Монархия просвещенного абсолютизма в России: Политическая доктрина, правовая политика, государственные реформы

§ 1. Предмет и задачи исследования.

Предметом предлагаемого исследования избрана правовая политика государственной власти в России в период так называемого «просвещённого абсолютизма» (вторая половина XVIII века). Задачи исследования состоят в системной характеристике модификаций государственных и правовых институтов указанного периода, в определении исторической тенденции этих модификаций в связи с обоснованием возможности выделения данного периода в развитии российского государства и права в особую в историко-правовом отношении фазу монархической государственности.

Вторая половина XVIII века в России, в особенности время царствования императрицы Екатерины II, знаменовалась целым рядом преобразований в государственно-административной, правоохранительной системах, в принципах правовой регламентации многих граней социальных отношений. Эти преобразования, с одной стороны, видоизменили внешние формы государственной организации и правового строя Российской монархии, сложившиеся в результате крупных исторических преобразований первой четверти XVIII века. С другой — они заложили историческую основу для новых тенденций государственно-политического и правового развития российского общества, его новой политической и правовой культуры. Оценка степени и существа этих видоизменений составляет крупную проблему в историко-правовом изучении российского абсолютизма, многие аспекты которой по-разному освещались в научной литературе и остаются предметами научной дискуссии.1 Помимо самостоятельной значимости, проблема имеет главенствующее значение для общеисторической характеристики состояния российского общества второй половины XVIII — начала XIX вв., поскольку государственно-политические модификации стали стимулом — а в ряде случаев и прямым фактором — обновлений форм экономического развития, культуры, идеологии, проявлений общественной самодеятельности различных социальных слоев.2.

1 Историографическое обоснование проблем исследования см ниже, § 2.

2 См.: Власть и реформы в России. От самодержавной к советской России. СПб., 1996.С. 111- 198- Каменский А. Б. От Петра I до Павла I. Реформы в России XVIII века: Опыт целостного анализа. М., 1999. С. 315 — 462- Каменский.

Преобразования в государственной и правовой системе России второй половины XVIII века были итогом направленной законодательной политики власти — не только в смысле наличия государственной санкции правовым новациям, обязательной для процесса правообразования вообще, но в том смысле, что монархия выступила инициатором проведённых преобразований и сама постулировала направление, содержание, правовые принципы и вообще формы обновления государственных и правовых институтов. То есть итоги правовой политики российской монархии указанного периода обязывают поставить вопрос о целостном законодательном курсе правительства, его формировании, выработке, направлении и идейно-политической аргументации и соответственно — о месте конкретных реформ и преобразований государственной и правовой системы в этом законодательном курсе. Как будет показано далее, содержание и политические цели обозначенного законодательного курса русской монархии второй половины XVIII века продолжают оставаться предметом принципиальных научных дискуссий и в этом отношении также составляют научную проблему, существенную для понимания общей историко-правовой эволюции Российского государства в продолжение по крайней мере всего последующего столетия.

Преобразования второй половины XVIII века в России проходили в особой идейно-политической и идейно-культурной атмосфере, обозначаемой обычно как Эпоха Просвещения. Особая важность и принципиальная значимость политических и философско-правовых установок Просвещения, главным образом западноевропейского, для всей политической и правовой культуры, а в перспективе и для новых государственных и правовых форм, общепризнанны. Однако господство в политической и правовой культуре Просвещения (самых разных социально-политических направлений) идеи всеобщеобязательного естественного права, поставившего правовой политике должный для направления реформ нравственный идеал, 3 предопределило особое — и в этом отношении ни с какой другой эпохой не сравнимое по влиятельности — значение для правовой политики доктриналъного фактора. Поэтому представляется невозможным в исследовании жестко разделить собственно институциональные итоги и доктринальные аспекты правительственной законодательной (или шире — правовой) политики. Их взаимообу.

А.Б. Российская империя в XVIII веке: традиция и модернизация. М., 1999; Миронов Б. Н. Социальная история России. Т.2. СПб., 1999; и друг.

3 См., в особенности: Новгородцев П. И. Историческая школа юристов. М., 1896. С. 1 — 22- также: Thieme Н. Das Naturrecht und die europaische Rechtsgeschichte. Basel, 1947; Философия эпохи ранних буржуазных революций. М., 1983. словленность, содержание и политические цели доктрин также составляют неотъемлемую часть общей проблемы.

Формирование и реализация правовой политики власти — едва ли не центральный вопрос историко-правового изучения развития государственного и правового строя России применительно к любому историческому периоду, поскольку в её истории факторы правового развития, не связанные с государственным законодательством и не обусловленные им, играли в целом несомненно подчинённую роль. Вместе с тем понимание факторов формирования этой политики составляет принципиальную научную проблему, не замыкающуюся только в рамках историко-государственной или историко-правовой науки (и даже юриспруденции вообще), а имеет характер глобального историко-социологического, историко-политического вопроса. В интересах данного исследования особенно важным представляется следующий аспект этой всеобщей проблемы. Вторая половина XVIII в. в России характеризовалась господством политического абсолютизма монархии как исторической черты наиболее определяющей остальные стороны государственного и правового развития. В условиях абсолютной монархии, несмотря на все взаимосвязи законодательной политики с потребностями жизни наиболее общественно активных классов, в особенности с интересами правящих элит, неизмеримо значительнее роль разного рода случайных факторов, вплоть до личностных мотиваций государственных деятелей. Эти случайности в равной мере характерны как для рождения замыслов законодательного курса, так и для его реализации. Особенно важным влияние этого фактора становится, когда идёт речь об историческом периоде наиболее активного личностного участия абсолютного монарха в государственной политике на всех её стадияхот выработки политического и правового курса правительства до его конкретной законодательной проработки и, наконец, реализации. Именно таким периодом было время царствования в России императрицы Екатерины II (1762 — 1796 гг.), личное влияние которой на государственные и правовые преобразования в стране было особенно исторически значительным, сопоставимым в российской истории только с государственной ролью Петра I в начале XVIII века. Поэтому вполне объективно исследование модификаций государственного и правового строя России этого времени становится в значительной части исследованием государственной и законодательной деятельности Екатерины II. Её концепции законодательного курса правительства представляются если и не исчерпывающими, то достаточными для общей характеристики политической и законодательно-правовой деятельности власти в целом. Одновременно, имея в виду аналогичные исторические волны модификаций государственного и правового строя в ряде европейских государств указанного периода и их исторические корни, такой аспект историко-правового исследования делается особенно важным для понимания сущности всего явления «просвещённого абсолютизма».

§ 2. Развитие историографии государственного и правового строя России второй половины XVIII в.

В силу самого разного рода обстоятельств, в том числе никак не связанных с научными интересами, вторая половина XVIII в. в России, в особенности правление Екатерины II, на столетия стали пристальным объектом исторического описания и изучениянаучная, научно-популярная и публицистическая литература, посвященная этому периоду, огромна и сама по себе достойна стать предметом отдельного историографического изучения.4 В обширном круге этой литературы исследования и очерки, посвященные специально государственным и правовым преобразованиям, занимают небольшое местоисторико-правовые работы вообще единичны. Историография российской истории второй половины XVIII в. характеризуется и ещё одним свойством. Изучение и осмысление проблем указанного периода предопределялось не только чисто научными обстоятельствами (изученностью документального наследия, формами анализа источников и т. п.), но и высокой степенью идейно-политической ангажированности даже научных исследований, вследствие того, что по своему объективному свойству исторические события, процессы того времени, государственные и политические реформы в особенности, давали повод к самым общим рассуждениям: об исторической роли монархии в России, о смысле её социальной политики, значении реформизма (и монархического реформизма в частности) в эволюции государственного и правового строя России, взаимодействии т.н. «общественности» и власти и т. д. — вплоть до глобальной культурно-политической и культурно-исторической проблемы «Россия и Запад». Поэтому состояние и самые формы научных подходов к разным аспектам изучения указанного периода чаще предопределялись общим идейно-политическим видением проблем и общественно.

4 Обзор посвященной разным аспектам темы литературы до конца XIX в. см.: Бильбасов В. А. История Екатерины II. Т.ХП. Ч. 1 — 2. Берлин, 1897. (Также: Bil-basoff V.A. Katharina II. in der Weltliteratur. Bd. 1 — 2. Berlin, 1897). Тематические обзоры научных исследований последующего времени, включая литературу советского периода, см.: Handbuch der Geschichte Russlands. Hrsg. von M. Hellman, K. Zemack, G.Schramm. Bd.3. Th. 2−3. Das Russische Imperium im 18. Jahrhundert. Stuttgart, 1991; Каменский А. Б. От Петра I до Павла I, с. 315 — 329. политическими дискуссиями, нежели накоплением неоспоримых документальных знаний и приёмами научного анализа.

В историко-публицистических работах современников государственная и законодательная деятельность власти, Екатерины II лично, оценивались либо однозначно восторженно, как направленные к заботе о «народном благе», либо столь же однозначно скептическикак порождённые своекорыстными интересами властителей и высших сановников, пренебрегающие национальными традициями России и усугубляющие всеобщее «повреждение нравов"5.

Первые опыты чисто историографического взгляда на преобразования и политику второй половины XVIII в. относятся к началу XIX в. Н. М. Карамзин расценил законодательную политику власти как всемерно направленную к укреплению главенствующей основы российской государственности — самодержавия, но и как близкую духу нации своей терпимостью и, не называя этого слова, своего рода государственным либерализмом6. Другие авторы отмечали качественную особенность преобразований периода: крупнейшие законодательные акты периода (Учреждения для управления губерний 1775 г., в особенности Жалованные грамоты дворянству и городам 1785 г.) вполне, в этом подходе, по своему правовому значению «могут подразумеваемы быть в некотором смысле за самую Конституцию, или государственные законы"1. Ту же идею в оценке законодательных итогов предыдущего века разделял даже такой критик власти как А. Н. Радищев: характеризуя правовые начала «Наказа» Екатерины II и ряда других актов её времени как «ложные», он положительно оценил выраженное в них общее стремление «основать российское государство на законах непреложных"8. В немногих (по характеру юридической науки времени) догматических трудах по русскому праву законодательство второй половины XVIII в. обозначалось как особый этап эволюции российского права, принесший своими началами «народное благоденствие», «народную свободу» наряду с новым, законным обоснованием самодержавной власти монарха9.

5 См.: Дашкевич Н. П. Литературные изображения Екатерины П и её царствования.// Д. Статьи по новой русской литературе. Пгд., 1914 (Сборник ОРЯС РАН. Т.92) — Щербатов М. М. О повреждении нравов в России. М., 1906 — и’друг.

6 См.: Карамзин Н. М. Историческое похвальное слово Екатерине II. М., 1803.

7 [Шторх Г.] Летописи царствовования Екатерины И. 4.1. Законодательство. СПб., 1801. С. 51.

8 Радищев А. Н. О законоположении. // Полн. собр. соч. Т.З. М.-Л., 1952. С. 147 -148.

9 См.: Хавский П. Собрание российских законов. Т. 15. СПб., 1825. С. VIДюга-мель К. Опыт государственного права Российской империи. СПб., 1833. С. 2.

В связи с известными работами по систематизации русского права в 1820—1830-х гг. М. М. Сперанский сделал первый в учёном правоведении исторический обзор попыток кодификации права на протяжении XVIII в.10 — этот формальный обзор надолго остался непреложным ориентиром для последующих попыток осветить историю модернизаций законодательства в России. Особого внимания в той же связи удостоилась созванная в 1767 г. Комиссия для составления проекта нового уложения, первые уже исторические сведения о которой опубликовал А. А. Бибиков в документально-мемуарной книге о своём отце, А. И. Бибикове — маршале Комиссии." Книга и содержавшиеся в ней оценки также надолго станут основанием для характеристики деятельности Комиссии 1767 г., которая признавалась одним из ярчайших фактов особого законодательного курса власти. В условиях правительственного режима Николая I Комиссия, однако, стала оцениваться как не только ненужное, но и «более.

12 опасное" для государственности мероприятие. Хотя тогда же другие авторы, знакомые по службе с государственными архивами, указывали на реальное значение законодательных разработок Комиссии 1767 г. для последующих государственных преобразований, пусть вполне частного характера, а также усматривали в создании самой Комиссии реальную цель правительства «изменить к лучшему весь быт государства в целом его составе».13.

Поворотным временем для изучения всего комплекса государственно-правовой истории России второй половины XVIII в. стали 1860−1870-ее гг. Во-первых, в это время появились крупные документальные публикации (продолжившиеся и впоследствии), которые в особенности были посвящены XVIII в. и его политической истории, в частности государственной деятельности Екатерины II и Комиссии уложения-14 эти публикации дали совершенно новую, ранее даже не представлявшуюся основу для уже научных обобщений. Во-вторых, цензурных правил и условий научно-литературной деятельности (после цензурной реформы 1865 — 1866 гг.) сняли запреты для.

10 См.: Сперанский М. М. Обозрение исторических сведений о Своде Законов. СПб., 1832. С. 8−12.

11 См.: [Бибиков А.А.] Записки о жизни и службе А. И. Бибикова. М., 1818.

12 См.: Сумароков П. И. Обозрение царствования и свойств Екатерины Великой. 4.1. СПб., 1833. С. 130- 133.

13 Арсеньев К. И. Статистические очерки России. СПб., 1848. С. 91, 107 — 110.

14 Издававшиеся П. И. Бартеневым сборники «Осьмнадцатый век» (Тт. 1- 4. СПб., 1868 — 1869), журнал «Русский архив» (с 1865 г.)., журнал «Русская старина» (с.

1870 г.), многотомная документальная публикация Русского исторического общества — «Материалы Екатерининской законодательной комиссии. Чч. I — XIV» (Сборник РИО, тт. 4., 8. 14, 32, 36, 43 и друг., с 1868 г.), «Государственные бумаги Екатерины II. Чч. I — V». (Сборник РИО. Тт. 7, 10, 25 и друг.) исторических и, в особенности, государственно-правовых исследований недавних царствованийк тому же Государственный архив, основное хранилище документальных материалов XVIII в., был научно инвентаризован и переведён в разряд доступных для исследователей собраний. В-третьих, благодаря вышедшей «Истории России с древнейших времён» С. М. Соловьёва (Тт. 13 — 29, 1863 — 1879 гг.) наука получила первый обстоятельный очерк и преимущественно государственно-политической истории XVIII в., включая и периоды правлений Елизаветы I и Екатерины II (до 1775 г.). Наконец, общественно-политическая атмосфера т.н. «Эпохи реформ» обратила внимание юристов и историков к поиску в предыдущей истории России политических и правовых традиций, отвечавших духу нового времени. Это нередко деформировало уже в другую сторону освещение собственно законодательной или правовой истории, но во всяком случае привело к появлению детальных научных исследований отдельных аспектов темы.

Одним из первых новшеств в научной (а также научно-публицистической) тематики стало обращение к изучению крупнейших идейно-правовых документов эпохи. Если в первой половине XIX в. положения известного «Наказа» Екатерины II считались как бы частью наличных публично-правовой догмы и общих принципов уголовного права15 и потому изучению не подлежали, то теперь «Наказ» был поставлен в общий ряд произведений политической и правовой мысли эпохи. Были как бы заново открыты литературно-текстовая вторичность этого сочинения Екатерины II, влияние на его содержание знаменитых трактатов Ш. Монтескьё и Ч. Бекка-риапо своему идейно-политическому и правовому содержанию, в силу этого, «Наказ» был отождествлён с данными произведениями политической мысли Просвещения. Исходя из этих наблюдений, авторы стали выделять «либеральные» начала провозглашённого монархией во второй половине XVIII в. законодательного курса реформ.16 Однако такая, несколько произвольно вычитанная «либеральность» идей «Наказа» и общих начал законодательства, по мне.

15 См.: Основания российского права, изд. Комиссиею составления законов. Т.1. СПб., 1821. С. 1−10 passimДюгамель К. Опыт государственного права Российской империи. СПб., 1833. С.2- Гуляев П. Российское уголовное право.

Изд. 2-е. СПб., 1833. C. I, XIII, 1, 23 и друг.

16 См.: Кистяковский А. Ф. Влияние Беккарии на русское уголовное право.// ЖМЮ. Т.21. 1864. (№ 9).- Соловьёв С. М. История России с древнейших времён. Т. 21. М., 1863- Елисеев Г. З. Наказ императрицы Екатерины П.// Отечественные записки. Т. 176. 1868- Зарудный С. И. Беккариа о преступлениях и наказаниях в сравнении с главою Х-ю Наказа Екатерины II и современными русскими законами. СПб., 1879- и друг. нию практически всех писавших об этом, очевидно противоречила социально-правовой направленности последующего государственного законодательства — в особенности в вопросе о крепостном праве, который тогда (в силу понятной идейной атмосферы, сложившейся вскоре после крестьянской реформы 1861 г.) казался несомненно центральным для государственной политики любого исто.

17 рического периода. Объяснение такому внешнему противоречию было найдено в также созвучном времени и общему критическому отношению к любой реформистской деятельности монархии размежевании оценок: идейно законодательный курс монархии второй половины XVIII века признавался «либеральным» и подлинно реформистским, но практически не реализованным под влиянием самых разных обстоятельств. Квалификация этих обстоятельств определялась уже конкретными позициями пишущего автора, иногда вполне обоснованными: или сама императрица Екатерина II, будучи более всего заинтересованной в стабильности власти, «отмахнулась» от рождённых модой и собственными заблуждениями политических идей-18 или мероприятия тормозились против воли монарха бюрократией, чиновничеством, дворянством, которые видели для себя только социальные опасности в провозглашённом властью курсе правового обновления-19 или власть, натолкнувшись на несогласие дворянства и общества с провозглашённым курсом (в том числе в ходе дискуссий в Комиссии уложения), сама видоизменила направление политики и пошла по пути нарочито привилегированного законодательства.20.

Совершенно очевидно, что все эти историографические объяснения были, по сути, псевдо-объяснениями и питались не опытом научных исследований, но проецируемым в прошлое осмыслением вполне современных событий. Однако комплекс наблюдений по интересующей проблеме, сделанный совместными усилиями историков, государствоведов и публицистов, стал поворотным в развитии историографии второй половины XVIII в.: он сформировал своего рода исследовательскую парадигму, практически господствовавшую в научном анализе до конца XX в. и преодоление которой проходило с огромными трудностями, несмотря на совершенную научную ап.

17 См.: Шашков С. С. Комиссия уложения и крестьянское дело при Екатерине 11.// Дело. 1880. №№ 1- 4- Семевский В. И. Крестьянский вопрос в России во второй половине XVIII — первой половине XIX вв. T.l. М., 1881- и друг.

18 См.: Шашков С. С. Опыт законодательных собраний в России.// Дело. 1870. № 5.

19 См.: Пятковский А. П. Семнадцатый век.// П. Статьи. Ч. 1. СПб., 1870.

См.: Сергеевич В. И. Откуда неудачи екатерининской законодательной комиссии.// Вестник Европы. Т. 69. 1869. № 1. риорность первоначальных конструкций. В частности, надолго неоспоримым стало противопоставление условной «первой половины» правления Екатерины II, когда власть под влиянием «идей века» декларировала поиски общественного согласия, «либерализм» и всяческие «свободы», условной «второй половине», последовавшей за Пугачёвским бунтом 1773−1775 гг., когда власть занялась практическим укреплением «административной системы» и законодательным упрочением сословных привилегий в виде известных Жалованных грамот дворянству и городам 1785 г., «забыв» о главном вопросе — крепостном праве. Единичные указания исследователей на вполне явное законодательное единство правительственной деятельности той эпохи, включая и «Наказ», и созыв Комиссии уложения 21.

1767 г., практически не отражались на господствующей научной парадигме осмысления проблемы.

Во второй половине XIX — начале XX вв. были созданы крупные историко-юридические исследования, посвящённые в том числе государственным учреждениям и законодательству второй.

22 половины XVIII в. В большинстве из них государственные и правовые модификации второй половины XVIII в. рассматривались только как второстепенной значимости исторические ступени на пути к государственно-правовому строю следующего столетия. Только А. Д. Градовский выделил своеобразие государственно-правовых начал создававшихся законодательством екатерининского времени.

23 учреждений в связи с особыми целями правовой политики. Вместе с тем изучение законодательных реформ второй половины XVIII в. на несколько более широкой, сравнительно-исторической основе позволило, например, И. И. Дитяти ну увидеть собственные цели законодательного курса, никак не связанные с мнимым «либерализмом» и, напротив, важные для последующей системы государственно-административного порядка в России.24.

21 См.: Анучин Е. Н. Исторический обзор административно-полицейских учреждений в России. СПб., 1872. С. 10.

22 См.: Даневский П. Н. История образования Государственного совета в России. СПб., 1859- Романович-Славатинский А. В. Исторический очерк губернского управления от первых преобразований Петра Великого до Учреждения о губерниях 1775 г. Киев, 1859- Пахман С. В. История кодификации гражданского права. Т. 1. СПб., 1876- Щеглов В. Г. Государственный совет в России. Тт. 1−2. Ярославль, 1892 — 1895- и друг.

23 См.: Градовский А. Д. Высшая администрация в России XVIII в. и генерал-прокуроры. СПб., 1866.

2 См.: Дитятин И. И. К истории Жалованных грамот дворянству и городам 1785 г.// ЮВ. 1885. №№ 3−5- также: Калачов Н. В. Дворянская грамота. II ИВ. 1885. № 3.

Соответственно установкам сложившейся научной парадигмы в событиях второй половины XVIII в. интересовала прежде всего условная «общественническая» сторона правительственной политики. Так, деятельность Комиссии уложения анализировалась главным образом через представленные в неё наказы от сословий и на основе дискуссий по социально-правовым вопросам в ней.25 Безоговорочно утвердилось мнение о практической бесполезности работ Комиссии для законодательной истории последующих лет, и Комиссия стала расцениваться только как очередной опыт неудавшейся «кодификации права» или как «глас народа», обращённый к власти.26 Отдельные исследовательские опыты более глубокого анализа деятельности Комиссии — например, в аспекте государственной политики в вопросах образования и культуры — господствовавшего мнения не.

27 меняли.

Временно сняла всё более очевидные противоречия в понимании государственной и правовой истории второй половины XVIII в. своеобразно-критическая концепция В. О. Ключевского, которая стала на дальнейшее ещё одной составляющей научной парадигмы. Противоречия замысла и реализации в преобразованиях второй половины XVIII в., в оценке Ключевского, были противоречиями между «идеями века» и «фактами места» — причём последние, включая собственное стремление власти к самоукреплению, всегда доминировалоа вся политика реформ была нацелена на нечто мнимо-новое.

28 на создание т.н. лично-конституционного абсолютизма. Сходное понимание преобразований второй половины XVIII в. выразил и другой крупнейший историк того времени С. Ф. Платонов, взгляд которого на тенденции русской государственности окажет определяющее воздействие на западную историографию русской истории XX в.: «Коллизия личных взглядов Екатерины II и русской действительности всегда приводила к уступкам действительности во всех важных её мероприятиях».29.

Именно в это время и на основе выше характеризованной парадигмы общего осмысления истории второй половины XVIII в. сфор

25 См.: Абрамов Я. Сословные нужды и желания в эпоху екатерининской комиссии.// Северный вестник. 1886. №№ 4, 6 — 8, 10, 12- Бланк П. Д. Екатерининская комиссия 1767−1769 гг.// Русский вестник. 1885. Тт. 121−123 (№№ 1 — 6) — и друг.

2 См.: Латкин В. Н. Законодательные комиссии в России. Ч. 1. М., 1880- Брик-нер А. Г. История Екатерины П. Ч. 4. М, 1885- и друг.

27 См.: Толстой Д. А. Взгляд на учебную часть в России в XVIII столетии. СПб., 1885. С.63−76.

28 См.: Ключевский В. О. Курс русской истории. 4.5.// Соч., Т.5. М., 1962. С. 83.

29 Платонов С. Ф. Лекции по русской истории. СПб., 1904. С. 553. мировались принципы освещения и научные подходы к общим оценкам модификаций государственных и отдельных правовых институтов в обобщающих трудах по истории государства и права России периода империи: в законодательстве этой эпохи не усматривали ничего специфического и никакой связи между отдельными преобразованиями не устанавливалось. Это стало как бы третьей составляющей господствовавшей научной парадигмы в исследовании государственного и правового развития интересующего нас периода.

Исследования начала XX в., созданные главным образом историками и правоведами нового поколения с использованием новой историографической и юридической методологии, в ряде вопросов показали поверхностность и неисторичность прежних наблюдений, хотя и не сломали общей историографической парадигмы, утвердившейся ранее. В частности, Ф. В. Тарановский убедительно показал, что идейно-политическое содержание «Наказа» Екатерины II и других связанных с ним законодательных документов, несмотря на вполне очевидные литературные заимствования (детальный, хотя, как впоследствии оказалось, далеко не точный анализ которых сделал в это время Н.Д.Чечулин31) не тождественно политико-правовым идеям европейского просветительства и законодательная идея власти той эпохи опиралась на вполне самостоятельную по це.

32 лям и декларациям политическую доктрину. Сходные выводы бы.

30 См.: Латкин В. Н. Учебник истории русского права периода империи (XVIII и XIX ст.). СПб., 1899- Филиппов А. Н. Учебник истории русского права. Ч. 1. Изд.5. Юрьев. 1914. С. 529 — 820- Сергеевич В. И. Лекции и исследования по истории русского права. СПб., 1883. С. 578 — 997- Вернадский Г. В. Очерк истории права Русского государства XVIII — XIX вв. (Период империи). Прага. 1924; и друг. Такое освещение находило корреляцию и в многочисленных курсах государственного права, которые (в силу объективного состояния законодательств и задач курсов) в большинстве были детальными историко-государственными очерками учреждений и государственного права со времени Петра I.

31 См.: Чечулин Н. Д. Об источниках «Наказа».// ЖМНП. 4.340. 1902 (№ 4) — он же. Предпоследнее слово об источниках «Наказа».// Сборник статей в честь Д. А. Корсакова. Казань, 1913. Чечулиным же было подготовлено научное издание «Наказа» в организованной под эгидой Академии наук серии «Памятники русского законодательства» (СПб., 1907) с обширными вступительными статьями. Незначительные дополнения в этот вопрос были сделаны исследованием немецкого историка F. Andreae — Beitrage zur Geschichte Katharinas П. Die In-struktion vom Jahre 1767. (Berlin, 1912). Эти исследования оставили за всей предыдущей литературой по вопросу об источниках «Наказа» чисто библиографическое значение.

32 См.: Тарановский Ф. В. Политическая доктрина в «Наказе» императрицы Екатерины П. // Сборник статей по истории права, посвященный М. Ф. Владимир-скому-Буданову. Киев, 1903. он же. Судьба «Наказа» императрицы Екатерины И во Франции.// ЖМЮ. 1912. № 1. ли сделаны и в результате конкретных исследований судебной и уголовно-правовой политики монархии второй половины XVIII в.33 Перспективным стало наблюдение о том, что в законодательной политике екатерининского времени находили новое разрешение острые проблемы реформирования государственных и правовых институтов, поставленные в предыдущие царствования.34 Помимо важного для сдвига в научном понимании накопления исследовательского материала по новым проблемам, эти исследования впервые, по сути, рассматривали законодательные и политико-правовые процессы эпохи с точки зрения мотивов и ценностей собственного времени, т. е исторично.

Перспективное для обновления научного понимания государственной и правовой истории второй половины XVIII в. значение имели работы А. А. Кизеветтсра, 35 Помимо изучения нового научном аспекта проблемы — законодательной политики в отношении городского населения, Кизеветтер попытался оспорить прежнюю парадигму в части противопоставления двух якобы периодов в законодательной политике Екатерины II и предметно показал, что разветвлённое законодательство 1770−1780-хх годов обнаруживает явную преемственность с работами Комиссии уложения и законодательными идеями «ранней» программы Екатерины II. Тогда же сходные наблюдения при изучении губернской реформы 1775 г. сделал В. А. Григорьев. По-новому, с привлечением огромного количества неопубликованных архивных материалов были исследованы некоторые вопросы созыва и деятельности Комиссии уложения в.

37 трудах А. В. Флоровского. Хотя (в духе общественно-полити.

33 См.: Витт В. Екатерина II как криминалистка. СПб., 1910; Фельдштейн Г. С. Уголовно-правовые идеи «Наказа» Екатерины II и их источники.// Юридические записки. Ярославль, Вып. 2. 1908; он же. Главные течения в истории науки уголовного права в России. Ярославль, 1909. С.99−143.

34 См.: Грибовский В. М. Высший суд и надзор в первую половину царствования Екатерины П. СПб., 1901.

35 См.: Кизеветтер А. А. Городовое положение Екатерины П 1785 г. Опыт исторического комментария. М., 1909; он же. Императрица Екатерина II как законодательница.// К. Исторические очерки. М., 1912. он же. Историческое значение царствования Екатерины Великой.// Образование. 1896. № 11- он же. Екатерина II.// К. Исторические силуэты. Берлин, 1931.

36 См.: Григорьев В. А. Реформа местного управления при Екатерине II. Учреждение о губерниях 7 ноября 1775 г. СПб., 1910.

37 См.: Флоровский А. В. Из истории екатерининской законодательной комиссии 1767 г. Вопрос о крепостном праве. Одесса. 1910; он же. К 150-летию Манифеста 14 декабря 1766 г.// ЖМЮ. 1916. № 10- он же. Состав Законодательной комиссии 1767 — 1774 гг. Одесса, 1915; он же. Два произведения императрицы Екатерины П для Законодательной комиссии 1767 г.// Русский архив. 1917. Кн. ¾. ческой атмосферы времени «думской монархии») в этих трудах преувеличенное внимание было уделено процедуре выборов депутатов в Комиссию, Флоровский едва ли не впервые представил организацию Комиссии как вполне серьёзный по замыслу политический акт, пусть и не во всём оправдавший возлагавшиеся на него властью надежды. Это было существенное исследовательское новшество понимания — на место устоявшегося в научных подходах вслед за В. О. Ключевским иронично-критического отношения к целям и методам политики русской власти в XVIII — XIX вв. Ту же линию Флоровский постарался провести и в ряде небольших работ об идеологии и политике екатерининского времени, написанных позднее, в годы эмиграции.38.

В учёте новых исследовательских подходов, иначе представляя все глобальные задачи государственной политики монархии в российской истории, обновлённую концепцию государственного и правового развития во второй половине XVIII в. и участия власти в этом развитии предложил П. Н. Милюков в рамках своих «Очерков по истории русской культуры».39 Административные преобразования второй половины XVIII в., новое сословное законодательство были им поставлены в связь с общими задачами Государства в созидании новой России, законодательная политика Екатерины II — как попытка провести общую реформу государства, хотя и не во всём удавшуюся и последовательнуюправда, принципы и цели этой реформы Милюков представлял несколько модернистски, в частности, упрекая власть за несоблюдение начал разделения властей или за вызванный субъективными обстоятельствами поворот к частным преобразованиям в пользу не всего общества, а отдельных классов.40 В этом же общем ключе освещал общее направление внутренней политики Екатерины II А.С. Лаппо-Данилевский, правда, не выделяя специально государственных и правовых преобразований.41 В трудах Jlan-по-Данилевского по истории политической идеологии и «идеи госу.

Л Q.

См.: Флоровский А. В. Шведский перевод Наказа императрицы Екатерины П.// Записки Русского исторического общества в Праге. Кн. 1. Прага, 1927; он же. К истории экономических идей в России в XVIII веке. // Научные труды Русского народного университета в Праге. Т.1. Прага, 1928; он же. Две политические доктрины («Наказ» и Дидро) // Труды IV съезда русских академических организаций заграницей. Ч. 1. Белград, 1929.

39 См.: Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. Чч. 1- 3. СПб, 1896 — 1903; перераб. изд. — Париж, 1936 — 1937.

40 См. Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. Ч. 3. (Вып. 2). Изд. 3-е. СПб., 1913. С.247−330.

41 См.: Лаппо-Данилевский А. С. Императрица Екатерина II (Очерк внутренней политики).// Космополис. СПб, 1897. Тт. 7 — 8- то же, с изм. назв. — Очерк внутренней политики императрицы Екатерины П. СПб., 1898. дарства" в России (созданных в тот период, правда, так и не опубликованных) было заявлено ещё несколько важных новых научных идей и подходов к истории государственности и реформ в XVIII в. В частности, им было отмечено воздействие на государственную политику Екатерины II (равно как и Петра I) доктрин «полицейского государства» и «просвещённого абсолютизма», составивших, по мысли Лаппо-Данилевского, показательный элемент культурно-политического влияния Запада 42 Кроме того, было показано, что по крайней мере для правовой культуры и поиска форм кодификации русского права работы Комиссии уложения прошли не бесследнооднако эти наблюдения настолько расходились с господствовавшей научной парадигмой, что остались без воздействия на общий тон исследовательского отношения к проблеме.

В большом неопубликованном труде Лаппо-Данилевского (как и в других его очерках43) было, пожалуй, впервые непредвзято показано — отдельными примерами — реальное влияние и законодательное участие лично Екатерины II в проводимых преобразованиях, в том числе с привлечением неопубликованных отдельных законопроектов императрицы. К детальному изучению-описанию сохранивших законопроектов императрицы Екатерины II, относящихся ко второй половине 1770-х — 1780-м гг., обратился Я. Л. Барсков, однако его очерк также остался незавершённым.44 Барсков в особенности пытался показать важность и перспективность задуманных тогда законодательных преобразований, в частности созидания системы т.н. «непременных законов», которые бы гарантировали совершенно новое качество правопорядка. Несомненно поворотное значение в историографии государственных и правовых преобразований второй половины XVIII в. должны были бы иметь задуманные по идее Лап.

42 См.: Лаппо-Данилевский А. С. История русской общественной мысли и культуры. XVII—XVIII вв. М., 1990. С. 24. (В этой посмертной публикации оригинальное название труда Л-Д. было переиначено составителями). Оригинал труда см. — Архив РАН, СПб. отд., Ф. 113. Оп.1. Д. 65, чч. 1 -15. О характере большого труда Лаппо-Данилевского частично даёт представление вводный очеркL’idee de l’etat et son evolution en Russie depuis les Troubles du XVII-eme siecle jusqu’aux reformes du XVIII-eme siecle.// Essays in legal history. Ed. by P. Vino-gradoff. Oxford, 1913: рус. пер. — Идея государства и главнейшие моменты её развития в России со времён Смуты до эпохи преобразований.// Голос минувшего. 1914. № 12.

43 См.: Лаппо-Данилевский А. С. Собрание и свод законов Российской империи, составленные в царствование императрицы Екатерины П.// ЖМНП. Тт. 309 -311,314. 1897 (№№ 1,3,5,12).

44 См.: Барсков Я. Л. [Очерки по истории законодательной деятельности императрицы Екатерины II второй половины 1780-х — начала 1790-х гтчерновик доклада]. // РГБ РО. Ф.16. Папка XII. Ед.хр.12. по-Данилевского научные издания законодательства екатерининской эпохи, готовившиеся как раз новой плеядой историков и правоведов, но они остались без реализации по обстоятельствам времени.45 О научности и детальной серьёзности новой волны исследований законодательной политики второй половины XVIII в. свидетельствовали только несколько частных публикаций в основном источниковедческого и комментаторского характера, а также работы о судебной системе XVIII в., главным образом о вызывавших пристальный интерес своим своеобразием совестных судах46.

В послереволюционное время, когда принципиально изменились стиль и задачи научных исторических, тем более историко-государственных исследований вообще, методика изучения государственной и правовой истории второй половины XVIII в. коренным образом изменились. Все вопросы государственных и правовых преобразований, политических и правовых учений рассматривались только как подсобные для выяснения взаимоотношений общественных классов и власти в процессе т.н. «классовой борьбы». Основание этому было положено «Русской историей» М. Н. Покровского, который, перенося приёмы и стиль политической публицистики Ленина предреволюционной поры на осмысление исторических событий, квалифицировал всякие сдвиги в сторону реформы в политике власти в русской истории как проявление идейной и политической демагогии, нацеленных только на «сокрытие классовой сущности» власти.47 В советское время специальному изучению подвергалась только политика монархии второй половины XVIII в. в отношении крестьянства и законодательные предположения в вопросе о крепостном праве, которые освещались только в классово-обличительном по отношению к политике монархии, законодатель.

45 В объявленной серии «Материалы по истории русского законодательства» (под эгидой Российской Академии наук) готовились издания Устава благочиния 1782 г. под редакцией Ф. В. Тарановского, Жалованная грамота дворянству 1785 г. под редакцией А. В. Флоровского, законопроекты Екатерины II — см.: РИЖ. 1917. № ½. С. 142.

46 См.: Григорьев В. А. Проект манифеста Екатерины II о престолонаследии.// ЖМНП. Ч. 50 нов. сер. 1914 (№ 3) — он же. Зерцало управы благочиния.//РИЖ. 1917. № ¾- Флоровский А. В. К истории текста Жалованной грамоты дворянству 1785 г. // РИЖ. 1917. № ¾- Кнорринг Н. Н. Очерки по истории Тульского совестного суда в екатерининское время. Харьков, 1917; Григорььев В. А. Словесный суд в реформе местного управления Екатерины II.// Исторический архив. Кн.1. Пгд., 1919; Кизеветтер А. А. Совестные суды при Екатерине П.// Голос минувшего. 1923. № 1.

47 См.: Покровский М. Н. Русская история с древнейших времён. Т.З.// Избр про-изв.Кн.2. М., 1965. ным целям Екатерины II, аспекте.48 Во многом, такое положение было связано с общей негативистской позицией официальной советской историографии в отношении Екатерины II и её политики, что было заявлено в ряде обобщающих трудов.

Специально историко-правовые работы, посвящённые второй половине XVIII в., в советское время практически отсутствовали. Отдельные обращения исследователей к истории судебной, уголовной или тюремной политики этого периода не представляли особой ценности: во-первых, здесь рассматривался только давно известный законодательный материал, во-вторых, все они были подчинены априорной установке на то, чтобы показать расхождение между якобы либеральными декларациями власти и реальными мероприятиями практической политики.49 Хотя для этого приходилось явно игнорировать довольно очевидные новации законодательной политики Екатерины II именно в вопросах правовой теории, систематизации законодательства. Единственно в работе П. И. Люблинского, посвя-щённой формально частному вопросу истории уголовной политики, проекты обновления уголовного законодательства в екатерининское время были освещены как серьёзные и важные для прогресса уго.

50 ловного права мероприятия, пусть и изолированного значения.

Таким образом, на несколько десятилетий специальное изучение государственной и правовой истории второй половины XVIII в., вместе со многими другими аспектами истории эпохи (кроме, пожалуй, истории русской литературы того периода), было оставлено. Традицию достижений предреволюционной историографии продолжили только отдельные историки права, работавшие в эмиграции: А. Н. Макаров, развивая наблюдения Б. Э. Нольде, показал новое качество законодательной и кодификационной идеи, которую выдвигала власть во вторую половину XVIII в.51- А. Н. Фатеев детально, с использованием ряда новых материалов, характеризовал влияние.

48 См.: Гентшке JI.B. Классовые противоречия в Законодательной комиссии 1767 г.// Труды Среднеазиатского ун-та. Вып. 57. 1955; Белявский М. Т. Крестьянский вопрос в России накануне восстания Е. И. Пугачёва. М. 1965; и друг.

49 См.: Шворина Т. И. Уголовное законодательство Екатерины II. // Учёные записки ВИЮН. Т. 1. М., 1940; Гернет М. Н. История царской тюрьмы. T.l. М. 1940; Ошерович Б. С. Очерки по истории русской уголовно-правовой мысли (вторая половина XVIII — первая половина XIX вв.) М., 1946.

50 См.: Люблинский П. И. Уголовно-правовая охрана частной собственности в период образования капитализма. // Проблемы социалистического права. Сб. 2 -3. М., 1937; 1938.

51 См.: Макаров А. Н. Вопросы кодификации основных законов в трудах русских законодательных комиссии XVIII в.// Записки Русского научного института в Белграде. Вып. 1. Белград, 1930; - ср.: Нольде Б. Э. Законы основные в русском праве.// Труды СПб. Юридического общества. Т. 7. СПб., 1913. политики власти той эпохи на формирование качественно новой правовой культуры и вообще нового правосознания. В немногих зарубежных обобщающих трудах освещение проблемы в целом оставалось на уровне предреволюционных очерков А. А. Кизеветтера и П. Н. Милюкова — с подчеркиванием зависимости реформистских идей эпохи от интересов практической политики, начал «просвещённого деспотизма» и отсутствия в законодательной политике реализации тех мер, которые якобы были затребованы «русским обществом» (и которые были подхвачены только реформами середины XIX в.).53.

В цикле работ, посвящённых Комиссии уложения54, немецкий историк G. Sacke содержательно остался на уровне работ русских авторов предреволюционной поры. Ограниченный только опубликованными материалами, Закке не сумел характеризовать реальное значение Комиссии для законодательства второй половины XVIII в. и по-прежнему расценивал её как неудавшееся «народное представительство» и арену дискуссий по политическим и правовым вопросам, однако, в духе своих марксистских воззрений, последовательно характеризовал дискуссии в Комиссии в ключе социально-классовой борьбы дворянства и буржуазии. В других его работах были и очень перспективные наблюдения — в частности, о несомненном воздействии английской политической мысли на законодательные идеи и правовую философию России второй половины XVIII в.55.

Последующие десятилетия (до начала 1990;х гг.) не принесли существенных перемен в достигнутый уровень исследования проблемы в отечественной научной литературе. Несмотря на некоторый количественный рост исторических и историко-правовых работ, посвящённых общественно-политической мысли второй половины XVIII в., отдельным аспектам правительственной политики (по-прежнему расцениваемой в «классовом», негативистском ключе), центральным историко-политическим вопросом в оценке.

52 См.: Фатеев А. Н. К истории юридической образованности в России.// Учёные записки, основанные Русской учебной коллегией в Праге. Вып. 3. Прага, 1924.

53 См.: Milioukov P. Catherine II. Р., 1936. Р. 33 — 45, 66 — 88 (Hommes l’etat. Т. З) — Histoire de Russie, Ed. P. Milioukov, Ch. Seignobos, L Eisenmann. T.2. P., 1932. P. 439−530.

54 См.: Sacke G. Adel und Biirgertum in der Gesetzgebenden Kommission Katharinas II. von Russland.// JGO. Bd.3. Berlin, 1930; idem. Die Gesetzgebende Kommission Katharinas II. Ein Beitrag zur Geschichte des Absolutismus in Russland. Breslau, 1940; и друг.

55 См.: Sacke G. Der Einfluss Englands auf die politische Ideologic der russischen Gesellschaft in der zweite Halfte des 18. Jhts. // Archiv fur Kulturgeschichte. Bd.30. 1941. периода в целом полагалась т.н. Крестьянская война 1773 — 1775 гг. Все мероприятия правительственной, законодательной, реформистской деятельности расценивались с точки зрения взаимоотношения с процессами вначале как бы предвосхищавшими этот социальный взрыв, а затем политической реакции на него. Так, первые за почти век новые исследования губернской реформы 1775 г., хотя и дали ряд полезных научных сопоставлений, трактовали это крупное административно-правовое мероприятие власти исключительно как правительственный «ответ» на народные восстания.56 Хотя капитальная работа Ю. В. Готье по истории правительственной политики.

XVIII в., содержательно тяготевшая ещё к предреволюционной лисп тературе, казалось бы однозначно показывала наличие собственных административных целей и задач власти в областных преобразования, порождённых особыми, притом далеко не всегда верно понимавшимися потребностями государственной организации. В книге Готье кроме того содержались и новые материалы о преемственности политики власти времени Екатерины II по отношению к мероприятиям правительств Елизаветы I и Петра III. Это был важный поворот в исследовании проблемы, поддержанный, в другом аспекте, очерком Н. Л. Рубинштейна о деятельности и проектах г о кодификационной комиссии 1754 — 1766 гг. (Правда, предварительные наблюдения о реальной взаимосвязи законопроектных работ кодификационных комиссий второй половины XVIII в. и крупных актов правительственной политики были сделаны ещё Г. В. Вернадским.59) Однако этот поворот не был последовательно воспринят общей исследовательской парадигмой.

56 См.: Белявский М. Т. Требования дворян и перестройка органов управления и суда на местах в 1775 г.// НДВШ: Исторические науки. 1960. № 4- Павлова-Сильванская М.П. «Учреждение о губерниях» 1775 г. и его классовая сущность. Канд. дис. М., 1964; Желудков В. Ф.

Введение

губернской реформы 1775 года. // Учёные записки ЛГПИ. Т. 229. 1962; он же. Крестьянская война под предводительством Е. И. Пугачёва и подготовка губернской реформы 1775 года. // Вест. ЛГУ. Сер. И-Я-Лит-ра. 1963. Вып.2 (№ 8).

Интересно, что почти аналогичное объяснение причин губернской реформы было дано и американским исследователем, в целом далеким от методологии всеобщего детерминизма «классовой борьбы» — см.: Alexander J. Т. The politics of Autocracy in a National Crisis: the Imperial Government and Pugachev’s Revolt, 1773 — 1775. Bloomington, 1969.

57 См.: Готье Ю. В. История областного управления в России от Петра I до Екатерины П. Тт. 1−2. М.-Л., 1913;1941.

58 См.: Рубинштейн Н. Л. Уложенная комиссия 1754 — 1766 гг. и её проект нового уложения «О состоянии подданных вообще».// Исторические записки. Т.38. М&bdquo- 1951.

59 См.: Вернадский Г. В. Манифест Петра III о вольности дворянской и законодательная комиссия 1754 — 1766 гг.// Историческое обозрение. Т.20. СПб,. 1915.

Однако, если в конкретно-исследовательском отношении изучение проблемы оставалось в эти десятилетия практически на уровне XIX в., в общем её осмыслении было достигнуто новое качествопоначалу весьма двойственной ценности. Это новое качество было связано с восприятием историографией российской государственной и правовой истории XVIII в. понятия просвещённого абсолютизма.

Понятие просвещённого абсолютизма 60 вошло в российскую историческую и историко-юридическую науку только в последние десятилетия XIX в. благодаря, видимо, книге АЛ. Блока по историографии литературы государственного права61 — во всяком случае, до этого указаний на то, что история российской монархии имела, подобно европейским странам, «свои периоды просвещённого абсолютизма» в научной литературе не встречалось. После трудов Н. И. Кареева по всеобщей истории Европы характеристика монархий ряда стран Европы в XVIII в. с использованием понятия просвещённый абсолютизм в русской исторической и историко.

62 государственной литературе стала общепринятой. Применительно к России, однако, использование этой категории было эпизодическим и только как оценка воспринятой с Запада политической идеологии, используемой в субъективных целях.63 В историко-правовом анализе эпохи в советской литературе категория просвещённого абсолютизма также поначалу употреблялась как второстепенная частность, характеризующая политические декларации правительства Екатерины II первых лет царствования.64.

Во второй половине 1940;х — начале 1950;х гг. в российской историографии прошли дискуссии по вопросам общей периодизации.

60 Терминологические и некоторые методологические аспекты категории просвещённый абсолютизм рассмотрены ниже, в § 1 Главы 1-й.

61 См.: Блок A.JI. Политическая литература в России и о России. Вступление в курс русского государственного права. Варшава, 1884. С. 61 — 66. Терминология не была стабильной, и использовали также «просвещённый деспотизм» — см.: Шумигорский Е. С. Очерки из русской истории. I. Императрица-публицист. СПб, 1887. С. 11 (хотя и с оговорками в отношении политики именно Екатерины II).

62 См.: Кареев Н. И. История Западной Европы. Т. 3. М., 1900; он же. Западноевропейская абсолютная монархия. СПб, 1908. С. 354 — 384. О значении трудов Н. И. Кареева для этой проблемы см.: Коган М. А. Н. И. Кареев о просвещённом абсолютизме. // XXI Герценовские чтения. Исторические науки. JI. 1969.

63 См. выше, о трудах А.С.Лаппо-Данилевского — примеч.42.

64 См.: Энциклопедия государства и права. Т. 1. М.-Л., 1925. Стб. 13. Практически в том же методологически «ключе» применил категорию просвещенного абсолютизма, или просвещённого деспотизма, и Б. И. Сыромятников, но довольно неожиданно для характеристики политической идеи государственного реформаторства Петра I — см.: Сыромятников Б. И. «Регулярное» государство Петра Первого и его идеология. М.-Л., 1943. С. 10, 151−152. русской истории и условной периодизации эволюции русского государственного строяэто было связано с выработкой общей схемы марксистского освещения истории России и подготовкой первых не учебного значения обобщающих трудов. Поскольку в ходе этих дискуссий (по условиям научной атмосферы времени) нельзя было игнорировать некоторые случайные и научного значения не имеющие характеристики из публицистических статей В. И. Ленина по вопросу эволюции русской монархии (взятые из «вторых рук»), историки и юристы стали перед необходимостью соотносить свои построения в том числе и с упоминанием Лениным об «отдельных периодах «просвещённого абсолютизма» в российской монархии XVIII в.65 (очевидно восходящее к книге А.Л.Блока).

В ходе первой научной дискуссии 1946 г. о этапах истории российского абсолютизма С. В. Юшков выделил вопрос о «просвещённом абсолютизме» как важный для характеристики монархии XVIII в. в России, 66 однако сущность «просвещённого абсолютизма» в своём труде по истории государства и права России оценил уклончиво.67 Тогда же в статье П. В. Иванова история законодательной политики времени Екатерины II была однозначно переосмыслена через понятие «просвещённого абсолютизма», которым характеризовались демагогические — идейно и политически — намерения власти снять классовые противоречия" в обществе путём деклараций о преобра.

68 зованиях и «либеральной фразы». С этого времени характеристика монархии екатерининского времени и её политики как просвещённого абсолютизма утвердилась в литературепод «просвещённым абсолютизмом» понимались либерально-демагогического характера декларации и мероприятия правительства Екатерины II первых лет правления (прежде всего публикация «Наказа», созыв Комиссии уложения, некоторые общественно-культурные акции), от которых власть отказалась после восстания Пугачёва.69 (Очевидно, как в формально новом переосмыслении утвердилась, по сути, давняя — и казалось бы прёодолённая трудами историков и правоведов начала XX в. — научная парадигма пореформенной историографии с её противопоставлением двух периодов в политике Екатерины II, с.

65 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 17. С. 346.

66 См.: Юшков С. В. К вопросу о политических формах русского феодального государства до XIX в.// ВИ. 1950. № 2. С. 93.

67 См.: Юшков С. В. История государства и права СССР. 4.1. Изд.2-е. М., 1947. С. 363 — 364.

68 См.: Иванов П. В. К вопросу о просвещённом абсолютизме в России 60-х гг. XVIII в.//ВИ. 1950. № 5.

69 См.: Очерки истории СССР. Период феодализма. Россия во второй половине XVIII в. М.-Л., 1956. С. 279, 284, 288. оценками акций 1760-х гг. как «опасных» для стабильности монархии и т. д.).

К 1960;м гг. характеризованное выше понимание политики и законодательных мероприятий второй половины XVIII в. как просвещённого абсолютизма нашло поддержку среди исследователей, заново специально обратившихся к отдельным аспектам законодательства и политики монархии того периода.70 Но тогда же Н. М. Дружинин представил новую концепцию просвещённого абсолютизма х, предложив видеть в законодательной политике русской монархии второй половины XVIII в. реальную политику про-буржуазных преобразований, вызванных потребностями времени, нарастающим противодействием буржуазии дворянству и, главное, изначально «двойственной природой» абсолютной монархии вообще (последнее следовало давней характеристике абсолютизма, данной.

Ф.Энгельсом и не вполне точно понятой впоследствии). Эта концепция устраняла многие выявленные конкретными исследованиями противоречия в понимании проблем эпохи, связывала законодательные преобразования и явления политики XVIII в. с политикой и законодательством монархии в следующем веке, в том числе в крестьянском вопросе.73 Однако она вводила и новые априорные положе.

70 См.: Мавродин В. В. Некоторые вопросы эволюции русского самодержавия в XVII — XVIII вв.// Вопросы генезиса капитализма в России. Л., 1960; Куприц Н. Я. Государственно-правовые идеи «просвещённого абсолютизма» в Наказе Екатерины П.// Вестник МГУ. Сер. X. Право. 1962. № 4- Кафенгауз Б. Б. Внутренняя политика царизма и «просвещённый абсолютизм» в 1762 — 1772 гг. М., 1962; Белявский М. Т. Вопрос о крепостном праве и положении крестьян в «Наказе» Екатерины II.// Вестник МГУ. Сер.IX.История. 1963. № 6- История СССР с древнейших времён. Т.З. М., 1967. С. 425 — 454- и друг.

71 См.: Дружинин Н. М. Просвещённый абсолютизм в России.// Абсолютизм в России. М., 1964.

72 О понимании абсолютизма в марксистской литературе и об историографии этого вопроса см. нашу работу — Историко-политическая концепция абсолютной монархии в классическом марксизме.// Фемис. Ежегодник истории права и правоведения. 2000. Вып.1. М. 2000; также Попов Д. Ф. Проблема российской абсолютной монархии в русской исторической науке. М., 1999.

73 Видимо, исследование законодательства в отношении государственных крестьян и реформы, связываемой с именем министра П. Д. Киселёва в 1830-е гг., и стали для Дружинина толчком к переосмыслению всей реформистской политики Екатерины II в целом, поскольку еще в начале XX в. в отдельных трудах проводилось сближение реформы Киселёва с принципами «просвещённого абсолютизма», «просвещённого абсолютизма» — с т.н. государственным социализмом и во всяком случае исследователи, занимавшиеся не XVIII в., понимали под просвещённым абсолютизмом своеобразную, но реальную политику государственного реформизма. — см.: Зайцев К. И. Очерки истории самоуправления государственных крестьян. СПб, 1912. С. 82 — 107- Бернацкий М. В. Теоретики государственного социализма в Германии. СПб, 1911. С. 26, 288. ния: в частности, Дружинин предложил видеть концом исторического периода просвещённого абсолютизма 1789 г., начало Французской революции, после которого якобы напуганное событиями правительство вновь поворачивает на путь стабилизационной реакции.

Предложенное Дружининым понимание просвещённого абсолютизма для России в общем, несмотря на нарочито марксистскую методологическую фразеологию («кризис феодально-абсолютистского строя», политика времени «формирования капиталистического уклада» и т. п.), находилось в ключе осмысления соответствующих проблем западной историографией и было ею воспринято.74 В советской научной литературе новая концепция просвещённого абсолютизма как реальной политики власти в особый исторический период, вызванной якобы осознанным «стремлением» монархии решить некоторые назревшие проблемы жизни путём законодательных реформ, получила признание и развитие в ходе новой дискуссии о сущности и исторических формах абсолютизма в России 1968 — 1971 гг.75 С этого времени старый и новый взгляды на просвещённый абсолютизм — или как на демагогию политических деклараций, маскирующих продворянскую, крепостническую политику, или как на не очень продолжительный курс реальной политики преобразований пробуржуазного характера — равно утвердились в научной литературе, равно применялись к исследованиям истории культуры, политической мысли и друг.76 Новый взгляд уже исключительно был принят в зарубежной марксистской историографии истории России вто.

77 рой половины XVIII в. — прежде всего потому, что он согласовы.

74 Переводы статьи Дружинина публиковались в коллективных трудах по проблеме «просвещённого абсолютизма» как принимаемый взгляд на его российский образец — см.: Aufgeklarter Absolutismus. Hrsg. von K.Aretin. Koln, 1974.

75 См.: Федосов И. А. Просвещённый абсолютизм в России.// ВИ. 1970. № 9- он же. Социальная сущность и эволюция российского абсолютизма (ХУШ — первая половина XIX вв.).// ВИ. 1971. № 7- и друг.

76 См.: Гаврилова JI. М. Политика «просвещённого абсолютизма» в России во второй половине XVIII в. (советская историография вопроса). // Вестник ЛГУ. Сер. Ист. — Яз. — Лит. 1983. Вып. 4 (№ 20).

77 См.: Hoffmann P. Aufklarung, aufgeklarter Absolutismus, Absolutismus in Russland. // Studien zur Geschichte der russischen Literatur des 18. Jhs. Bd. 4. Berlin, 1970; idem. Entwcklungsetappen und Besonderheiten des Absolutismus in Russland.// Jb. f. GSLE. Bd.14 (Hf.2). Berlin, 1970; Bazylow L. Bl^ski i cienie rosy-iskiego absolutizmu oswieconego. // Wiek XVIII. Palskaiswiat. Warsawa, 1974; Serczyk W.A. Absolutisme eclaire de la Russie.// Zeszyty naukowe Uniwersytety Jagiellonskiego. T. 503 (Prace hist. — 59) Krakow, 1978; Donnert E. Politische Ideologic der russischen Gesellschaft zu Beginn der Regierunszeit Katharinas II. Gesellschaftstheorien und Staatslehren in der Ara des aufgeklarten Absolutismus. В., 1976: и друг. вался с доминирующим там социологическим пониманием идеологии и целей Просвещения вообще.

В конкретно-исследовательском отношении российская историография 1960;1980;х гг. особых новшеств в изучение общей проблемы не принесла. В количественно заметном числе публикаций, формально посвящённых Комиссии уложения, на деле её материалы, прежде всего наказы от сословий, использовались только для характеристики иных, главным образом социально-экономических ас.

7Я пектов истории эпохи. Отдельные труды о реальной законопроектной работе в Комиссии уложения и об её отношении к законодательной политике власти носили вторичный характер (по отношению к современным работам западных исследователей), хотя со.

70 держали и полезные частные наблюдения. Историко-правовые исследования в это время ограничивались изучением только политической и правовой идеологии второй половины XVIII в., хотя здесь и были найдены новые грани для характеристики «Наказа» и вообще места политических концепций «просвещённого абсолютизма» в кругу идей временили общим очерком уголовной политики.80 В работах об эволюции судебной системы России преобразования второй половины XVIII в. занимали объективно подчинённое место в общим задачам исследований и освещались вне связи с общей концепцией законодательной политики власти.81.

В изучении проблемы важное место занял цикл публикаций С. О. Шмидта, в которых была изучена правительственная политика и проекты реформ времени Елизаветы I и, что существенно, показа.

См.: Макаров В. И. Крестьянский вопрос в Комиссии 1767 г. (по наказам государственных крестьян). // Учёные записки ЛГПИ. Т. 278. JI. 1965; Недосекин В. И. Об изучении наказов в законодательную комиссию 1767 г.// Источниковедение отечественной истории. М., 1980; Белявский М. Т. Однодворцы Черноземья (по из наказам в Уложенную комиссию 1767 — 1768 гг.) М., 1984; Меду-шевский А. Н. Наказы в Уложенную комиссию 1767 — 1769 гг. как источник изучения социальных противоречий эпохи. // Исследования по источниковедению истории СССР дооктябрьского периода. М., 1987. Артамонова JI.M. Требования государственных крестьян Поволжья в Уложенную комиссию 1767 -1769 гг. Канд дис. Куйбышев, 1985; Дёмкин А. В. Купеческие наказы 1767 г. в Уложенную комиссию.// Купечество в России XV — первой половины XIX вв. М., 1997; и друг.

79 См.: Никонова В. М. Требования дворян и проект «прав благородных» в Уложенной комиссии 1767 — 1768 гг. Канд. дис. М. 1990.

См.: Грацианский П. С. Политическая и правовая мысль России второй половины XVni в. М., 1984; Nersesiants V.S., Stamm S.I. La politica ё il diritto penale nella Russia della seconda meta del XVIII secolo.// La Leopoldina. Vol. 2. Siena, 1986.

81 См.: Ефремова H.H. Судоустройство России в XVIII — первой половине XIX в. (историко-правовое исследование). М., 1993. на реальная взаимосвязь законодательной деятельности 1750-х гт. с политикой реформ Екатерины IIтем самым расширялось понимание исторической действенности принципов «просвещённого абсолютизма» и последний уже безусловно понимался как особое качество законодательной политики.82 Отдельные аспекты внутренней политики и административных преобразований в России в 1750-еначале 1760-х гг. также стали предметом специальных исследований, и это несколько расширило научный материал для общего взгляда на процессы государственных и правовых преобразований эпохи в целом.83.

Зарубежная, главным образом английская и американская историография этих десятилетий характеризовалась несравненно более детальными и многосторонними исследованиями русской государственно-политической и социальной истории второй половины XVIII в. В этих исследованиях были сделаны не только обоснованные критические замечания в некоторые примитивные в историоло-гическом смысле концепции российских исследователей проблемы, но и разработаны новые документальные материалы, сделаны принципиальные обобщения именно в ракурсе интересов настоящего исследования.

Детальный обзор законодательной политики русской монархии второй половины XVIII в. в отношении сословных прав дворянства был дан в работах P. Dukes’a и R. Jones'a, при этом было отмечено далеко не однозначное соотношение в этой политике интересов дворянства и правительственной линии монархии.84 Специальные очерки были посвящены Комиссии уложения, правда трактовки её деятельности (в силу ограниченности привлекаемых документальных материалов) оставались на уровне прежней русской историографии.

82 См.: Smidt S.O. (Шмидт С.О.) La politique interieure du tzarisme au milieu du XVIII-eme siecle. // Annates: Economies — Societes — Civilisations. 1966. № 1- он же — Внутренняя политика России середины XVIII века.// ВИ. 1987. № 3- то же. Политика просвещённого абсолютизма в России середины XVIII в.// Россия и Испания. М, 1987. Q.

См.: Комиссаренко А. И. Русский абсолютизм и духовенство в XVIII в. (Очерки истории секуляризационной реформы 1764 г.) М., 1990; Носов Б. А. Политика правительства в отношении дворянского землевладения в России в 30−70-х гг. XVIII в. Канд. дис. М., 1985; Наумов В. П. Конференция при высочайшем дворе и внутренняя политика правительства в 1750-е — начале 1760-х гг. Канд дис. М., 1986; Волков М. Я. Таможенная реформа 1755 — 1757 гг.// Исторические записки. Т. 71. М., 1962; и друг.

84 См.: Dukes P. Catherine II and Russian nobility. Cambridge, 1967; Jones R. The.

Emancipation of the Russian nobility. 1762 — 1785. New Jercey, 1973. начала XX в., либо в духе подхода немецкого исследователя G. Sacke как арены противоборства дворянства и буржуазии, якобы выразителями которой были представители городов.86.

Привлечение ряда новых материалов, в том числе о колонизационной политике правительства в ту эпоху, более взвешенный, свободный от взвинченности априорных социологизированных оценок монархии, присущих советским исследователям, позволило обоснованно пересмотреть оценки политики власти по самому оценочно острому вопросу — о сословном положении крестьянства и мерах по регулированию крепостного правав этих работах, по сути, были поставлены под сомнение все сделанные за предыдущие десятилетия основные оценки советских исследователей, касавшиеся личной позиции Екатерины II в крестьянском вопросе, общего направления законодательства в этой области и итогов этой законодательной политики, которые ещё недавно представлялись неоспори.

87 мым вкладом в изучение общей проблемы. Неожиданно важным для историчного понимания правительственной политики времени Просвещения (и особого взгляда на всю глобальную проблему отношений власти и общества) стало внешне частное исследование итальянского историка политической мысли G. Goggi о влиянии на законодательные идеи времени Екатерины II просветительских концепций созидания новой цивилизации, для которой якобы лучше все.

ОО го подходили неосвоенные просторы России.

Новый общий взгляд на всю законодательную деятельность власти во второй половине XVIII в. был дан капитальным исследованием о России эпохи Екатерины II британской исследовательницы.

I. de Madariaga. Законодательство Екатерины II было освещено как последовательная, пусть не во всём реализуемая по разным обстоятельствам, политика реформ, исполненная собственных целей и ос.

См.: Morrison K.R. Catherine II’s Legislative Commission.// CSS. Vol.4. 1970; Ransel D.L. Catherine II’s Instruction. // SEER. Vol. 50. (№ 118). 1972. См.: Coquin F.-X. La Grande Commission Legislative. P., 1966.

87 См.: Madariaga I. Catherine II and the serfs.// SEER. Vol. 52. 1972; Dukes P. Catherine II’s Enlightened Absolutism and the Problem of Serfdom/// Russian Law. Leiden, 1977; Bartlett R. Human capital. The settlement of foreigners in Russia, 1762 — 1804. Cambridge, 1979; idem. Catherine II’s Draft Charter to State Peasantry.// CASS. Vol. 23 (fasc.l). 1990; Барлет P. (Bartlett R.) Некоторые правовые аспекты взаимоотношений между государством и крестьянством в России во второй половине XVIII в.// История права: Россия и Англия. М. 1990.

88 См.: Goggi G. Civilisation et experiances de referance: a propos de la genese du fragment politique Sur la Russie. ll Studi settecenteschi. Vol. 14. 1994; idem. Diderot et l’abbe Baudeau: les colonies de Saratov et la civilisation de la Russie.// Recherches sur Diderot et sur l’Encyclopedie. № 14. 1993.

89 См.: Madariaga I. Russia in the Age of Catherine the Great. New Haven — L., 1981. направленная объективно к созданию предпосылок для нового качества политического и правового порядка (хотя и далеко не всегда следовавшего «идеям века»). Эта же линия была продолжена в специальных очерках исследовательницы, посвященных уголовной политике Екатерины П и идее о правах и свободах граждан в законодательстве той эпохи.90.

Несколько расширили исследовательскую базу проблемы труды американского историка M.RaefFa. В одном из его очерков были изучены неопубликованные законодательные предположения Екатерины II и поставлены в связь с давно отмеченными занятиями императрицы над английской правовой литературой.91 Другой цикл работ историка был посвящен анализу формирования новой правовой культуры и законодательной политики власти вообще в связи с идеей созидания т.н. регулярного государства, общей для России и ряда.

92 r^v германских государств эпохи. Эта концепция поставила много новых важных вопросов о сходстве государственной и правовой эволюции России и Германии под влиянием нового по своей идее политического законодательства, однако, замена понятия просвещённого абсолютизма на регулярное государство привела к сближению с теми процессами и идеологиям, которые характеризовали слишком большой исторический промежуток и в сопоставлении с которыми была потеряна специфика эпохи.

Из конкретных исследовательских тем в рамках общей проблемы существенный вклад западными историками был сделан в изучение губернской реформы.93 Правда, попытка J. Le Donne’a объяснить замысел и проведение крупных административных преобразований интересами клановых придворных группировок, предложен.

90 Madariaga I. Penal Policy in the Age of Catherine II. // La Leopoldina. № 11.Siena, 1990; idem. The eighteenth-century origin of Russian civil rights.// M. Politics and Culture in 18th Century Russia. L., 1998; то же, на нем. яз. // Katharina II., Russland und Europe. Beitrage. Mainz, 2001.

91 См.: Raeff M. The Empress and the Vinerian Professor.// Oxford Slavonic papers. Vol. 8. 1974.

92 См.: Raeff M. The Well-Ordered Police State and the Development of modernity // American historian Journal. Vol. 80 (№ 5). 1975; idem. The Well-Ordered Police State: Social and Institutional Change through Law in the Germans and Russia, 1600 — 1800. New Haven — L., 1983: он же. Понять дореволюционную Россию. Пер. с франц. L., 1990.

3 См.: Jones R.E. Provincial development in Russia: Catherine II and Jakob Sivers. New Brunswich, 1984; Le Donne J.P. The Provincial and Local Police under Catherine the Great, 1775 — 1796.// CSS. Vol. 4. 1970; idem. The Territorial Reform of the Russia Empire, 1775 — 1796. (I — II).//CMRS. 1983. Vol. 23 -24. ная им в итоге конкретных исследований, 94 была несомненной передержкой и не вызвала понимания даже у западных историков. Новые, сравнительно с работами давних русских историков, оценки значения созданных в 1775 г. совестных судов были даны J. Hart-ley.95.

В крупной научной публикации жалованных грамот 1785 г., предпринятой в США, едва ли не впервые реализованное законодательство было сопоставлено с некоторыми законопроектами Екатерины II.96 В обширной вступительной статье к публикации D. Grifflts (как и в ряде других своих работ о законодательстве екатерининского времени97) поставил весьма важные вопросы о конституционном значении этих грамот, как и вообще всей политической линии (и доктрины) просвещённого абсолютизма.

Изменение в 1990;е гг. общей идейной атмосферы российской исторической и историко-правовой науки самым существенным образом повлияло на изучение государственной и правовой истории второй половины XVIII в. и на связанные с ней научные проблемы. Впервые за почти столетие появились историко-биографические работы о Елизавете I и Екатерине II, в которых значительное место было уделено созидательному законодательству и политике правительственных реформ и её итогам, оцениваемым теперь уже весьма.

98 положительно. Общий поворот общественного мнения и идеала политических ценностей от революционности к реформизму предопределил появление обобщающих работ, где законодательные преобразования второй половины XVIII в. рассматривались как исторически значительный шаг в перспективной модернизации России, которая стала рассматриваться через призму европеизации." Изменилось отношение к политическим доктринам официальной направленности: в частности, «Наказ» стали расценивать с точки зрения его содержания и значения как документ не реакционной демагогии,.

94 См.: Le Donne J.P. Ruling Russia: politics and administration in the Age of Absolutism. Princeton, 1984.

95 См.: Hartley J. M. .Catherine Conscience Court — an English Equity Court? // Russia and the West in the 18th Century. Newtonwill (Mass.) 1983; idem. Katharinas II. Reformen der Lokalvervaltung — die Schaffung stadtischer Gesellschaft in der Pro-vinz ?// Katharina II., Russland und Europa. Mainz, 2001 — ср. выше, примеч. 46.

96 См.: Catherine II’s Charters of 1785 to the nobility and the towns. Ed. by D. Grifflts and G.Munro. Bakersfield, 1991.

97 См.: Griffits D.M. Catherine’s Charter: A Question of Motivation.// CASS. Vol. 23 (f.l). 1989; idem. Catherine П. // JGO. Bd. 21 (3). 1972.

98 См.: Каменский А. Б. «Под сению Екатерины». СПб, 1992; Анисимов Е. В. Елизавета Петровна. М., 1999; Павленко Н. И. Екатерина Великая. М. 1999.

99 См.: Каменский А. Б. От Петра I до Павла I. Реформы в России XVIII в. М., 1999. прикрытой либеральной фразой, а умеренно-консервативной политической идеи.100 Переосмысление не было абсолютным, и по временам появлялись публикации, в которых несмотря на либеральную стилистику сохранялись все давние стороны научной парадигмы.101 Социологи и политологи в освещении линии государственного реформизма в России и политики власти по-прежнему «не замечали» модификаций второй половины XVIII в. и новых оценок имсторио-102 графии. В ряде случаев авторы ставили под сомнение применение категории «просвещённого абсолютизма» ко второй половины XVIII в. как категории спорной и сама по себе ничего не проясняющей.103 Однако важность государственных, правовых (и иных) преобразований той эпохи представлялась уже несомненной для истории России.

В 1996 г. в связи с 200-летней годовщиной кончины Екатерины II, было проведено несколько крупных научных мероприятий, материалы которых начали формировать новую, по сути, концепцию той эпохи, хотя проблемы государственной и правовой истории были затронуты там минимально.104 Это научное обновление происходило в соотнесении с результатами настоящего исследования, основа которого была опубликована в 1993 г., 105 и таким образом непосредственно образует современное состояние проблемы. Это современное состояние предопределило конкретные аспекты настоящего исследования, с тем чтобы сосредоточить его на слабо или вовсе не изученных сторонах государственной и правовой истории в общей связи с основной дискуссионной проблемой и одновременно оставляя в.

100 См.: Моряков В. И. Политические и социальные идеи консерватизма в «Наказе» Екатерины II // Вестник МГУ. Сер. 8. Ист. 1995. № 1- Баркалов В. Я. Идея государственности в русской либеральной политической мысли второй половины XVIII в. // Идея государственности в истории политической мысли России. Барнаул, 1996.

101 См.: Виноградов В. Н. Романтический «Наказ» и проза государственных будней.// Век Екатерины II. Дела балканские. М. 2000; Натуральнова Н. Н. Ещё раз.

0 «Наказе» Екатерины Великой.// Екатерина Великая: эпоха российской истории. СПб, 1996.

02 См.: Ильин В. В., Панарин А. С. Ахиезер А.С. Реформы и контрреформы в России. Циклы модернизационного процесса. М., 1996; Ильин В. В., Ахиезер А. С. Российская государственность: истоки, традиции, перспективы. М., 1997. 103 См.: Kusber J. Grenzen der Reformen in Russland Katharinas II. // Zt. f. histori-sche Forschung. Bd. 25 (4). Berlin, 1998; сокр. рус. пер. — РИЖ. 1998. Т. 1 (вып.

3).

1 4 См.: Екатерина Великая: эпоха российской истории. СПб, 1996; Russland zur Zeit Katharinas II. Koln-Wien, 1998; Katharina II., Russland und Europa. Mainz, 2001.

105 См.: Омельченко O.A. «Законная монархия» Екатерины Второй. Просвещенный абсолютизм в России. М., 1993. стороне те аспекты, которые можно считать достаточно квалифицированно освещёнными в предшествующей литературе и которые используются лишь в порядке общего обзора.

§ 3. Современное состояние проблемы (критический анализ) и содержание данного исследования.

Как было показано в обзоре историографии, специальных исследований, посвящённых бы в целом государственной и правовой истории второй половины XVIII в., нет. Современное состояние научного знания по этой проблеме в отдельных аспектах, темах и т. д. сохраняет слои весьма разновременных научных исследований, и далеко не всегда в этом состоянии — имея в виду доминирующую научную парадигму освещения, в том числе и в обобщающих трудах — учтены самые последние (безразлично к конкретному времени их появления) и наиболее исследовательски достоверные материалы и наблюдения. Целый ряд вопросов, аспектов общей проблемы был только поставлен в историографии — или даже только обозначен — и не получил исследовательского завершения.

Хронологические рамки данного исследования определены второй половиной XVIII века. Хронологическая полнота охвата проблемы определена в соответствии с историографической традицией рассмотрения проблемы просвещённого абсолютизма, и в этом смысле она частично условна. Из рассмотрения исключён период правления Павла I (1796 — 1801 гг.) как по причине наличия детальных исследований, в том числе самого новейшего времени106, так и по причине того, что политический режим, установившийся в это время благодаря введённым Павлом I военно-авторитарным началам властвования, 107 как раз вошёл в противоречие с законодательством и властно-правовым строем просвещённого абсолютизма и потому административные и правовые модификации этого периода изначально не соотносятся с поставленной общей проблемой. Начальная хронологическая грань обозначена уже результатами данного исследования. Хотя в историографии уже была отмечена взаимосвязь.

106 См.: Клочков М. В. Очерки правительственной деятельности времени Павла I. Пгд., 1916 (Записки историко-филолог. фак-та Петроградского ун-та. 132) — Абрамова И. Л. Сословная политика Павла I. Канд. дис. М., 1990;Тартаковский А. Г. Павел I. // Романовы: Исторические портреты. 1762 — 1917. М., 1997; Сорокин Ю. А. «Непросвещённый абсолютизм» Павла I. Омск, 1994; он же. Российский абсолютизм в последней трети XVIII в. Омск, 1999; то же — Докт. дис. Омск, 2000.

107 См.: Казанцев С. М. О политическом режиме Российской империи в 1796 -1801 гг. // Вестник ЛГУ. Сер. Экономика — Филос. — Право. 1980. Вып. 1 (№ 5). или предвосхищение) законодательных курсов правительства в правление Елизаветы I108 и, особенно, в правление Петра III109 с последующими преобразованиями и политикой просвещённого абсолютизма, предварительные результаты данного исследования показали, что поворот в политике власти к новому законодательному курсу и к поиску новых правовых форм реализации государственной политики исторически фиксируется именно в начале 1750-х гг.

Современное состояние изученности аспектов общей проблемы исследования предопределило соотношение в данной работе обобщающих и первично-исследовательских разделов.

В изучении предпосылок просвещённого абсолютизма анализ важнейших государственно-административных преобразований 1750-х — начала 1760-х гг. (периоды отмеченных выше царствований) мог ограничиться системным обобщением событий и материалов, в основном уже обозначенных в историографииоднако деятельность Комиссии уложения 1754 — 1763 гг., как не получившая полного освещения в литературе (в особенности, содержание подготовленных проектов и влияние их на последующее законодательство), могла быть показана в интересах общей проблемы только на основе первичного исследования материаловто же относится и к политическим доктринам, составившим идейный фактор нового законодательного курса и новой Государственной Реформы в целом (глава 1).

Рассматривать ли просвещённый абсолютизм как новое качество государственно-административного и социально-правового уклада периода или же просто как синонимически-условное обозначение времени и стиля правления, отмеченного рядом преобразований (о современном состоянии понимания проблемы сказано ниже), преобразования, модификации (реформы или т.п.) второй половины XVIII в. имели весьма обширное воздействие на разные стороны жизни русского общества. Связанные с просвещённым абсолютизмом идеи и доктрины имели несомненные отклик и влияние на состояние общественно-политической мысли эпохи, отразились в литературе и даже в эстетических концепциях, включая культурную «идеологию» маргинальных течений. Реформы, составившие особый аспект курса просвещённого абсолютизма, сформировали новый идейно.

1 ЛЙ.

См. работы С. О. Шмидта (названные выше — примеч 82), а также обзорную работу Brertnan J.F. Enlightened despotism in Russia. The Reign of Elisabeth, 1741 -1762. N.Y., 1987.

109 См.: Рубинштейн H.Jl. Указ. соч.- Мыльников А. С. Пётр III. // ВИ. 1991. № 4/5- он же. «Он не похож был на государя.» Пётр III. СПб., 2001; Leonard С. S. Reform and Regicide. The Reign of Peter III of Russia. Indianapolis, 1993. культурный облик эпохи, не говоря уже о преобразованиях в сфере науки, образования, даже театра (анализ которых имеет некоторую историографию110). Подвигнутые политикой просвещённого абсолютизма перемены были настолько многосторонними, что обоснованно ставится вопрос о взаимодействии его принципов с внешнеполитическим курсом российской монархии.111 В значительной части многие из этих перемен и реформ были институализованы, закреплены законодательно. В данном исследовании, однако, рассматриваются лишь те стороны преобразований эпохи, которые формировали новые качества властных отношений, административной системы, правоохранительной системы и важнейших сторон правового строя. Это не только закономерное ограничение размеров одного исследования, но и предопределено, как будет показано далее (§ 1 главы 1-й), сущностью политико-правовой доктрины и законодательного курса самого исторического просвещенного абсолютизма. Политическая и правовая доктрина просвещенного абсолютизма также представлена в исследовании главным образом в том виде, какой она приняла в официальной идеологии власти, — определяющем для формирования законодательного курсаотдельные вариации понимания идей просвещенного абсолютизма показываются только в рамках дискуссий по поводу разрабатываемых законопроектов.

Изучение отправного для формирования законодательного курса просвещённого абсолютизма политико-правового документа — «Наказа Комиссии о сочинении проекта нового уложения» — своей главной формой имеет догматический анализ политической доктрины и общей его законодательной программыоднако, как оказалось, методические изъяны, допущенные в своё время 112.

Н.Д.Чечулиным при последнем по времени исследовании истории создания текста и источниках этого произведения Екатерины II, не позволили посчитать итоги его вполне корректными113 и потому.

110 См., например, Максимов К. С. Театральная реформа И. П. Елагина в системе «просвещённого абсолютизма» Екатерины II. // Общественно-политическое развитие феодальной России. М., 1985; Ерошкина А. Н. Деятель эпохи «просвещённого абсолютизма» И. И. Бецкой. // ВИ. 1993. № 9.

111 См.: Рэгсдэйл X. Просвещённый абсолютизм и внешняя политика России в 1762- 1815 годах.//ОИ. 2001. № 3.

112 См. выше, примеч. 31.

113 См. об этом в наших публикациях: Новые сведения об источниках «Наказа Комиссии о составлении проекта нового уложения» Екатерины П. М., 1977. Деп. ИНИОН № 1540- Голландский литератор Э. Люзак и «Наказ» императрицы Екатерины П (Новые сведения об источниках текста «Наказа»), // Russia and Low Countries in 18th Century. Groningen, 1998.

Некоторые уточнения в вопрос за последние десятилетия см. также: Brown А.Н. S.E.Desnitsky, Adam Smith and the Nakaz of Catherine II.// Oxford Slavonic создание и источники «Наказа» также стало отдельным аспектом первичного исследования (глава 2).

Работы Комиссии для сочинения проекта нового уложения, созванной в 1767 г. и считающейся в историографии одним из важнейших проявлений нового законодательного курса (при любом понимании просвещённого абсолютизма), в настоящем исследовании освещены также в собственных аспектах. Выборы депутатов и содержание представленных в Комиссию наказов изучены в историографии обстоятельно и не представляют вопросов первостепенной важности для общей проблемы — поэтому освещение деятельности Комиссии в данном исследовании обращено на правовые принципы её общей деятельности и, главное, содержание разработанных в ней законопроектов по всем вопросам правового регулирования, для чего потребовалось первичное исследование вопросов, только намеченных в историографии — работ частных законопроектных комиссий (глава 3).

Содержание законодательной программы просвещенного абсолютизма, спектр законопроектных разработок Комиссии уложения, а также объективное представление о важнейших аспектах правовой политики власти предопределили направление исследовательского анализа законодательства второй половины XVIII в. и важнейших правовых модификаций. Такими избраны: правовая политика в отношении прав и статуса сословий (глава 5), которая одновременно позволяет увидеть и модификации общих принципов гражданского права того периода, причём в достаточной степени исследованной первично в историографии можно было посчитать только политику в отношении крестьянского сословия (с теми коррективами обобщений, предложенных английской историографией, о которых сказано выше114) — реформирование системы высших и низовых органов государственной администрации — как в организационно-правовых принципах, так и в новых началах властно-административной деятельности (глава 4) — реформирование судебной системы, следственно-полицейской деятельности и модификации уголовного права (глава 6), где только в отношении системы полицейского управления второй половины XVIII в. можно было papers. New serie. Vol.7. Oxford, 1974;Kamendrowsky V. Catherine II’s Nakaz, State Finance and the «Encyclopedic» .// CASS. Vol.13, (fs.4) 1979; Плавинская Н. Ю. Новые сведения о французских источниках «Наказа» Екатерины II. // Екатерина Великая: эпоха российской истории. СПб., 1996; она же. Новые сведения о французских источниках «Наказа» Екатерины II.// Россия и Франция XVIIIXX века. Вып. 2. М. 1998 — правда, уточнения, предложенные в двух последних публикациях, представляются пока предположительными. 114 См. стр. 25 наст, работы. опереться на цикл квалифицированно выполненных (хотя далеко не бесспорных именно в общей концепции квалификации государственно-политического режима эпохи) работ М. И. Сизикова, 115 а обнаружение ряда принципиально важных материалов о правительственных установках в вопросах уголовно-следственных порядков потребовало выделения этого в особый аспект также первичного исследования.

В интересах общей проблемы исследование всех отмеченных аспектов предполагало не только освещение важнейших модификаций в собственно позитивном законодательстве, но также идеологических и политико-правовых мотиваций законодательного курса и общих замыслов, не всегда вполне реализованных в этом законодательстве. Поэтому особое внимание в рамках исследования практически всех аспектов проблемы уделено законопроектным разработкам, в особенности многочисленным законодательным проектам Екатерины II, б лыпая часть которых исследованы первично, поскольку выявлены только в ходе настоящего исследования.

Наиболее значительные, проекты конституционного значения, сопоставленные с аналогичными тенденциями политико-правовой доктрины и отдельными проявлениями в модифицированном позитивном законодательстве исследованы отдельно (глава 7).

Этот последний аспект исследования общей проблемы представляется наиболее показательным для формирования нового кон-цепционного понимания всего явления просвещённого абсолютизма.

Квалификация государственно-политического, правового развития, многочисленных модификаций, реформ самых разных сторон общественной жизни ряда европейских стран второй половины XVIII в. как просвещённого абсолютизма составляет стабильное и практически не оспариваемое в научных дискуссиях качество современное состояние европейской историографии.116 В равной мере.

115 См.: Сизиков М. И. Политический режим и полиция в России в 40−60-е гг. XVIII в.// Правовые идеи и государственные учреждения (историко-юридичес-кие исследования). Свердловск, 1980; он же. Полицейская реформа Екатерины II. Тюмень, 1997; он же. Общая полиция России XVIII века. М., 1999; и друг.

116 См.: Enlightened despotism: Reform or Reaction? Ed. Wines R. Boston, 1967; Bluche F. Le despotisme eclaire. P., 1968; Aufgeklarter Absolutismus. Hrsg. K.O.Aretin. Koln, 1974; Annales historiquies de la Revolution fran9aise. № 238. 1979 (f. 4) — специальный выпускAbsolutism oswiecony w Europie srodkowo-wschodnej. Red. Z. Libiszowska. Lodz, 1979; L’absolutisme eclaire. Publ. B.Kopeczi. Budapest, 1985; Crimberg C. Historia universal. T.22. El assolutismo illuminado. Santiago de Chili, 1985 — 1986; Enlightened absolutism. Reform and Reformer in Later Eighteenth-Century Europe. Ed. by H.M.Scott. L., 1990; История Европы. такая квалификация распространяется и на Россию второй половины XVIII в., для исторического развития которой наличие явлений «просвещённого абсолютизма» представляется показательной стороной её общеевропейской государственной и культурной истории (при сохранении, разумеется, собственной исторической специфики времени и типологических свойств самого просвещённого абсолютизма.)}^ Однако на этой общности единство историографического осмысления заканчивается, и явление просвещённого абсолютизма расценивается весьма различно по своей сущности. И в современном состоянии историографии — хотя и с разной степенью представительности — наличествуют по крайней мере три основных понимания просвещённого абсолютизма, сложившиеся в разное время (как было показано) и подразумевающие под собой принципиально различные подходы вообще к суждению о факторах и сущности государственно-правового развития эпохи.

Первое из этих пониманий представлено отечественной историографией в основном 1950;1960;х гг., но с отдельными более новыми по времени откликами.118 В соответствии с этим пониманием просвещённый абсолютизм есть явление политической и идейной демагогии в политике феодального абсолютистского государства в момент усиления классовой борьбы крестьянства и возвышающей свое социальное значение рождающейся буржуазииисторический период такого «просвещённого абсолютизма» поэтому краток -1760-е — середина 1770-х гг. (до Крестьянской войны 1773 — 1775 гг.). Государственность и, соответственно, правовая политика власти в этот период — неизменно продворянские. направленные к всемерному сохранению феодально-абсолютистских порядков и для этого.

Т.4. М., 1994. (Ч.З. Гл. 2. «Ранние буржуазные государства и „просвещённый абсолютизм“ в Европе XVIII в.» — с. 349 — 366) — и друг.

117 См.: Ado A.W. (Адо А.В.) Catherine II et la Russie. // AHRF. № 238. 1979; Geyer D. Der aufgeklarter Absolutismus in Russland. //JGO. Bd. 30 (Hf.2). 1982; Aretin K.O. Das Problem des Aufgeklarten Absolutismus in der Geschichte Russlands.// Handbuch der Geschichte Russlands. Hrsg. von Zernack, etc. Bd. 2. Th.2. Munchen, 1991; Madariaga I. Catherine the Great.// Ehlightened Absolutism. L., 1990; Aretin K.O. Katharina die Grosse und das Phanomen des Aufgeklarten Absolutismus. //Russland zur Zeit Katharinas II. Koln-Wien, 1998; Malia M. Russia under Western Eyes. Cambridge (Mass.), 1999. (Ch.l. Russia as Enlightened Despotism) — и друг.

См. выше указания на работы М. Т. Белявского, П. В. Иванова, Н. Я. Куприца, В. В. Мавродина — примеч 70. В общем сходное понимание высказывали также Дербов Л. А. (Общественно-политические и исторические взгляды Н. И. Новикова. Саратов, 1974. С. 35 — 36), Ерошкина Н. А. (Некоторые аспекты «просвещённого абсолютизма» 60−70-х гг. XVIII века в России.// Государственные учреждения и общественные организации СССР. Проблемы, факты, иследования.М., 1991) — и друг. сохранения берущие «на вооружение» некоторые формальные элементы идеологии Просвещения, предпринимающие меры показного политического значения и т. д.

Второе из концепционных пониманий представлено в работах как отечественных, так и зарубежных исследователей.119 В главном оно также обусловлено исторической социологией марксизма с присущей для последней доминантой в характеристике той эпохи как арены социальной борьбы отживающего свой «исторический век» феодального дворянства и крепнущей буржуазии, что преломлённо отражается в политике абсолютистского государства. Согласно этому пониманию просвещённый абсолютизм есть политика преобразований, реально преследующая цели устранить некоторые (обусловленные выше сказанным) противоречия правового строя и регулирования общественных отношений. Практически тождественный смысл имеет и выраженное рядом авторов своеобразное понимание, в соответствии с которым просвещённый абсолютизм есть реформистская политика власти, направленная на некую отвлечённую «европеизацию» России, где главенствующее место занимают культурно-политические и идейные сдвиги.120 В рамках этого понимания-подхода исторический период такого «просвещённого абсолютизма» несколько более длителен: только «напуганная» отголосками революции 1789 г. российская власть обращается вновь к традиционным принципам своей феодальной политики, но результаты сделанного оказывают позитивное влияние на пробуржуазное развитие русского общества.

Третье из наличествующих на сегодня концепционных пониманий представлено западной историографией, в том числе юридической историографией.121 Согласно этому пониманию просвещённый абсолютизм есть совокупность государственно-политических, правовых и идейных принципов, реализуемая по-новому мыслящими правителями и государственными деятелями под влиянием новой идеологии века, которые пролагают исторический путь современной.

119 См. выше указания на работы Н. М. Дружинина, И. А. Федосова, С. О. Шмидта, P. Hoffrnann'a и друг. — примеч. 70, 75, 77, 82. Из новейших работ см.: Сорокин Ю. А. Российский абсолютизм последней трети XVIII в. Омск, 1999. С. 98 -144.

120 См., например, Эйдельман Н. Я. «Революция сверху» в России. М., 1989. С. 69 — 76.

121 См. выше названные коллективные работы по проблеме реформ просвещённого абсолютизма — примеч. 116, а также работы Н. Conrad’a по истории государственно-правового развития Германии второй половины XVIII в. — о них см. нашу работу: В поисках исторических корней «правового государства» (Хер-манн Конрад и традиции немецкой историографии права.//Критика современной западной историографии государства и права. М., 1987. государственности и праву, вплоть до принципов «правовой государственности» (правда, в абстрактном понимании последней). Довольно близко к этому пониманию своего рода промежуточное воззрение, согласно которому просвещённый абсолютизм есть просто политика и деятельность абсолютных монархов в Эпоху Просвете Л 122 ния и, следственно, не могущие не реагировать на её требования. При этом историческая роль такого «просвещённого абсолютизма» практически отождествляется с ролью, какую сыграла для обновления государственности и правовой системы Французская революция.

Вполне очевидно, что главенствующие в современном состоянии историографии научные подходы к решению проблемы просвещённого абсолютизма исходят из разных представлений о роли государства в обществе, о взаимоотношениях власти и доминирующих в социальной системе классов, вообще об исторических возможностях государственной политики. Также очевидно, что разные подходы основаны на различном историческом прочтении законодательной политики власти в России второй половины XVIII в., вплоть до противоречащих трактовок отдельных законодательных документов. Единственно, в чём сходствуют понимания, это прочтение доктрины и законодательного курса просвещённого абсолютизма как тождественных политико-правовым устремлениям европейского Просвещения вообще. Несомненные указания историографии ещё начала XX в. на известную поспешность таких заключений в современных подходах практически оставлены без внимания.

В самое последнее время (возможно, как паллиатив выхода из таких концепционных противоречий) было предложено вообще исключить понятие просвещённого абсолютизма из необходимых характеристик государственного, правового и всякого иного развития.

России второй половины XVIII в. Государственно-политическое содержание несомненных законодательных преобразований в этом подходе усматривается не в воплощении специфических «просвещённо-абсолютистских» задач, но в стремлении власти создать некую новую сословную структуру общества по образцу современной Европы и до известной степени конституционный правовой строй. Исторический смысл этой модификации — в модернизации России, а модернизацией определяется (в продолжение довольно распространенного в западной политологической литературе, в том числе касающейся России, подхода) только европеизация. Специфика поли.

122 См., например, Aretin K.F.O. Der Aufgeklarter Absolutismus als europaisches.

Problem. // Aufgeklarter Absolutismus. Koln, 1974. S. 11−51. См.: Каменский А. Б. От Петра I до Павла I, с. 22 — 43. тических начал, законодательства эпохи, несомненно выявленная историографической традицией, при этом как бы полностью признана несущественной.

В равной степени несоответственным общей историографической традиции решения проблемы представляется подход, заявленный рядом историко-правовых работ, включая новейшие, 124 согласно которому в государственном и правовом развитии России эпохи вообще не было ничего существенно специфичного, а наличествовало лишь закономерное законодательное движение в рамках единого этапа абсолютистской монархии.

Такие противоречия в понимании общей проблемы бесспорно затрудняют освещение исторической связи разных периодов государственно-правовой эволюции России на протяжении в целом XVIII — XIX вв. Они затрудняют необходимые в современном научном анализе приёмы сравнительно-исторического изучения и понимания государственных и правовых институтов России в рамках общеевропейской истории и родственных ей по социально-политическому и государственно-правовому состоянию эволюции стран (Пруссия, Австрия, Швеция и др.), для которых наличие просвещённого абсолютизма признается показательной характеристикой. Разрешить эти противоречия — при наличии в современном состоянии вопроса, как выше показано, многочисленных расхождений в конкретном анализе законодательства и политических доктрин эпохи — представилось возможным только через единую общую системную характеристику государственно-политических, административных и правовых принципов, выраженных в законодательстве и законодательных предположениях эпохи, касающихся законодательного курса власти, для чего потребовался полный очерк всех важнейших модификаций государственно-административной, правоохранительной и правовой систем во второй половине XVIII в. в России.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

В процессе преобразований второй половины XVIII в. государственно-правовая система российской монархии претерпела значительные изменения. Сложившиеся в итоге этих преобразований государственно-административная система, судебно-правоохрани-тельная система, принципы регулирования экономической, социально-культурной жизни общества обрели новый, по отношению к периоду становления абсолютной монархии (конец XVII — первая четверть XVIII в.) вид. Институциональные перемены взаимодействовали, на основе новой государственно-политической доктрины, декларированной властью, с новыми целями в правовой политике и в целом с новым характером властно-административной деятельности на основе государственного либерализма. Модификация целей правовой политики и ценностей властно-административной деятельности воплотились в существенном обновлении всей правовой системы империи — как на основе издания принципиально нового по содержанию и по формам законодательства, так и на основе нацеленного неприменения старого законодательства, признанного несоответственным задачам новой государственной политики.

Отличительные черты государственно-правовой системы, форм деятельности власти и содержания правовых реформ второй половины XVIII в. образуют системное единство и в реальном историческом процессе были идейно и политически взаимообусловлены. Это позволяет видеть в этих чертах проявление особого исторического вида, особой фазы исторической эволюции монархии — особой и новой прежде всего по отношению к ранней абсолютной монархии периода её становления в России. Этот вид или эта фаза эволюции монархии в научно-теоретическом отношении достойны особого обозначения, которым обоснованно является выработанная государ-ствоведческим и политологическим дискурсом категория просвещённого абсолютизма, вполне оправдавшая свои эвристические задачи особенно для сравнительно-исторического изучения государственного и правового развития за вторую половину XVIII века значительного ряда европейских стран.

Как особый вид и особая фаза абсолютной монархии просвещённый абсолютизм характеризуется сохранением основного публично-правового качества — политического абсолютизма элитарной в социологическом отношении монархии при изменении политического режима властвования, проявляющегося в изменении форм властно-административной деятельности, модификациях правовой политики, официальной законодательной программы и публично-правовой доктрины. Обязательным историческим «спутником» государственной деятельности нового политического режима является политика социально и политически значимых реформ с ориентиром на модифицированные, по сравнению с предыдущим периодом истории абсолютизма, социально-правовые и политические ценностиполитика, основанная на специфичной, сформированной множественными идейными источниками доктрине, главное содержательное звено которой — в условиях второй половины XVIII в. — составила идея созидания законной монархии, способной примирить самые разные социальные и политические устремления в единой государственно полезной деятельности.

Несмотря на декларируемые и реально политически полагаемые стремления просвещённого абсолютизма законодательно обеспечить состояние социальной гармонии и даже некоего абстрактного качества прав гражданина/подданного на основе всеобъемлющего госу- ! дарственного патернализма и всестороннего нормативно-правового регулирования общественной жизни, в качестве государственной формы он сохранял все типические черты элитарно организованной монархии, властная деятельность которой была неразрывна с доминированием бюрократической и сословной элиты, составлявшей значительное меньшинство населения страны. В учёте этого качества, характерное для этой фазы монархии изменение политического режима реально касалось только узко-привилегированной части общества — дворянства, а правовая политика власти полагала в качестве одного из важнейших аспектов законодательного регулирования детальную регламентацию сословной организации общества с предоставлением правящей элите преимущественного объёма гражданских прав.

Открытое полагание принципов государственного либерализма со стороны власти в правовой политике по отношению прежде всего к правящей элите обеспечивало высокую степень социальной поддержки элиты государственной политике, проявлявшейся в том числе в деятельности специфических для данного периода формах совещательно-законодательной деятельности. В меньшей степени, в силу общественных условий эпохи, плодами институализации модифицированного политического режима пользовались и непривилегированные классы населения, хотя возможности эти дополнительно сужались в силу сохранявшихся принципов формирования государственной бюрократии.

Исторической формой возникновения просвещённого абсолютизма в условиях России середины XVIII в. было сочетание стремления усилившегося, в силу конкретных проблем государственной деятельности, правительственного реформизма с новой, сложившейся под влиянием разнородных идейных факторов законодательной идеей, которой, в силу свойств политического мировоззрения эпохи Просвещения, придавалось гипертрофированное значение в деле модернизации государственного и общественного строя. Такое сочетание окончательно оформилось в законодательном курсе русской монархии с 1760-х гг. и оставалось его неизменной характеристикой по крайней мере до 1796 г., до восшествия на престол императора Павла I. Политика правительственного реформизма 1750-х гг., как обусловленная иной законодательной идеей, может расцениваться поэтому только как историческая предпосылка движения к просвещённому абсолютизму.

Совпадение в единой государственной практике до некоторой степени объективно диктуемых потребностей модернизации государственной организации и государственной деятельности, в том числе и модернизации правовой системы, и новой законодательной идеи происходило под влиянием исторически случайных факторов, из которых — в условиях элитарного государства и политического абсолютизма — фактор субъективный, связанный с мировоззрением и личными качествами как государственного деятеля, имел определяющий характер. Формирование просвещённого абсолютизма в России было неразрывно с политической деятельностью ряда правительственных сановников в правление императрицы Елизаветы и императора Петра III, а главное с государственной деятельностью императрицы Екатерины II. Осуществлявшиеся на протяжении её царствования государственные реформы были законодательной реализацией программы, намеченной в составленном ею «Наказе Комиссии уложения» — классическом в общеевропейском масштабе выражении принципов доктрины просвещенного абсолютизма.

Субъективная по преимуществу политическая обусловленность модификации монархии в просвещённый абсолютизм предопределила ограниченную его историческую перспективу. Не модифицируя существо политического абсолютизма и не гарантируя это институционально в государственной организации, было невозможно обеспечить желаемое качество властно-административного режима, состояния правовой системы и, главное, незыблемость привилегий правящих элит, что и показала ближайшая государственно-политическая история России. Институализация таких перемен была ещё и объективно невозможна в силу элитарного качества наличной государственности — в этом смысле законодательная программа просвещённого абсолютизма имела очевидный утопический характер, несмотря на весь её содержательный социальный и политический консерватизм.

Утопизм политической доктрины и содержательной правовой программы просвещённого абсолютизма проявлялся также в попытке совместить практику государственного либерализма, предусматривавшую обособление сферы неприкосновенных для повседневного государственного регулирования частных прав (по крайней мере, для привилегированных классов), с сохранением, пусть и в ограниченных по сравнению с предыдущим периодом абсолютной монархии, всеобъемлющего государственного патернализма на основе доктрины законодательного полицеизма, предполагавшего вмешательство в интересах государства в любую сферу частных прав. Объективное противоборство предпочтений в правительственной политике и в законодательстве в сторону либерализма или в сторону прагматически трактуемого полицеизма с этого времени составит центральный вопрос правовой политики монархии на несколько последующих десятилетий, и степень воплощения того или другого начала станет объективно определять степень исторического соответствия этой правовой политики нуждам общественного развития.

Осуществленные в период просвещённого абсолютизма обновление и модификация правовой системы были взаимосвязаны с утверждением в государственной деятельности новых форм права, новой правовой идеологии и культуры, которые имели несомненно перспективное историческое значение и взаимосвязь с магистральными направлениями эволюции правовой мысли и правовых систем европейских стран. Идеологически, ориентируясь наряду с всеобщими, естественно-правовыми просветительскими ценностями на ценности собственного национально-государственного значения, «народного духа», в созидании «истинных» государственного и правового укладов, доктрина просвещённого абсолютизма стала несомненным предвосхищением основополагающей концепции исторической школы права. В формально-правовом отношении, стремление к всеобъемлющей и своего рода всеобщей кодификации права, несмотря на утопизм общей политической задачи достичь таким образом беспроблемного правового регулирования общества и практическую незавершенность в России таких мероприятий во второй половине XVIII в., подвело законопроектную практику к новой кодификационной форме — свода законов с выделением кодексов по новым для систематизационной практики отраслям, которая станет практической основой для осуществлённой в России через три десятилетия кодификации законодательства.

Проявившиеся в законодательной идее просвещённого абсолютизма в связи с укреплением принципов формализованной законности, в том числе и как основы государственной деятельности и даже государственной организации вообще, стремления к законодательному определению основ общественного и государственного порядка в позитивных законах были завершающей исторической формой становления конституционализма в России. Именно просвещённый абсолютизм был непосредственным предшественником государственной практики первых десятилетий XIX в., известной как правительственный конституционализм. В этой связи вся история становления и эволюция идейно-политических форм российского конституционализма, как она присутствует в современной историографии, нуждается в переосмыслении. Консервативный конституционализм, рождённый законодательной практикой и законодательной идеей просвещённого абсолютизма, составил одну из самых показательных особенностей этой истории, характерную также и для конституционной истории ряда других европейских стран, монархии которых во второй половине XVIII — начале XIX вв. принимали вид просвещённого абсолютизма.