Смеховое поведение: формы и функции: Этнолого-психологический аспект

Актуальность. Смех является универсальным элементом социальной жизни и занимает весьма значительное место в деятельности любого человека и любого сообщества. В то же время, несмотря на немалое количество работ, посвященных смеху и юмору — исторических, философских, социологических, психологических, — в силу самой специфики смехового поведения, до сих пор существует тенденция противопоставлять его «серьезным» социальным явлениям, требующим, в силу своей серьезности, соответствующего серьезного изучения. Но ведь ни одна жизненная сфера и даже ни одно событие, включая самые драматические, не свободны от тех или иных смеховых проявлений. Это побуждает думать, что «серьезность» роли смеха в жизни отдельных людей и целых сообществ все еще недооценивается. Актуальность диссертационного исследования заключается в стремлении внести дополнительный вклад в научное осмысление социальной роли смеха и юмора с позиций этнологии и психологии.

Цель, задачи и объекты исследования. Диссертационное исследование посвящено анализу различных форм нормативного смехового поведения в традиционных обществах, а также некоторых форм спонтанного, не предусмотренного социальными нормами смехового поведения представителей современных городских культур с целью выявления социально-психологических функций названных феноменов. Цель исследования конкретизировалась в следующих задачах: проанализировать социальный контекст, в котором допускаются или предписываются подшучивания, поддразнивания, смеховые ритуалыохарактеризовать специфику поведенческого стиля субъектов нормативного смехового поведенияпроанализировать связь содержания нормативного смехового поведения с его функциональной ролью в жизни сообществдать функциональную интерпретацию символики активно используемых субъектами смехового поведения сюжетов и образовсопоставить изученные формы нормативного смехового поведения с некоторыми проявлениями спонтанного, ненормативного, смехового поведения с позиций структурно-функционального похода.

Нормативное смеховое поведение весьма многообразно. В диссертации в качестве объектов изучения выбраны (1) отношения подшучивания и (2) некоторые формы обрядового смехового поведения, включенного в календарные обряды и обряды жизненного цикла, а также (3) собственно смеховые обряды в форме ритуальной клоунады. Отношения подшучивания как особый стиль взаимодействия между индивидами или группами людей, для которого характерно предписанное использование неуважительных, в той или иной степени фривольных, приемов общения в шутливом коммуникативном контексте, находятся в центре внимания автора. Это явление до сих пор почти не исследовалось в отечественной этнологической и психологической литературе и сравнительно мало изучалось специально зарубежными социальными антропологами и психологами. Между тем, отношения подшучивания составляют весьма значительный пласт повседневного социального взаимодействия представителей любой культуры. В традиционных же культурах они чрезвычайно часто либо предписываются, либо предполагаются социальными нормами, этикетом общения. Это с очевидностью свидетельствует об очень важной для жизни социума в целом функциональной нагрузке, которая, следовательно, нуждается в пристальном изучении.

Смеховые обряды и обряды, включающие смеховое поведение, напротив, как известно, весьма подробно описаны и теоретически изучены во многих этнологических, исторических и философских работах. Поэтому в предлагаемом исследовании им отводится сравнительно более скромное место, чем отношениям подшучивания.

Автор ставит перед собой лишь задачу определить структурно-функциональные особенности обрядового юмора, роднящие его, с социально-психологической точки зрения, с отношениями подшучивания.

В диссертации, как уже говорилось, привлекаются для анализа также некоторые формы ненормативного смехового поведения, преимущественно практикуемые в условиях современных высоко урбанизированных культур. Обращаясь к этому материалу, автор лишь стремился выявить отдельные аналоги традиционным формам смехового поведения — в первую очередь, межличностные и межгрупповые подшучивания, — проанализировать их структуру и функции, а затем синтезировать выводы в сравнительном ракурсе.

Таким образом, диссертация в целом направлена на то, чтобы, опираясь на сделанные ранее выводы этнологов и психологов, а также на изыскания и обобщения историков культуры, попытаться в самой структуре всех вышеперечисленных феноменов, равно как и в конкретном культурном контексте их бытования, обнаружить объективное функциональное содержание. Работа в значительной мере носит междисциплинарный характер, представляя собой этнолого-психологический взгляд на этнографические факты. В то же время, в попытках автора дать этнолого-психологическое осмысление феноменов смехового поведения отразились и подходы ученых, исследовавших не только этнологические (социально-антропологические) и психологические, но также отчасти философские, литературоведческие, фольклористические, этологические аспекты смеха и юмора. Методология и методика. Методологически автор в значительной мере опирается на две ведущие психологические парадигмы, в рамках которых традиционно было принято исследовать смеховое поведение: когнитивную и аффективную. В диссертации также сделана попытка проследить соотношение названных парадигм с методологическими установками глубинной и когнитивной психологических школ, так как общеметодологическими установками обусловливаются приоритеты того или иного объяснительного принципа для осмысления природы и функций смешного. В основу психологических теорий юмора кладутся либо научение и адаптация, либо бессознательная мотивация и опосредованные ею особенности коммуникации, либо интеллектуальная способность к распознаванию несоответствия (например, Левайн, 1969, Макги, 1979, Провайн, 2001, Козинцев, 2002; 2994, Бородненко, 1995). В рамках этих подходов можно, в свою очередь, выделить несколько преобладающих направлений предшествующих исследований. Среди них — поиск корреляции смеха и юмора с теми или иными психологическими чертами индивидов (тревожность, агрессивность, уровень конфликтности, общий уровень когнитивного развития и особенности когнитивной сферы), типами темперамента, рядом формальных признаков (пол, возраст и проч.) — исследования развития юмора в онтогенезе. Установленные психологами корреляции могут дать ключ к пониманию некоторых коммуникативных функций юмора.

Основными методами исследования были кросс-культурный анализ этнографических материалов, отражающих наиболее типичные формы смехового поведенияструктурно-функциональный анализ конкретных форм смехового поведения, бытующего в разных культурах, и сопоставление результатов такого анализа.

Хронологические рамки исследования и источники. Поскольку автора диссертации интересуют универсальные или повторяющиеся в пространстве и во времени структурные и функциональные черты нормативных практик смехового поведения, постольку работа построена на материалах, относящихся к самым различным культурам, изучавшимся этнографически, а также (в меньшей мере) и на данных исторического характера. В большинстве своем этнографические источники, использованные в диссертации, относятся к концу XIXначалу XXI в. В работе выборочно использованы этнографические сведения о нормативном смеховом поведении у народов Центральной и Южной Африки, в индейских обществах Северной и Южной Америки, в некоторых группах коренного населения Австралии и Океании, а также Сибири и Дальнего Востока, у некоторых народов Кавказа, центральной России, зарубежной Европы (например, Барнард, 1992, Видлок, 1999, Зильбербауэр, 1972, Ольдерогге, 1960, Попов, 1982, Рэдклифф-Браун, 1924, Шапера, 1953, Эванс-Причард, 1965, Миллер, 1967, Уислер, 1911, Шенон, 1968, Эгган, 1937, Берндт и Берндт, 1977, Шефлер, 2001, Элькин, 1964, Батьянова, 1992, Березннцкнй, 2002, Крашенинников, 1948, Виташевский, 1909, Карпов, 2002, Громыко, 1986, Костолевский, 1909, Агапкина, 1996, Любарт, 2005 и др.). Исторические данные, привлекаемые автором, относятся преимущественно к средневековым западноевропейской и русской культурам, а также к русской сельской культуре нового и новейшего времени.

В работу также включены собственные полевые наблюдения автора, сделанные в различных современных российских городских и сельских средах. Особое значение придается полевым материалам, собранным в татарском селе Кестым во время экспедиции в Удмуртию в июле-августе 2004 г.

Источники, использованные в диссертации, можно разделить на три категории: (1) профессиональные этнографические исследования по отдельным народам (татары, калмыки, эвенки, коряки, телеуты, аборигены Австралии, меланезийцы, полинезийцы, койсанские народы Южной Африки, народы банту Восточной Африки, индейские народы Северной и Южной Америки и др.) — (2) записки, отчеты, воспоминания путешественников, миссионеров, административных служащих, имевших возможность длительно наблюдать жизнь носителей интересующих автора культурных традиций- (3) фольклорные памятники и этнографические публикации фольклорных текстов. В ряде случаев данные для анализа черпались из исторических и этнологических исследований, непосредственно посвященных традиционному смеховому поведению в различных культурных контекстах. Поэтому не всегда источники, использованные в работе, можно четко отграничить от ее историографической базы.

Кроме того, автору диссертации, как уже говорилось, удалось обобщить и проанализировать собственный полевой материал, собранный как в привычной городской среде, так и в Балезинском районе республики Удмуртия, где компактно расположены удмуртские, татарские и русские села (Кестым, Гордино, Коровай, Котомка и др.). Историография и степень изученности рассматриваемых в диссертации проблем.

Литература

посвященная роли смеха в культурном взаимодействии людей и смеховому поведению в целом, чрезвычайно обширна. В то же время, не все выбранные в качестве объектов анализа в настоящем исследовании формы смехового поведения изучены в равной мере обстоятельно. Менее всего внимания, как уже отмечалось выше, уделялось в предшествующих исследованиях отношениям подшучивания. В значительной мере именно поэтому они находятся в центре внимания диссертации.

В зарубежной, преимущественно англоязычной, литературе имеется сравнительно небольшое число работ, направленных непосредственно на кросс-культурный анализ отношений подшучивания (Педлер, 1940, Рэдклифф-Браун, 1940; 1949, Сайке, 1966, Бранд, 1972, Хэнделаман, Каферер, 1972, Файн, 1976 и др.), и некоторое количество публикаций, рассматривающих этот феномен в контексте отдельных культур (Польм, 1939, Моро, 1941, Фортес, 1945, Гриоль, 1948, Гулливер, 1957, Крайстенсен, 1963, Ригби, 1968, Хэлд, 1990, Фридман, 1997 и др.). И те и другие преимущественно рассеяны в различных периодических изданиях. Автору диссертации удалось обнаружить лишь одно небольшое монографическое исследование отношений подшучивания в кросс-культурном ракурсе — работу Р. У. Хауэла «Отношения поддразнивания» (1973). Характерно, что почти все эти публикации вышли в свет до начала 1980;х гг.

Особое внимание уделено в диссертации исследованиям А. Рэдклифф-Брауна (1924, 1940, 1949), которому принято приписывать пальму первенства в теоретическом изучении отношений подшучивания как нормативно предусмотренного социокультурного феномена.

Принято также считать, что А. Рэдклифф-Браун первым привлек внимание к тому обстоятельству, что отношения подшучивания сплошь и рядом оказываются в традиционных обществах сопряженными с отношениями избегания. Именно он настаивал на том, что понять функции этих обычаев можно, только изучая и те и другие одновременно. Но нельзя не указать, однако, на то, что об этом же, хотя и вскользь, семью годами ранее писал A.M. Золотарев (1933). Очень ценными для автора оказались многие исследования отечественных этнологов, анализирующие обычаи избегания в сравнительно-историческом ракурсе или в контексте отдельных культур и культурных ареалов. В их числе работы Н. П. Дыренковой (1926; 1926а- 1936), Н. А. Кислякова (1959; 1969), М. О. Косвена (1961), А. Н. Максимова (1908), А. И. Першица, Я. С. Смирновой (1978), Г. А. Сергеевой (1974), А.Е. Тер-Саркисянц (1968; 1972), и многих других.

Хотя в отечественной этнологии отношения подшучивания как формы нормативного смехового поведения почти не исследовались специально, некоторое внимание им в работах ряда авторов все же уделено. Так, можно упомянуть вышедший не так давно в издательстве «Наука» сборник «Смех: истоки и функции» под редакцией А. Г. Козинцева (2002), где представлен ряд статей отечественных авторов, и некоторые из этих статей касаются феномена подшучивания, если понимать последний довольно широко. Особо следует отметить публикации петербургских африканистов, в которых отношения подшучивания обычно фигурируют под названием «шуточное родство»: например, исследования В. Р. Арсеньева (1977), А. А. Маслова (1999), Д. А. Ольдерогге (1960), В. А. Попова (1982) и др. Чрезвычайно полезна оказалась для автора диссертационной работы книга Г. В. Дзибеля «Феномен родства. Пролегомены к иденетической теории» (2001), где содержится краткая, но весьма информативная сводка о распространении обычаев формализованного подшучивания и избегания у самых разных народов земного шара.

В противоположность отношениям подшучивания, обрядовый юмор и собственно смеховые обряды изучались в поистине необъятном количестве специальных трудов. Здесь представляется возможным лишь упомянуть авторов наиболее известных из таких трудов, составивших надежную опору предлагаемого исследования: М. М. Бахтина (1965), Ю. Е. Березкина (2002), А .Я. Гуревича (1981), А. Г. Козинцева (20 026- 2004), Дж. Левайна (1969а), Д. С. Лихачева (1984; 2001), A.M. Панченко (1984), Ю. М. Лотмана (1970), Е. М. Мелетинского (1981), В .Я. Проппа (1976; 1997), П. Радина (1965), Б. А. Успенского (1985), Э. Эванса-Причарда (1965). Особенно многочисленны кросс-культурные исследования, посвященные ритуальной клоунаде, шутовству, фигуре «сакрального дурака» (например, Уиллфорд, 1969, Зийдельверд, 1982, Билингтон, 1984, Отто, 2001 и др.).

Общепсихологические и общефилософские подходы к осмыслению смехового поведения, представленные в трудах М. Апте, А. Бергсона, Г. Бейтсона, Э. Берна, Д. Гольдштейна, А. Кестлера, А. Г. Козинцева, М. Л. Бутовской, Л. В. Карасева, П. Макги, Дж. Морро, Ф. Перлза, Р. Провайна, 3. Фрейда, Э. Эриксона, К. Г. Юнга и других послужили отправными пунктами для выработки методологических установок автора, а также для формулирования окончательных выводов предлагаемой диссертации.

Научная новизна. Настоящее исследование представляет этнолого-психологический взгляд на этнографические данные о смехе и юморе в различных культурах, что, насколько автору диссертации известно, не имеет себе аналогов в отечественной литературе. Стоящие в центре внимания диссертации отношения подшучивания, как уже отмечалось, почти не изучались в качестве самостоятельного явления ни отечественными этнологами, ни отечественными психологами. Не имела также до сих пор в отечественной литературе сколько-нибудь подробного научного освещения функциональная связь отношений подшучивания с отношениями избегания. Во всем сказанном можно видеть новизну предлагаемого исследования. Во многих зарубежных исследованиях (например, Рэдклифф-Браун, 1940, Хауэл, 1973, Фридман, 1997) чаще всего делались попытки найти всеохватывающие объяснения известным случаям отношений подшучивания и ритуальным практикам, включающим смеховое поведение. Автор предлагаемой работы стремится показать, что для разных случаев рассматриваемого поведения требуются разные объяснения. Таким образом, в работе приводится конструктивная критика «универсализирующих» объяснительных принципов.

Практическая значимость работы. Выводы и материалы диссертационной работы могут быть использованы и уже используются преподавателями вузов при подготовке и чтении таких курсов, как «психологическая антропология», «социальная антропология (теоретические основы)», «социальная антропология регионов мира», «антропологические аспекты юмора», «антропология детства» и «антропология пола».

Апробация работы. Диссертация была обсуждена и рекомендована к защите на расширенном заседании Группы по изучении религий и этноконфессиональному картографированию Института этнологии и антропологии РАН 17 января 2006 г. Основные положения диссертации нашли отражение в трех докладах, прочитанных и обсуждавшихся на Третьем (Москва, 1998) и Шестом (Санкт-Петербург, 2005) конгрессах этнологов и антропологов России (тезисы опубликованы), а также на этологической школе «Этология человека и смежные дисциплины. Современные методы исследований» (Москва, 2004)1 и в двух статьях общим объемом 2,2 авторских листа.

Структура работы и терминология. В главах и параграфах диссертации автор сопровождает собственное изложение фактических данных и их анализ обзорами различных подходов к изучению и объяснению рассматриваемых феноменов в этнологии (социальной антропологии), психологии, истории культуры и философии, делая особый упор на разнообразие методологических парадигм.

Специального пояснения требуют некоторые ключевые термины. Термины «традиционные общества», «традиционные культуры» в настоящее время чрезвычайно широко используются в отечественной этнологической литературе, однако смысл их весьма неопределенен и расплывчат, что ставит под сомнение их научную содержательность. Не претендуя на универсальное определение, автор — в рабочем порядке — конкретизирует значение слова «традиционные» исключительно в контексте настоящего исследования.

Под традиционными обществами понимаются такие социальные объединения, или сообщества, в которых: Общение между людьми носит преимущественно или исключительно характер устойчивых личных отношений. Face to face relations.

1 Темы докладов: «Подмена значения как смеховой стимул» (1998), «Смеховое поведение и когнитивная сфера человека» (2004), «Некоторые психологические аспекты отношений подшучивания» (2005).

Контакты представителей таких объединений за пределами привычного узкого круга общения весьма ограничены. Все или почти все свои жизненные нужды люди удовлетворяют в этом узком кругу.

Такие сообщества, как правило, сравнительно немногочисленны — от нескольких десятков до нескольких тысяч человек — и локализованы в сравнительно ограниченном географическом ареале. Узко локальные малочисленные объединения.

Как правило, все или почти все связи между членами таких сообществ либо реально являются кровнородственными отношениями (а также отношениями по бракам — отношениями свойства) и осознаются как таковые, либо уподобляются кровному родству и свойству путем различных нормативно предусмотренных процедур.

Родственность и «личностность» отношений влекут за собой взаимные права и обязанности, комплексы подробно разработанных этических и этикетных норм, смысл которых заключается, прежде всего, в создании и поддержании механизмов взаимопомощи, регуляции взаимодействия между полами и определения, а также поддержания статусных позиций.

Родственность и «личностность» отношений обеспечивают весьма жесткое санкционирование и, соответственно, следование всевозможным этическим и этикетным нормам, так как нарушитель в таких условиях всегда будет человеком более или менее близким всем остальным, и порождаемые нарушением норм дисгармонии отношений грозят стабильности сообщества в целом и несут сильный духовный дискомфорт отдельным лицам. А это, в свою очередь, обусловливает значительную устойчивость поведенческих стереотипов — традиционность.

Соответственно, культуры таких сообществ мы именуем традиционными культурами, концентрируя главный интерес на стереотипах общения.

Исходя их сказанного, к числу традиционных культур следует отнести не только культуры изучавшихся этнографически охотников, собирателей, рыболовов, мотыжных земледельцев и кочевых скотоводов, не вовлеченных сколько-нибудь серьезно в орбиты государственных формирований, но и многие относительно изолированные и преимущественно самообеспечивающиеся крестьянские сообщества, включенные (путем учета населения, подчинения юрисдикции, налогообложения, повинностей и т. п.) в развитые государственные системы — феодальные, капиталистические и даже социалистические. С этой точки зрения, традиционной культурой была культура значительной части русского сельского населения еще в 19 веке и до сих пор является традиционной культура многих удаленных от всего остального мира дагестанских, киргизских или алтайских аулов. Традиционной была еще лет 50−70 назад и культура чепецких татар (республика Удмуртия). Ведь эта немногочисленная группа татар (около тысячи человек), хотя она и жила в 5 км от районного центра Балезино и в 20 км от г. Глазова, да и многие годы входила в состав огромного многонационального передового советского колхоза, тем не менее, усиленно поддерживала национальную обособленность, локализуясь в одном большом поселке Кестым, окруженном русскими и удмуртскими селами. Причиной, очевидно, был прежде всего ислам, а результатом явились: преимущественная эндогамияособый кестымский диалект татарского языкатесные родственные связиохватывающая все население поселка номенклатура родства, сочетающая в себе элементы линейных и генерационных номенклатуродна общая фамилия — Касимовы («некасимовых» там лишь единицы) — многочисленные правила родственной этики и этикета, часть которых все еще бытует, несмотря на быстрое размывание этой культуры в последние десятилетия. Так, «кестымские» все еще славятся среди соседей взаимопомощью и уважением к своим старшим. Это дает, как представляется, основания использовать этнографические данные о кестымских татарах — среди многих других — именно в главах, посвященных смеховому поведению в традиционных обществах.

Понятие «современная городская культура» столь же условно, как и понятия «традиционные общества» и «традиционные культуры». Употребляя его, мы лишь стремимся указать на ряд общих для всех урбанизированных культур характеристик: сложный гетерогенный состав, профессиональная дифференциация, имущественное и статусное расслоение, сосуществование различных субкультур — этнических, классовых, сословныхдифференциация населения по образовательному цензу и т. п. Все современные городские культуры сближает относительно низкая социальная значимость, придаваемая отношениям родства, т. е. относительно ограниченный круг родственных связей, играющих сколько-нибудь весомую роль в жизни индивида, и высокая частота обезличенных социальных взаимодействий.

Подшучивание" — термин, относительно недавно вошедший в отечественную этнологическую литературу как русский аналог английского «joking relationships» и французского «parente, а plaisanteries». Он был предложен Л. Е. Куббелем (1988). В работах некоторых авторов — главным образом ленинградских (петербургских) африканистов — словосочетание «parente, а plaisanteries» передается как «шуточное родство». Это почти буквальный перевод, но в качестве термина представляется не совсем удачным. Ведь обозначаются этим словосочетанием отношения межу людьми не шуточные, т. е. несерьезные, ненастоящие, «невсамделишные» (именно так звучит слово «шуточные»), а вполне серьезные, настоящие. К тому же родственниками субъекты подобных отношений приходятся друг другу на самом деле, и поддразнивания, высмеивание отнюдь не являются главной или даже ведущей составляющей их отношений. Они — лишь внешний символ некоего внутреннего содержания, которое как раз и должно интересовать исследователя в конечном счете. Правильнее всего было бы говорить об отношениях с подшучиванием^, но уж очень неудобно этим выражением оперировать в тексте.

В контексте изучения традиционных культур понятие подшучивания имеет более узкий смысл. Так, J1.E. Куббель определяет подшучивание как форму отношения между индивидами и группами, состоящую в подчеркнутой демонстрации близости или, наоборот, неприязни между людьми при помощи шуточных способов коммуникации, так называемые «joking relations» (1998). Под этим термином исследователь понимал особую компоненту диадных отношений, например, подшучивание между сыном сестры и братом матери, подшучивание между дедами и внуками и т. д., делая акцент на предписании не обижаться на шутки. (Имеется устоявшаяся пара партнеров по подшучиванию. А шутит именно над В — иногда взаимно, иногда нет).

Под обрядовым смеховым поведением понимаются закрепленные традицией формы смехового поведения, включенные в ритуальный контекст. Обрядовое смеховое поведение в свою очередь может быть подразделено на два подвида, которые условно автором обозначаются как 1) сопутствующее, или сопровождающее, обрядовое смеховое поведение- 2) собственно смеховые ритуалы. Этим подчеркивается необходимость различать, с одной стороны, смеховые коммуникативные действия как отдельные нормативные элементы несмеховых ритуалов и ритуализованных видов деятельности, выступающие составными элементами обрядов, а с другой стороны, ритуалы, основным содержанием и мотивированной целью проведения которых является собственно смеховое поведение.

1 В своем переводе статей Рэдклиффа-Брауна «On Joking Relations» и «Further Notes on Joking Relations» (2001) автор настоящей работы так и сделала.

Диссертация состоит из Введения, трех глав, Заключения Библиографии.

Общие выводы, касающиеся как отношений подшучивания в традиционных обществах, так и обрядового юмора, сводятся к следующему.

Оба типа социальных институтов, наряду со смеховым поведением, включают, как правило, целый ряд других элементов, образующих некий единый комплекс. В этот комплекс входят (в разных ситуациях — в различных пропорциях) разнообразные табу и избегание определенных контактов, определенных типов поведениядарение подарков, имеющих, наряду с практическим, зачастую символический смыслпреобладание в ритуализованном юморе раблезианской тематики, как то: обильный прием пищи, алкогольных напитков, половая сфера, испражнения — иными словами, физиология, а также грязь, «черный юмор» и прочий «негатив». При анализе тематики, которую эксплуатирует ритуализованное смеховое поведение, также обнаруживается обилие образов, связанных с природными — в противовес культурным — объектами и явлениями. Наряду с образами «материально-телесного низа», сюда входит активное привлечение природных образов (растения и животные). Также весьма распространено обыгрывание сексуальной тематики. Отмечен непристойный (или полупристойный) характер обрядового юмора. Это связывается, с одной стороны, с такой функцией обрядового юмора, как обеспечение временного освобождения от ограничений, диктуемых культурными нормами, с другой же стороны — с подчеркиванием жизненной силы процесса, которому посвящен обряд (что справедливо и в отношении похоронных обрядов, так как смерти в мифологическом мышлении непременно сопутствует возрождение). На важную роль обрядового юмора в человеческом поведении, направленном на «отдых» от чрезмерного давления требований культуры, опять же указывает и выраженность в нем символики природных объектов и явлений.

Важной особенностью, объединяющей обрядовый юмор с отношениями подшучивания в традиционных обществах, является их предписанный, нормативный характер в одном контексте при абсолютной недопустимости в другом. При подшучивании этот контекст создается отношениями, статусом их участников, а при обрядовом юморе — пространством ритуала, в котором многие, если не все правила поведения, подчеркнуто отличаются от предписаний обыденной, «профанной» жизни.

В третьей главе диссертации предпринята попытка рассмотреть некоторые аналоги традиционным формам смехового поведения — в первую очередь, межличностные и межгрупповые подшучивания — во взаимодействиях представителей современной городской культуры, а также попытка проанализировать структуру и функции изучаемых явлений и синтезировать выводы в сравнительном ракурсе, — сопоставив с типичными формами традиционного смехового поведения. В главе приведены примеры неформализованных, не имеющих предписанного характера шутливых коммуникаций между индивидами — родственниками, друзьями, коллегами и незнакомыми людьми, — а также случаи межгрупповых неформализованных подшучиваний, в частности, межэтнических. Значительная часть этого материала собрана автором диссертации в Москве и в нескольких населенных пунктах Удмуртии. Особое внимание уделено в третьей главе проблеме агрессии в шутках и юморе, а также феномену декарнавализации и издевательским шуткам, которые имеют целью реально унизить или оскорбить человека, т. е. по существу, являются не подшучиванием, а манипуляцией.

Одно из главных отличий смехового поведения в современной городской культуре от традиционного смехового поведения, и в частности, от формализованных отношений подшучивания, автор диссертации видит в отсутствии предписаний шутить, искать комическое в окружающей среде или проявлять его в своем поведении. Другое отличие.

— особенно бросающееся в глаза — это чрезвычайное, по сравнению с традиционными культурами, расширение сферы возможного. В том числе почти полная свобода шутливых коммуникаций между поколениями и полами.

В рамках общетеоретического анализа смехового поведения в диссертации были рассмотрены две различные парадигмы изучения смеха.

— аффективная и когнитивная. Показано, что причины смеха можно искать в наличии мотивационного конфликта, а можно — в наличии когнитивного конфликта. Рассмотрено также подшучивание как имитация оскорбления, и обсужден вопрос о том, как в когнитивной сфере человека оказывается возможным правильный выбор при решении дилеммы «мнимая агрессия — подлинная агрессия». Было указано на особенности человеческого мышления и сознания, делающие возможными продуцирование и понимание юмора. Рассмотрен феномен, получивший название биссоциации (А. Кестлер), лежащей в основе механизмов творчества и юмора. Также проанализировано понятие логических типов (Г. Бейтсон) и показано, что смеховое поведение, наряду с некоторыми другими поведенческими феноменами, например, игрой и ложью, характеризуется задействованием сразу нескольких логических типов. Эта модель применена к такой форме смехового поведения, как отношения подшучивания.

Вместе с тем, сделав упор на то, что отношения подшучивания предполагают наличие специфически человеческих способностей психики, автор, — сылаясь на данные ведущих этологов, пытавшихся проследить истоки человеческого смеха в поведении приматов, — останавливается также на факте сходства между смеховым поведением человека, с одной стороны, и так называемой псевдоагрессией высших антропоидов, с другой.

Для иллюстрации различий между подлинной агрессией и псевдоагрессией у человека особенно выразительными оказались примеры феномена декарнавализации, ярко проявляющего себя в экстремальных условиях, когда смеховое поведение начинает выступать средством нанесения реального физического или морального ущерба объекту высмеивания. Автор пытается определить различия в целях и средствах смеховых приемов, используемых при подшучивании и при реальных агрессивных актах, выделяет промежуточные поведенческие приемы и предлагает возможное объяснение феномена декарнавализации с позиций биокультурной концепции смеха А. Г. Козинцева.

Обратившись к проблемам тематики, содержания шуток при подшучиваниях, автор работы приходит к выводу, что они могут быть практически любыми, но преобладают все же темы, связанные с важными для человеческого самосознания и его образа «Я» сферами жизни, такими как половые и тендерные поведенческие стереотипы, этническая и расовая принадлежность, профессиональная компетентность (шире — успешность в сфере ведущей деятельности), внешний вид человека, его социальный, имущественный и возрастной статус, а также неконструктивные поведенческие привычки. При этом материалом, с помощью которого «раскрываются» темы, зачастую служат образы «материально-телесного низа», хотя в целом, в зависимости от культуры и конкретных условий, таким материалом может служить все, что угодно.

Наконец, отметим еще раз две главные, на наш взгляд, отличительные черты смехового поведения в целом. Первой является его полифункциональность, которая хорошо передается метафорой карточного джокера, который, в зависимости от нужд игрока, способен сыграть роль любой карты (не случайно эту функцию в карточных играх осуществляет джокер, т. е. шутник, шут). Вторая черта — чрезвычайная энергоемкость, позволяющая единовременно, одним высказыванием или действием решить зачастую сразу несколько коммуникативных задач — намекнуть на близкие, товарищеские отношения и общий культурный контекст (профессиональный, этнический, ситуативный, родственный), ненавязчиво указать на неподобающее поведение, доставить себе и оппонентам удовольствие: и то полуфизиологическое удовольствие, которое вызывает во всем нашем существе смех, и то эстетическое удовольствие, которое приносит нашему интеллекту шутка, — если, конечно, она удачна. Этот принцип можно условно назвать принципом «много в одном». Им так любят пользоваться современные рекламодатели. Только, в отличие от рекламы, где свойства изделия могут не соответствовать декларируемым, смеховое поведение и в самом деле всегда решает одновременно несколько задач.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Концентрированно главные итоги проделанного исследования сформулированы в Основных положениях, вынесенных на защиту диссертации. Далее изложим их более пространно. Итак, мы попытались, рассмотрев разные виды смехового поведения, показать, что все они реализуют важные социально-психологические функции. Некоторые из этих функций специфичны для того или иного вида смехового поведения, а некоторые — присущи любому смеховому поведению.

В первой главе рассмотрено формализованное смеховое поведение в контексте кровнородственных отношений и отношений свойства, а также в практике межгруппового взаимодействия представителей традиционных культур. Отмечены некоторые особенности «географического распространения» обычаев избегания и подшучивания среди различных народов мира, сохранявших до недавнего времени традиционные культуры. Приведены этнографические примеры, относящиеся к различным регионам Земного шара и иллюстрирующие многообразие форм подшучивания и избегания. Особый упор сделан автором диссертации на то, что нормативные подшучивания представляют собой целостный стиль взаимоотношений между индивидами или группами.

На основе фактических данных по разным культурам отдельно рассмотрены отношения подшучивания между сыном сестры и братом матери, между дедами и внуками, между кросс-кузенами, а также отношения подшучивания и избегания между свойственниками и межгрупповые отношения подшучивания.

При попытке проанализировать социально-психологические функции обычаев подшучивания и избегания автору удалось увидеть некоторые общие тенденции в формировании пар подшучивающих и избегающих. В доступных автору описаниях отношений подшучивания.

182 между кровными родственниками многократно встречались указания на отношения подшучивания между дедами и внуками, кросс-кузенами, братом матери и сыном сестры. Для родственников по браку описаны как подшучивания, так и избегания между супругами: избегания — между одним из супругов и старшими родственниками другогоподшучивания и избегания между супругом сиблинга и сиблингом супруга. Здесь, как мы увидели, решающее значение имеют и пол, и возраст сторон, вовлеченных в регламентированные отношения. Было выделено несколько типов отношений подшучивания — по таким основаниям, как: количество включенных в отношения подшучивания субъектов, симметричность или асимметричность отношений, интенсивность и границы регламентации поведения участников таких отношений.

Рассмотрев предлагавшиеся в предшествующих этнологических исследованиях объяснения происхождения и функционального смысла обычаев избеганий и предписанных подшучиваний, автор признает, что многие из них содержат большие «рациональные зерна», но, вместе с тем, подчеркивает, что даже самые глубокие и изощренные объяснения, такие как объяснения А. Н. Максимова (избегания) и А.Р. Рэдклифф-Брауна (подшучивания вкупе с избеганиями), не удовлетворяют всем вариантам зафиксированных этнографией отношений подшучиваний и избеганий, а также не исчерпывают смысла тех конкретных примеров, которым в основном удовлетворяют. По мнению автора, это происходит потому, что каждому исследователю, ищущему объяснение той или иной серии реальных феноменов, объединяемых по какому-то общему принципу, хочется сразу охватить одной идей всю серию, «одним шаром сбить все кегли».

Но дело в том, что в данном случае перед нами полифункционалъные поведенческие инструменты, эмпирически найденные, отточенные, верифицированные и чрезвычайно дифференцировавшиеся в процессах многотысячелетнего человеческого взаимодействия. Подобно тому, как мировая материальная культура знает множество видов молотков и лопат, и каждым отдельным таким предметом можно проделать множество процедур, приводящих ко множеству разнообразных результатов, — подобно этому предписанные подшучивания и избегания представляют собой отработанные приемы регламентации поведения, которые при внешнем, формальном, сходстве могут использоваться в различных ситуациях и достигать различных эффектов. Но и этого мало, сами по себе избегания и подшучивания представляют собой не только полифункциональные, но и очень энергоемкие поведенческие приемы. В каждом конкретном случае применения этих поведенческих инструментов вопрос об «эффекте на выходе» решается не через «или, или», а скорее через «и, и». Одно отдельно взятое подшучивание чаще всего содержит множество посланий одновременно.

Таким образом, в выводах к первой главе в авторский концептуальный аппарат вводятся категории «полифункциональности» и «энергоемкости», которые играют одну из ведущих ролей и в последующем анализе.

Вторая глава диссертации посвящена структурно-функциональным особенностям обрядового юмора, роднящим его, с социально-психологической точки зрения, с отношениями подшучивания в традиционных обществах. В этой главе рассмотрены: смеховое поведение как компонент пубертатных, свадебных, похоронных и различных видов инициационных обрядов, а также как элемент обрядов, сопряженных с трудовыми процессами, некоторых вариантов посрамительных обрядов и, наконец, — собственно смеховые обряды в форме ритуальной клоунады. В отдельном разделе, посвященном мифологическому образу трикстера, предпринята попытка связать этот фольклорный персонаж с этнографической реальностью — клоунами и шутами, игравшими видную роль не только в обрядовом контексте, но и в повседневной жизни представителей многих традиционных культур.

Автор работы пытается показать, что обрядовый юмор, каковы бы ни были его реальные социально-психологические функции, часто наделяется неким сакральным смыслом, как и весь ритуал вообще, что смехом и шутками человек как бы приобщается к сфере сакрального. Тот же смысл можно усмотреть и в сакральном запрете на смех.