Актуальность темы
исследования определяется тем, что в современном гуманитарном знании, предлагающем множество описаний общества, каждое из которых имеет свою методологическую основу и выражает на соответствующем ей языке «практические» явления и отношения, обострилось осознание методологических «разрывов», что проявляется в возникновении междисциплинарных отраслей знания, вызванном, с одной стороны, плюрализмом научных точек зрения, подходов, школ, с другой стороны, ростом внимания социальных дисциплин к научному аппарату друг друга, так как именно последнее открывает ресурс для их взаимного идейного обогащения. Однако, в социальной философии до сих пор недостаточно внимания уделяется такому базовому для описания социума моменту как соотношение государства и личности — личности именно в качестве экзистенциального феномена. В свою очередь, в теоретической юриспруденции внимание исследователей сосредоточено на проблеме взаимосвязи государства и гражданского общества, при этом личность (в ее бытийственном аспекте) как основа гражданского общества опять оказывается за рамками научной рефлексии. Таким образом, остаются неосвещенными глубинные механизмы взаимного влияния государства, личности и гражданского общества, следовательно, теряется возможность не только полноценного описания и более точного осознания характера этой взаимосвязи, но и эффективного управления протекающими на этом уровне процессами. Последнее выражается, в частности, в недостаточной способности управленческих и властных структур адекватным образом реагировать на усложняющиеся запросы социальности, о чем свидетельствуют такие социальные явления как, например, бюрократизация управления и отсутствие прозрачности его механизмов, приоритет их реализации перед реализацией целей конкретного человека, связанная с этим формализация (декларирование без реального выполнения) прав личности и т. д.
Специфика современного состояния общества характеризуется тем, что социальная практика в сфере поиска новых механизмов управления и самоуправления ориентирована на развитие гражданского общества, обращаясь к его фундаментальным основаниям — невмешательству государства в частную жизнь граждан, их взаимной ответственности, автономности личностей и их объединений в реализации своих интересов и др. В сфере гражданского общества принцип установления разумного баланса интересов различных социальных слоев реализуется на уровне горизонтальных связей в гражданском обществе благодаря взаимодействию свободных личностей. Свобода принятия решений и ответственности за их реализацию в социальной практике обуславливается «субъектностью» личности, то есть, осознанием целей и ценностей (тем, что традиционно принадлежит к области «духа»), направляющих взаимодействие людей как в частной, так и в публичной сферах жизни. Поскольку функция государства состоит в регулировании социальной практики на уровне публичных отношений, при анализе условий развития государства и гражданского общества субъектность (аспект личности, в том числе политической, связанный с укорененностью личности в бытии) необходимо учитывать. Этим определяется необходимость принципиального пересмотра методологических позиций, означающая переход из области анализа социальных механизмов исключительно как «технологий» в область исследования их с точки зрения «духа» в веберовском понимании этого слова. Методологические установки выработанные философской и социально-политической мыслью XX века (фундаментальной онтологией М. Хайдеггера, политической социологией Н. Лумана, неофрейдизмом Э. Фромма и т. д.) позволяют говорить о том, что возможна гармонизация социальной системы не только посредством политико-правовых механизмов, но и посредством изменений на уровне личности, связанных с ее атрибутивными свойствами. Философия позволяет описывать эти изменения на феноменологическом уровне, при этом очевидна фундаментальная невозможность их технологизации, выведения на уровень социальной технологии или института. Причиной этого является онтологическая укорененность личности, выражающаяся в субъектности.
Рассмотрение соотношения между личностью (гражданским обществом) и государством в контексте поиска новой методологической взаимосвязи между ними и составляет актуальность и новизну представляемой работы, поскольку позволяет перевести исследование закономерностей социального устройства в плоскость, связанную с установлением личности, имеющей онтологическую укорененность, в качестве «точки отсчета» в описании тех социальных процессов, которые традиционно относятся к публичным, т. е., конституируются государством.
Заявленное направление исследования реализуется через соотношение понятий «государство—гражданское общество», которое высвечивает «горизонтальный» срез социальной реальности, одновременно становясь методологической призмой для ее целостного описания. Выбор указанных категорий в качестве понятийного аппарата настоящей работы не в последнюю очередь обусловлен проблемой установления субъекта социальной ответственности, настоятельно звучащей в исследованиях современной социальной философии, государствоведения, политологии, теории политики и права.
В любой политической системе государство играет ведущую роль, выступает своего рода формулой ее самоописания. Более того, первостепенная роль государства распространяется и на все другие подсистемы общества, что в масштабе целостного социального пространства означает конституирующую роль государства по отношению к политико-социальной реальности. Одновременно указанная роль подразумевает ответственность за выбор государством направления, в котором действует любая создаваемая им структура, а равно за «качество» ее действия. Ответственность государства перед гражданином является одним из ключевых принципов правового государства. Однако, если посмотреть на ответственность государства с точки зрения рядового гражданина, то она, как и само государство, воспринимается в качестве абстрактного образования, ментальной конструкции1. Будучи констатированной в законе, ответственность «формально» возлагается на государство в том смысле, что «реально», т. е., экзистенциально и онтологически, она реализуется через конкретных людей. Таким образом, исследование природы государства, его предельных оснований, должно включать идею личности как свой конститутивный момент, связывающий теоретико-правовой и экзистенциальный аспекты реальности. Итак, актуальность работы определяется необходимостью выявления и формирования новых методологических подходов к описанию, а, следовательно, и конструированию отношений между личностью, государством и обществом, т. е., явлениями и отношениями, которые и организуют социальный мир.
Степень разработанности проблемы. Множественность смыслов, выделяемых исследователями при описании феномена государства, обусловлена тем фактом, что государство конституирует сферу социально значимых (публичных) отношений посредством придания им определенной структуры. Так, Н. Луман в его функционально-структурном описании социальной реальности выделяет два аспекта феномена государства. Первый, самый узкий с точки зрения предмета исследования, рассматривает государство как политическую систему в политической системе, т. е., подразумевает специфичность государства как субъекта социально значимых установлений по сравнению, например, с политическими лидерами, партиями и общественными.
1 Например, H. Луман обозначает государство как «юридическую фикцию коллективного лица, которому приписываются решения» или как познавательный прием, описывающий политическую систему общества. См.: Посконина О. В. Философия государства Никласа Лумана. Ижевск, 1996. С. 39, 41. движениями. Второй аспект, более традиционный для понимания, приравнивает государство к политической системе общества1, тем самым «отличает» его от гражданского общества, предполагая, что «государство существует вне общества», выступает или «юридическим лицом» или «коллективным актером». Н. Луман указывает, что современные исследования государства базируются именно на этом различении, но ". как можно приписывать действие государству, если оно не существует реально само по себе — у него отсутствует свобода воли вне контекстуальных связей с обществом". Присутствие свободы воли как возможность действовать «изнутри» себя можно констатировать только в отношении личности, и это положение является общим местом для антропологии (социальной, философской, политической), при этом оставаясь за гранью внимания социальных, политических и иных теоретических (в частности, теория политики и государства) исследований.
Таким образом, для установления методологически непротиворечивого соотношения между государством и гражданским обществом требуется обнаружение и рассмотрение контекстуальной связи между ними, которая выявляет третий, наиболее широкий, аспект в понимании государства, основывающийся на его общесоциальной роли (организации социальной жизни, то есть, установлении правил для социально значимых взаимодействий) и выявляющийся при исследовании «позиции» государства с точки зрения «позиции» отдельной личности. Искомая взаимосвязь тем самым описывает социум «по горизонтали» и предоставляет возможность рассматривать в качестве условий развития социального мира атрибутивные свойства личности.
В контексте настоящей работы личность рассматривается, во-первых, как субъект отношений и сознательной деятельности, устойчивая система Государство, рассматриваемое в этом аспекте, является предметом исследования политологии, теории государства и теории политики и предполагает для описания общества «вертикальную» конструкцию.
2 Цит. по: Посконина О. В. Философия государства Никласа Лумана. Ижевск, 1999. С. 14. социально-значимых черт, характеризующих индивида как члена общности1, во-вторых, в качестве такого элемента социальности, который наделен онтологическим статусом, что обуславливает аналогичный статус и гражданского общества в противоположность государству, таким статусом не обладающему. В частности, обладание личностью свободой воли предполагает ее онтологическую и экзистенциальную способность «нести» ответственность, а значит, выступать таким социальным субъектом, который способен устанавливать формы публичных социальных проявлений, уже тем самым их регулируя. В том случае, если личность не проявляет субъектности, то есть, не осознает свою онтологическую основность и бытийственную свободу, при этом перекладывая ответственность на социальные условия и подчиняясь им по неосознаваемому, но от этого не менее личностному выбору, человек попадает в ситуацию отчуждения, и социальная ситуация характеризуется такими категориями как «личностная несвобода», «отчуждение», «социальная необходимость». Как отмечает М. В. Шугуров, «отчуждение начинается с того момента, когда личность перестает культивировать качественное своеобразие своего бытия», т. е., перестает отвечать за «собственное» и «оригинальное», подпадая под стереотипы социальных взаимодействий и возлагая на них ответственность за свои поступки. И если формирование социальной системы на уровне целого происходит как самоорганизация, то на уровне конкретной личности установление связей имеет характер целенаправленных, а значит, осознаваемых изменений, которые не только являются основой для формирования гражданского общества, но могут быть распространены на публичную сферу взаимодействий, традиционно относимую к политической, а значит, регулируемую государством.
Применительно к тому, как складывалось соотношение личности, гражданского общества и государства в социальном развитии, с нашей точки Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 3 14. Шугуров М. В. Социальный конфликт и самоосуществление личности. Саратов, 1994. С. 76. зрения, схематически можно выделить три описательных типа, которые воплощаются в конкретном политико-правовом характере социальности соответствующей эпохи, сменяя друг друга по мере «исчерпания ресурса» предыдущим.
Первый связан с эпохой античности (софисты, Платон, Аристотель), когда на фоне мифолого-метафорического, а, значит, целостного подхода к описанию мира, в рамках специфической полисной формы социально-государственного устройства соотношение гражданского общества (а значит, и личности) и государства не мыслится принципиально проблемным. Три сферы бытия объединены одним контекстом — идеей справедливости, — который воплощается в моральном и воздержанном (в античном смысле слова) субъекте. Используемые при описании социальной жизни аналогии с космическим порядком, душой (например, в диалогах Платона «Государство», «Законы», также диалогах Цицерона) свидетельствуют о том, что социальная (включая политическую) жизнь может пониматься как своеобразное воплощение порядка более высокого уровня, нежели тот, который доступен человеческому разумению. Поэтому функция управляющего субъекта состоит в должном восприятии, фиксации (личном осознании) и адекватном транслировании этого порядка остальным гражданам, чему способствует высокая мораль и добропорядочность данного субъекта. Таким образом, в античных воззрениях на устроение социального порядка собственно субъекта (как индивида, личности), по сути, нет. Точнее, он полагается трансцендентным и обезличенным, воплощающимся в социальной жизни как абстрактный принцип ее организации — «благо». Формы правления, социальные статусы, законы как атрибуты социально-политической жизни являются лишь отражением космического порядка, онтологического «блага». Человек, включенный в социальный процесс, т. е., любой человек, заведомо признается вступившим на путь достижения этого блага. Античная мысль, тем самым, методологически исходит из предустановленности социального мира, обусловленной «идеей единого» у Платона или «целью целей» у Аристотеля, что скорее исключает, чем предполагает возможность и необходимость его (социального мира) развития. Иначе говоря, любое социальное изменение есть отклонение от совершенной идеи, которая доступна «мудрым», и развитие форм социальности в античной трактовке представляет собой возвращение к правлению «мудрых». Эта мысль, например, воплощена в «Государстве» Платона, которое для него является эйдосом, то есть совершенным, а не эмпирическим государством. Аналогичную установку можно обнаружить и в основах государственности Древнего Востока. В основе этой, если можно так сказать, парадигмы лежит основополагающая для древнего мифологического мышления идея о том, что законы, которым подчинено человеческое общество представляют собой те же самые законы природы, только примененные к человеку и обществу. В свою очередь, это восходит к признанию идеи единого для всего мироздания принципа творения, присущего древней философии и мировым религиям. Подобное характерное для античности утверждение тесной взаимосвязи субъекта (отдельной личности) и публичной организации жизни является эвристическим моментом в понимании соотношения гражданского общества и государства. Конструктивно также, на наш взгляд, соотнесение категорий «цели» и «государства», которое прослеживается в философской системе Аристотеля и которое нивелировалось в более поздних концептах социального устройства1.
Можно сказать, что социальное устройство античности «основано» на «духе» (который М. Вебером противопоставляется «технологии») и не требует разработки соответствующих «технологий», поддерживающих упорядоченное состояние социума, созданное усилиями «мудрецов». Социальный порядок в Например, современная теория государства и права как научная дисциплина рассматривает вопрос о целях в праве, но не цель права, относя последнее к предмету философии права, тем самым выводя за рамки конкретно-научного государственно-правового дискурса. таком случае становится неустойчивым явлением, поскольку напрямую «привязан» к конкретным личностям и определенным поколениям, выступая результатом их воли, а также к конкретным специфическим историческим условиям, например, полисному социально-государственному устройству.
Следующий тип соотношения личности, гражданского общества и государства идейно сформирован проектом Нового времени, когда государство представляется жесткой технологией, машиной управления, а идея ее связи с конкретной личностью соответственно сменяется полной обезличенностью аппарата, использующего управление на основе прямого действия, без опосредования его через закон, а связь с конкретной личностью (и гражданским обществом) не является предметом рефлексии ни со стороны управляющего, ни со стороны управляемого, что, собственно, и составляет теоретическую почву тоталитаризма. Тоталитаризм предполагает для социального устройства только «вертикальную» конструкцию, которая обуславливает создание такой управленческой ситуации, когда обезличенное принятие социального решения становится практикой, и тем самым фактически формируется особая реальность внутри социальной — внутренне структурированная, со специфическими технологиями, нормативными схемами и качеством связей, но, тем не менее, обладающая необходимой степенью легитимности. Кроме традиционных источников (декларация законности и справедливости, целесообразность и т. п.), легитимность обеспечивается наличием особого ресурса (налоги, аппарат управления, армия и т. д.), и той самой «независимостью» от гражданского общества, теперь уже становящейся отчуждением. Позиция субъекта принятия социально значимых решений, и, следовательно, ответственности за их направленность и выполнение никем не занята или дрейфует от одних лиц или групп лиц к другим, что, по сути, равно отсутствию. Происходит резкое противопоставление управляющего «субъекта» гражданскому обществу как управляемому «объекту», что создает постоянную опасность актуализации латентных социальных конфликтов. Такой принцип устроения социальной жизни справедливо может быть назван нежизнеспособным, прежде всего, из-за необходимости постоянного перераспределения внутреннего ресурса (в любом его материальном и нематериальном выражении) в пользу разрешения конфликтных ситуаций, что исключает возможность развития всех участников, включенных в социальное взаимодействие (Дж. Локк, Ш. Монтескье, Ж.-Ж. Руссо), поскольку " .исключенной оказалась возможность существования в мире смыслов («духа» — Ю.Г.) как некой самостоятельной реальности"1. Но фундаментальная его несостоятельность в том, что функционирование социальной реальности связано тотальной зависимостью от нормативных и управленческих актов, «отправителем» которых выступает государство. Это влечет за собой ряд гносеологических и социально-психологических парадоксов, связанных с «онтологизацией» государства, причину которых точно сформулировал У. Эко: «Метаморфозы философского порядка случаются тогда, когда. кто-то превращает инструмент объяснения (очевидно, временного пользования и полученный благодаря абстрагированию) в философское понятие и принуждает инструментарий становиться причиной того самого явления, для исследования которого этот инструментарий и разработан"2.
В развитии государственности преодоление тенденции абсолютизации государства выражается в становлении государства так называемого либералистского толка, которое характеризуется следующим «силовым» перераспределением участия в социальной жизни: наряду с «государственной волей» начинает являть себя и «воля закона», а также постепенно становится все более явной личность в качестве субъекта социального регулирования (И. Кант, Г. Гегель, И. Фихте). С середины XIX века, после того, как некая «тройственность» (государство — закон — гражданское общество (личность)).
1 Налимов В. В. В поисках иных смыслов. M., 1993. С. 29. Эко У. Отсутствующая структура. СПб., 1998. С. 12−13. на социальной арене «укрепилась» как наиболее адекватно отвечающая запросам всех действующих в социуме участников, последующие изменения в поле описания устройства социальности происходят без изменения этих трех базовых элементов ее структуры. Несмотря на значительное количество отечественных исследований, уже ставших классическими для теории государства и права (работы Б. Н. Чичерина, Л. И. Петражицкого, М. М. Ковалевского, П. И. Новгородцева, Н. А. Бердяева, В. М. Гессена, Б. А. Кистяковского, М. А. Бакунина, И. А. Ильина, А. Кетле и др.), в настоящее время требуется дальнейшее расширение предметного и методологического поля рефлексии в соответствии с современным уровнем развития социальной практики.
При анализе исследований природы государства в современном его понимании справедливо говорить о государстве как о механизме, «стягивающем» на себя и распоряжающемся «силой» (ресурсом) всего общества, и потому самим по себе становящимся «силой». «Силу» в данном случае можно понимать и буквально, и метафорически. Государство выполняет функцию мобилизации и перераспределения общественного ресурса, соответственно, оно сильно уже возможностью быстрого и свободного доступа к нему. Кроме того, отличительным признаком государства являются его органы принуждения — армия и правоохранительные органы, «благодаря» которым каждый участник социальных отношений неизменно ощущает присутствие доминирующей силы публичной власти. Каким образом государство аккумулирует силу — через коллективный договор, всеобщее доверие или поклонение, — не имеет значения, так как возникающий механизм всегда становится безличным, точнее, надличностным образованием, и в этом смысле государство родственно по своей природе закону, имеющему также надличностный характер. Кроме того, закон и государство отражают публичные отношения, точнее, государство в его традиционном понимании — это та часть социальных взаимодействий, которая публична, а значит, закреплена закономзакон же может быть издан только «от имени» государства. Так, формируется в некотором роде логический круг, отражающий определенную замкнутость государства на самое себя. Поскольку государство не обладает «онтологическим источником», а имеет функциональный характер, оно становится в своей функциональности отчужденной (в смысле самодостаточности) структурой.
В концепции правового государства, разрабатываемой в рамках теоретической юриспруденции (С.С. Алексеев, К. С. Гаджиев, B.C. Нерсесянц, JI.C. Явич и др.), последовательное связывание государственной власти осуществляется посредством формирования для государственных структур режима правового ограничения. Оно реализуется через закон, который, с точки зрения законодательной процедуры, принимается и реализуется от имени самого же государства, т. е., государство должно вводить ограничения в отношении себя самого. Однако, очевидно, что государство само себя никогда не ограничит, и подлинным ограничением его власти может стать только власть личности, воля гражданского общества. И потому действительные изменения в политико-правовой и социальной реальности надлежит связывать именно с личностью, точнее, с процессами, протекающими в личностных структурах (в частности, обеспечивающих реализацию субъектности и связанных с категориями «смысл», «поступок», «ответственность», «свобода выбора»), на уровне более глубоком, чем исследуемый в политической антропологии, социологии, психологии, рассмотрение которого невозможно в рамках юриспруденции и составляет предмет философского анализа.
Рассмотрев становление германской (по классификации Ф. Энгельса) государственности как, с нашей точки зрения, наиболее приближенной к современной, при исследовании основ современного государственного устройства, можно предположить, что сфера территориальных интересов любого правителя больше, чем он может удержать своей личной властью. Этим обусловлена необходимость выработки механизма «внеличностного» или «безличного» контроля, каковым и является государство. По своей сути, ведя свое происхождение от простейших структур личной власти и будучи отчужденным от них, этот институт сохраняет способность служить инструментом распределения ресурсов внутри общества, при этом государство «дрейфует» в исторической жизни общества, и те личности, которыми движут либо социально значимые цели, либо личные амбиции, интуитивно или разумно и осознанно стремятся проникнуть в этот институт, чтобы отождествиться с социально-профессиональными ролями института — теми или иными государственными постами. Это позволяет им менять характер распределения с помощью принятия законов либо в пользу гражданского общества, либо в собственную пользу.
Таким образом, распределение социального «ресурса» в современном государственном устройстве не привязано к харизме определенной личности, как это сложилось в древности, не является полностью «обезличенным» и потому самопроизвольным процессом, как в парадигме Нового времени, но производится социальной группой, которая может быть названа элитой1 и которая является действующей силой, синергетически «взаимодействующей» (то есть, сотрудничающей) с «силой» государства (в смысле организующих «способностей» этого института), имеет уникальную возможность как создать организованную развивающуюся социальную реальность («правовое государство»), так и задержать этот процесс на неопределенное время, что становится наиболее вероятным при ориентации ее политических (общесоциальных) действий не на пользу обществу, но на выгоду административной системы.
Имеется в виду классическое, общее по отношению к дальнейшим его разработкам значение этого термина, которое сложилось в интерпретации В. Парето, Г. Моска, отчасти X. Ортега-и-Гассета.
Предпочтение последней (выгоды), усугубляющееся отчуждением государства от личности, актуализировало кризис государственности, но его основу сформировала утрата глобальной сферы — а именно онтологической — поиска закономерностей взаимосвязей государства, гражданского общества и личности. Игнорирование того факта, что личность онтологически инициирует и поддерживает взаимосвязь государства и гражданского общества, привело к тому, что в научном междисциплинарном дискурсе, в частности, политологическом и теоретико-правовом, категории личности, общества и государства фигурируют как гомогенные, то есть по умолчанию они употребляются как однопорядковые, принадлежащие к одному и тому методологическому уровню описания, что, на наш взгляд, обоснованно исключительно сложившейся традицией. Однако, методологически более корректным, в данном случае, будет являться рассмотрение их в едином смысловом поле, которое обеспечивает системный подход. Предполагается, что использование в исследовании системного подхода позволит выявить тот уровень взаимосвязи рассматриваемых нами категорий, на котором происходит их методологическое «сращивание», но сохраняются условия для дальнейшей интерпретации целостного смысла.
Основу предпринятого нами системного анализа взаимосвязи государства и гражданского общества составляют идеи И. Пригожина и И. Стенгерс,.
A.И. Пригожина, И. В. Блауберга, Э. Г. Юдина, Г. И. Рузавина, Г. П. Щедровицкого, Г. Бейтсона, А. Менегетти, социологов Т. Парсонса, Э. Дюркгейма, П. Бергера и Т. Лукмана, К. Манхейма, а также работы.
B.В. Васильковой, А. Л. Стризое, А. С. Панарина, И. Ю. Козлихина, И. Д. Невважая, Л. Г. Пугачевой, В. Г. Федотовой и др.
В свете теории систем взаимосвязь между государством и гражданским обществом выглядит следующим образом: государство (структура, форма организации) представляется локализованным процессом, который перестраивается и перемещается в гражданском обществе (среде), адекватно встраиваясь в него и тем самым определяя его конкретные формы и пути развития. Более того, социология XX века, сформировавшая функционально-структурный подход к описанию общества, предполагает представить наличествующие социальные структуры не как единственно возможные для достижения необходимых обществу целей, а с точки зрения тех функций, которые они выполняют. При этом функциональном подходе появляется возможность рассматривать вариативность социальных структур. Это означает, что каждая структура может быть заменена иной структурой, эквивалентной относительно данной функции1. Рассмотрение структурного характера государства в свете фундаментальной онтологии М. Хайдеггера показывает, что государство не имеет самостоятельной онтологической укорененности. Такая укорененность есть только у личности и, тем самым, у общества как категории, выражающей простое первичное объединение, ассоциацию личностей. Государство — с точки зрения экзистенциальной — это абстрагирование отдельных модусов экзистенции личностей конкретного общества (например, модуса владения, то есть, частной собственности) и вторичное закрепление их посредством ритуала легитимизации властными, опять таки, государственными структурами. Другими словами, не имея собственного онтологического статуса, являясь онтическим образованием, государство устанавливает для гражданского общества законы его социального бытияотчужденное от бытия, от экзистенции, оно формирует для социального бытия параметры его воплощения.
Разрешение указанного парадокса предполагает выход исследователя за пределы сущего, то есть, обращения к предельным основаниям природы государства и гражданского общества, анализ которых осуществлен нами с.
1 Филиппов А. Ф. Социально-философские концепции Никласа Лумана // Социс. 1983, № 2. С. 178. привлечением идей фундаментальной онтологии М. Хайдеггера, структурного психоанализа Ж. Лакана и функционально-структурного метода Н. Лумана.
Любая управленческая структура, в том числе государство, для выполнения своего назначения должна сохранять тождественность самой себе посредством конкретных институтов и жестких отношений между ними. С другой стороны, отсутствие гибкости управляющего неизбежно создает ситуацию риска его функционального несоответствия управляемому, что в масштабе социальной системы становится угрозой непредсказуемости и неуправляемости, то есть, социальных конфликтов, имеющих социально-опасные формы проявления. Кроме того, поскольку в любом обществе присутствует момент самоорганизации, имеющей личностную и одновременно налиндивидуальную природу, его надо учитывать при формировании новых методологических установок. Предполагается, что жесткость методологических установок должна быть жесткостью рационального осознания точного места ||i структуры в социальном мире для реализации свободы, ответственности, ценностей и других «антропологических» гибких принципов конструирования социальной реальности, о чем свидетельствуют разработки современных теоретиков политики и права А. И. Демидова, Б. Г. Капустина, А. В. Малько, В. Н. Синюкова, В. Л. Иноземцева, А. А. Федосеева и др., а также выделение самостоятельной отрасли политического знания — политической антропологии. Возможность реализации указанных принципов создается на уровне структур субъективности и проявляется посредством действия сугубо * личностных механизмов («иррациональная среда» К. Манхейма, «поступок».
М.М. Бахтина, «политическое действие» X. Арендт), что позволяет нам рассматривать феномены государства и личности сопряженными в единой целостности, с точки зрения которой и должны интерпретироваться процессы, происходящие в социальной реальности.
Развитие гражданского общества характеризуется постепенной реализацией «антропологических» принципов в современном социальном устройстве, о чем свидетельствует формирование так называемой полисубъектной социальности, когда в масштабе социального пространства возникают самоорганизующиеся сферы, требующие признания себя в качестве самостоятельных субъектов социальной жизни. Спонтанно развивающаяся социальность ограничивается структурой государства, и у этого процесса следует выделять две стороны. Первая — упорядочивающая, вторая обнаруживается там и тогда, где и когда упорядочение перерастает пределы своей эффективности и становится на пути у развития, нивелируя различия социальных субъектов.
Выявление предельных основ государственности имеет целью продемонстрировать такое соотношение государства (упорядочивающей структуры) и гражданского общества (спонтанно развивающейся социальности), при котором государство сохраняет функцию регулирования публичных социальных отношений, но только в том случае, если исчерпана возможность самоорганизации на локальном уровне. При этом, направление, в котором происходит государственное регулирование, определяется целостной взаимосвязью государства и гражданского общества. Это означает, что даже в условиях жесткого регулирования все государственно-правовые и политические конструкции имеют смысл только в соотнесении с личностью (Э. Баталов, А. Дугин, Г. Г. Дилигенский, М. В. Ильин, Н. С. Розов, К. С. Гаджиев, Г. Х. Шахназаров и др.), поскольку личность в социальной системе «создает» ресурс, а функция государства состоит в его перераспределении1. Условием устойчивости и равновесного развития системы в целом является такое перераспределение, которое осуществляется в интересах гражданского общества, так как личность в социальной системе, по сравнению с.
1 См., например: Словарь социологических терминов / Громов И., Мацкевич А., Семенов В. Западная социология. СПб., 1997. С. 359. государством, занимает фундаментальную позицию. Ведь в некотором смысле именно «энергия» личностей создает социальную систему, и в том числе государство как ее структурную основу, и потому представляется целесообразным и вполне обоснованным говорить не столько о соотношении государства и гражданского общества, сколько о соотношении государства и личности, вытекающем из соотношения гражданского общества и личности (Э. Фромм, Н. Элиас, Ч.-Х. Кули, Ж. Маритен и др.). Эта идея уже находит свое отражение в социально-политических и правовых установках современности, в частности, выражающихся в провозглашении прав человека первостепенной государственной и политической ценностью.
При исследовании социального устройства эвристическое значение имеет уже упоминавшееся положение М. Вебера о том, что любое социальное явление надлежит рассматривать в двух аспектах его проявления: философия (дух, смысл), которая определяется намерениями, желаниями и целями людей, ^ имеющих отношение (включенных) к данному социальному явлению, и технология—внешнее проявление и способ реализации смысла. Применительно к феномену государства мысль М. Вебера выявляет тот факт, что государство представляет собой технологию, средство, способ воплощения духа. Будучи технологией, оно не может иметь онтологической укорененности, которая, в свою очередь, есть прерогатива личности. Государство как организация потенциально может быть любым, а конкретная его форма есть результат самоорганизации «гражданского общества», при этом ее направление (рамки) Ь определяется философией (духом) среды, которой по отношению к государству выступает целостная социальность. Тем самым обозначается ее изначальный субъект — человек как существо, обладающее осознанием и в своей повседневной (социальной) жизни проверяющее «качество» произведенной рефлексии на своем личном опыте проживания в рамках, установленных этой самой рефлексией. Таким образом, соотношение государства и гражданского общества оказывается онтологически связанным с личностью, поскольку через нее получают и закрепляют свой статус в бытии.
Поставленные проблемы в совокупности с избранной методологией исследования обусловили структуру диссертационного исследования. Работа состоит из введения, двух глав, объединяющих четыре параграфа, заключения и библиографии.
Заключение
.
Проведенное диссертационное исследование, направленное на выявление условий системного развития государства и гражданского общества, связанных с онтологическим статусом личности, позволяет представить его результат в виде новой научно-мировоззренческой позиции, касающейся роли и функций государства как средства, способа организации и регулирования социальных процессов.
И если ранее взгляд исследователя, следуя укоренившейся в научно-философской мысли позитивистской традиции, неизменно возвращался к государству как единственно возможной мыслимой отправной точке любых социально-значимых изменений (и в социологическом, и в теоретико-правовом, и в процессуально-правовом аспектах), то теперь этот фокус может быть смещен в сторону гражданского общества, точнее, человека (личности), обладающего для конструирования социальной реальности, как показывает онтолого-гносеологический анализ проблемы, возможностью, которой лишен институт государства и которая в самом общем виде может быть сформулирована как онтологическая укорененность в бытии или, другими словами, возможность приближения к предельным основаниям устроения и упорядочения социальной реальности.
В результате исследования мы можем заключить, что государство как социальный институт имеет инструментальную (функциональную) природу. Только в рамках этого методологического посыла возможна реализация активно заявляющихся в современных гуманитарных исследованиях таких целей и одновременно критериев высокоразвитой социальности как гарантия и действительное соблюдение естественных прав и свобод человека, предельная демократизация всех аспектов публичной сферы жизнедеятельности, что в первую очередь требует разрешения диссонанса между свободным волеизъявлением личности и его внешней формальной связанностью в виде государственных установлений. Признание инструментальной природы государства позволяет также преодолеть конфликт, создаваемый вульгарной элитологией.
Человек, не включенный в государственный аппарат (т. е., в «структуру государства»), не имеет возможности влиять на его «состояние» и «качество», поскольку по определению не владеет (не понимает и / или не может влиять) закономерностями, конструирующими данную структуру. Тот же, кому они известны настолько, что можно изменять даже их, становится, по сути, «над» ними и тем самым, некоторым образом, вне их регулирующих функций. Очевидно, что ни первая, ни вторая позиции личности по отношению к институту государства не являются перспективными в смысле их эффективного сосуществования, если не обращаться к личностной онтологической основности.
При рассмотрении государства в качестве инструмента, как образования, не имеющего онтологической укорененности, можно сделать следующий вывод: если инструмент государства воплощает себя исключительно посредством действия, то ее отправитель (чиновник) становится «связан» реакцией получателя (гражданина) на отправленное сообщение и вынужден осуществлять самокоррекцию в соответствии с ней. Таким образом, через коммуникативную взаимообусловленность участников социальных отношений (а именно, публичных, политических) получает обоснование давно известный тезис о том, что «государство для человека», а не наоборот.
Государство, наряду с человеком (личностью) и обществом включается нами в единый смысловой контур, связанность участников в котором носит системный характер. Это, в свою очередь, означает, что взаимосвязь государства и гражданского общества объединяется общим началом, которое в терминологии системного подхода обозначается как целое, целостность или органичность. В целостной системе государство выполняет функцию структуры, то есть, упорядочивает взаимодействия элементов и подсистем, исходя из «интересов» целостности и органичности как критериев собственного действия, при этом не влияя на качественные характеристики элементов, которые спонтанно формируются и изменяются по отношению к нему.
Это положение, на наш взгляд, тесно связано с актуальной проблематикой современной онтологии, а именно, темой единства и различия (Э. Гуссерль, М. Хайдеггер, Ж. Деррида, Ж. Делез), и эта связь в контексте государствоведения может стать предметом дальнейшего глубокого исследования. Целостность и органичность, неотъемлемые и концептуальные характеристики системы «создаются» на различии, на качественной разнице входящих в нее элементов, что подтверждается синергетическими исследованиями и гуманитарных, и естественных наук. Структура же в системе призвана обеспечивать тождество, некое жесткое постоянство связей и отношений, в чем, собственно и выражается ее роль структуры, но что исключает возможность реализации обусловленного понятием целостности управления антиэнтропийного характера, возможного при лишь наличии «шума» (Г. Бейтсон) или «иррациональной среды» (К. Манхейм).
Развитие социальной реальности, таким образом, есть исключительная прерогатива личности или их свободных ассоциаций. Государство же выполняет вспомогательную функцию, но закреплять за ним конструирующие социальную реальность полномочия, если смотреть «из онтологии», то есть, с позиции бытийной укорененности социальных процессов, бессмысленно и, более того, гибельно для развития социальной системы в целом.
Использование системного подхода в одном контексте с современным категориальным и методологическим аппаратом онтологии уже предпринято американским исследователем Г. Бейтсоном в рамках его «кибернетической» антропологии. Мы полагаем, что сближение в этом смысле категориального аппарата онтологии и социальной философии перспективно в целях выявления предельных оснований существующего социального устройства и определения дальнейших путей его развития, что и является одним из направлений дальнейшей разработки нашей темы.
Системной взаимосвязью между государством и гражданским обществом (личностью), обусловлена необходимость предпринятого в исследовании описания механизмов, действие которых синхронизирует участие указанных субъектов в социальных процессах. Мы пришли к выводу, что эти механизмы могут быть рассмотрены только в качестве связанных с человеком (личностью) и им же реализующихся посредством действия или мыследействия.
Государство, как объективно существующая структура, не обладает той свободой воли, которой наделена личность, и поэтому не обладает способностью к самоорганизации, а реализует себя в социальной жизни только через личность, которая, по сути, тем самым и является ответственной за адекватность соотношения сфер приватного (человек) и публичного (общество). При этом поиск универсального консенсуса всегда оказывается обращенным к трансцендентальному субъекту, поскольку субъективная компетенция личности всегда лежит за рамками доступного для описания опыта, но именно в поле субъективной компетенции и происходит «связывание» онтического и онтологического, синхронизация частного и публичного, — на основании онтологического статуса личности. Среди механизмов, обеспечивающих процесс адаптации полярных, на первый взгляд, сфер и установление их адекватности друг другу, мы выделяем понимание в его онтологическом смысле — как овладение корнями, предельными основаниями. В нашем случае речь идет о понимании оснований закона, являющегося, в свою очередь, основанием для способов «действия» государства. Именно на уровне понимания, принятия, и происходит действительная легитимация установлений позитивного права и действий государства, некое предсознательное разрешение на реализацию им прописанных в некотором смысле себе же предписаний.
Пониманию как принятию и тем самым вступлению в понятый процесс близко понятие «вчувствования» (М. Бахтин), передающее некий трансцендентный смысл поступка как «события бытия». В его «участном переживании» человек идентифицирует себя как «Я», выражая в полной мере свою свободу, в то же время осознавая и полную меру ответственности за совершенный акт. Момент осознания активности созидания, предполагающей таковую же ответственность, и есть, по сути, момент взаимопроникновения частного и публичного, трансформации ответственности социальной в личную и наоборот.
В поле субъективных структур человека находится и ценностноориентированное действие, также рассматриваемое нами в качестве механизма синхронизации личных и общественных интересов. Мы использовали известную классификацию социальных действий, предпринятую М. Вебером, при сравнении элементов которой пришли к выводу, что природа ценностноориентированного действия не может быть выявлена в рамках социологии, а философское осмысление категорий ценности, особенно в сравнении с категорией цели (цель — фиксированная или, точнее, актуализированная ценность), позволяет заключить антропологический характер их взаимосвязи, которая устанавливается человеком на иррациональном уровне.
Поскольку личность является фундаментальной основой социальной системы, в качестве метафизической ценности для нее выступает сохранение целостности, органичности всей системы в целом и себя как ее элемента. Можно сказать, что это — уровень осознания личностью условий собственного выживания, одним из которых является выживание всей системы, именно на нем и происходит синхронизация личных с общественными целей и интересов.
Мы полагаем, что в рамках системного подхода вполне обоснованно исследовать природу социального устройства через рассмотрение глубинных личностных процессов, но если буквально понимать требование классиков социологии (М. Вебер, Т. Парсонс, 3. Бауман) о рациональной «объективности» исследования, то выявляется противоречие между рациональностью социальных целей и иррациональностью порождающих их ценностей, более того, проблема соотношения хабитуса и инновации, тематизирующая, по сути, вопрос об источнике развития социальности. ^ Исследование этих проблем мы выносим за рамки настоящей работы и также полагаем одним из направлений дальнейшей разработки темы.
Сама возможность и должный уровень действия механизмов синхронизации общественных интересов с интересами личности существует при условии наличия у последней свойства, способности, которую мы обозначили как субъектность, причем речь идет именно об осознании субъектом себя владеющим этой способностью.
Субъектность — полиморфная категория, связывающая единым ¦щ контекстом методологии различных сфер гуманитарного знания. В рамках заявленной темы исследования субъектность как категория онтического воплощается в экзистенциальном (личность) и социальном (общество) аспектах, которые не только не противоречат друг другу, но посредством системных свойств друг друга взаимообуславливают и взаимодополняют.
Экзистенциальный уровень субъектности подразумевает такую активность человека, которая создает баланс между его личными устремлениями и социально значимыми установлениями, баланс, позволяющий ему при * сохранении автономии (в смысле кантовской «самозаконности») находиться в процессе самоактуализации и транслировать ее принципы в онтическое и, тем самым, в социальное. Автономия обусловлена способностью субъектной личности осознавать и синхронизировать свои цели и ценности с общественными, ориентируясь, в итоге, на системное «металогическое» (термин Н.О. Лосского) начало, выступающее по отношение ко всем системным элементам и как цель, и как ценность, и как критерий «качества» действия, в котором выражается индивидуальное «Я» личности и ответственность за которое субъектом осознается и принимается.
Выделенные нами проявления субъектности в мире сущего являются результатом связанности личности через субъектность с бытием, определяющим основность человека в мире. По сути, субъектный субъект устанавливает некую связь, в которой происходит синхронизация бытия и сущего, транслируется «воля» первого, выступая критерием «качественности» второго. Через субъектность человек «открыт» бытию, и в этом смысле через него происходит «оправдание» сущего.
В современном философском, политическом, политологическом, социологическом, правовом дискурсах субъектность как логика социального мышления является востребованной категорией, так же, как субъектная личность востребована реалиями современной жизни. О последнем свидетельствуют результаты многочисленных исследований, подтверждающие приоритетную роль гражданского общества (свободных ассоциаций личностей) в установлении социального порядка в противовес ограниченным «институциональным инженериям», а также роль так называемой партикулярной культуры, формирующейся в значительной степени на уровне массового и индивидуального бессознательного, в создании адекватной социальной структуры. Можно, таким образом, констатировать социальный запрос на формирование личности, автономно и ответственно выбирающей пути социальной практики, основываясь на осознании себя субъектом, конституирующим и конструирующим социальную реальность.
Итак, нами предпринята попытка на философском уровне показать необходимость становления субъектной личности, и в первую очередь политической субъектной личности для реконструкции государства как адекватной социальной структуры, исходя из фундаментальной взаимосвязи государства и гражданского общества (личности). В то же время реконструкция государства выступает и способом его сохранения в качестве социального института, ответственного за целостность социальной системы, что для нее также является сохранением.
Субъектность личности, с нашей точки зрения, является своего рода аналогом «механизмов», вырабатывающихся социумом как необходимые для себя на каждом этапе его становления, например, требование «мудрости» вождя в догосударственных социальных образованиях, платоновская идея управления государством философами, обладающими неким «знанием» о социальности, понятие дворянской чести для чиновника в царской России. В социальной реальности настоящего времени осознание необходимости реконструкции подобных механизмов также имеет место, выражаясь, в частности, в конституционно закрепляемых принципах гуманизма, справедливости и т. п., на которых строится управление социальной реальностью. Другое дело, что на уровне технологий, реально действующих социальных механизмов, не происходит их воплощения, то есть, в действительности «сохраняющие» социальное устройство принципы остаются бездейственными. И в этом смысле субъектную личность можно рассматривать в качестве «проводника», особого рода механизма, через который обеспечивается устойчивость структуры социальной реальности (государства), а значит, и самой реальности.
Мы полагаем, что конкретизация способов формирования состояния субъектности может происходить не только в рамках социальной философии, но практически во всех отраслях гуманитарного знания. Можно предположить, что в первую очередь трансляция субъектности возможна и должна осуществляться через социальные технологии воспитания и образования. Исследование заявленных положений мы рассматриваем в качестве перспектив разработки настоящей темы.
