Зарождение и становление симбирской чувашской литературной школы

Чувашская литература середины XIX — начала XX веков становилась и формировалась в двух культурных центрах — в Казани и Симбирске. В письменной культуре центров середины XIX века на первое место выходит жанр очерка. В 40−50-е гг. XIX века в городе Казани активно развивается очерковая проза, представителями которой являлись А. Фукс, В. Сбоева, С. Михайлова. Выходец из Симбирской губернии В. Лебедев свои очерки печатает в санкт-петербургских книгах и журналах. По сравнению с Казанью, очерковое творчество представителей Симбирского центра формируется позже, к 60-м гг. XIX века. В числе лучших можно отметить П. Мальхова, симбирского священника, известного трудом «Симбирские чуваши и поэзия их» .

С периода вступления И. Я. Яковлева и Н. И. Золотницкого в литературный процесс в Симбирске и Казани сформировываются переводческие школы, в начале XX века переросшие в полноценные литературные школы, которые сумели вовлечь в свою орбиту всех участников литературного процесса. На сегодняшний день они закрепились как симбирская и казанская чувашские литературные школы. В развитии чувашской художественной литературы обе школы имели большое значение, но первой из них была симбирская. Именно в городе Симбирске сложились благоприятные обстоятельства для объединения литературно-художественных сил. Основной организационной структурой школы стало творческое объединение учеников Симбирской чувашской учительской школы. Чуть позже, чем симбирская (1901), формируется Казанская литературная школа. Она создается в 1906 году под руководством чувашского профессора Н. В. Никольского на базе первой чувашской газеты «Хыбар». При этом первые представители казанской литературной школы Т. Тайр и М. Акимов являются бывшими учениками симбирской чувашской учительской школы.

Актуальность избранной нами темыЛ названной как «Зарождение и становление симбирской чувашской литературной школы» обусловлена рядом факторов: во-первых, необходимостью уточнения терминологии понятия «литературная школа» как в чувашском, так и в русском литературоведении. Так, например, не вполне ясно, какое литературное объединение или определенную объективно сложившуюся в данный исторический момент общность ряда писателей следует называть «литературной школой». Ученым пока не удалось определить это понятие с достаточной степенью точности и полноты, прийти к единому его пониманию. Наша работа не является исчерпывающим ответом на теоретические вопросы, тем не менее автор попыталась извлечь из трактовок русских и чувашских литературоведов свое понимание «литературной школы» как определенной формы историко-литературного процесса. Во-вторых, актуальность работы обусловлена также недостаточной изученностью вопроса о чувашских литературных школах, периоде зарождения симбирской чувашской литературной школыв-третьих, недостаточной изученностью творчества представителей Симбирского центра, писателей-очеркистов В. И. Лебедева, П. И. Мальхова. Четвертым фактором является необходимость включения в научный оборот новых материалов из архивов городов Ульяновска, Чебоксар и Санкт-Петербурга.

Степень изученности темы. Нельзя сказать, что тема работы в чувашском литературоведении совсем не рассматривалась. Творческая деятельность учеников Симбирской чувашской учительской школы рассматривается во многих трудах по истории чувашской литературы XIXначала XX веков. Так, творчество И. Иванова, И. Юркина, Г. Тимофеева и других, анализируется в исследованиях М. Я. Сироткина [177], А. В. Васильева [74- 75]. Ими приводятся биографии, творческие пути чувашских писателей. И. Иванов, И. Юркин, Г. Тимофеев даны исследователями как представители Симбирского центра. На сегодняшний день нас такая постановка вопроса не может устраивать.

Деятельность учеников Симбирской учительской школы мы хотим представить как литературную школу со своим развитием и идейно-жанровым становлением, выявить исторические предпосылки зарождения школы. На сегодняшний день такой подход к проблеме литературных школ характерен для большинства чувашских исследователей. К примеру, в исследованиях Ю. М. Артемьева «Чувашская литература начала XX века» [67], «Чувашская литература на рубеже двух веков» [68] анализируется становление чувашских литературных школ в начале XX века, определяется их роль в развитии чувашской литературной классики, делаются попытки рассмотреть подготовительный этап зарождения школ. Именно Артемьеву вслед за Меценатовым принадлежит заслуга выделения двух литературных школ в истории чувашской литературы.

Попытки выделения двух школ предприняты и А. В. Васильевым. Не называя школы литературными, он отмечает, что «стараниями И. Я. Яковлева оформилась своя школа переводчиков: Д. Филимонов, К. Сергеев, П. Васильев, К. Иванов, Н. Васильев-Шубоссинни» [74- 132]. Между тем переводы, действительно, играли важную роль на всем этапе становления симбирской чувашской литературной школы. В ходе переводов религиозной литературы, классических произведений на русском языке появлялись и оригинальные произведения на чувашском языке. Большую роль переводческой работы на становление симбирской чувашской литературной школы подтверждают и исследования Ю. М. Артемьева [67- 68], В. Г. Родионова [170] и других. Влияние переводческой работы на становление художественного стиля просматривается в диссертации Л. А. Васильевой [78]. В плане идейного становления две литературные школы рассматриваются в диссертации В. Н. Романова [171]. Попытки систематизировать сложившиеся выводы по проблеме школ предприняты В. Г. Родионовым и Г. И. Федоровым [169]. Творческие объединения чувашской молодежи представлены ими как полноценные литературные школы со своими особенностями, становлением и развитием. Ощутимый вклад в изучение литературных школ внес профессор В. Г. Родионов. В работе «Чувашская литература (вторая половина XIX в.)» [170] им рассматривается подготовительный период зарождения школ (60−70 гг. XIX века), так называемых школ Яковлева и Золотницкого, позже развившихся в литературные школы и закрепившихся как симбирская и казанская чувашские литературные школы. Тем не менее им недостаточно рассмотрено становление жанра очерка на чувашском языке, короткие очерки-рассказы учеников симбирской учительской школы под руководством П. В. Васильева лишь упоминаются.

Таким образом, проблема литературных школ, особенности становления симбирской чувашской литературной школы в том или ином отношении рассматривались, но недостаточно, и поэтому необходимо дальнейшее изучение. Кроме того, в частности, недостаточно разработана теория «литературной школы». При решении этой проблемы мы ориентировались на труды российских исследователей.

Теоретико-методологическая база диссертации выработана на открытиях исследователей по теории эстетики литературы: Д. С. Лихачева, Г. Д. Гачева, Г. Н. Поспелова, И. Ф. Волкова, Н. А. Гуляева, В. Е. Хализева, О. А. Лекманова, В. И. Кулешова и других. Ценными для соискателя оказались труды специалистов по истории литературы народов РФ М. Я. Сироткина, Г. Я. Хлебникова, В. Г. Родионова, Г. И. Федорова, Ю. М. Артемьева, удмуртского ученого В. М. Ванюшева и других. Ведущее место в исследовании занимают принципы системного осмысления и сравнительно-сопоставительного анализа предмета изучения.

Научная новизна диссертации заключается в том, что в ней зарождение и становление литературной школы рассматривается как целостная и исторически развивающаяся система. Школа представлена не только как определенная группа авторов и произведений, а как обладающая особой функцией в движении литературы форма историко-литературного процесса. Новизна подхода к проблеме литературных школ состоит и в том, что в диссертации, исходя из высказываний В. Г. Родионова, рассматривается вопрос о наличии в истории чувашской литературы в периоде 60−70 гг. XIX века двух школ: школы Яковлева и школы Золотницкого. Первая из них характеризуется как эпическая или прозаическая, вторая же — как школа поэзии. Новизна диссертации заключается и в выявлении нового материала, вовлечении его в научный оборот. В нашем случае такими являются работы малоизвестных симбирских публицистов, очерки-рассказы учащихся симбирской чувашской учительской школы, повесть И. Юркина «Не все то золото, что блестит». Данная повесть подготовлена автором диссертации к печати и издана в периодическом журнале «Знамя» за 2003 год (№ 3. — С. 1478, № 4.-С. 14−69).

Цель и задачи исследования

Основной целью диссертационного исследования является определение пути зарождения и становления симбирской чувашской литературной школы, изучение жанрового становления, выявление предпосылок возникновения школы. Для достижения намеченной цели нами сформулированы следующие задачи:

— рассмотреть терминологические вопросы литературных школ, проанализировать трактовки понятия «литературная школа» русскими и чувашскими литературоведами;

— определить роль жанра очерка в становлении симбирской чувашской литературной школы;

— проанализировать зарождение жанра очерка о чувашах на страницах Симбирских газет и журналов, выявить идейное своеобразие этих очерков, определить причины шовинистического настроя некоторых авторов очерка;

— установить влияние переводческой деятельности И. Я. Яковлева на становление литературных стилей симбирской чувашской литературной школы;

— представить рассказы чувашских «Букварей» и рассказы И. Иванова как основные жанры эпической школы И. Яковлева.

— рассмотреть развитие симбирской бытописательной прозы в 18 801 890-е гг. XIX века: проанализировать формирование очеркового жанра на чувашском языке на примере очерков-рассказов учеников Симбирской чувашской учительской школы и очерка Г. Тимофеева «Тахарьял» ;

— определить значение творчества и место И. Юркина в развитии симбирской чувашской литературной школы.

Предметом анализа в диссертации является чувашская проза середины и конца XIX века. Основное внимание уделено очеркам малоизвестных симбирских публицистов А. Пантусова, Е. Вельского, П. Мальхова, Д. Орлова. Рассматриваются также очерки В. Лебедева, М. Арнольдова и очерк И. Яковлева, написанный в соавторстве с М. Арнольдовым. В ходе работы необходимым оказалось и обращение к очеркам А. Фукс, В. Вишневского, В. Сбоева, С. Михайлова. Также в работе рассматриваются букварные тексты, рассказы И. Иванова, очерки-рассказы учеников П. В. Васильева, очерк Г. Тимофеева и повести И. Юркина.

Кроме архивных материалов УГА и ЧГИГН нами использованы симбирская периодика (газета «Симбирские губернские ведомости») и журналы МВД.

Научно-практическая значимость работы состоит в том, что ее положения позволяют обогатить чувашское литературоведение и историю развития чувашской литературы новыми теоретическими выводами и положениями. Значимость работы заключается и в возможности использования материалов диссертации при чтении спецкурсов и лекций по истории чувашской литературы, а отдельные главы диссертации могут использоваться при чтении спецкурса по истории чувашской журналистики, а также написании студентами курсовых и дипломных работ.

Апробация исследования. Основные положения диссертационной работы отражены в выступлениях соискателя на научной конференции, посвященной 150-летию со дня рождения М. Ф. Федорова (1998), региональной научно-практической конференции «Деятельность и наследие.

Н.В. Никольского" (2003), Международной научно-практической конференции «И. Я. Яковлев и реализация его педагогического наследия в современной многонациональной школе» (2003), Международной научно-методической конференции памяти И. Н. Ульянова «Гуманизация и гуманитаризация образования 21 века» (2004), Ашмаринские чтения-3 (2004).

Структура диссертации подчинена целям и задачам исследования. Она состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии. Общий объем диссертации составляет 151 страниц. Библиографический список содержит 224 наименования, из них научно-практических работ -156.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Проведенное исследование позволило диссертанту прийти к выводу о том, что так называемые симбирская и казанская чувашские литературные школы как определенные школы развивались уже в 1860—1870-е гг. XIX века. На всем этапе становления школы шли в тесной взаимосвязи, переплетении, обогащая друг друга в жанровом, идейном, эстетическом отношении.

В становлении жанрового лица школ важную роль сыграл очерк. Само зарождение очерка о чувашах связано с именем Е. Рожанского, священника-миссионера из чувашей, и оно относится к XVIII веку. Примерно с 20-х гг. XIX века очерковое творчество развивается уже в городе Казань, и в самом начале очерки становятся как бы «ареной борьбы идей». Именно в очерках выражаются идеологические позиции в отношении чувашей (в 60−70-е гг. XIX века подобное наблюдается и в симбирской публицистике). К числу первых художественных очерков о чувашах относится труд А. Фукс «Записки о чувашах и черемисах». В 40−50-е гг. XIX века жанр очерка развивают В. Сбоев, С. Михайлов, в Санкт-Петербурге активно публикуется уроженец Симбирской губернии, выпускник Медико-хирургической академии В. Лебедев.

Очерковое творчество этих лет представлено различными видами очерков: этнографический (С. Михайлов), художественно-этнографический (В. Сбоев), исторический (С. Михайлов, В. Лебедев), путевой (В. Лебедев) и т. д. Все работы можно объединить в плане их синкретичности, т. е. возможности сочетания в них разных материалов из различных областей наук: этнографии, истории фольклора, языка, литературы. При этом все очерки были важны тем, что произведения подобного характера были одной из первых ступеней формирования оригинальной печатной художественной литературы.

На раннем этапе многие чувашские очеркисты в своих работах продолжили традиции русских очеркистов. Например, В. Лебедев в чувашскую литературу вводит так называемые «Охотничьи записки» (очерк.

Звериная ловля у симбирских чувашей"). В середине XIX века этот жанр был очень распространенным. Традиции русских очеркистов продолжены и С. Михайловым в труде «Этнографическое описание чуваш». На момент включения С. Михайлова данный вид очерка в русской литературе приобрел большую популярность «как жанр, наиболее способствующий познанию русской народности и выяснению традиций национального быта» [183- 35]. В изучении чувашского быта и традиций этнографический очерк также имел большое значение. Универсальность формы очерка позволяла вмещать в себя тексты различного характера: песни, даже собственные стихотворения, как это было в случае с В. Лебедевым («Наше счастье.») и С. Михайловым.

Подобное согласование поэзии с внутренней структурой очерка наблюдается и в симбирской публицистике 60−70-х гг. XIX века, когда в очерки включаются поэтические тексты, молитвы и т. д. Наиболее ярко это проявлено в очерке П. Мальхова «Симбирские чуваши и поэзия их». При этом причиной поэтичности самого очерка, использования различных песен было, видимо, то, что симбирский священник пользовался различными источниками для составления своей работы. К примеру, он хорошо знал труд В. Сбоева «Исследования об инородцах Казанской губернии», что подтверждает сопоставление стиля, а также отдельных мест очерка.

В период становления очерков о чувашах большое значение имело Русское географическое общество, со времени образования которого газеты «Губернские ведомости» начали играть важную роль в освещении прошлого страны и этнографии. В 40−50-е гг. XIX века этнографические материалы облекаются в жанр очерка на страницах «Казанских губернских ведомостей» и лишь в 60−70-е гг. XIX века жанр очерка начинает развиваться в симбирской газетно-журнальной публицистике. При этом, как и на раннем этапе становления очерка о чувашах в Казани, здесь для ряда очерков характерен негативный оттенок. Главной причиной неприятия жизни чувашей было, видимо, то, что отдельные представители Симбирского дворянства (Пантусов) и духовенства (священники Вельский, Комаров,.

Орлов) за культурные ценности принимали только христианские и не учитывали исторических условий быта и традиций.

До начала деятельности И. Я. Яковлева в историко-литературный процесс жанр очерка о чувашах развивается на русском языке. Именно благодаря ему и его последователям зарождается жанр очерка на чувашском языке. Сам Яковлев в литературный процесс вошел также с жанром очерка, только на русском языке. Очерковая деятельность И. Я. Яковлева, учителей и учеников Симбирской чувашской учительской школы представлена различными видами очерков: этнографический («Учук»), художественно-этнографический («Тахаръял»), публицистический («О Н.И. Ильминском»), очерки-рассказы на религиозные и бытовые темы. Лучшей работой из них является очерк Г. Тимофеева «Тахаръял», состоящий из двух частей: 1) этнографическое повествование о жизни чувашей- 2) фольклорные материалы. При этом отдельные места очерка принадлежат не только этнографии, но и художественной прозе.

Таким образом, жанр очерка был одним из важных составляющих жанров в становлении как яковлевской школы, так и школы Золотницкого, одним из главных источников для последующих поколений прозаиков, был вместо рассказа или повести.

В становлении яковлевской школы важную роль играл жанр рассказа. При этом образцы художественных рассказов были и до И. Яковлева, но по ряду причин (несовершенство алфавита, безграмотность части населения) широко распространиться в народе они не смогли. Тем не менее именно они послужили благодатной почвой для дальнейшего развития чувашской литературы, поднятию ее на более высокий уровень. Как известно, классика сама по себе не может появиться на пустом месте. Так, до появления классических произведений в стенах Симбирской чувашской учительской школы уже были стихотворения В. Лебедева и С. Михайлова, поэмы «Ар9ури» М. Федорова. В этом отношении уместны слова мордовского профессора Н. И. Черапкина, что «не подлежит никакому сомнению тот факт, что художественные тексты, возникшие в XVIII и XIX вв. на мордовских языках, способствовали рождению эмбриона оригинальной литературы [160- 7]». То же самое можно сказать о художественных текстах XVIII и XIX вв., написанных на чувашском языке.

Важную роль в развитии художественных текстов (формировании жанра рассказа) играл фольклор, так как он является одной из важнейших ветвей, основным фундаментом национальной литературы. Фольклор занимал важное место и в жанре очерков, особенно это касается казанских очеркистов (Фукс, Сбоева), в работах которых фольклорные материалы включаются в сами очерки. К концу XIX века в очерке Г. Тимофеева фольклор дается в отдельной части работы. Подобное наблюдается и в мордовской литературе. Например, в историко-этнографическом очерке М. Евсевьева «Братчины и другие религиозные обряды мордвы Пензенской губернии», наряду с нраво-бытописательным очерком о жизни мордовской деревни конца XIX — начала XX вв. во второй части приводятся песни. При этом повествование как и у Тимофеева ведется в традиционной очерковой манере — от имени самого автора.

Фольклор лег в основу «букварных» рассказов И. Я. Яковлева. Выраженное в рассказах иносказание, подтрунивание идет именно из национального фольклора. В «Букварях» Яковлева много и литературно обработанных фольклорных материалов. Таковы различные байки «Старуха», «Поиск лошади» и т. д. Однако влияние фольклора все же было менее заметным, чем влияние переводной литературы, особенно переводы религиозной христианской литературы.

И. Яковлев и его ученики не были первопроходцами в переводческом деле. Переводы христианской литературы начинаются еще в XVIII веке в городе Нижний Новгород. Позже традиции нижегородской переводческой литературы продолжают казанские переводчики П. Талиев и А. Алмазов. Благодаря им чувашская словесность в начале XIX века обогащается жанром поучений на чувашском языке. Чуть позже в эту деятельность включается красночетайский поп Н. Базилевский, член Курмышского товарищества «Библейского общества», созданного с целью распространения христианства среди народов России. Как и Алмазов, Н. Базилевский закрепляет жанр проповедей, благодаря чему вместе с жанром начинает формироваться проповеднический стиль. В 1820-х гг. XIX века курмышские переводчики И. Лебедев и другие очень удачно переводят «Евангелие от Матвея.». В середине XIX века хорошо показал себя Н. Золотницкий, последователи которого (В. Якимов, Г. Филиппов) ввели в чувашскую литературу агиографический жанр, «жанр житий». В 1844—1846 гг. в переводческой деятельности нужно выделить и В. П. Вишневского, автора многих поучений и проповедей, переводов «Краткого катехизиса» и др. «Поучение о тщете чувашских суеверий» В. Вишневского исследователь В. Г. Родионов называет даже полуочерками.

Таким образом, переводы религиозной литературы были задолго до И. Я. Яковлева. Но по разным причинам переводы религиозной литературы на основе верхового диалекта не получили такого широкого распространения в народе, как переводы И. Яковлева и его учеников. Основной причиной успешной работы симбирских переводчиков заключалась в создании Яковлевым новой письменности. При этом И. Я. Яковлев использовал опыт создания татарского алфавита Н. И. Ильминского, с которым Яковлев сотрудничал и дружил четверть века. Важное значение в их сотрудничестве имела переводческая деятельность, в которой Н. И. Ильминский предлагал использовать народный язык. Принципы переводческой деятельности были заимствованы И. Яковлевым у Н. И. Ильминского, а позже он выработал свою систему переводов. Именно письменность на основе разговорного языка обусловила успех начатого дела. Кроме того, И. Я. Яковлевым была создана концепция национальной школы, создана национальная интеллигенция, а «зародившийся благодаря стараниям Яковлева культурный очаг в симбирской чувашской школе, развиваясь, постепенно дорос до уровня литературной школы.» [67- 6].

Переводы религиозной литературы сформировали «содержание» яковлевской школы. Видимо, именно по причине переводов религиозных, а также светских прозаических тестов (рассказов Льва Толстого, Константина Ушинского) школа стала прозаической, эпической. Переводы Евангелиев, Библии, работа над которой велась почти 40 лет, привели к формированию в яковлевской школе проповеднического стиля. Причиной этого были и идеи Просвещения, которые стали мощным толчком в развитии чувашской словесности. Благодаря им литература стала интенсивно развиваться в дидактико-просветительском направлении.

Начиная с 1870-х гг. XIX века религия и вопросы нравственности рассматриваются, прежде всего, на страницах «Букварей». В ранних выпусках «Букварей» преобладают религиозные тексты, в более же поздних светские тексты начинают вытеснять религиозные. В целом, и те, и другие вели к формированию и закреплению в яковлевской школе жанра рассказа. Прежде всего развитие жанра рассказа происходит на основе чувашских букварей, в их число входят маленькие зарисовки (миниатюры), нравоучительные байки, переводные рассказы и короткие очерки-рассказы на определенные темы. Между тем образцы художественных рассказов были и до И. Я. Яковлева. Например, переводные миниатюры Е. Рожанского, нравоучительные рассказы С. Михайлова. По ряду причин широко распространиться в народе они не могли. Тем не менее именно они послужили благодатной почвой для дальнейшего развития чувашской литературы, поднятию ее на более высокий уровень.

Особенностью жанра рассказа, развивающегося на страницах букварей, стало поучение читателя. Поучение становится доминантой и в произведениях И. Иванова, позже и в повестях И. Юркина. Притчеобразность станет главной особенностью жанров яковлевской школы.

Отдельные рассказы букварей представлены как развернутые пословицы. В свое время эту особенность подмечал и М. Я. Сироткин. Как жанр пословиц рассказы представлены и современным исследователем.

В.Г. Родионовым. Притчеизация была отличительной чертой поэтики Просвещения, когда на фоне обыденных бытовых ситуаций разрабатывалась нравоучительная идея. По этому же принципу строятся произведения И. Юркина. И для И. Иванова, и для И. Юркина главным было нравственное воспитание человека, устранение недостатков. Нравственные связи раскрывались ими через взаимоотношения персонажей. На наш взгляд, произведения И. Юркина продолжают традиции яковлевской школы и все его творчество находится в рамках просветительства.

Начиная с первых повестей, И. Юркин отражает проблемы нравственности, при этом на начальном этапе им широко используются сказки как русских, так и зарубежных писателей. Влияние зарубежной литературы чувствуется в повести «Не все то золото, что блестит». Персонажами являются принцы, сенаторы. Однако повесть является не переложением сказок, а оригинальным, «творческим экспериментом» писателя. Свое произведение Юркин строит по тому же принципу, что и И. Иванов: название — расшифровка — обобщение — оценка. Название повести берется из пословицы, далее разъясняется смысл пословицы, а в конце дается обобщение. Но творчество Юркина, видимо, нельзя привязывать только к яковлевской литературной школе. Как и в русской литературе, он относится к тем великим писателям, которые находятся вне каких-либо школ. Они сами являются примером для других. И недаром Юркина называют «отцом национальной прозы» (В. Родионов). Вобрав в себя традиции яковлевской школы, добавив свое, Юркин сумел занять свое место в истории чувашской литературы, создать свою школу, вследствие чего появляются повести Н. Кедрова, О. Романова. Тем не менее на сегодняшний день проблема чувашских литературных школ пока находится в стадии разработки. Вопрос о наличии в истории чувашской литературы так называемой казанской прозаической школы в лице Кедрова и Романова мало изучен.

Недостаточно рассмотрен и вопрос о теоретических основах литературных школ в истории зарубежной, русской, чувашской литератур.

На наш взгляд, наверняка был бы полезным анализ разных эпох для выявления особенностей, обобщения принципов организации литературной школы. Наша работа пока еще очень далека от полного, исчерпывающего знания о литературных школах и поэтому многое осталось неизученным.

Не до конца рассмотрена симбирская публицистика 60−70-х гг. XIX века, деятельность симбирского священника П. Мальхова, мало изученными остались очерки-рассказы учеников Симбирской чувашской учительской школы, новая повесть И. Юркина и еще многое другое.

Таким образом, наша работа — это всего лишь посильный вклад в изучении становления яковлевской школы, в изучении истории чувашской литературы XIX века в целом, и пока далека от завершения и требует дальнейшей разработки.