ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ.
Актуальность темы
исследования. Основной темой, связующей все прочие темы и сюжеты, к которым мы обращались в нашей исследовательской работе, является «проблема самообоснования разума». Вопрос об актуальности данной темы равносилен вопросу об актуальности ответственного человеческого существования перед лицом истории, перед лицом природы, перед лицом научного сообщества, вырабатывающего определенные представления о «природе вещей», перед лицом «последних вопросов» и «последних истин». Вне этой озадаченности разума своими основаниями — т. е. своими сущностными границами, пределами и предельными возможностями — ни о какой философии, ни о какой метафизике, ни о какой науке, ни о каком собственно «человеческом в человеке» говорить невозможнои говорить не пришлось бы, если бы эта проблематика сама не свидетельствовала о себе, причем настолько далеко уходя вглубь веков, насколько сие позволяет проследить доступная обозрению человеческая история. Современная озадаченность такими вопросами как «а не являются ли такие понятия как „история“, „демократия“, „объективная реальность“ и проч. не более чем мифическими изобретениями эпохи Нового времени?» напрямую говорит о том, что ответственное мышление, не терпящее слепого полагания на артефакты, несомые исторической инерцией, непрестанно захвачено работой по проверке основательности оснований. Работой, которая сегодня в основном принимает вид той или иной деконструкции, или же обнаружения безосновательности положенных оснований, или же тематизирования проблемы оснований как «бытия», мыслимого как «избыточность» по отношению ко всему уже ставшему и оформившемуся, над которым не властен распоряжаться человек исключительно по своему произволу.
Степень разработанности проблемы. Вопрос о степени разработанности проблемы самообоснования — в своей предельной общности — по существу ставит любого исследователя, занявшегося этой проблемой, перед неподъемным массивом следующих вопросов: в какой мере и на каком основании следует считать обоснованным всё то, что, например, Аристотель говорил о «первых началах» и «основаниях» 1) как об особой проблеме, 2) как об особом развороте мысли, изнутри которого это проблема только и может быть высвечена и основательно поставлена? Этот же вопрос, далее, должен быть адресован не только всем тем, кого исследователь сочтет обоснованным рассмотреть в качестве философа, но и целым философским «движениям», «течениям» и «направлениям», которые едва ли можно свести к простой сумме индивидуальных философий. Только на этом пути можно было бы получить исчерпывающий ответ на поставленный вопрос о степени разработанности данной проблемы. Одним из крайне немногих трудов, в которых действительно была поставлена эта задача и проделана соответствующая работа, является труд Гегеля «Лекции по истории философии». Однако, разумеется, в нашем диссертационном исследовании мы не ставим себе подобной сверх-задачи. Наши исследовательские усилия сконцентрировались, главным образом, вокруг проблемных средоточий Нового времени, в которых, на наш взгляд, наиболее полно и остро разворачивалась проблематика самообоснования нововременного разума1. Следует сказать: самообоснование и самокритика этого разума, которая, по определению, является моментом процесса самообоснования, о чем, в частности, свидетельствует непрекращающаяся полемика как с Кантом, так и с Гегелем. Полемика, которая целиком и полностью обязана своим существованием философскому языку и понятийным аппаратам, которые были в наиболее развернутом виде предложены Кантом, Лейбницем и Гегелем. Здесь имеются в виду Кантовы идеи, связанные с понятием трансцендентальной границы, Лейбницева идея создания однозначностного языка науки и Гегелевская проблематизация историчности бытия в качестве логической проблемы. Со времен постановки этих проблем — и вне полномасштабной борьбы за овладение сущностью этой проблематики — еще не состоялось ни одной полнокровной индивидуальной философии, и, возможно, никогда отныне и не состоится. Всё только что сказанное (в том или ином сочетании проблематических узлов) было и является предметом пристального внимания как со стороны философов (М. Хайдеггер, Л. Витгенштейн, Ж. Делез, Ж. Деррида, Ж.-Ф. Лиотар и В. Библер, к которым мы обращаемся в нашем исследовании), так и со стороны наиболее провокативно мыслящих ученых (Ю. Лотман, Д. Хофштадтер, Л. Смолин).
Более конкретно: в нашем исследовании в качестве центральных мы используем следующие источники: труд И. Канта «Критика Чистого Разума" — «Феноменология духа» Г. В. Ф. Гегеляработы М. Хайдеггера «Кант и проблема метафизики» и «Положение об основании" — «Кант-Галилей-Кант» B.C. Библера.
В этих работах происходит наиболее полное и продуманное сосредоточение размышлений указанных философов вокруг интересующей нас проблемы — проблемы самообоснования разума.
1 Библер B.C. Кант — Галилей — Кант. М.: Мысль, 1991.
Проблематичность оснований разума была в центре дискуссий, которые и по сей день напряженно ведутся в отечественной философской среде. Источником новых поворотов этой проблемы, а так же и источником полемических соображений, плодотворно сказавшихся на подходах к интересующей нас проблеме, следует назвать в первую очередь работы Поруса В. Н., Степина B.C. и Гайденко П.П.
Цели и задачи исследования. Уяснение того, как и почему проблема оснований удерживается в качестве проблемы является одной из основных целей нашей диссертации.
Одной из целей нашего исследования является так же прояснение вопроса о том, какие вообще возможны подходы к проблеме оснований, и как вообще возможно, чтобы такая проблема могла быть корректно поставлена.
К основным целям нашего исследования следует так же отнести задачу изучения исторически конкретных форм проблематизирования оснований «мышления» и «бытия». С этой целью мы обращаемся к культуре мысли эпохи Нового времени.
Методология исследования. Методология исследования определяется изучением «пограничных ситуаций», характерных исключительно идее разумения, определяющей эпоху модерна. Это значит, что в центр внимания ставятся те парадоксальные повороты и предельные проекты, определяющие лицо Нового времени, в которых обнаруживается «пробуксовывание» 1) Нововременной логики, 2) Нововременного языка и 3) Нововременных форм самопонимания. Изучается генезис этих проблем, позволяющий пролить свет на область и границы применимости форм разумения, специфических эпохе модерна.
В нашем исследовании мы исходим из предубеждения, что всякая логика философского обоснования должна включать в себя следующие моменты.
Во-первых, внутри рассматриваемого культуро-логического мира должна быть воспроизведена логика его собственного формирования, логика «изобретения» его фундаментальных понятий и регулятивных идей, которые в свое время вызревали в недрах некоего иного культуро-логического мира. Тем самым, мы сознательно исходит из предположения, что любое исследование встает перед такой проблемой: «последние основания» и культуро-логические начала всякого культурного мира всегда будут оказываться принципиально «вне-логичными», «вне-культурными» с точки зрения форм самосознания, свойственных данному миру. Последнее означает, что подобные вне-логичные начала могут быть воспроизведены в логике наличной культуры мышления только в форме неустранимых парадоксов. Стало быть, наличие в данной культуре мысли особых парадоксов и апорий логического, философского и экзистенциального характера является не досадным недостатком и не показателем неразвитости исследуемого культурного мира, а наоборот, всё это является содержательными «уликами», указующими на уникальные точки культурного бытия и культурного самоанализа, обращенного к своим идейным основаниям и бытийным истокам. Поэтому культуро-логическое исследование парадоксов самосознания разума следует считать необходимым моментом в процессе его самообоснования.
Во-вторых, разум всякого культурного мира — самодовлеющий и самонаправленный (с точки зрения самого этого мира) — одновременно должен уметь быть разумом, способным участвовать в формировании иных возможных форм разумения. В связи с этим, одним из составляющих моментов процесса самообоснования должно быть исследование инородных (по аналогии с дето-родным) потенциалов соответствующего культурного мира. Эпоха Нового времени, по-видимому, уже смогла обозначить возможности своей культуро-логической ино-родности, на что мы так же обращаем внимание в нашей работе.
На защиту выносятся следующие положения.
1. Исследование проблемы самообоснования разума показывает, что не существует, и по некоторым принципиальным причинам, видимо, и не может существовать ни единой универсальной идеи логичности, ни универсального смысла разумности.
2. Не существует и в принципе не может существовать ни структурного, ни теоретического, ни семантического, ни какого иного инварианта (субстрата), на который можно было б указать как на теоретически воспроизводимое достаточное условие свершения события понимания (типа осознания «я понимаю!»). Однако своеобразным «инвариантом» всякой ситуации понимания является следующая характеристика: совокупный уровень сложности, «ниже» которого никакого разумения быть не может, а «выше» которого спектр возможных форм разумения становится неопределенно великим, и каждая конкретная форма разумения всегда есть результат свободного самоопределения, обусловленного исторически случайной констелляцией обстоятельств, но совершающегося в проблемном поле самообоснования и самокритики.
3. За возможность понимания, таким образом, не может быть ответственен ни какой-либо особый «орган», ни некий универсально значимый «схематизм» или механизм", ни некая особым образом устроенная «субстанция», могущая находится вне той или иной ситуации, о понимании которой идет речь. Противоположность такому утверждению представляет идея, идея, согласно которой существует нечто вроде универсального «понимающего органа» (своего рода прожектора), высвечивающего вокруг себя разные регионы бытия и некоторым «далее непознаваемым» образом понимающего их в «естественном» свете собственного луча.
4. Одним из важнейших открытий эпохи модерна стало «негативное» понимание идеи субъекта, которое обнаруживает субъектность в самоустремленной деятельности, осуществляемой в горизонте установки на ответственное самоизменение. Такое понимание субъектности оказалось возможным исключительно потому, что мышление модерна разворачивалось вокруг проблемы воспроизведения «бесконечного» в «конечном».
На этом пути выяснилось, что и «конечное», понимаемое из контекста нововременной проблематики, определяемо лишь апофатически — открытие, которое и составляет сущность идеи трансцендентальной свободы, являющейся условием возможности творческого и, одновременно, ответственного существования. Идея такого субъекта оказалась, с одной стороны, теоретически неассимилируемощ, а с другой стороны, она оказалась совершенно неустранимой ни в качестве теоретически значимой идеи, ни как нечто онтологически значимое.
Научная новизна исследования. Научная новизна диссертационного исследования связана, главным образом, с таким подходом к проблеме рациональности, который не предполагает объективирующей дистанции по отношению к исследуемому феномену. Вместо того, чтобы в дистанционном порядке описывать «типы рациональности», классифицировать их и заниматься вопросами соизмеримости или же несоизмеримости исследуемых «объектов», была предпринята попытка поставить вопрос о самообосновании разума, предполагающий невозможность полного исключения экзистенциальных и субъектных особенностей исследуемых «феноменов рациональности».
Такая тематика как «Проблема Самообоснования Разума» может быть развернута только на конкретном историко-философском материале, объемлющем целокупный контекст некоторого культурного мира. Эпоха Нового времени является ближайшим к нам культурным миром, концептуальные очертания которого и по сей день определяют, практически, весь строй современной мысли. Поэтому для исследовательских целей мы избрали эпоху модерна, ибо именно ее «глазами» современный «просвещенный» человек смотрит на свой мир, на себя и на те культурно, географически и эпохально отдаленные миры, которые входят в горизонт его исследовательского внимания. В связи с этим, проблема самообоснования разума рассматривается нами в контексте и с учетом самосознания современности, которое можно охарактеризовать как научно-познавательное (ввиду доминирующего положения «превращенных форм науки» в подавляющем большинстве культурных сфер). Поэтому вопрос о самообосновании Разума конкретизируется нами как проблема самообоснования Научно-Познающего Разума, служащего ныне — хотим мы того или нет — эталоном всякой рациональности (или же, «образцовым предметом» рационального преодоления), включая сюда и те формы разумности, которые сталкиваются друг с другом в современных произведениях искусства.
Теоретическая и практическая значимость исследования. Подводя итоги, можно сказать, что нами были проведены исследования в следующих направлениях: 1) исследования истоков формирования культуры мышления Нового времени, 2) исследования основных фигур современного мышления и саморефлексии: а именно подверглась анализу идея методического развития и идея «думающей машины», до сих пор являющиеся ключевыми для современного самосознания, 3) исследования культуротворческих потенциалов, складывающихся вокруг проблем, неразрешимых с помощью наличных форм культурного самопонимания, и посему требующих изобретения новых, альтернативных форм понимания.
Теоретическая значимость наших исследований определяется, во-первых, актуальностью самой проблематики, а во-вторых, необходимостью постоянной ревизии и диагностики гласных и негласных презумпций наличной интеллектуальной ситуации в ее соотнесении с историческим контекстом возникновения самой этой ситуации — что мы и осуществляем на протяжении всего нашего исследования.
Научно-практическая значимость исследования состоит в возможности использования материала диссертации как в историко-философских курсах, так и в тех, которые посвящены современной философской проблематике. Научная значимость заключается так же в том, что проблема рациональности нами была заострена в ряде своих аспектов, поскольку была показана неустранимость парадоксальных моментов самоопределения всякой возможной формы разумения.
Апробация работы. Материалы диссертации апробировались, главным образом, на различных конференциях и постоянно действующих семинарах. В декабре 2003 года был сделан доклад на «Библеровских чтениях» в рамках семинаров Института Высших Гуманитарных Исследований. В марте 2004 года был сделан доклад на постоянно действующем семинаре по логике (под руководством Н.Н. Непейводы) в Ижевском Государственном Университете. Делались многочисленные доклады на постоянно действующем семинаре в РГГУ (под руководством А.В. Ахутина). Делался доклад на межвузовской конференции «История философии и герменевтика», проходившей в РГГУ в 2002 году. Диссертантом был прочитан (неофициальный) годовой спецкурс в РГГУ по теме оснований в математике и логике.
Структура работы и объем работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
Во введении и первом параграфе диссертации были обозначены исходные замыслы и динамика трансформации, которая происходила с основными идеями по мере продвижения нашего исследования. Там же обсуждался тот итоговый горизонт, внутри которого осмыслялась проделанная работа с точки зрения ее целостности. В Заключении имеет смысл обсудить меру соответствия исходных замыслов полученным результатам и указать на те перспективы дальнейших исследований, которые обозначились в ходе разработки нашей темы. Подведем некоторые итоги.
1) Центральным проблемным понятием нашего исследования, посвященного идее самообоснования разума, стала идея логики — в самом глубинном смысле этого слова. И культурологические, и историко-философские, и те аспекты исследования, которые были связаны с когнитивистикой, по существу оказались ведомыми вопросами «что такое логика?», «что значит быть логичным?», «каковы те разумные основания, которые позволяют считать всякую идею логичности культурно и исторически обусловленной?». Острота этих вопросов, равно как и их значимость для истории философии и культурологии заключается в том, что нет и не может быть единого и универсального смысла логичности, универсальной идеи логики. Острота эта доводится до своего предела тем соображением, что подобное положение дел отнюдь не приводит к «спокойному» и абсолютному релятивизму, а наоборот, приводит к идее поли-логического уни-версума, в котором каждый из возможных логических миров не есть лишь некая монада, существующая «в себе» и «для себя», но есть так же и динамично устроенный инструмент обнаружения и видения чего-то иного, нежели сам этот логический мир. Отрицание существования единой Логики не приводит к утверждению наличия некоей простой множественности логик, мирно сосуществующих бок о бок. Здесь имеет место гораздо более сложная ситуация сопряжения разных смыслов логичности в некое единое, динамическое, никогда незавершимое целое. Каждый из возможных логических миров стремится к само-обоснованию своего смысла логичности, утверждая себя в качестве именно логического мира не только за счет напряженного отношения к своим внутренним парадоксам и «темнотам», но и за счет «полемоса» с прочими логическими мирами, взаимное переосмысление которых с неизбежностью происходит в этом столкновении.
2) Логические условия возможности тому, чтобы можно было всерьез и обоснованным образом говорить о культурной и исторической обусловленности «логики», «разума» и «понимания как такового» следует искать в проблеме соотношения выразительных средств с логическим инструментарием. Для этого полезно отличать монотонно кумулятивное понимание самой «идеи логичности», по сути дела принципиально связанного с идеей тождества, от иных пониманий смысла логичности.
Основной недостаток всех логических систем и теорий, созданных в перспективе монотонного понимания логичности, заключается в принципиальном отсутствии герменевтического измерения. Это связано с тем, что понимание роли выразительных средств ограничивается идеей «пассивного выражения», «проявления». В данной перспективе выразительные средства не могут играть никакой иной роли именно потому, что идея .моно-логичности основана на принципе тождества, который может быть развернут исключительно в виде той или иной логики тождества — логики, не допускающей ничего, кроме однозначных отношений, самотождественных понятий и семантика которой ограничивается понятиями «истинности» и «ложности». Развертка всякой моно-логики (даже если к смыслу этой развертки принадлежит идея множественности «возможных логических миров») представляет собой некий самотождественный поток логических выводов (движений по логическим траекториям), не способный к самообоснованию. Всякая моно-логика, таким образом, лишь «показывает» себя, догматически заявляет о своем присутствии.
Во всех вариантах монотонно-кумулятивного понимания смысла логичности логика не может стать одновременно и предметом, и инструментом (само)обоснования. То есть: мета-логическая позиция, мыслящая тождественность идеи «моно-логичности» и идеи «логичности как таковой», отказывает логике в возможности рассуждать о самой себеиначе говоря, в этом случае оказывается, что о логике невозможно говорить логично, как и предуказывал Витгенштейн.
3) Однако, даже если ограничиться рассмотрением эпохи модерна, то можно обнаружить, что не-моно-логический полюс идеи логичности вполне определенно давал о себе знать во многих философских проектах. Онтологически приоритетная роль такой фундаментальной способности как способность воображения (Кант), онто-логическая диалектика, в центре которой стоит идея «негации» и последовательной смены духовных форм (Гегель), идея фундаментальной онтологии, нацеленная на проблему обоснования метафизики (Хайдеггер), и, в определенном смысле, например, философские идеи Брауэра свидетельствуют именно об этом. Во всех этих проектах, хотя и очень по-разному, последовательно проводится идея, что «подлинная логика» как раз не может не уметь говорить о самой себе, о смысле собственной логичности и о смысле своих собственных фундаментальных оснований. Во всяком случае, в указанных проектах разрабатывается идея, что имеется нечто более (онтологически и семантически) основательное, нежели некая «логика», определенные представления о которой являются на данный момент господствующими. Причем, это «нечто более основательное» подразумевается допускающим возможность артикуляции проблемы собственных оснований. Фактически, только после Гегеля оказалось возможным сформулировать идею немонотонного понимания смысла логичности. В плане соотношения логики с выразительными средствами это означает, что в процессе взаимного обогащения выразительных средств и логических связей, выразительные средства вырываются из-под контроля со стороны наличных логических идей. Тем самым, достигается возможность радикального переосмысления смысла логичности, радикальной переформулировки фундаментальных логических понятий: это означает, что регулятивные идеи логики становятся иными. Возможность подобного положения дел вполне принималась в Новое время, например, Брауэром (со стороны представителей «точных» наук), и Дильтеем (со стороны представителей «наук о духе»). В эпоху пост-модерна к этой идее и вовсе сложилось многообразно обоснованное и положительное отношение.
4) В качестве логического основания для такого рода положения дел мы обсуждали ситуацию в современной логике, связанную с рядом мощных ограничительных результатов, полученных в первой половине ХХ-века.
Если предположить, что нечто такое как логика формирования научных понятий существует (как известно, это отнюдь не само собой разумеющееся допущение), то основной логический вывод, который можно «дедуцировать» из результатов, полученных в процессе обоснования логики и математики, можно сформулировать следующим образом. Ограничительные результаты современной логики показывают, что логика генезиса (формально-логических) понятий принципиально отличается от логики, которая связывает между собой уже сформированные, «готовые» понятия («готовые» в платонистическом смысле, т. е. подразумевающиеся совпавшими с «идеей» соответствующего предмета и ставшими вечными, неизменными и самотождественными). Это означает, что о логике генезиса невозможно говорить в терминах логики продуктов генезиса (продуктов, сформированных в горизонте моно-логической регулятивной идеи логики). Отсутствие герменевтического измерения принципиально не позволяет.
• 122 воспроизвести логику формирования понятий внутри логики самих этих понятий, ибо логика связи подразумевается чисто моно-логической и подчиненной идее однозначности. Переход от жестких требований логики тождества, основанной на требовании абсолютной однозначности, заставляет пересмотреть идею однозначности и заменить его более гибким, но не менее контролируемым понятием. Имеются серьезные основания считать, что на эту роль может подойти идея аналогии (и, стало быть, должна быть рассмотрена соответствующая идея логики аналогий).
5) Анализ, проведенный нами в рамках определенных теоретических допущений, показывает, что логика генезиса фундаментальных (научных, культурологических, и т. д.) понятий может обсуждаться в терминах логики аналогий. Здесь мы привлекаем к нашему исследованию результаты, находящиеся на стыке гуманитарных и точных наук, главным образом принадлежащие Ю. М. Лотману и Д. Хофштадтеру.
В культурологическом плане наши рассуждения означают, что всякая логика культуры может рассматриваться как находящаяся в поле напряжения между логикой аналогий и тем или иным вариантом логики тождества. Логика аналогий оказывается ответственной за возможность содержательного развития культуры и за непредсказуемость ее смысловых констелляций. В то же время логика тождества а) являет собой структурированное единство внутри-культурных связей между само-тождественными и неизменными «сущностями» (точнее, считающихся таковыми в данной культуре), и б) канонизирует те смысловые сцепления, которые иллюстрируют «идею необходимости», преломленную через рассматриваемую культурную среду.
Короче говоря, логика аналогий отвечает за динамику культурных процессов и непредсказуемость их исходов, а логика тождества организует вокруг себя инвариантные характеристики данного культурного мира. Сопряжение этих двух полюсов представляет собой диалектическое единство, которое содержательно представляется (доминантными) произведениями (исторически конкретной) культуры.
6) Такой подход к пониманию логики, заключающийся в двувекторности самой идеи логичности, позволяет, на наш взгляд, проскочить между дурным логическим релятивизмом и логическим детерминизмом. И эта возможность напрямую связана с принципами взаимосвязи между логикой тождества и логикой аналогий.
Разумеется, связь определенной логики аналогий и определенной логики тождества не может бьггь случайной. Здесь принципиально и то, что ни соответствующая логика тождества не есть лишь абстракция от исторически сложившихся переплетений логикоаналогического характера, и то, что логика аналогий не есть лишь некий «аналогический туман» вокруг некоего априорно предположенного вида моно-логики. Их становление (и определенность собственно логических и аналогических связей) от начала и до конца взаимообусловлено.
Понимание того, как устроена эта взаимная обусловленность, и того, что она вообще имеет место, имеет решающее значение. Ибо именно это понимание положения логических дел позволило бы пролить свет на возможность логике может быть чем-то «неплатонистским», чем-то не предвечным, чем-то временным и историчным. Действительно, ведь самое существо «аналогий», их внутренняя жизнь и самая их возможность неразрывно связаны с живой и конкретной целостностью той или иной культуры, с ее доминантными произведениями, со свободной жизнью ее языка, с ничем не скованной возможностью создания самых непредсказуемых смыслопорождающих ситуаций. Ни о какой вневременной перспективе, в горизонте которой можно было бы исчерпывающим образом описать и классифицировать жизнь аналогий, речи быть не может. Поэтому взаимная обусловленность логики аналогий и логики тождества, в русле напряженного противоборства которых происходит самоопределение всякого культурологического мира, является необходимым условием того, чтобы не только логику аналогий, но и логику самотождественных сущностей (т.е. соответствующую монологику) можно было понять как нечто историчное, т. е. не вне-временное. К примеру, следует сказать, что далеко не во все времена в качестве моно-логического полюса «идеи логики» использовалась идея формальной логики (и уж тем более, идея исчисления тавтологий). Это — особенность эпохи Нового времени, особенность уникального в своем роде исторического выбора. Разумеется, желательность определенного рода однозначности присутствовала во все времена. Однако никогда насущность однозначности не принимала такой формы. Стало быть, ввиду возможности понять современную формальную логику как один из очень многих возможных продуктов культуро-логических процессов, было бы крайне преждевременным считать, что в терминах современной логики можно объяснить и упорядочить такие вещи как «логические взаимосвязи науки», не говоря уж об исторических сцеплениях той или иной «культуры в целом» или, хуже того, логических связях «мирового целого».
7) Регулятивная идея логичности, к смыслу которой принадлежит необходимость постепенной конкретизации смысла логичности — конкретизации, происходящей в поле напряжения между указанными логическими полюсами — менее тревожно относится к парадоксам, возникающим в пределах того или иного логического мира. Парадоксы смертельны только для логики, основанной исключительно на идее однозначности (или идее тождества).
Наоборот, внутри логики аналогий парадоксы могут обсуждаться как особого рода смысловые узлы, играющие весьма важную роль в процессе индивидуации того или иного логического мира.
Во-первых, парадоксы обнаруживают себя как схема трансформации понятий. Во-вторых, парадоксы оказываются являющими собой инструмент само-отграничения и самоопределения форм самосознания. Иначе говоря, парадоксы являются своего рода точками, где дает о себе знать сопротивление материала, где дает о себе знать граница с чем-то иным.
8) Наши усилия были сосредоточены вокруг культуры и логики мышления Нового времени. Однако, в соответствии со всем только сказанным, это означает, что мы имели дело не только непосредственно с со смыслом разумности, сосредоточенном в идее Наукоучения, не только с Наукой Логики и логикой науки, но и а) с условиями возможности, позволившими сбыться культуре Нового времени, и б) с теми логическими потенциями, которые формировались энергией парадоксов, антиномий и апорий Нового времени и которые позволили наступить времени пост-модерна.
Зарождение культуры мысли Нового времени, ее развитие и завершающие ее логические закраины рассматривались нами в контексте изучения логических возможностей высказанных выше идей. Сами эти идеи также постепенно претерпевали изменение и трансформацию по ходу изучения философских и логических проблем культуры модерна. Многие подобные изменения и повороты рефлексировались нами, и более или менее подчеркнуто отражались непосредственно в тексте — и эти «отражения» следует считать достаточно важной структурной компонентой самого текста и его логической ткани, поскольку логика и динамика такого рода преобразований является одной из центральных тем, рассматриваемых нами в качестве проблемных.
