были характерны и для остальной, профанной части советского социального устройства. Если для сакральной сферы элементы существования классического мифа имели жизнеобеспечивающий характер, то в профанной области они были в основном реликтовыми, пережиточными. В литературе и искусстве, особенно после утверждения принципов социалистического реализма, мифологические компоненты хотя и включались в состав обязательных средств отображения действительности, чаще всего не имели естественной питательной почвы для существования, отличаясь от произведений «мифологических» направлений европейской культуры XX века. Возрождение мифологических компонентов обыденного сознания и культуры возможно в дальнейшем при условии воспроизведения основных причин и конкретных исторических обстоятельств их появления. Примечания.

1 Гуревич А. Я. Исторический синтез и Школа «Анналов». — М., 1993.

С. 267.