Онтологический метакод как системообразующий принцип этнопоэтики: на материале карачаево-балкарской поэзии

АКТУАЛЬНОСТЬ ТЕМЫ

ИССЛЕДОВАНИЯ. Последнее десятилетие стало временем повышенного внимания гуманитарных наук к проблеме «глобализация и этнокультура». Глубинные социально-культурные сдвиги, сопровождающие глобализацию, стали темой многочисленных исследований. (Например: Вирильо П. Тирания настоящего времени //Искусство и кино. 1996, № 1- Бодрийяр Ж. К критике политической экономии знака. М., 2003; Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М., 2003; Гудков Л. Глобализация и национальная идентичность в России //Гудков Л. Негативная идентичность. М., 2004; Возьмитель А. Глобализирующаяся Россия. // Журнал «Мир России», 2004, № 1) — Тлостанова М. В. Проблема мультикультурализма и литература США конца 20 века. М., 2000; Тлостанова М. В. Постсоветская литература и эстетика транскультурации. М., 2004).

Анализ этих источников показывает, что среди ученых наблюдается широкий спектр мнений и оценок в подходе к определению статуса этнокультуры в контексте глобализации. Крайне негативную оценку этому процессу дает Возьмитель А., полагающий, что «глобализацию инициируют, направляют и проводят определенные транснациональные круги Северной Америки, Европы и Японии, реализующие свои экономические и геополитические интересы, далеко не совпадающие с национальными интересами других стран и регионов» [217:106]. Этот ученый говорит об ожидающих человечество необратимых и ни с чем не соизмеримых «социокультурных потерях», о наметившемся «разломе культурных самодостаточных пространств» и о «моностилистической культуре», которая приходит на смену «полистилистической культуре». Однако не все авторы разделяют подобные антиглобалистские настроения.

Так, в частности, журнал «Новое литературное обозрение» предлагает серию материалов, объединенных темой «литература и глобализация», в которых дается взвешенная, всесторонняя оценка новому социокультурному явлению. И. Кукулин, редактор журнала, выражая общее мнение участников дискуссии, отмечает, что ныне «глобализация воспринимается как неизбежный процесс даже теми, кого принято называть „антиглобалистами“, поэтому в сложившихся условиях представители этой международной субкультуры говорят не об антиглобализме, а об альтернативных моделях глобализации и называют себя альтерглобалистами» [231:31]. Другими словами, речь идёт о поиске альтернативных способов вписаться в новую социокультурную действительность. Комплекс проблем, связанных с альтерглобализмом стал предметом исследования в книге «Альтерглобализм: теория и практика антиглобалистского движения», изданной под редакцией политолога и публициста А. Бузгалина (М., 2003).

Среди западных авторов заслуживает внимания позиция английского социолога и культуролога Р. Робертсона, отличающаяся неожиданным ракурсом. Во-первых, автор не разделяет панического настроения этнолоюв, поскольку человечество уже пережило несколько стадий глобализации. По остроумному замечанию учёного, «момент создания первого глобуса в интеллектуальной истории человечества уже был актом глобализации». Р. Робертсон, совершая исторический экскурс, напоминает о процессах, типологически сходных с глобализацией, которые имели место, начиная с 3 в. н. э. в эллинистических государствах с их синкретическими культурами. С другой стороны, по мнению Робертсона, этнические и субэтнические сообщества только выигрывают в период новой информационной эпохи. Главным доводом учёного является то, что с появлением сети Интернет, других информационных технологий, с крушением социалистической системы и развитием региональной интеграции открываются совершенно новые возможности для этнокультур, которым есть, что предъявить миру. Г1о мнению автора, «художник на международной культурной арене все чаще выступает не только и даже не столько как представитель своей страны, сколько определенной локальной субкультуры, национально-культурной общности» [145:116]. Далее английский ученый, синтезируя два понятия локальный" и «глобальный», формирует новый термин «глокализация», который для него становится мерилом новой культурологической ситуации в мире.

Исследователям этнических проблем, убежденным в том, что из-за практического отсутствия культурных изолятов на смену поликультурному миру приходит моностилистическая планетарная культура, противостоят «архетиписты» (Н. Глейзер, Д. Мойнихен, большинство российских авторов), расценивающие этническую общность как устойчивый социальный архетип Бесспорно, в ходе социальной истории человечества, особенно в последние столетия, наблюдается процесс сближения народов, ведущий к унификации объективной, духовной жизни. Похоже, тенденция к единой стилистике быта, коммуникативного поведения, мировосприятия, культурных артефактов всё больше стирает различия между этносами. Но тем не менее следует признать наличие в этнической субстанции каждого народа стабильного «ядра», «нерастворяющейся гранулы», которая обеспечивает жизнеспособность и самобытность каждой этнической группе.

По мнению Г. Гачева «каждый народ остается самим собой до тех пор, пока сохраняется особый климат, пейзаж, национальная пища, этнический тип, язык. — ибо они постоянно подкармливают и воспроизводят национальную субстанцию, особый склад жизни и мысли» [42:32]. Г. Гачев, как основатель экзистенциальной культурологии, выдвигает оригинальную концепцию относительно кросс-культурных и транснациональных взаимосвязей между народами, взаимосвязей, которые оказывают позитивное воздействие на этническое ядро. По мнению учёного, «в ходе своей истории каждый народ. вступает на поверхности земли в горизонтальные контакты с другими странами и народами — в торговле, войнах, дипломатии, в культурном обмене». Но этот процесс, на его взгляд, работает не на ассимиляцию народа, а на «стимулирование собс! венной энергии организма», являясь своего рода «массажем для внутренних органов, артерий, сосудов, сущностных энергий» [42:299.] - образно заключае! Г.

Гачев, подтверждающий своё научное высказывание на материале многотомной серии «Национальные образы мира».

В конце 20 века «в качестве выражения и одновременно обоснования плюралистической культурной парадигмы» [60:266] формируется «мультикультурный проект» (мультикультурализм), сложное междисциплинарное явление, возникшее и существующее на стыке различных наук: антропологии, социологии, политологии, историографии, психологии, этнологии, литературоведения, философии.

На самом деле, идея мультикультуры имеет древнюю историю, и по мнению этнологов, она имманентно присутствует в замысле общечеловеческого бытия и мировой культуры, органично сочетающей глобальное и локальное. Так, Ян Чеснов, известный российский ученый, развивая теорию «культурных областей», ссылается на американского этнолога Кларка Уисслера, обратившего внимание «па географическое распределение культуры с выявлением ареального бытования культурных элементов» [189:61]. Идею культурной множественности поддерживает и испанский философ X. Ортега-и-Гассет, убежденный в том, что «каждый народ умалчивает одно, чтобы суметь сказать другое, потому что всё сказать невозможно» [124:531]. «В оркестре человечества каждый народ, как инструмент, ценен незаместимостью своего ума — умения: гобой дорог скрипке тем, что он умеет то, чего она не умеет. Так что не унификация, а уникальность — вот верный курс [42:239]», — подытоживает Г. Д. Гачев, отстаивающий идею единства в разнообразии самоценных составных частей глобальной культуры. Применительно к народам Северного Кавказа этот тезис просматривается на примере единого для всех национальных субъектов нартского эпоса. Количество художественных версий нартского эпоса соотносится с количеством этноединиц в регионе. Все располагают одним и тем же материалом, но у каждого народа своя систематика героев, свои повороты конфликтов, свои стилистические изгибы, поэтологические нюансы, определяющиеся свойствами ментальности.

Эпистемологический уровень мультикультуры представлен в книге «Проблемы мультикультурализма и литература США конца XX века» (М., 2000) Тлостановой М., которая первой в отечественной критике дала оценку и всесторонне рассмотрела национальный вариант американской мультикультурной модели. Как показывает Тлостанова, впервые термин «мультикультурность» был введен в научный оборот американскими учеными, имевшими перед глазами зримый образец «страны-эксперимента», т. е. США, где всегда остро стояла проблема региональной, этнической и расовой дискриминации.

М.Тлостанова проводит диахронический анализ, подтверждающий концепцию неотделимости этнокультурной истории США от мифоло1емы «плавильного котла», в разное время приобретавшей различную окраску, но в целом связанную с идеей внутренне единой многосложной структурности. Так, в начале XX века имеет место попытка заменить символику «когла» на «салатную миску» со ссылкой на то, что в ней «ингредиенты находятся в постоянном контакте, но не перемешиваются и тем более не растворяются, рождая некое новое единство» [162:72]. Далее в американской культуроло1 ии появляется новый термин «радужная коалиция», несколько перевыражающий идею этнической интеграции с учётом того, что «культурная радуга не простая сумма разных цветов, но более сложный и динамичный символ расширения горизонтов мышления, вечно недостижимый, но желанный идеал или надежда, соответствующие как бы параллельному, находящемуся вне пределов, норм и принципов общепринятой культуры видению» [162:80]. Ещё одним метафорическим аналогом «плавильного котла» становится культурологема «великолепная мозаика», импонировавшая плюралистам идеей горизонтально и мирно сосуществующих самодостаточных, колоритных монокультур. Впрочем, данная доктрина была подвергнута критике из-за отсутствия в ней идеи проницаемости ячеек, не настроенных на диалог. По мнению исследовательницы, мультикультурное мироосмысление лежит в основе гуманитарного знания США, проецируясь и на уровень человеческих взаимоотношений, предусматривающий толерантное отношение к «инаковости» другого.

Предметом осмысления в следующей монографии Тлостановой М. «Постсоветская литература и эстетика транскультурации» (М., 2004) является современное российское культурное пространство в контексте глобализации. Отталкиваясь от мультикультурного проекта США, автор отмечает общее и особенное в американской и российской культурных «контурных картах» с учётом исторического прошлого, национального и конфессионального состава, государственного статуса, ментальности и множества других факторов. По справедливому замечанию автора, было бы «просто бездумно заимствовать западный термин и понятие и навязать его иному культурному пространству вместе с теми идеологическими и политическими коннотациями, которые они несут, например, в США» [161:48]. В главе с красноречивым названием «Возможен ли мультикультурализм в Восточной / Центральной Европе и в России?» Тлостанова в качестве одного из основных альтернативных вариантов называет систему «миллет», некогда бытовавшую в Оттоманской империи и характеризующуюся как гуманная, толерантная модель межкультурных взаимоотношений, позволявшую сохранять этнонациональным меньшинствам свою идентификацию.

С другой стороны, автор обращает внимание на то, что в условиях российской культурной действительности наряду с мультикультурностью повышенную актуальность приобретает и транскультуральность, призванная учитывать «объективно существующее смешение этносов, языков, народов и религий, которое имело место в регионе в течение последнего тысячелетия» [161:48]. Главный вывод, который делает автор книги, сводится к тому, что постсоветской социокультурной реальности тесно в рамках «классического» мультикультурализма «с его примирительной идеей всеобщего синтеза», поэтому, скорее всего, Россия, как «совершенно уникальный локал», может породить уникальные культурные и художественные модели", которые не могут быть оценены с точки зрения готовых западных или постколониальных дискурсов" [161:396]. В данном случае наше обращение к монографиям М. Тлостановой продиктовано тем, что в них представлена исследовательская модель с тонко разработанным инструментарием, который позволяет нам прийти к собственным выводам относительно способов анализа и описания этнокультурных моделей любого масштаба.

Как бы ни сложились исторические обстоятельства в будущем, тенденция очевидна: формирование интегрированных систем связи приводит к сверхпроницаемости самой планеты, где всё становится доступным, прозрачным. В системе мирового обмена технологиями, информацией, идеями сталкиваются различные культуры и национальные традиции. Однако данная ситуация способствует не только универсализации и унификации, но и стимулирует тенденцию к самовыражению, актуализации собственной национальной культуры с тем, чтобы её самоценность представляла интерес для мирового сообщества как необходимый компонеш «великолепной мозаики». Можно даже сказать, что наличие своей национальной картины мира в будущем явится необходимым условием дальнейшего развития межкультурной коммуникации и диалога культур.

В связи с этим хочется привести текст закона, получившею в культурологии название «закона Лотмана», согласно которому «тенденция к уменьшению разнообразия есть существенный симптом кризиса культурной ситуации, а увеличение разнообразия свидетельствует о здоровье культуры» [264:29]. «Пороговость» современного состояния культурной ситуации, как никогда, требует активного вмешательства человеческого разума, «сознательного агента исторической эволюции», от целенаправленных усилий которого зависит сохранение культурной многосоставности мира, в котором нет лишних этнокультурных единиц.

Художественным аналогом западноевропейского «мультиверсума» или «плюралистической вселенной» в восточной эстетике издревле считае1ся павлин — «птица, в хвосте которой сочетаются 365 красок» [81:401]. Думается, образ удачен в высшей степени, поскольку символикой живого многоцветного оперения точно передается идея оправданности этническо1 о «курсива» универсального бытия.

Балкарцы, как и родственные с ними карачаевцы, относятся к тюркоязычным народам Северного Кавказа. Согласно научным выводам сессии, посвященной вопросам этногенеза, история карачаево-балкарского народа уходит корнями в мир автохтонных древнекавказских племен, населявших Центральный Кавказ ещё с эпохи бронзы. В древности и Средние века происходило смешение этих племен с тюркоязычными (гунны, болгары, кипчаки) и ираноязычными (аланы, скифы, сарматы) племенами. Духовная культура карачаево-балкарцев формировалась в условиях северокавказского высокогорья, что, естественно, наложило на неё свой отпечаток. С особой полнотой и рельефностью этническое сознание кавказских горцев отразилось в народной поэзии, отличающейся древностью исторических корней, многожанровостью, метафизической глубиной.

Приводимые ниже метаразмышления карачаево-балкарских авторов о поликультурности мира подчеркивают важность этой проблемы, осмысливающейся не только на уровне политики, социологии, но и поэзии. Этот вопрос особо волнует Кязима Мечиева, странствующего проповедника, который в силу своей деятельности, образа жизни воочию сталкивается с конгломерацией этнокультур. Кроме того, как поэт, он неоднократно обращается к бродячим, миграционным сюжетам, воссоздавая своеобрашые этнопоэтические «ремейки». В зачине поэмы «Бузжигит» Мечиев задается вопросом: имеет ли художественный смысл «обращаться к древним, как мир, трагическим историям о любви после Низами, Навои, Физули?» Отвечая на свой отнюдь не риторический вопрос, балкарский поэт метафорическим языком высказывает свою лаконичную концептуальную формулу в защиту поликультурности мира:

Хар тауну кеси сууу, У каждой горы — своя река,.

Кеси жыры, булбулу, Своя песня, свой соловей.

Гауда да жюрюсюн деп Думая о горах,.

Айтдым бу таурухуму. Я поведал свой рассказ.

316−106].

Кязим Мечиев в этом четверостишии, прибегая к реалиям этносреды, обосновывает право на самовыражение каждой национальной культуры, философская основа которой аналогична множеству других мировых культур, образное же воплощение имеет свои специфические особенности, обусловленные историко-культурными, этнопсихологическими факторами. Свою оценку мультикультуре иносказательным языком дает К. Кулиев, считающий, что «у каждой скалы свой характер, своя стать, свой цвет» (Хар къаяны кесини халы,/ Сыфаты, тюрсюню да барды) [303:88]. Ещё с большей определенностью поэт высказывается против монокультуры в другом стихотворении: «На свете счастье не одно, а разноеJ Беда, когда оно однообразное» [297:460]. Молодое поколение карачаево-балкарских поэюв в вопросах осмысления монокультуры и мультикультуры поддерживает традиционную точку зрения:

Хар джургну кесини Къадау 1 ашы Къадау Ташлада сюеледи Адам мекямы Хар джуртну кесини Джангыз Тереги. Терекледен къуралады дуния чегети.

307−61].

У каждой земли свой Вековой Камень На Вековом камне основан дом человека У каждой земли свое Едина венное Дерево, И i Деревьев состоит всемирный лес.

В разработке вопросов, связанных с выявлением онтологического метакода в системе карачаево-балкарской поэзии, существенную методологическую помощь нам оказала теория онтологической поэтики. Данный термин официально включен в «Литературную энциклопедию терминов и понятий» (М., 2003). Согласно определению А. Цуканова, «онтологическая поэтика (греч. ontos — сущее, logos — слово) — метод герменевтического анализа текста, направленный на развитие связи личностного бытия автора с общекосмическим бытием, отраженной в художественном произведении и формирующей его метафоро-символическую и сюжетно-образную структуру» [94:694].

Синтетический" термин, созданный на стыке двух дисциплин, введён в научный оборот российским ученым Л. Карасёвым в его статье «Гоголь и онтологический вопрос», впервые опубликованной в журнале «Вопросы философии» в 1993 г. Обосновывая целесообразность внедрения его в терминосистему литературоведения, Л. Карасёв поясняет, что «онтологические интуиции сказываются и в самой потребности автора в создании „второй реальности“, и в особенностях устройства текста, в сюжетных ходах, мотивах поступков персонажей и в различных деталях. Исследование этого особого слоя (обычно закрытого для автора текста), я назвал онтологической поэтикой или онтологическим подходом к литературе» [227:84].

Это первоначально несколько расплывчатое определение конкретизируется автором в монографии «Онтологический взгляд на русскую литературу», изданной в 1995 г. Основной задачей онтологической поэтики Л. Карасев называет «интерпретацию смыслов литературных произведений с целью выявления тех аспектов «персональной мифологии» автора, которые могут служить «моделью, образцом, эмблемой для обозначения целого типа онтологического смыслостроительства, имеющего отношение к очень многим людям» [227:22]. Согласно данной точке зрения, средства художественной выразительности в тексте интертекстуально связаны с «кругом исходных смыслов» в стяжённом виде вмещающих в себя вечные вопросы человеческого бытия.

Карасев настаивает на том, что автор, создавая художественный текст как «вторую реальность», удовлетворяет собственную «онтологическую точку зрения», обусловленную потребностью самовыражения, и данный тезис он доказывает на примере опыта онтологической поэтики русской литературы.

Н.А. Шогенцукова существенно расширяет объем и содержание понятия «онтологическая поэтика». Автор исходит из того, что «истинная литература — это всегда постижение высшего, постижение основополагающих принципов существования человека, общества, космоса. На протяжении многих веков писатели выводят свои формулы бытия, дают свои откровения, делают свои открытия, опережая, порой науку в ее гипотетических построениях». Но как справедливо замечает Н. Шогенцукова, «литература не пользуется тем аппаратом величин, с помощью которого осуществляется формулирование конечных выводов наукой. >1зык литературы — иной. Он, как и язык священного писания, основан на условных формах. Они могут быть большей или меньшей степени открытости, но в любом случае они должны быть найдены и расшифрованы. Откровение не дается открытым текстом» [192:4].

Задача исследователя текста распознать, с помощью каких художественных координат писателю удается вывести формулу бытия. Философский, мировоззренческий аспект текста, находящий выражение в его семантике, Н. Шогенцукова предлагает воссоздать с привлечением целого ряда поэтологических категорий, среди которых важное место занимают миф, символ, гротеск, аллегория, хронотоп, сюжет, композиция, стиль, авторская точка зрения, ирония, номинология, нумерология, иносказательный пейзаж, цветовая символика и т. д.

Данная система поэтологических средств, по мнению исследователя, «выполняет для писателя ту же роль, что и различные величины, с помощью которых ученый выводит формулы движения и развития материи» [192:22]. Другими словами, духовный мир, аналогично миру материальному, владеет собственной методологией проникновения в слои более глубокие, чем сознание, и позволяет прийти к важным онтологическим откровениям, нашедшим выражение в художественном языке. Мы со своей стороны считаем, что каждая из поименованных категорий имеет свой «этнический акцент», обусловленный комплексом мыслительных координат, продиктованных, в свою очередь, ландшафтной и социокультурной средой этноколлектива.

В исследуемом нами контексте «онтология» — понятие универсальное, конкретизирующееся каждый раз в определенном национальном воплощении. Соотношение понятий «онтология» — «этноонтология» удобно проиллюстрировать на примере категории «дом». «Дом» — категория абстрактная, но в реальной действительности она приобретает форму хижины, хаты, землянки, бревенчатой избы, сакли, бунгало, вигвама, юргы и т. д. Каждый модифицированный вариант сохраняет в себе комплекс основных признаков дома (огороженное пространство, укрытие, защитные свойства, символическая семантика и др.) и вместе с тем, он имеет специфические черты, обусловленные этническими традициями, исторической целесообразностью, климатическими условиями. Подобное выявление общего и особенного подводит нас к параллели «инвариан!-вариант», проецирующейся на предмет нашего исследования. В данном случае общая атрибутика «дома» является инвариантом, величиной, остающейся неизменной при переходе от одной системы координат к другой, насчитывающей огромное множество этномоделей, теоретически соответствующих числу национальных культурных образований в мире.

Что касается литературоведения, то в последние десятилетия в научный оборот введен относительно большой объем фактическою материала, выполненного на стыке онтологии, этнологии и поэтики. Многими учеными глубоко и содержательно рассмотрены онтологические картины мира в их национальном преломлении, отраженные в художественных текстах. Следует особо выделить Г. Гачева, как автора, который достиг значительных успехов в исследовании этнокультурных моделей в контексте онтологического подхода. Его исследования по экзистенциальной культурологии содержит свод нескольких национально-художественных образов мира, подкрепленных пристальным изучением быта, языка, религии, литературы, искусства, естествознания.

Важно, что ученого интересует «не национальный характер, а национальное воззрение на мир, не психология, а, так сказать, гносеология, национальная логика, склад мышления: какой „сеткой координат“ данный народ улавливает мир и, соответственно, какой Космос (в древнем смысле слова: как строй мира, миропорядок) выстраивается перед ею очами и реализуется в его стиле существования, отражается в созданиях искусства и теориях искусства. Этот особый „поворот“, в котором предстает бытие данному народу, и составляет национальный образ мира» [42:16].

Процитированный нами отрывок из книги Г. Гачева «Ментальности народов мира» фактически является развернутым определением категории «этническое», которое переведено на качественно новый уровень и имеет продуктивное пересечение с другими гуманитарными науками, интегрирующими этничесоке, онтологическое и культурологическое знания. Этноонтология — научное направление в рамках литературоведения, возникшее и развивающееся в результате интеграции онтологии, этнологии и поэтики в XX столетии. Оно нацелено на решение комплекса проблем по определению и описанию национального образа мира в совокупности всех его структурных компонентов. Согласно нашей концепции, «этнопоэтика» предопределена «этноонтологией». Система изобразительно-выразительных средств, присущая определенной национальной культуре, является закономерным порождением, следствием реально существующей системы мыслительных координат, национального менталитета.

На наш взгляд, первейшая обязанность онтологического литературоведения на современном этапе — переход от констатации общих положений к разработке конкретных вопросов на конкретном материале, то есть анализ и идентификация различных национально-художественных субсистем единого поликультурного мира в совокупности всех его этнических модификаций.

Не случайно на сегодняшний день насчитывается почти два десятка специальных научных дисциплин с приставкой «этно-»: этнология, этнография, этнопсихология, этногеография, этнопедагогика, этнокулыура, этносоциология, этноэкология, этноархеология, этномузыкология, этнометеорология, этноконфликтология, этнолингвистика и т. д. Их появление связано с тем, что в XX веке пришло понимание того, что исследовательские программы, основанные на синтезе различных наук, многократно повышают свой гносеологический потенциал. А с другой стороны, любая наука после уяснения общетеоретических положений приходит к выводу о необходимости апробирования этих положений на этнотипическом уровне, поскольку типологизирующая конкретизация, учитывающая систему контекстов, вносит необходимые коррективы и стабилизирует научные выводы. В этом смысле дескрипция карачаево-балкарской онтологической картины мира восполняет один из пробелов «мультиверсума».

Актуальность заявленной проблемы обусловлена и причинами социально-культурного характера: осмысление этнокультуры как самоценного онтологического опыта напрямую связано с процессом формирования толерантного умонастроения, что особенно важно и актуально для многонационального Кавказского региона и России в целом.

Объектом исследования выступает карачаево-балкарская онтологическая картина мира. Совокупность всех поэтических произведений, начиная с древнейшего эпического памятника «Нарты» и завершая творениями молодых авторов, мы рассматриваем как единый мегатекст, служащий своеобразным «семиотическим таблом», «зеркалом», отражающим систему кодовых онтологических знаков, имеющих не абстрактно-антропологическое, но ярко выраженное адресное значение для носителей данного языка, данной этнокультуры. В «адресности» метакода нас убеждает тот факт, что большинство метакодовых концептов (таукёл, хайыр — хайырсыз, изеу и т. д.) непереводимы на другой язык. Карачаево-балкарская поэзия оказалась благодатным материалом для решения поставленной задачи по нескольким причинам. Во-первых, являясь высшей архаической формой бытования родного языка, она аккумулировала и сохранила древнейшие матрицы художественного сознания и лингвистические пласты. Во-вторых, трагическая история депортации карачаево-балкарского народа даёт исследователю уникальный шанс изучи ib инерционную силу этноонтологических императивов через фольклорные и авторские поэтические тексты, созданные в условиях депортации, в экосреде, диаметрально противоположной этномиру горцев. Онтологический слой лирики выселения в нашем исследовании фактически является «контрольным текстом», на котором испытывается степень предопределенности, «запрограммированности» этноментальных констант. В ряде случаев автор, как носитель карачаево-балкарского языка и культуры, прибегает к собственному этнополевому материалу. За исключением специально оговоренных моментов в работе используются оригинальные поэтические тексты с параллельным подстрочным переводом, выполненным автором диссертации.

Степень научной разработанности темы. Современная наука о литературе уже дала теоретически и практически обоснованные ответы на многие актуальные проблемы онтологической поэтики. Следующим этапом, на наш взгляд, является разработка частных методов онтологического анализа применительно к конкретной художественной этнокультуре. В изучение проблем карачаево-балкарской поэзии значительный вклад внесли С. К. Башиева, Н. Г. Джусойты, Н. М. Кагиева, A.M. Казиева, А. И. Караева, З. Б. Караева, Х. Х. Малкондуев, В. Огнев, Р. А.-К. Ортабаева, Ст. Рассадин, К. К. Султанов, А. М. Теппеев, 3. X. Толгуров, Т. 3. Толгуров, Ф. А. Урусбиева, Т. Е. Эфендиева. Без созданного ими огромного опыта изучения этнопоэгики невозможно было бы приступить к решению новых проблем, связанных с исследованием онтологической основы карачаево-балкарской поэзии.

Целью исследования является описание и идентификация онтологического метакода карачаево-балкарской поэзии, рассматриваемой нами как единый динамический гипертекст. В соответствии с поставленной целью в работе намечено решение следующих конкретных задач:

• выявление особой системы этнокультурно обусловленных концептов, составляющих в совокупности онтологический метакод карачаево-балкарской поэзии;

• описание художественной концептосферы карачаево-балкарской поэзии с идентификацией «ядра» и «приядерной зоны»;

• определение мифосемиотического пространства карачаево-балкарского нартского эпоса;

• характеристика нартского эпоса как прецедентного текста современной карачаево-балкарской поэзии;

• анализ типологии национальных архетипов, раскрытие онтологического характера их причинно-следственных связей;

• выявление специфики преломления универсальных архетипических образов в национальной поэтике;

• рассмотрение этноонтологического аспекта художественного перевода через сопоставительный анализ репрезентативных художественных образов в оригинале и переводе.

Научная новизна диссертационной работы состоит в том, что в ней впервые предпринимается попытка создания обобщающего исследования этноонтологического дискурса карачаево-балкарской поэзии с целью определения ее метакода. В качестве ее рабочего инструмента для решения заявленной проблемы мы вводим понятие «этноонтология». Ею необходимость объясняется тем, что существующее понятие «онтологическая поэтика» является более общим и описательным, имеющим дело с универсальными поэтологическими категориями. В отличие от него, понятие «этноонтология» несет в себе этнически маркированный комплекс мыслительных координат, воплощенный в системе национальной поэтики. Мы исходим из того, что многие теоретики (Н. Кузанский, X. Вольф, Н. Гартман, М. Хайдеггер, В. Губин, К. Леонтьев, Н Бердяев) почти обязательным для себя считают подчеркнуть «чувствительность» онтологии к контексту. Система антропологических диспозиций, на наш вз1ляд, позволяет выделить из «универсальной» онтологии её этнический структурный элемент. То, что Э. Гуссерль называет «идеей региональной онтологии», санкционирующей «дробно описывать структуру бьпия», служит косвенной поддержкой нашей концепции о том, что абсолют единой «картины мира» существует только условно, на деле образуя конгломерацию автономных этнопредставлений о высших законах мироздания. Дополнительным основанием для легитимизации нового термина служит методологическое положение о том, что совокупность человечества «есть некое культурное многообразие, мозаичный, но стремящийся к структурности и самоорганизации континуум из объективно существующих и отличных друг от друга элементов общества и культуры» [156:3].

Методологическую основу работы составляет интеграция нескольких систем знаний: теория культурной множественности [X. Ортега-и-Гассет], теория культурных областей и географического распределения культуры [Я.В. Чеснов], теория архетипов [К.Юнг, Ю.В.Доманский], теория мультикультурализма [М.В. Тлостанова], теория концептов и концептосферы [В.Маслова] в проекции на этнопоэтические константы. Весьма важным в методологическом ключе мы считаем выдвинутое Н. А. Бердяевым положение о том, что «человек входит в человечество через национальную индивидуальность, он существует не как абстрактный, а как «национальный человек» [29:96]. «Жанровым» особенностям и границам настоящей работы концептуально близка «этнософия» В. Бигуаа, под которой абхазский учёный понимает «поиск этносмыслов» через «анализ, осмысление этногенеза народа, его этнических особенностей, этнических явлений, этики, этнопсихологии, этнического и национального самосознания» [31:20]. В настоящей работе мы также опираемся на труды Г. Д. Гачева, в которых проводится сравнительно-сопоставительный анализ национальных образов мира. В исследовании вопросов, связанных с выявлением онтологического метакода карачаево-балкарской поэзии, весомую методологическую помощь нам оказала теория онтологической поэтики, разработанная в трудах Л. Карасёва и Н. А. Шогенцуковой.

В своей работе автор также опирается на теоретические положения признанных исследователей литературного процесса: С. С. Аверинцева, С. У. Алиевой, Л. Н. Арутюнова, Ю. Я Барабаша, В. А. Бигуаа, Г. Г. Гамзатова, У. Б. Далгат, В. М. Жирмунского, Д. С. Лихачева, Т. И. Ломидзе, Н. С. Надъярных, И .Г. Неупокоевой, З. Т. Османовой, А. В. Пошатаевой, К. К. Султанова, Н. М. Федя, А. И. Чагина, Р. Ф. Юсуфова.

При исследовании вопросов, связанных с этнопоэтикой, мы учитывали ценные наблюдения, содержащиеся в трудах ученых северокавказского региона: Х. И. Бакова, Л. А. Бекизовой, Т. Ш. Биттировой, A.M. Гутова, Н. Г. Джусойты, X. X. Малкондуева, А. Х. Мусукаевой, З. Х. Толгурова, A.M. Теппеева, Ю. М. Тхагазитова, Ф. А. Урусбиевой, Р. Я. Фидаровой, Т. М. Хаджиевой, А. Х. Хакуашева, Р. Х. Хашхожевой, К. Шаззо, Т. Е. Эфендиевой и др. Их труды сыграли важную роль, подготовив теоретико-методологическую основу для изучения этноонтологического уровня поэтических текстов.

В связи с поставленными задачами возникла необходимость использования сложившейся в последнее время комплексной, междисциплинарной методики исследования, позволяющей сочетать как исторически устоявшиеся, так и инновационные методы анализа. Решение поставленных задач потребовало обращения к историко-культурному контексту, в качестве которого выступают параллели с иносистемными культурами. Автором использованы сравнительно-исторический, системно-структурный, семиотический, текстологический, этноонтологический методы исследования в их совокупности применительно к анализу метакода карачаево-балкарской поэзии. При этом важно отметить, что методика этноонтологического анализа предусматривает возможность самораскрытия" для поэтического мегатекста без навязывания внешних стереотипных схем.

Теоретическая значимость работы заключается в том, что в научное поле онтологической поэтики вовлекается этноментальный дискурс, приобретающий сущностные характерологические черты. Теоретические положения диссертации могут быть использованы в общей теории литературы, культурологии, этнологии, а также при создании словарей символов, концептов, архетипов. Фактический материал работы может быть использован для сравнительного изучения онтологического аспекта литератур народов России.

Практическая ценность исследования состоит в том, что содержащиеся в нём выводы и литературоведческий материал могут составить основу спецкурсов и учебных пособий по когнитивному литературоведению, экзистенциальной культурологии, этноонтологической поэтике, истории карачаево-балкарской литературы. Работа может представлять интерес при создании научных трудов различного уровня, предусматривающих обращение к карачаево-балкарской поэзии. Научные выводы, наблюдения, рекомендации, сделанные на основе сопоставительного анализа карачаево-балкарских оригинальных текстов и их переложений на русский язык, могут быть полезны в практике художественного перевода. На защиту выносятся следующие положения:

• Этнопоэтика обусловлена этноонтологией, соотношение между категориями можно обозначить как «номинация и объект» или «план выражения и план содержания». Этнопоэтика — результирующий слой, возникающий в художественном тексте как итог миропостигающей деятельности национальной единицы. Под этноонтологией подразумевается система миропредставления определенного народа в ее главных константах;

• Каждая этнокультура имеет индивидуальную онтологическую картину мира с фиксированным «эпицентром», вокруг которого группируются ключевые архетипические образные единицы, составляющие единую эстетическую систему с взаимообусловленными компонентами;

• В качестве системообразующего принципа карачаево-балкарской национальной поэтики выступает категория «вертикаль», определяющая роль которой во многом предопределена причинами эколандшафтного, геомантического характера;

• Принцип вертикали, положенный в основу карачаево-балкарскою онтологического метакода, находит выражение в актуализации асцензиональной идеи (идеи восхождения), воплощенной в системе образов, а также в приоритете онейромантических, орнитогенных лейтмотивов в национальной поэзии;

Художественный перевод — проблема не лексическая, но мировоззренческая. Без учета ментальное&tradeнарода, свойственного ему типа миросозерцания, духовного склада и психологического строя адекватность художественного перевода недостижима.

Апробация результатов исследования. Диссертационная работа обсуждена на расширенном заседании кафедры русской литературы и кафедры зарубежной литературы (декабрь 2005 г.), на заседании научного семинара «Актуальные проблемы литератур народов Российской Федерации» (январь 2006 г.). По теме диссертации опубликовано 24 работы, в том числе монография «Онтологический метакод как ядро этнопоэтики» Основные положения диссертации обсуждались на международных, всероссийских, региональных и республиканских конференциях «Региональные культурные ландшафты: история и современность» (Тюмень, 2004), «Антропоцентрическая парадигма в филологии» (Ставрополь, 2003), «Интертекст в художественном и публицистическом дискурсе» (Магнитогорск, 2003), «Природа: материальное и духовное» (Санкт-Петербург, 2002), «Проблемы национальной культуры на рубеже тысячелетий: поиски и решения» (Нальчик, 2001), «Филология на рубеже тысячелетий» (Ростов-на-Дону, 2000), «Информационное общество: культурологические аспекты и проблемы» (Краснодар, 1997).

Структура диссертации. Цели и задачи определили структуру диссертационной работы, которая состоит из введения, четырех глав, заключения и библиографического блока.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Поэзия любого народа представляет собой не только высшую форму бытования языка, но опосредованное отображение всей суммы представлений о мире внутри данной традиции. При этом важнейшее значение имеет модель этносреды, выполняющей роль срединного, посреднического звена между универсальным макрокосмосом и индивидуальным микрокосмосом человека. «Народная» онтологическая картина мира причастна «этнокосмосу», связана с ним, и полностью выводится из него через язык антропоцентрических понятий, присущих данному национальному коллективу.

Анализ различных этноонтологических картин мира в их типологической соотнесенности непременно приведет исследователя к теоретическому положению о том, что между «индивидуальным бессознательным» (З.Фрейд) и «коллективным бессознательным» (К.Юнг) пролегает этническое бессознательное. Как известно, К. Юнг под «коллективным бессознательным» понимает «врожденную психологическую структуру, которая является аккумлятором неосознанно передающегося из поколения в поколение человеческого опыта» [60:185]. На наш взгляд, обозначенные К. Юнгом обобщенно широкие рамки совокупного антропогенного опыта на самом деле структурированы в соответствии с этнотопом (географический эквивалент народности — З.К.).

Другими словами, единый бессознательный человеческий опыт связуется с личностным сознанием через этнотопно обусловленный «канал передачи», переводящий априорные метафизические знания в семиотические воплощения, максимально понятные представителям данного народа. Отсюда амбивалентность юнговского «коллективного бессознательного», которое одной стороной обращено к каждому индивидууму, а с другой, предполагает наличие «этнического курсива» бытия. Отсюда же и амбивалетность аллегорических образов, закрепленных в «Словарях символов». Их инвариантное начало, принадлежащее всему мул ьти культурному человечеству, сочетается с этнокультурной вариативностью, национальным «акцентом».

Закон тождества между внепоэтической реальностью и художественной моделью мира обусловлен человеческим фактором. Поэт строит мифопоэтическую модель мира по образу и подобию контекстуально ему родного экосистемного космоса, пользуясь языком окружающего предметного мира. Другого языка нет. Отмечая степень этнокультурной детермированности художника, В. Н. Топоров пишет: «Свободный поэт свободно выбирает, что и как изобразить внесвободном (разрядка автора — В.Т.), т. е. лишенном выбора быть чем-то иным, нежели он есть, объекте описания-транспозиции. Активный поэт имеет дело с пассивным объектом — такова полярность позиции сил, участвующих в создании поэтического текста» [167:575].

Проблема связи между поэтикой и культурной средой, в которую органически входит и экосистема, осмысливалась многими исследователями. Тот факт, что семантическая частица «этно» с инерционным упорством метакода присоединяется к самым различным дисциплинам (этнолингвистика, этнопедагогика, этнософия и т. д.), вызывая у одних академическое раздражение, у других — одобрение, говорит, о том, что существует целый комплекс гносеологических проблем, связанных с освоением этнического слоя мировой культуры, проблем, настоятельно требующих разрешения.

Онтологическая поэтика, когнитивное литературоведение, гендерология, интертекстуальные исследования и многие другие научные направления, активизировавшиеся в последние годы в рамках современной антропоцентрической парадигмы, обуславливают перевод стрелок «методологического компаса» с «текстоцентризма» к человеческому фактору, «антропоцентризму». Указанное методологическое смещение в числе других актуализирует и вопрос «этнической составляющей» личности с идентификацией своеобразия «народной» онтологической картины мира.

Новейшая терминосистема литературоведения (архетип, мифологема, мифема, мифообраз, концепт, интертекст, интертекстема, прототекст, культурологема и др.) с ее единой антропоцентрической установкой составила оптимальный, оперативный инструментарий для анализа этноонтологического дискурса карачаево-балкарской поэзии.

На данном этапе развития этноонтологии, как науки, на наш взгляд, важнее не теоретизировать, не провозглашать общие истины, а дать синхроническое описание онтомира каждой субкультурной единицы в рамках «мультиверсума». Выполнение этой задачи и сложно, и легко одновременно. Сложность связана с тем, что не существует стереотипного, трафаретного плана по описанию народной «онтопоэтики» в силу ее уникальности, специфичности, малосовпадаемости с другими. Облегчает же задачу то, что у современного исследователя окажется под рукой огромный массив исследовательских работ литературоведов-предшественников, фольклористов, культурологов, историков, этнологов, которые до нас зафиксировали «эмпирический слой» народной культуры. Так, вряд ли наша работа оказалась бы написанной, если б не труды С. И. Урусбиева, Н. И. Урусбиева, М. К. Абаева, И. П. Крымшамхалова, Б. А Шаханова, И. А.-К. Хубиева (Карачайлы), З. Х. Толгурова, A.M. Теппеева, Р. А.-К. Ортабаевой, А. И. Караевой, 3. Б. Караевой, Х. Х. Малкондуева, Ф. А. Урусбиевой, Н. М. Кагиевой, Т. Е. Эфендиевой, М. Ч. Кучмезовой, Т. Ш. Биттировой, Т. М. Хаджиевой, И. И. Маремшаовой, М. Д. Каракетова, Д. М. Таумурзаева, М. Ч. Джуртубаева, М. Ч. Кудаева, многочисленных безымянных сказителей и «скрипторов» устной народной поэзии.

Образцом «высокой дескрипции» этноонтологической картины мира для нас являются труды Т. Д. Гачева. К разряду научного подвига можно отнести его исследования, проведенные в отрыве от объекта описания, на эпистемологическом уровне. Автор монографий по экзистенциальной культурологии существенно облегчил задачу условному киргизскому, русскому, еврейскому, грузинскому, болгарскому, итальянскому этноонтологу, поскольку в гачевских «национальных блоках» уже содержатся основные экзистенциальные координаты каждой из перечисленных этнокультурных групп. Впечатляет «этнософия» В. А. Бигуаа, опосредованно выявляющая онтологическую картину мира «Апсуара» через историю, типологию и поэтику абхазского романа [31].

Автор настоящего исследования поставил перед собой задачу рассмотреть этноонтологический дискурс карачаево-балкарской поэзии, воспринимаемой нами как единый динамический мегатекст, в котором находит отражение целостная картина мировидения. По сравнению с Г. Д. Гачевым мы были в гораздо более выгодном экзистенциальном положении: живя с рождения в балкарской «этнокультурной капсуле», владея родным языком, мы имели возможность не только теоретически, но и эмпирически наблюдать за «конфигурацией мысли» горца и анализировать её. К факторам «везения» можно также отнести многолетнюю практику преподавания в вузе истории зарубежной литературы, поскольку данный опыт оказался бесценным для проведения сравнительно-сопоставительного анализа этнических онтокартин мира.

• Один из главных выводов, который мы сделали после завершения работы, сводится к тому, что любая национальная поэзия старше «самой себя» на несколько тысячелетий, если учесть, что её этноимперативно заданный мыслительный аппарат складывается не тогда, когда первая творческая единица берет в руки перо и бумагу, а в глубокой древности, во времена самозарождения архетипических первообразов сознания. Судя по их трансисторической протяженности, карачаево-балкарской поэзии не сто и не тысячу лет, её корни тянутся к доисторическим временам.

• Поэзия обеспечивает наибольший доступ к системе миропонимания народа. Этноонтологический анализ (с элементами текстологии) произведений К. Мечиева, И. Семенова, К. Кулиева, К. Отарова, X. Байрамуковой, Т. Зумакуловой, Ф. Байрамуковой, Д. Мамчуевой, М. Мокаева, И. Бабаева, С. Гуртуева, А. Байзуллаева, С. Мусукаевой, А.

Бегиева, А. Додуева, М. Ольмезова, Б. Лайпанова, М. Табаксоева, Ю. Болатова, В. Мокаева и других позволяет выявить архетипы художественного мышления, свойственные данной этнокультуре, независимо от творческой индивидуальности автора. Архетипы обнаруживают себя в форме устойчивых базовых образов и мотивов, мифологем, фаворитных стилистических фигур, несущих на себе яркий отпечаток национального своеобразия.

• При всей самобытности этноонтологических картин мира, многие экзистенциальные формулы носят общечеловеческий характер без жесткого подразделения на «восточные» и «западные». Так, традиционно воспринимающаяся как культурологема западноевропейской эстетической системы «духовная алхимия» имеет ярко выраженную художественную репрезентацию в текстах карачаево-балкарских поэтов. Вместе с тем важно отметить, что стилистика горской «духовной алхимии» находится в полном соответствии с национальной, этнически обусловленной образной системой.

• Категория «концептосфера» относится к одному из ключевых понятий этноонтологической поэтики. В. А. Маслова называет концептосферой «совокупность концептов, из которых, как из мозаичного полотна, складывается миропонимание носителя языка» [112:17]. По мнению исследователя, в структуре концептосферы содержится ядро, приядерная зона и периферия. Наше исследование показывает, что ядром карачаево-балкарской концептосферы является пространственный архетип «вертикаль» (тик, ёр), задающий онтологическую ритмику всей системе объективной и духовной жизни народа. Опосредованное представление о значимости пространства для формирования мыслительных координат можно получить, отталкиваясь от суждения В. Масловой, которая совершенно справедливо замечает, что «люди, говорящие на разных языках, могут иметь при определенных условиях близкие концептуальные картины мира, а люди, говорящие на одном языке — разные» [112:50]. Именно поэтому карачаево-балкарская концептуальная картина мира может иметь больше общих точек соприкосновения с грузинской, осетинской, кабардинской, чем, допустим, с турецкой, казахской или тувинской концептосферой.

• Оригинальный вывод Ю. Тхагазитова о «непреодолённое™» нартского эпоса художественным сознанием адыгов" [169:15] можно в полной мере отнести и к балкарскому этнокультурному сознанию. Вместе с тем, поддерживая и развивая теоретическое положение ученого, хотим отметить, что качество «непреодолимости» как раз является принципиальной особенностью эпоса. Эпос и этнос не есть «сосуды», сообщающиеся от случая к случаю, их взаимосвязанность и взаимообусловленность предопределены факторами экзистенциального характера: национальный эпос является вместилищем, хранилищем ключевого онтологического метакода бытия. «Преодоление», «перекодировка» чреваты размыванием этнокультурного сознания, духовным кризисом.

• Под «онтологическим метакодом» мы понимаем особую динамическую структуру, созданную и внедрённую в культурную среду этноколлективным разумом. В ней изначально заложена целостная и завершенная система ценностей, которая поддерживает порядок и гармонию, регулирует нравственные законы и не допускает хаоса в духовном пространстве.

• «Вертикаль», выделенная нами в нартском эпосе как основная системообразующая категория, как ядро концептосферы, как основной онтологический метакод, проявляется на всех уровнях: прямом, номинативномсимволическомметафизическом. Комплекс «небесного притяжения», орнитогенные, онейромантические мотивы подкрепляют нашу идею об асцензиональном комплексе нартского эпоса.

• К категориям, обладающим статусом приядерных концептов в карачаево-балкарской онтологической картине мира, мы относим такие «погруженные в культуру» образы, как «дом», «очаг», «птица», «сон», «котёл», «камень», «дерево», «вода», «число», в наибольшей степени репрезентированные в системе национальной поэзии и выражающие её ценностную парадигму. Поэтическая интерпретация обозначенных концептов также выявляет их вертикальную «заряженность», гармонизированную с семантикой ядерного образа.

• Отмеченный В. Е. Хализевым феномен «автоматизированного приёма» [94:1090] наблюдается при анализе метакода карачаево-балкарской лирики выселения: в изменившейся культурно-исторической ситуации регламентирующая начало метакода вертикали не только не ослабевает, но, наоборот, усиливается, интенсифицируя, приводя в действие все его скрытые, резервные возможности.

• «Нартологема» — одна из новых этнопоэтических категорий, созданная нами по аналогии с «мифологемой» и обозначающая сознательную или бессознательную репродукцию тематического фрагмента, мотива, образа нартского эпоса, опознаваемого в современном художественном тексте. Нартологема, имплицитно или эксплицитно присутствуя в поэтическом тексте современного автора в качестве интертекстемы, подключает сознание читателя к мифологическим пластам и тем самым способствует увеличению объема этноонтологической памяти текста, обогащению его ассоциативного комплекса.

• Последнюю главу диссертации мы посвятили проблемам художественного перевода, рассмотренным с точки зрения онтологической поэтики. Использование методов компаративистики позволяет выявить наиболее типичные ошибки и сложившиеся заблуждения переводчиков, связанные с деформацией принципа панвертикальности сознания, пантеистического мировосприятия, особенностей коммуникативного поведения. Направленное внимание к концептосфере подлинника может быть залогом адекватного перевода, поскольку то, что принято называть абстрактной категорией «дух народа», на самом деле имеет конкретное воплощение в системе онтологических концептов с четко обозначенным этногенетическим метакодом.