Юридическая наука как вид рациональности

Актуальность темы

исследования. Активное обсуждение возможностей разумного мироустроения, модернизации и рационализации общественных укладов, относится к числу событий, определяющих духовную ситуацию нашего времени как на Западе, так и на Востоке. Отождествление критериев желаемого будущего с теми или иными критериями рациональности проникает собой все усилия осмыслить современность, выразить ее самосознание. Основная и ключевая проблема, вокруг которой движется континентально-европейская философия наших дней, — «это рациональность и ее границы», -справедливо констатируется в ряде западноевропейских источников.

Эта тема живо обсуждается и вне континентальной Европы, в англоамериканской литературе.

Что касается современной отечественной философии, то ярким свидетельством ее повышенного интереса к проблеме рациональности является последний, третий по счету российский философский конгресс, состоявшийся в городе Росгове-на-Дону в сентябре 2002 года. Симптоматично название этого конгресса: «Рациональность и культура на пороге третьего тысячелетия» .

Если придерживаться той точки зрения, что рациональность как таковая, как родовое понятие, выражается в требовании или принципе, чтобы вся жизнь, все общественные и политические отношения были устроены и управляемы исключительно на основаниях, выработанных личным человеческим разумом помимо традиций и всякой непосредственной веры, то нетрудно заметить лидерство Запада в реализации такого принципа.

Отождествление рациональности с атрибутивным свойством западноевропейской цивилизации, Запада, практически общепринято. Соответственно, болезненный для России вопрос о ее вторичной — после социалистической индустриализации — модернизации рассматривается в научной литературе как проблема деархаизации, т. е. преодоления традиционности, и рационапизации по западноевропейскому образцу.

Исследовать тему «юридическая наука как вид рациональности» в этом контексте — значит внести в рассмотрение процессов становления постсоветского государства и права России точку зрения европоцентризма, преодолевающую горизонты нашей национальной истории. Канва анализа в данном случае определяется отношением появившихся в России десять лет назад институтов либерального конституционализма и парламентаризма (правового государства) к отечественной политико-правовой культуре. В теории права в этой связи активно обсуждается такое понятие, как «юридический европоцентризм». Подразумевается при этом, как правило, либерально-индивидуалистическое правопонимание. С ним связывается переход отечественной правовой мысли в новый парадигмальный период, альтернативный коллективистско-этатистской «матрице» советского периода.

Но проблему рациональности права нельзя ограничивать только сменой парадигм в юридической науке. Последняя является источником эффективных знаний, обеспечивающих социальную инженерию, т. е. комплекс усилий, призванных вызвать предвидимые изменения общества. Важен вопрос не только об овладении, или, точнее, восстановлении либеральных правовых ценностей, но и то, насколько обновляющееся правовое мышление адекватно конкретным условиям бытия и какова его результативность с точки зрения общепринятых представлений о рациональности как способности предвидеть состояния преобразуемого объекта и вносить в стихию социальных изменений планомерные начала. В этой связи возникает центральный для исследования вопрос: в силу каких причин демократическая революция 90-х годов повлекла за собой противоположные ожидаемым, катастрофические последствия и какие заблуждения в области теоретических представлений современной юридической мысли должны быть преодолены, чтобы она стала действенным инструментом в процессе вывода страны из затянувшегося кризиса?

Рациональность права по сложившейся научной специализации является предметом интереса философии права, теории права, истории политических и правовых учений. В диссертации она анализируется в плоскости правовых аспектов современной модернизации страны. Акцент смещен на исследование роли юридической науки в преобразованиях политико-правовой сферы, произошедших в последнее десятилетие XX века.

В сформулированной выше постановке тема рациональности юридической науки представляет собой одну из малоисследованных проблем философии науки.

В политико-правовой сфере в 90-х годах была решительно преодолена изоляция от западного опыта, выработана и закреплена юридически конфигурация новой государственности. Россия стала определяться как демократическое правовое государство. В связке с правовым государством Россия провозглашена также социальным государством, политика которого направлена на создание условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободное развитие человека. Конституция дала по сути дела ценностную ориентацию развития России. Имеется ввиду положение о том, что человек, его права и свободы есть высшая ценность. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина должны составлять непременную обязанность государства. Глубочайший демократический смысл заложен в конституционной формуле: носителем суверенитета и единственным источником власти в России является ее народ. В этих ключевых положениях воспроизведены прагматически значимые выводы либеральной, западноевропейской по происхождению, теоретической мысли.

Отечественная юридическая наука последних двух десятилетий минувшего века с энтузиазмом, доходящим до эйфории, осваивала идейный дух «философии свободы» — либерализма. Либерализм в общем смысле есть характерное воплощение традиций политической жизни Запада и его правовой культуры. По общепринятым оценкам это — путь упорядочения социально-политического бытия граждан в соответствии с идеей прав человека. Свою эффективность эта идеология и ее практическое воплощение доказали в напряженном противоборстве с идеями и практикой «совершенного общества» в духе платоновского «Государства» и практиками тоталитаризма XX века.

Либеральная идеология в этом контексте выступала как гуманная альтернатива деспотизму. Эта линия тянется от гражданского идеала греческого полисного народовластия через «право на счастье» в американской Декларации независимости вплоть до современного правового государства с его разделением властей и правительством, ограниченным в своем вмешательстве в гражданскую жизнь и функционирующим в режиме «минимального государства». Абрис либеральной политико-правовой идеологии довершает понимание политики как искусства мирного уравновешивания разнонаправленных интересов: метод политики — это демократическое самоопределение большинства при праве на оппозицию для меньшинства.

В России, однако, ни искусственное конструирование рыночных отношений вместо их эволюционного выращивания, ни поспешный «вывод» государства — ради права свободы — из сферы экономики и других сфер общественной жизни не дали ожидаемых результатов. Сказалось уже давным-давно известное правило, одни и те же институты и учреждения у разных народов приводят к разным результатам. «Что русскому здорово, то англичанину каюк». Вне заимствованных институтов и учреждений существует нечто, без чего самые совершенные, казалось бы, образцы устройства, приводят к печальным результатам. Это «нечто» обозначается терминами «менталитет», «национальный характер», «этнонациональная и цивилизационная идентичность», «цивилизационные коды и архетипы сознания». В терминах М. Вебера это — «рациональность по принципу отнесения к ценностям», или рациональность коммуникативная.

Позитивистски ориентированная философия науки, равно как и ее «ответвление» в юриспруденции — юридический позитивизм, — склонны ее игнорировать. Между тем, «картина мира», заложенная в обыденном сознании творцов истории, их мировидение, миропонимание и мироощущение представляют собой огромную, объективно действующую силу, во многом определяющую ход истории. Этот фактор мы вводим в исследование сознательности социального действия и рациональности правовых технологий посредством понятия «метаюридический уровень» (легитимирующее основание) действующего положительного права. И констатируем противоречие между легальностью, т. е. формальным узаконением институтов западной по происхождению демократии, и легитимностью, т. е. упорным несогласием массового сознания с тем, чтобы признать постсоветский порядок подлинно демократическим.

Противоречие между легальностью и легитимностью является своего рода закономерностью процессов модернизации и отмечается как явление повсеместное, а не только исключительно российское. Анализ этой «сшибки» этнонациональной и цивилизационной идентичности, т. е. коммуникативной рациональности, с обновленческими устремлениями относится, на наш взгляд, к числу актуальнейших задач познания процессов трансформации модернизирующихся обществ.

Такова, на наш взгляд, первостепенная значимость предлагаемого исследования.

Во-вторых, необходимо учитывать, что в области отечественной политики права, ответственной за стратегию законотворчества, в последнее десятилетие довлела разработка модели «минимального» либерально-демократического государства — деидеологизированного (радеющего об обеспечении свободомыслия, политического и идеологического плюрализма) и свободного от функций хозяйствующего субъекта. В то время как современные западные государства уже давно далеко не «минимальные». Они превратились в государства социальные с широкими возможностями регулирующего воздействия на экономические отношения и социальную сферу. Отечественная же юриспруденция (в своей «западнической» части) взяла на вооружение ушедшую в историю идеологию классического правового государства, потакающего во имя свободы социал-дарвинистской практике «первоначального накопления капитала» .

Сейчас назрела острейшая потребность в «смене вех» государственно-правового развития страны, переводе его в «постлиберальную» фазу социализации приватизированной собственности. Ответом на эту потребность является предпринятая в диссертации попытка теоретически обосновать положение о том, что превращение юридической науки в инструмент гармонизации общества и источник знаний о путях рационализации экономических отношений и социальной сферы сопряжено с преодолением заблуждения о безусловной ценности права как свободы от государства. Такая трактовка истинного права отводит «поколению» социально-экономических и культурных прав второстепенное значение в силу того, что эти последние ставят человека в зависимость от государства. Восходит такая иерархия правовых ценностей к либерально-индивидуалистическому правопониманию. Она не отвечает потребностям сознательного формирования российского государства как государства социального.

Анализ этих моментов, призванных дать толчок идейно-теоретической эволюции современного правоведения, имеет актуальное практическое значение. Он нацелен на то, чтобы обрести государственно-правовую идеологию, адекватную современным задачам «постлиберальной» фазы развития нашей страны.

Степень разработанности темы исследования. Междисциплинарный характер исследовательских задач продиктовал необходимость изучения и обобщения результатов теоретического познания, присущего разным научным дисциплинам, для чего было использовано большое количество литературы по философии науки и научной рациональности, истории философии, теории и истории государства и права, философии права.

Среди основателей и активных исследователей научной рациональности, точнее, рациональности классического типа, огромный вклад внесли Декарт, побудивший человеческий разум «встать на собственные ноги», освободиться и от оков мистики и откровения, и от рассудочной ограниченности схоластикиКант, считавший, что чувственные и рассудочные знания опираются на априорные категориальные формыГегель, веривший в могущество разума и в способность человека постигать объективные законы действительности.

Идея рациональности как основы функционирования бюрократических институтов в массовом (индустриальном) обществе, тщательно рассматривалась М.Вебером. В философской литературе последних лет различным аспектам рациональности посвящены исследования П. П. Гайденко, Ю Н. Давыдова, М. К. Мамардашвили, Н. Моисеева, B.C. Швырева и др. Работы этих авторов послужили основанием для выделения трех типов рациональности: классического, позитивистско-сциентистского и коммуникативного.

Для философии науки одной из центральных проблем является соотношение научной рациональности в ее позитивистско-сциентистской ипостаси, с одной стороны, и «наук о духе», «коммуникативной рациональности» с ее герменевтическим методом, с другой. В теории модернизации эта проблема выглядит как отношение между инновационностью и традиционностью, «техническим» отношением человека к миру, «калькулирующим мышлением», проникающим в мир больших и малых организаций, и традицией, обычаем, унаследованной коллективной идентичностью вообще. Если учесть, что это напряжение внутри модернизирующихся обществ усугубляется индивидуализмом, рецепцией ценностей либерально-индивидуалистического правопонимания (т.е. прав и свобод человека), то становится очевидным вывод: модернизация должна дополняться духовной реформацией, адаптацией незападных культур к вызовам современной рыночной экономики и императивам индустриального и постиндустриального общества.

Отечественная юридическая наука, вовлеченная в процессы перехода от советской государственности к современному правовому государству, делает акцент на институциональной составляющей этого процесса — разделении властей, правах и свободах человека, правозаконности, народном представительстве и т. п. Но, как отмечалось выше, эти узаконенные институты становятся действенными не потому, что заимствованы у передовых стран, а, в первую очередь, потому, что принимаются обществом в качестве справедливых и оптимальных, т. е. легитимируются массовым сознанием. Если они в случае расхождения между легальностью и легитимностью не дают ожидаемых результатов, то объяснение этого обстоятельства сопряжено нередко с таким феноменом как культурологический фатализм. Культурологический фатализм — феномен теоретического мышления, впадающего или в изоляционистское видение самобытности, или в оценку политико-правового опыта Запада как «общечеловеческого» и «естественного» .

К таким обобщениям можно прийти, опираясь на работы A.JT. Казина, С.Г. Кара-Мурзы, В. А. Красилыцикова, Н. И. Лапина, A.C. Панарина, В. Н. Синюкова, А. И. Овчинникова и др.

Среди работ западных теоретиков, занимающихся сравнительным изучением права и правовой науки, мы пользовались исследованиями историка западноевропейского права Г. Дж. Бермана, создавшего фундаментальный труд по формированию западноевропейской традиции права и ее кризиса. Кроме того, использовались труды П И. Новгородцева, который одним из первых констатировал превращение государства из органа служения свободе отдельных лиц в «орган общественного служения», а так же историка права Ф. В. Тарановского, описавшего классический рационализм естественно-правовой доктрины.

В диссертации юридическая наука рассматривается в ее целокупном выражении — как интегративная юриспруденция. Термин «интегративная юриспруденция» введен в научный обиход американским юристом-теоретиком профессором Д. Холлом. Данное понятие служит для обозначения науки, которая объединяет традиционные школы права: позитивное правоведение (юридический позитивизм, догматическая юриспруденция), теорию естественного права (этическую школу права), историческую школу и социологию права. Идея интегративной юриспруденции разделяется в публикациях В. Г. Графского, И. Ю. Козлихина, а также другими авторами. Практическим объединителем различных направлений правовой теоретической мысли служит законотворческая деятельность и ее прогностическое обеспечение, называемое политикой права. Политике права посвящены работы A.B. Малько, Л. С. Мамут, Н. И. Матузова, К В. Шундикова и др.

Обсуждение вопросов об объеме понятия «юридическая наука» и ее социальных функциях мы ведем в контексте рациональности правотворения, т. е. служения юридических законов задачам социальной инженерии, достижению планируемых социальных изменений. При этом в понятие интегра-тивной юриспруденции нами привносится точка зрения преобладающего метода познания. Юридический позитивизм есть метод, адекватный догматической юриспруденцииаприорное конструирование идеальных прообразов присуще философии (или идеологии) и политике праваисторический и эм-пирико-социологический метод — истории и социологии права.

В этой связи в работе подчеркивается, что в периоды радикальных общественных перемен, подобных тем, которые сейчас переживает Россия, на передний план выдвигается политика права и философия законотворческой деятельности, не связанная, в отличие от догматической юриспруденции, принципами авторитета и законности. Постепенные небольшие изменения сменяются в эпоху таких революционных — стремительных и прерывных — перемен обновлением всей системы положительного права. Правотворение в таких случаях руководствуется представлениями о полном изменении общества, идеями о том, какими должны быть новый политический строй, фундаментальные перемены в экономике, духовной жизни и культуре общества. Поскольку такого рода идеи предвосхищают реальность, они относятся к разряду априорных. Последние по природе своей противоположны позитивистскому эмпиризму, настаивающему на правомерности одних только суждений a posteriori (лат. — зависимый от опыта) Как особая область теоретической юриспруденции, политика права есть наука о стратегии и тактике законотворчества. Именно здесь обретаются правовые и социальные долженствования, идеальные прообразы улучшений.

Идея социального государства относится к числу таких прообразов. Мы оцениваем ее как постоянную законодательную программу преобразований, направленных на преодоление кризисных явлений первого этапа модернизации страны.

Приведенные выше соображения автор относит к числу положений, фигурирующих в научной литературе, но не исследованных с точки зрения практически значимых задач укрепления Российского государства и совершенствования правовой системы.

Теоретико-методологические основы исследования. При разработке темы автор использовал типологически-сравнительный метод. Сведение разнообразных анализируемых явлений к единым типологичсеким образованиям на основе характерных для них сущностных характеристик применено к анализу рациональности как социокультурной характеристике Запада. На сравнительно-сопоставительном приеме познания построен анализ сходства и различия между западноевропейской и российской политико-правовой культурой (в тех пределах этой сложной проблемы, которые необходимы для исследования избранной темы).

Данные методы дополняются сочетанием формационного и цивилиза-ционного подходов к истории общества и культуры, особенностям модерни-зационных процессов в политико-правовой сфере.

Объектом исследования выступает правовой аспект современной модернизации России под углом зрения прагматических возможностей юридической науки, места в ней либеральных ценностей как квинтэссенции западноевропейского правового рационализма. Предметом исследования является смена идейно-теоретических приоритетов и парадигм юридической науки, истоки ее современной ориентации на либерально-индивидуалистическое правопонимание и причины исключения из числа правовых явлений этатист-ски-коллективистской парадигмы советского права.

Цели и задачи исследования. Целью диссертационной работы является анализ процессов обновления идейно-теоретических ориентаций юридической науки в контексте современной российской модернизации, ее самоновейшего «постлиберального» вектора, связанного с идеологией и практикой социального государства и социальной инженерии.

Реализация поставленной цели осуществляется путем поэтапного решения следующих задач:

• выяснения места в юридической науке ее идеологической составляющей и содержательного анализа правовых идеологем классического либерализма и либерализма социального;

• теоретического осмысления политико-правовой идентичности Запада — «индивидуализм-рационализм-национализм» (по Г. Дж. Берману) и ее «постлиберального» кризиса;

• аргументации в пользу гипотезы о социальном либерализме как идеологии, адекватной формированию в России зрелого правового государства, т. е. государства социального;

• обоснования и анализа доводов, направленных как против юридического европоцентризма, так и воззрений национально-консервативного толка, исключающих заимствования и духовные реформации.

Научная новизна диссертационного исследования заключается в следующем:

— впервые в систематической форме научное познание правовых явлений: положительного права, массового правосознания и правовой идеологии (юридическая наука в широком смысле) рассмотрено как фактор модерниза-ционных процессов в политико-правовой сфере России 90-ых годов XX века;

— выделены основные исторические типы рациональности как социокультурной характеристики Запада и проанализировано их значение для формирования в юридической науке естественно-правовой доктрины;

— акцентировано внимание на избирательности отношения современной юридической науки к опыту Запада и исследовано такое явление как юридический европоцентризм.

К результатам, обладающим научной новизной, относятся:

1. типология западноевропейской рациональности в ее связи с основными этапами развития юридической науки;

2. анализ содержания либерально-индивидуалистического правопонима-ния в его генетической связи с классической наукой;

3. выделение юридического и метаюридического уровней рациональности права и выявление смыслового совпадения последнего с т. н. коммуникативной рациональностью или, по М. Веберу, «рациональностью по принципу отнесения к ценностям» ;

4. вычленение структуры юридической науки по критериям преобладающего метода познания;

5. обоснование конкретных предложений относительно перемены точки зрения юридической науки на «поколения» прав и свобод человека;

6. описание смены идейно-теоретических ориентиров юридической науки от модели классического правового государства через идеи социальной инженерии — к государству социальному;

7. выявление феномена культурологического фатализма как заблуждения, типичного для анализа модернизационных процессов, в том числе и для познания правовых явлений.

На защиту выносятся следующие положения:

1. В рациональности, как социокультурной характеристике Запада, можно выделить следующие основные типы: классический, позитивистско-сциентистский и коммуникативный (или герменевтический), покоящийся на различении понятия и понимания. В последнем типе элементом западной идентичности является целерациональность, — исчисление выгод и потерь под углом зрения приоритетного положения индивидуальных интересов в сравнении с традициями и верой, т. е. солидарными скрепами общества, культурными табу и коллективной идентичностью.

2. Каждому типу рациональности соответствуют выдающиеся достижения теоретической правовой мысли: эпохе классического рационализмашкола естественного правапозитивистскому течению мысли — социология права, психологическое учение о праве, нормативизм. Либеральная правовая идеология выкристаллизовывалась в недрах естественноправовой школы. Правопонимание, возводящее свободу индивида от государства в принцип политического (публичного) права, целесообразно определять как либерально-индивидуалистическое. Оно образует основу западной традиции права.

3. Рецепция правовых институтов, их механический перенос из одной правовой семьи в другую, имеет достаточно строгие пределы. Они задаются требованиями нравственного сознания к юридическим законам, их легитимацией, т. е. оценкой нормативных актов сообразно с критериями справедливости, которые разделяются большинством населения данной страны. Последние определяются в диссертации как метаюридическая рациональность, входящая составной частью в рациональность коммуникативную.

4. В структуре познания правовых явлений необходимо различать два основных подхода. Первый — методологию юридического позитивизма и догматическую юриспруденцию, или как ее сейчас называют в англоамериканской литературе юриспруденцию аналитическуювторой — политику права, обеспечиваемую философией права или правовой идеологией.

5. Отечественная юридическая наука стоит в настоящее время перед необходимостью пересмотреть сложившуюся в ней трактовку либерально-индивидуалистического правопонимания. В абсолютно необходимом налаживании режима правозаконности, который, в отличие от формальной законности, ориентирован на соблюдении органами власти прав и свобод человека, предстоит преодолеть противопоставление «первичных», основных прав человека (право избирать и быть избранным, свободно распоряжаться частной собственностью, иметь свободу слова и т. п.) правам «второго» и «третьего» поколений: социально-экономическим и культурным.

6. Юридической науке в этой связи предстоит переместить свое внимание на область «политики права», «перспективного права» и восстановить значимость вытесненных сейчас на периферию, подчиненных произволу, «приватизированных» административно-бюрократических технологий с тем, чтобы «минимальное» государство и упование на «невидимую руку» провидения, которая, согласно классическим либеральным воззрениям, движет нас к процветанию через массу стихийных акций, было заменено социальной инженерией и социальным государством, неизбежным усилением административной централизации при сохранении либеральных ценностей в сфере экономики, духовной и политико-правовой сферах.

7. В сугубо гносеологическом плане «западнический» вектор юридической науки следует рассматривать как результат культурологического фатализма. Сущность культурологического фатализма выражается в следующем: неодолимая обусловленность технико-экономической отсталости неевропейских народов их культурными особенностями (своего рода расизм) и отрицание творческих возможностей незападных цивилизаций — нашей православно-христианской, мусульманской, индобуддистской и конфуцианско-даосской — приспособиться к вызовам индустриального и постиндустриального общества, сохранив при этом свои основы в трансформированном виде в процессе духовной реформации.

Научно-практическая значимость исследования. Материалы и выводы диссертационной работы могут использоваться:

— при подготовке спецкурсов по философии науки в системе высшего профессионального обучения;

— при разработке учебных программ и подготовке аспирантов и адъюнктов по юридическим специальностям.

Они могут быть адаптированы также для целей преподавания учебных курсов по таким дисциплинам, как теория государства и права, история политических и правовых учений, философия права и политическая философия.

Выводы исследования о социальном государстве представляют практически-политический интерес. Концепты социальной государственности и политики права призваны пополнить арсенал знаний депутатского корпуса.

Апробация результатов исследования. Основные положения данного исследования обсуждались на научных конференциях регионального уровня: «Политико-правовая культура и духовность» (Ростов-на-Дону, 2001), «Личность, речь и юридическая практика» (Ростов-на-Дону, 2002, 2003) и международной научно-теоретической конференции «Многоязычие как элемент культурного наследия» (Ростов-на-Дону, 2001).

Работа обсуждена и рекомендована к защите в отделе социальных и гуманитарных дисциплин Северо-Кавказского научного центра высшей школы.

Основное содержание исследования раскрыто в 5 публикациях общим объемом 3 п.л.

Структура диссертации обусловлена целью и задачами исследования, а также избранной автором логики их осуществления и включает в себя: введение, две главы, состоящие из 9 параграфов, заключение и список литературы из 225 источников, в числе которых 9 — на иностранных языках. Общий объем работы составляет 175 страниц.

Вывод: уже несколько поколений XX века после Русской революции наблюдают существенный разрыв с индивидуализмом традиционного права, подразумевавшего упор на частную собственность и свободу договора. «. Они наблюдают поворот к коллективизму в праве, к государственной и общественной собственности, к регулированию договорной свободы в интересах общества, к расширению ответственности за нанесенный предпринимательской деятельностью вред, к утилитарному, а не моральному отношению к преступности, к иным базовым постулатам» [27:511.

Эти радикальные перемены представляют собой суровый вызов традиционным западным правовым учреждениям, процедурам, ценностям, понятиям, правилам и образу мыслей. Ныне кризис сравним с революционными кризисами, потрясавшими западную традицию права в прошлом. «Для его преодоления можно призвать на помощь ресурсы всей этой традиции, как это случалось при прежних революционных кризисах. Однако нынешний кризис куда глубже. Это кризис не только индивидуализма, как он развился начиная с XVIII в., или либерализма, как он развился начиная с XVII в., или же секу-ляризма, как он развился начиная с XVI в. Это и кризис всей традиции, как она существует с конца XI в.» [27:51].

Г. Место «философии свободы «в юридической науке постсоветского периода.

Для истекшего десятилетия XX века в юридической науке «либеральный уклон» был преобладающим. Вывод П И. Новгородцева о том, что доктрина государственного невмешательства сдана в архив, оказался преждевременным. Эта доктрина была возрождена в постсоветский период, прежде всего, в трактовке прав и свобод человека, в акценте на первичных гражданских, политических и личных правах, поскольку они подпадают под понятие свободы от государства: свобода слова, свобода пользования, владения и распоряжения собственностью, свобода передвижения, альтернативная институту прописки и т. д.

Вторичные" и «третичные» права, например, право на пенсию, зависят напрямую от государства. Здесь «философия свободы» чувствует себя неуютно. Классический либерализм к основным правам человека относит: а) священное право частной собственности и полной свободы конкурентных отношений с их социал-дарвинистской логикойб) право на духовную свободу в следующей редакции: это — абсолютное безразличие государства к умонастроению своих граждан, безраздельное господство в духовной сфере ничем не стесняемого плюрализмаи это — космополитическая свобода от надындивидуальных духовных ценностей — религиозных, специфически национальных, в той или иной мере традиционных для определенной страны и ее народа. Данные права представляются либеральной классикой неоктрои-рованными (от франц. оскЛгоуег — даровать), дарованными отнюдь не властью, а самой природой, т. е. естественными, объективными, лишенными какой-либо примеси произвольного, производного от воли законодателя, установления. Чего не скажешь, например, о праве на труд и праве на пособие по безработице, праве требовать от государства мер по обеспечению равного положения различных национальных культур в многонациональном сообществе и т. п.

В отечественной юридической науке последнего десятилетия приобрело вес и значительное распространение подозрительное, мягко говоря, отношение к социально-экономическим и культурным правам. У некоторых теоретиков права они вызывают «серьезную тревогу» и представляются едва ли не варварским реликтом, сохранившимся в «либеральной цивилизации» исключительно из-за «злокозненного» и «тлетворного» влияния Советского Союза [2:122−123].

Свобода для голодного человека в том, чтобы иметь кусок хлеба. Когда желающих удовлетвориться такой свободой становится слишком много, социальный мир становится призрачным. Спасти его можно только одним путем — отнюдь не воздержанием государства от вмешательства в либеральный компендиум «естественных» прав и свобод, а активным применением управленческих технологий во имя предупреждения очередных социальных потрясений. Второе и третье «поколения» прав и свобод человека есть, обобщенно говоря, право на достойное существованиеоно должно быть превращено в юридический элемент социальной инженерии. Режим правозаконности необходимо наполнить обязанностью государства противодействовать депопуляции населения, деградации науки и образования, срыву в нищету, массовой девиации и т. п. Реальная практика пусть не так успешно, как хотелось бы, давно втянута в решение этих проблем. Теперь дело за теоретической легитимацией, за научным поиском эффективных решений.

Юридическая наука стоит перед необходимостью пересмотреть сложившуюся в ней трактовку либерально-индивидуалистического правопонимания и обрести здравую критическую позицию по отношению к классической «чистоте» последнего. Конкретнее: в абсолютно необходимом налаживании режима правозаконности, который, в отличие от формальной законности, ориентирован на соблюдении органами власти прав и свобод человека, предстоит преодолеть противопоставление «первичных», основных прав человека правам «второго» и «третьего» поколений: социально-экономическим и культурным.

В современной учебной литературе о правовом государстве, можно встретить такое описание: «В либеральном (минимальном) государстве власть считает граждан автономными субъектами, способными самостоятельно решать свои частные дела, и поэтому приходит им на помощь лишь тогда, когда они требуют полицейской или судебной защиты свободы, безопасности и собственности от посягательств других лиц. В таком государстве власть, как правило, не вмешивается в экономику или сферу культурной жизни общества, не ставит задачу оказывать помощь неимущим гражданам за счет богатых». Существуют ли сейчас в действительности такие государства, цитируемый автор не уточняет.

Наоборот, — продолжает он, — в социальном государстве власть максимально вмешивается в жизнедеятельность подвластных («максимально» -означает до тех пор, пока такое вмешательство не нарушает естественные права и свободы человека и гражданина), оказывает им всевозможные социальные услуги, причем неимущим бесплатно (естественно, за счет богатых). Но и в первом, и во втором случаях власть, так или иначе, связана с правом" [197:114−115]. На этом в анализе социального государства ставится точка.

Приходится только мечтать о времени, когда в учебниках для юристов найдут место те точные и глубокие суждения о социальном государстве, которые были высказаны русским либеральным теоретиком сто лет тому назад.

Было время, когда на Западе велась активная критика «государства всеобщего благоденствия», и политики права в таких концептуальных построениях как солидаризм, институционализм и корпоративизм (70−80-ые годы). Для отечественной философско-правовой мысли, потерявшей свои исторические корни, ничего не оставалось, как присоединиться к модной доктрине, которая носилась по ветру. Таковой оказалась либертаристская доктрина.

Сейчас внимание переместилось на вопрос о том, как сделать российское государство сильным. Заимствованная у Запада волюнтаристская классика общественного договора бесперспективна для политики права, нацеленной на решение задач «постлиберальной фазы» .

Юридической науке в этой связи предстоит восстановить надлежащий статус вытесненных на периферию, подчиненных произволу, «приватизированных» административно-бюрократических технологий с тем, чтобы упование на «невидимую руку» провидения, которая, согласно классическим либеральным воззрениям, движет нас к процветанию через массу стихийных акций, было заменено социальной инженерией и стратегией законотворчества, адекватной социальному государству.

Стихийные акции" движут нас к беде, и если радикальные либералы не лишили нас разума, нужно развернуть государственный корабль на безопасный курс. Для этого нужно поднять паруса предвидения, научной рациональности в управлении, и полагаться не на «саморегулирующийся рынок», а на социальную политику в широком смысле этого слова. Социальная политика предполагает, например, по опыту Запада «социетальный корпоративизм» — развитие системы коллективных договоров между корпорациями и их персоналом под контролем правительствагармонизацию социальных интересов бизнеса и наемного трудаконтроль над ценами, уровнем зарплаты, антиинфляционное регулирование и т. д.

Так как над этими вещами висит призрак тоталитаризма, то многие либерально мыслящие юристы-теоретики делают стыдливую «фигуру умолчания», с удивительным упорством не замечают их.

Следует учитывать, однако, что идеал рационально-организованного машиноподобного общества столь же неприемлем, как неприемлем и опасен идеал разнузданной свободы. И иметь в виду, что эпоха проектов тотальной переделки общества «сверху» осталась позади: организованные сообществакорпорации, компании, акционерные общества, товарищества, кооперативы и т. п. юридические лица обрели в ходе разгосударствления и приватизации (или продолжают обретать) необходимую для рыночной экономики автономию от государства. Смещение акцента на публичную и частную управленческую практику с необходимостью включает в себя элемент преодоления либерального мифа о самоорганизующейся экономике. Это — с одной стороны. С другой, — предполагает избавление нашего мышления от упрощенных «черно-белых» схем. И ориентацию его на гибкие подходы, понимание того, что технологии связей между людьми через диктат бюрократии, т. е. организационные отношения, отнюдь не всегда антагонистичны по отношению к либеральным ценностям свободы. Напротив, они являются гарантией успешной предприимчивости и конкурентоспособности в пространстве равнопарт-нерского обмена товарами и услугами, соответствующего либеральным рыночным канонам.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Распаду западной традиции права — массированному вторжению государства в экономику страны («государство всеобщего благоденствия», социальное государство) и массированной бюрократизации общественной и экономической жизни через огромные централизованные корпорации, и их организационно-правовое оформление в качестве юридических лиц — в 70−80 годах XX века были противопоставлены «ресурсы всей этой традиции» (Берман Г. Д.). Ценности классического либерализма: личная независимость, частная собственность, рынок, правовое государство и ограниченное в своих функциях правительство, обрели второе дыхание. Были осуществлены процессы разгосударствления и приватизации, расширена сфера рыночного саморегулирования. Но нигде на Западе эти процессы не составили революционного переворота, нигде они не были приняты в той форме категорического отрицания регулирующей роли государства, как это произошло в России. Запад остался верен своей идентичности и пластичен в своем ответе на вызревшие исторически запросы социальной справедливости.

Что же касается России, то, безусловно, необходимый отказ от государственно-бюрократического социализма и мобилизационно-целевой модели развития не был, к сожалению, подкреплен умелым сочетанием демократии и эффективного управления, приоритета прав человека с интересами общенациональными, рыночной экономики и активной роли государства.

Трагические последствия российской революции 90-х годов, согласно выдвинутой в работе посылке о зависимости хода событий от мышления их творцов, от состояния рациональности как неискоренимого фактора социальных преобразований последних веков, вызваны, среди прочих причин, недугом европоцентристского фатализма.

Уже упоминавшийся нами Ракитов А., советник президента РФ Б. Н. Ельцина, писал: «Нашему обществу предстоит начать свой реформистский прорыв в предельно неблагоприятных условиях. Не исключено, что в течение ближайшего времени спад производства может достичь 40%, а то и более. Россия будет сотрясаться взрывами анархии, мятежами и конфликтами, голодом, эпидемиями, социально-культурным распадом, национально-территориальными конфликтами, общим упадком интеллектуального потенциала и другими негативными, разрушительными по своим последствиям процессами. И все же другого выхода, кроме либерализации цен, финансовой диктатуры, жесткой стабилизационной политики, у нас нет. Только эти крутые и жесткие меры могут привести нас, быть может, в некотором отдаленном будущем к современному цивилизованному обществу и цивилизованному рынку» .

Заимствованному из лексики западной политической, правовой и экономической мысли идеалу («цивилизованный рынок») должны быть принесены немыслимые жертвы. Поражает рабское смирение перед надвигающейся катастрофой. Усилия мысли не направлены на то, чтобы найти пути противодействия «взрывам анархии», «голоду» и «эпидемиям», «социально-культурному распаду». Еще бы! Для этого надо возрождать государство с мощными полицейскими и социальными функциями, формировать государство социальное и национальное. Но для мышления, плененного «великим учением» либертаристов, этот путь представляется совершенно бесперспективным возвратом на круги своя.

Приходится сожалеть, что юридическая наука этого периода оказалась в плену у стереотипов либерально-индивидуалистического правопонимания и не задалась вопросом, каким образом Запад от «дикого рынка» перешел к рынку цивилизованному, т. е. социализированному при помощи зрелого правового государства, коим является государство социальное. Вместо этого усилия были сосредоточены на противопоставлении либеральной трактовки прав и свобод человека, тем правам и свободам, исполнение и защита которых вменяется в обязанность социального государства. Имеются ввиду социально-экономические и культурные права.

В итоге отечественная философия права отброшена на несколько веков назад. Ее предстоит возрождать с опорой на традицию русского социального либерализма начала XX века.

В другой стороны, если индустриализму, понимаемому в широком смысле позитивистско-сциентистской рациональности нет альтернативы, надо согласиться с его жесткими вызовами, которые описаны нами в соответствующих разделах. Принятие рациональности в этом смысле предполагает преодоление национально-консервативного фатализма, его кристаллизации в изоляционистской концепции «преодоления Запада», представленной сейчас евразийской моделью российского государства.

Россия, писали когда-то НС. Аксаков, ИВ. Киреевский и другие авторы славянофильской версии «русской идеи» , — это преобладание интуитивных способов понимания над всеми формами логического анализапоследний связан с индивидуальными усилиями, тогда как первые выражают некое общенародное (и потому абсолютное) знание, не помещающееся в строгие формальные категории. Бессилие логизирующего ума постичь бытие во всей его глубине привело западное общество к кризису, считают славянофилы.

От имени самобытного психического склада и своеобразной ментальности нам приписывается глупостьспособность нации к логическому анализу, связанному с индивидуальными усилиями продемонстрирована тем взлетом науки и техники, который во многих отношениях поставил нас вровень с Западом.

Что же касается «интуитивного способа понимания», который выражает «некое общенародное знание», то такой интуицией, мы конечно обладаем. Русская национально-консервативная мысль справедливо констатирует, что «человеческие души не одинаковы и не равны: они все своеобразны и различны. Но те духовные акты, которыми они живут и строят свою жизнь, могут иметь некоторые черты сходства в своих основах и в своем строении, причем долгое общение может увеличить это сходство, а драгоценное духовное подобие может укрепить волю к постоянному и плодотворному общению. Возникает акт национального правосознания, национального самочувствия и самоутверждения, и из него вырастает исторически государственное правосознание и государственная форма народа» [70:14].

Интуиции «духовного подобия», или эйдоса нашей идентичности, в наибольшей степени соответствует предпочтение равенства свободе, коллективизма индивидуализму. Наиболее адекватной этим ценностям является модель социального государства. Политика права, призванная преодолеть затянувшийся кризис российского общества, обретет рациональный смысл только тогда, когда сменит устаревшие идейно-теоретические ориентиры.