Память и забвение как феномены культуры

Память всегда имела непреходящее значение в жизни, как отдельного человека, так и общества в целом. Обнаруживая связь и преемственность прошлого, настоящего и будущего, она является важным способом формирования и поддержания коллективной и персональной идентичности. В условиях ускорения темпов социокультурных изменений и увеличения форм репрезентации прошлого, память перестает мыслиться как целостное образование, обнаруживая множество форм и проявлений. Прошлое ускользает, оставляя ощущение «распада постоянства памяти» (С. Дали).

Особенность современной ситуации, как отмечает французский исследователь П. Нора, состоит в том, что в последние десятилетия все социальные группы пережили глубокое изменение традиционного отношения к прошлому. «Мы живем в эпоху всемирного торжества памяти"1 — делает общий вывод историк. Но, вспоминая об отношении к историческим событиях XX века, определяющим ландшафт памятных мест современной культуры: I и II Мировых войнах, Холокосте, репрессиях, ГУЛАГе, мы с такой же вероятностью, как о „торжестве памяти“, можем утверждать обратное и говорить о „торжестве забвения“: „Забываниенорма жизни“ — так, вероятно, можно сформулировать один из девизов. информационного общества». Американский философ Д. Ла Капра усиленное внимание к забвению объясняет обилием травматических событий в современной истории: «Их особенность в том, что многие предпочитают их не помнить. Жертвы этих событий страдают от расщепления памяти, которая разрушает общность с прошлым, разрушает их идентичность». Посредством.

1 Нора П. Всемирное торжество памяти. // Память о войне 60 лет назад: Россия, Германия, Европа. — М., 2005.-С. 391.

2 Вершинин С. Е. Жизнь — это надежда: Введение в философию Эрнста Блоха. — Екатеринбург, 2001. — С.

4 114.

3 Трубина Е. Г. Рассказанное Я: Проблема персональной идентичности в философии современности. -Екатеринбург, 1995. — С. 267 забвения, память об определенных событиях одновременно замалчивается, делается недоступной, и проявляет, тем самым, большую власть, нежели в открытом состоянии. В настоящее время подъем интереса к воспоминаниям об указанных событиях объясняется тем, что эти события начинают постепенно уходить из живой коммуникативной памяти в культурную, подвергаясь «проработке прошлого».

Таким образом, проблема памяти и забвения, возникшая в глубинах реального социокультурного опыта, становится предметом философской рефлексии именно в силу своей особой значимости для самоидентификации как человека, так и общества в целом.

Указанные социокультурные трансформации сопровождаются изменениями в современной философии. Проблемная ситуация, актуализировавшая исследование памяти и забвения как феноменов культуры, определяется, прежде всего, существующим эпистемологическим разрывом, наметившимся в философии культуры XX века. В этот период обнаружился кризис традиционных методологий, вступивших в противоречие с плюрализмом и релятивностью ценностей и культур. В результате, возник интерес к тем феноменам, которые на протяжении столетий систематически вытеснялись из сферы собственно философского анализа (забвение, смерть, пол, аффект и т. д.). Память и забвение как феномены культуры перестают быть периферийной темой общих размышлений — они предстают в качестве весьма значимой проблемы философского исследования.

Необходимо отметить, что социокультурные и политические проблемы современной российской действительности придают указанной тематике особую остроту: политическое и юридическое сведение счетов с прошлымкритика официальных версий истории и возвращение на поверхность вытесненных воспоминанийсмена идеологии забвения идеологией памятования и национально-культурного наследования и преемственности культурактивное развитие мемориальных практик и генеалогических изысканийповышенное внимание к сбору архивов и открытию «памятных мест» — все это является свидетельством того, что перед российским обществом стоит вполне ощутимая потребность в формировании системы представлений и идей, репрезентирующих «коллективную память» народа.

Степень разработанности проблемы. Отсутствие специальных работ, непосредственно посвященных комплексному изучению памяти и забвения как феноменов культуры, определили круг источников, к которым мы обращались в процессе диссертационного исследования.

Первую группу составляют работы, в которых представлен анализ культуры как целостности, а также механизмов культурного наследования и памяти. В рамках структурно-семиотического подхода (А.К. Байбурин, Ю.М. Лотман) память определяется как структура, генерирующая прошлое. Аксиологический подход, согласно которому память характеризуется как хранительница ценностей и смыслов культуры, широко представлен в исследованиях отечественных мыслителей: А. Ф. Еремеева, М. С. Кагана, Д. С. Лихачева, В. И. Плотникова, Э. Ю. Соловьева, Н. К. Эйнгорн и др. Феномен «нравственной памятливости», наиболее полно раскрывающийся в диалоге культур, концептуально разработан в трудах М. М. Бахтина, B.C. Библера. Необходимо отметить исследования, посвященные анализу искусства памяти (Ф.А. Йейтс, П.Х. Хаттон) и искусства забывания (X. Вайнрих).

Культурно-антропологический подход к исследованию проблем памяти и забвения, а также рассмотрение трансформаций памяти и забвения в современной культуре в связи с проблемами формирования идентичности и автобиографии представлены в работах В. Г. Безрогова, В. В. Бычкова, Л. Гудкова, П. С. Гуревича, Н. Н. Козловой, Е. Г. Трубиной и др.

Базисной в философском исследовании проблем памяти и забвения явилась группа работ, в которых применяется феноменологический подход: труды Э. Гуссерля, связавшего проблемы памяти и сознанияМ. Мерло-Понти, который ввел проблематику «памяти» и «забвения» в контекст телесности", отношения «Я-Другой" — П. Рикера, представившего феноменолого-герменевтическое осмысление трех основных тем: памяти, истории и забвенияЭ. Левинаса, предложившего этическое осмысление феноменологии памяти и забвения.

Обоснование гипотезы о конструктивном характере прошлого, транслируемого памятью, потребовало обращения к работам П. Бергера, Т. Лукмана, Н. Лумана, А. Щюца, разрабатывавших социально-феноменологический подход. В том же направлении, но с большим вниманием к социокультурному контексту, характеризуются исследования Я. и А. Ассман, посвященные феномену культурной памяти как форме передачи и актуализации смысла культуры, в связи с практиками конструирования прошлого. Риторика памяти в контексте обращения к дискурсивным практикам представлена в работах М. Фуко, где помимо памяти-архива вводится понятие «контр-памяти», репрезентирующее проблему соотношения власти и истории.

Следует также отметить исследования, посвященные осмыслению памяти и забвения, в рамках психоаналитической традиции: от классического психоанализа З. Фрейда, реабилитирующего смысл забвения, теории архетипов К. Г. Юнга до концепции Т. Адорно, связанной с анализом концептов: «комплекс вины», «проработка прошлого» и др.

Необходимость выявления специфических характеристик памяти и забвения как феноменов культуры побудила автора обратиться к исследованиям по истории ментальностей, проведенным французскими историографами: М. Апольоном, Ф. Арьесом, П. Норанемецким исследователем О. Г. Эксле. В рамках указанного подхода проблемы памяти и забвения представлены через «практики коммеморации», регулирующие отношения к умершим поколениям (практики поминовения умерших).

При анализе роли и значения памяти и забвения в процессах передачи (трансляции) социокультурного опыта были использованы работы, в которых рассматриваются социальные основания памяти и забвения. Рассмотрение феномена «коллективной памяти» впервые было осуществлено в работах М. Хальбвакса. Из современных социологических исследований, продолжающих указанную традицию, отметим труды X. Вельцера, К. Уайкема, Дж. Фентресса, М. Ферретти, Б. Шлинка. Различные аспекты проблемы, связанной с рассмотрением феномена социальной памяти в современной России, получили свое освещение в трудах С. Е. Вершинина, Г. Е. Зборовского, А.А. Кара-Мурзы, И. С. Кона, А. Левинсона, О. Никоновой, Н. Л. Пушкаревой, Ж. Т. Тощенко и др.

Однако при всех достоинствах указанных работ, остаются неразработанными концептуальные основы исследования феноменов памяти и забвения как целостных социокультурных явлений духовной жизни.

Цель и задачи исследования

.

Целью данной работы является рассмотрение памяти и забвения как феноменов культуры в аспекте анализа практик, конструирующих социокультурное пространство и время. Достижение этой цели в рамках диссертационной работы осуществляется посредством решения ряда задач:

• Рассмотреть основные методологические подходы к исследованию памяти и забвения, сложившиеся в рамках западноевропейской и отчечественной философии;

• Исследовать особенности и теоретические границы двух парадигм в описании проблем памяти и забвения: классической и неклассической;

• Обосновать возможность рассмотрения памяти и забвения как социокультурных феноменов через обращение к практикам памятования и забывания;

• Исследовать практики «ars memorativa» и «memoria» как способы конструирования социокультурного пространства и времени;

• Выявить возможности и границы этического описания феноменов памяти и забвения на основе анализа практики «memoria».

Объект и предмет исследования. Объектом исследования является память как социокультурный феномен.

Предметом исследования являются трансформации практик памятования и забывания в культуре.

Методологические и теоретические основания исследования определились с учетом междисциплинарного характера исследования.

Принцип целостного анализа культуры (В.В. Библер, В. В. Бычков, Д. С. Лихачев, Ю.М. Лотман) позволил осуществить рассмотрение памяти и забвения как феноменов культуры на предельно широком философско-культурологическом фоне. Принцип историзма, распространяемый на эволюцию осмысления соотношения памяти и забвения, привел к обнаружению и демонстрации значения практик «ars memorativa» и «Memoria» в процессе социокультурных трансформаций. Использование аксиологического подхода позволило автору выявить и проанализировать взаимосвязь рассматриваемых феноменов с различными ценностными ориентирами той или иной культуры.

При анализе философских концепций памяти и забвения в первой главе нами использовался компаративистский подход, позволивший выделить две основные парадигмы в рассмотрении феноменов памяти и забвения: классической и неклассической (В.В Ильин). При решении поставленных в исследовании задач, мы опирались на герменевтику как метод интерпретации смыслов (В. Дильтей, П. Рикер), толкования и соотнесения идей с культурным и мировоззренческим контекстом. При описании памяти и забвения в качестве практик, конструирующих социокультурное пространство и время, нами использовался социально-феноменологический метод, разрабатываемый Я. и А. Ассман применительно к анализу культурной памяти, а также, топология П. Бурдье, указывающая на телесный характер культурных практик памятования и забывания, реализующихся в процессе взаимодействия людей. Выбранная методология позволила уйти от статичного образа культурной памяти и, в целом, придала пониманию культуры процессуальный характер.

В качестве материала для исследования автором привлечен ряд работ, которые на данный момент не переведены на русский язык: фрагменты работ Дж. Фентресса, К. Уайкема, Ф. Барлетта, А. Нила.

Научная новизна диссертационного исследования состоит в следующем:

• Обоснована необходимость изучения памяти и забвения в качестве основополагающих феноменов культуры;

• На основе анализа методологических подходов к исследованию памяти и забвения в философии выявлены две парадигмы — классическая и неклассическая;

• Исследована динамика соотношения памяти и забвения в рамках философского подхода, что привело к формулировке двух соперничающих версий забвения: необратимое забвение как стирание следов, уничтожение и смерть (Аристотель, Дж. Локк и др.) — обратимое забвение как резерв, способ утаивания прошлого (А. Бергсон, 3. Фрейд и др.);

• Предложено определение памяти как структуры удержания прошлого в настоящем, направленной на конструирование социокультурного пространства и времени, смысл которой задается различием воспоминания и забвения;

• Выявлена логика трансформации практик «ars memorativa» и «memoria» в культурно-историческом контексте;

• Доказана необходимость этического осмысления феноменов памяти и забвения, как открывающего эвристические возможности для рассмотрения принципов культуры памяти.

Практическая значимость работы. Полученные результаты могут находить применение при анализе причин, непосредственно влияющих на воспроизводство и динамику различных типов культур, для разработки и воплощения реального многообразия культурных практик памятования и забывания. Результаты диссертационного исследования могут применяться при чтении лекций и специальных курсов, затрагивающих проблематику памяти и забвения в разных социально-гуманитарных дисциплинах (философии культуры, этики, философской антропологии, культурологии, истории и др.), а также в реальной практике воспитания культуры памяти и забвения.

Структура диссертационного исследования соответствует поставленным целям и задачам, последовательное решение которых отражено во введении, трех главах, заключении и списке использованной литературы. Содержание изложено на 168 страницах, список литературы содержит 170 источников.

Заключение

.

Подводя итоги проведенного диссертационного исследования, отметим основные выводы, к которым мы пришли в ходе рассмотрения памяти и забвения как феноменов культуры.

Во-первых, память и забвение выступают как основополагающие феномены культуры. Память — это не только хранилище прошлого, но и «ретроактивный процесс», дифференцирующий прошлое и будущее. Смысл мнемических следов ретроактивно конструируется в настоящем и транслируется в будущее.

Во-вторых, в рамках философской рефлексии в качестве исходных были выделены следующие теории памяти и забвения:

1. теория Платона, сконцентрированная на проблеме соотношения eikon (образа) и typos (места);

2. теория Аристотеля, в которой совпадают друг с другом анализ памяти и времени.

Античная линия противопоставления воспоминания как знания и забвения как стирания или уничтожения оказала большое влияние на дальнейшее развитие всей европейской философии. Обе традиции дали начало осмыслению: 1. искусства памяти, основанного на соблюдении правил мест и образов — техники, создающей пространства памяти- 2. культуры памяти, основанной на допущении о временности и ограниченности человеческого бытия перед лицом смерти.

В-третьих, в исследовании проблем памяти и забвения были выделены две парадигмы: классическая и неклассическая.

В рамках классической парадигмы можно выделить следующие способы описания памяти и забвения:

1. Память рассматривается как статический объект в виде монументального хранилища, которое оберегается от разрушительной силы забвения.

2. Задается негативная оценка забвения как уничтожения, невежества и незнания, что необходимо преодолеть при помощи специальных мнемонических практик или технических приспособлений.

3. Память выступает в качестве основания тождества личности, что напрямую связывает ее, начиная с исследований Дж. Локка, с проблемами персональной идентичности. Забвение воспринимается как угроза подобному тождеству, и именно поэтому вытесняется на периферию философского анализа проблем познания, человека, истории и т. д.

4. Так как память в рамках классических теорий рассматривалась в качестве основания и способа поддержания идентичности, она связывалась с обобщенным образом человека как субъекта, наделенного познавательными способностями.

В рамках неклассической парадигмы можно выделить следующие способы описания памяти и забвения:

1. Децентрализация и множественность форм памяти. Память лишается единого центра, обнаруживая множественность форм и проявлений. Память множественна, и часто разные ее проявления разделены и конфликтуют между собой.

2. Утрата «субъекта» в классическом понимании.

Введение

забвения в структуру памяти в рамках неклассических теорий памяти и забвения наделяет субъекта «местом», «полом», «личной историей», что позволило выделить приватную и публичную, женскую и мужскую память и т. д.

3. Память как ретроактивный процесс. В неклассических теориях память описывается в качестве ретроактивного процесса, дифференцирующего прошлое и будущее.

4. Реабилитация забвения. В оппозиции «воспоминание-забвение» произошло смещение акцентов в сторону забвения (Ф. Ницше, 3. Фрейд), а затем разрушение подобного противопоставления и утверждение забвения в структуре самого «следа памяти» (Ж. Лакан, С. Жижек).

В-четвертых, на основе сравнения двух парадигм в исследовании памяти и забвения выделено две соперничающие версии памяти: а) память как хранилище прошлого (Августин, Дж. Локк, Н. Федоров и др.) — б) память как «ретроактивный процесс» (Ж. Лакан, С. Жижек, Н. Луман и др.), а также, соответственно, две противоположные теории забвения: а) забвение как утрата доступа к прошлому, стирание и уничтожение мнемических следов (Платон, Аристотель, Дж. Локк и др.) — б) забвение как резерв, условие восприятия нового (Ф. Ницше, А. Бергсон, 3. Фрейд и др.).

В-пятых, культурная память рассматривается как структура удержания прошлого в настоящем, направленная на конструирование культурного пространства и времени, смысл которой задается различием воспоминания и забвения. Образы прошлого конструируются и заново воссоздаются во взаимодействии людей. Память связана с дифференциацией прошлого и будущегоона управляет этим различием, не соотносясь исключительно с прошлым.

В-шестых, культурная память воплощается в определенном пространстве и актуализируется в определенном времени посредством практик памятования и забывания. Процесс развития культуры, осуществления передачи культурного наследия разворачивается в пространстве и времени. Указанный процесс содержит в себе, прежде всего, временной показатель. Вместе с тем, он связывается с пространственными образами храма, музея, архива, библиотеки и др. В процессе эволюции культуры произошел переход от соматической памяти (от воспоминаний, требующих буквального воспроизведения) к конструктивной.

1. «Ars memorativa» направлена на конструирование социокультурного пространства. Она создает пространства памятных мест, связанных с основополагающими смыслами культуры того или иного периода. В ходе развития культуры, «ars memorativa» претерпела множество трансформаций: от телесной записи социального кода до риторических приемов запоминанияот магической практики до педагогики памятиот методологических упражнений до искусства, воплощенного в конструировании биографического проекта.

2. «Memoria» направлена на конструирование социокультурного времени: объединяя прошлое и настоящее в одном измерении — в форме обращенности к умершим, она направлена и в будущее как проект сохранения памяти у последующих поколений. «Memoria» является практикой, реализующейся через поминовение умерших.

В-шестых, память и забвение как феномены манифестируют себя через коммуникацию «Я-Другой», образующую универсальную антропологическую структуру формирования субъективных ценностных ориентаций в жизненном мире и основу «этики взаимного незабвения».

В качестве задела для следующего исследования мы выдвинули предположение, что подчеркивание дистанции между воспоминанием и забвением организует порядок социокультурной реальности. По мнению М. Фуко, который одним из первых мыслителей указал на риторический контекст, в рамках которого может рассматриваться политика памяти, прошлое постоянно меняет свою форму в дискурсе настоящего. Таким образом, то, что помнится о прошлом, зависит от способа его репрезентации. Каждая культурная эпоха не столько отбирает образы прошлого из сохранившихся коллективных воспоминаний, сколько реконструирует его в соответствии с текущими потребностями.

Можно предложить, что властные отношения направлены на поддержание стабильности существующей социальной организации и являются способом контроля над памятью. Более того, речь может идти не только и не столько о контроле, но и о различных способах манипуляции памятью: от принудительного запоминания основополагающих для общей (коллективной, национальной) идентичности событий до переписывания учебных текстов по истории страны. Подобные техники манипулирования с прошлым принимают вид «утаивания», «симуляции» (Н. Луман) со стороны власти.

Поскольку существует опасность злоупотребления памятью со стороны власти, то, вполне возможно говорить и о злоупотреблении забвением. В этом случае мы имеем дело со стратегиями «уклонения», «избегания», скрытым мотивом которых является желание забыть травматический опыт. Как писал X Вельцер: «Холокост. приобрел свою нынешнюю значимость только в конце 1970;х годов. После того, как на.

267 протяжении четверти века о нем предпочитали не говорить." Воспоминание о травмах, их переработка напрямую зависят от того, каким образом эти воспоминания используются в настоящем. То, как будет истолковано то или иное событие зависит не столько от самого события, сколько от того, какое значение ему будут приписывать впоследствии: в результате, оно может принять или форму одержимости прошлым, или продуктивной «проработки» травматического опыта.

Таким образом, перспектива исследования связывается с концептуальным анализом понятий «проработка прошлого», «властьпамять — забвение», «политика справедливой памяти», главный принцип которой можно сформулировать следующим образом: уметь не забывать, но и не становиться заложником собственной памяти.

267 Вельцер X. История, память и современность прошлого. Память как арена политической борьбы./Память о войне 60 лет спустя: Россия, Германия, Европа. — М., 2005. — С.6.