Бытовой труд редко касается их. Так, в сказке «Царевна-лягушка» именно жён царевичей испытывают на умение трудиться. Таким образом, сам Иван-царевич вплоть до сожжения лягушачьей шкурки остаётся бездействующим лицом, и все проблемы берётся решать Василиса Премудрая, каждый раз приговаривая: «Не тужи, Иван-царевич! Ложись-ка лучше спать: утро вечера мудренее!» [Афанасьев, с. 66].
Однако есть такие сказки, в которых к мужскому герою отнесён какой-либо конкретный вид рабочей деятельности. Примером может служить сказка «Горшечник». Здесь положительным героем является сам горшечник, занимающийся честным трудом. Прохожий, которого взял к себе горшечник в помощники, оказался «нечистым» и вместо себя по ночам заставлял работать чертенят. Сорок тысяч горшков, которые сделали чертенята, только с виду казались хорошими, а на деле оказались битыми и непригодными. Поэтому горшечник в следующий раз уже не смог более продать ни одного горшка. &# 171;Через неделю поехал мужик с горшками в город; сколько ни стоял он на базаре, никто не покупает; все обходят его мимо, да еще всячески ругают: «Знаем мы твои горшки, старый хрен!
С виду казисты, а нальешь воды — сейчас и развалятся! Нет, брат, теперь не надуешь". Перестали брать у него горшки; совсем обеднял мужик, запил с горя и стал по кабакам валяться" [Афанасьев, с. 236]. Таким образом, если в одних сказках чудесное исполнение всей работы не отражалось потом негативно на судьбе героя, то здесь, по-видимому отразились христианские воззрения о труде, а волшебное выполнение работы было причислено к бесовскому воплощению, которое искушало главного героя.
Также как и женским героиням, мужским героям иногда предоставляется испытание трудом. Так, Даниле Бесчестному Владимир-князь наказал к празднику шубу сшить. Однако сам Данила не способен сделать то, что ему было велено, поэтому он бросает работу и уходит из города. Ему встречается старуха, которой он рассказывает о своём горе. Она же рассказывает о том, как найти Лебедь-птицу, которая поможет ему. Далее сюжет становится схожим с Царевной-лягушкой: Данила берёт в жёны Лебедь, и та соглашается помочь ему в беде.
Именно мужским героям встречаются чудеса, которые позволяют им отойти от труда, хотя бы временно. Так, например, в сказке «Жадная старуха» старик, пошедший в лес рубить дрова, находит волшебное дерево, которое согласно исполнить все желания. В сказке «Волшебное кольцо» главный герой обзаводится волшебным золотым кольцом: «в этаких городах, умерла царевна, а у ней на руке было золотое колечко; ему, доброму молодцу, очень хочется снять с руки это колечко. Вот он закупает караулов допустить его до царевны; подошел к ней, снял с руки колечко и пошел к своей матери; никто его не сдержал» [Афанасьев, с. 154]. Триста молодцев и семьдесят богатырей, которые появляются из этого кольца, выполняют все поручения героя, вытраивая новый дом, дворец, ища подарки для царя и пр.
Однако подобного рода чудеса, которые сами выполняют всю работу, встречаются и девицам. Так, например, младшая дочка в сказке «Золотой башмачок» отпустила рыбку, за что та стала выполнять за неё всю работу: «Девушка пошла за водой, сидит у колодца и плачет; рыбка выплыла наверх и спрашивает ее: „Об чем ты, красная девица, плачешь?“ — „Как же не плакать мне? — отвечает ей красная девица. — Мати нарядила сестру мою в самолучшее лопотьё, ушла с ней к обедне, а меня оставила дома и велела вычистить две меры ржи до прихода своего из церкви!“ Рыбка говорит: „Не плачь, ступай наряжайся да поезжай в церковь; будет рожь вычищена!“» [Афанасьев, с. 390]. Сюжет данной сказки существует и в европейском фольклоре, а именно в сказке «Золушка». Впервые данный сюжет был записан Шарлем Перро.
Наиболее сложное восприятие праздности и труда можно встретить в сюжете о Емеле-дураке. Изначально Емеля-дурак ничем не занимался и преспокойно лежал на печи, пребывая в бесконечном состоянии лени и апатии. По сути, если бы вместо Емели героиней сказки была бы девушка, то она была бы наказана за свою лень и нелюбовь к труду. Однако Емеля обретает за свою лень волшебного помощника — Щуку. Согласие отпустить Щуку на волю стало единственным условием того, что все желания Емели стали волшебным образом исполнятся. Таким образом, с помощью одного волшебства, не обращаясь к труду, Емеля выполняет все домашние дела, а также получает в жёны царскую дочку.
С одной стороны, это сказка, кажется восхваляет людскую лень и нежелание трудиться. Однако эту же сказку можно трактовать иным образом, если вспомнить о ежедневных крестьянских реалиях, связанных с тяжёлым, подчас непосильным трудом. С этой точки зрения сказка о Емеле-дураке звучит как крестьянская мечта об избавлении от труда и тяжёлых обязанностей, о том, что однажды, сделав одно доброе дело, можно наконец сполна отдохнуть. Возможно отсюда появляется эта бытовая фантасмагория, где самые простые предметы начинают выплясывать, передвигаться по воздуху и пр.
К категории праздности можно отнести обязательный ритуал отдыха после принятия пищи, который описывается в сюжетах о богатырях, героев, путников и пр. Так, например, в сказке «Алёша Попович» богатырь после обильного угощения князя отправляется отдыхать: «Как поел да попил Алеша Попович, учал правиться на кирпичну печь, лег полудновать» [Афанасьев, с. 131].
Таким образом, категории «труд» и «праздность» в русских сказках, в целом, отражают особенности русского народного сознания. Здесь также труд и трудовая деятельность имеют положительную оценку. Трудящиеся герои получают в конце концов вознаграждение за свои усилия. Вместе с этим, к праздности отношение неоднозначное. В различных сюжетах раскрываются различные аспекты праздности. Рассмотрим формы проявления труда в русских сказках, которые нам удалось выявить:
труд как наиболее действенной средство воспитания (как правило, относительно молодой девушки);
труд как испытание, где девушки проявляют своё трудолюбие и свои умения, а молодцы, как правило, смекалку;
труд как нечто непомерное, что исполняется волшебными и чудесными силами (через какой-либо волшебный предмет, либо героиню, наделённую чудесными силами);
Категория праздности также имеет различную интерпретацию и свойства:
праздность в противопоставлении труду как неверный метод воспитания (относительно к девушкам);
праздность как возможность отдыха вследствие действий чудесных сил;
праздность как творческий акт (как в сюжете с Емелей).
Заключение
.
В заключение данного исследования можно сделать следующие выводы. Понятие сказки сложно определить окончательно, так как оно неразрывно связано с историей народа, её менталитетом и представляет некую древнюю форму мышления. В связи с этим, возможно полагать, что сказка отражает связь древних верований народа и его сложной системы ценностей. Вместе с этим, сказка находится вне границ культуры одного народа. Архетипичность сюжетов, мотивов и персонажей сказки поднимает её до уровня общей культуры. До некоторой степени сказка — символ единства народов. Народы понимают друг друга в своих сказках. Независимо от языковых или территориальных или государственных границ сказки широко переходят от одного народа к другому.
понятие &# 171;архетип" изначально было сформулировано в философии и позже психологии. Впервые понятие архетипа появилось в античной философии — прежде всего в учении Платона об эйдосах. Средневековые богословы и философы связывают архетипы с Божественным началом, с идеей, равной Божьей мысли. Далее И. Кант в «Критике чистого разума» говорит о существовании трансцедентальных концептов, в которых содержится праобраз всякого практического применения разума. А. Шопенгауэр выделяет трансцедентальные идеи в качестве визуальных первоначальных образов. И, наконец, основой современной трактовки понятия «архетип» является теория архетипов К.
Юнга. Согласно его теории, архетипы — это элементы коллективного бессознательного, которые присущи каждому индивиду иформируются за счёт опыта многовекового опыта человечества.
Понятие литературного архетипа выделилось намного позже философской формулировки данного понятия. В отечественном литературоведении оно стало предметом анализа лишь с начала 1980;х годах, а в 1990;х вышел сразу целый ряд работ, посвящённых исследованию данного понятия. В. А. Марков через архетип устанавливается связь между мифом и литературой. Он акцентирует внимание на трёх особенностях архетипов: всеобщность, универсальность и репродуцирующий характер. Концепция Е. М. Мелетинского построена на соотнесении архетипа и литературы, где акцент ставится на сюжетах («сюжетных архетипах» и «архетипических мотивах»). Ю. В. Доманский, определяя роль архетипа, говорит о том, что данное понятие является первичной инстанцией и наделяется оценочным характером в рамках конкретной интерпретации.
Труд в сознании русского человека труд воспринимается как неотъемлемая составляющая жизни и развития личности, и связывается с нравственной деятельностью, являясь средством спасения души (что восходит к христианскому мировоззрению). В отличие от понятия «труда», понятие «праздность» в русском сознании имеет преимущественно отрицательную оценку. Однако данная категория не полностью негативна. Постепенно воспевание праздности и негативное отношение к труду входит в фольклорные произведения — прежде всего. в пословицы и поговорки, и отражает мировоззрение отдельных субкультур, представлявших собой, по большей части, деклассированные элементы общества.
Категории «труд» и «праздность» в русских сказках, в целом, отражают особенности русского народного сознания. Здесь также труд и трудовая деятельность имеют положительную оценку. Трудящиеся герои получают в конце концов вознаграждение за свои усилия. Вместе с этим, к праздности отношение неоднозначное. В различных сюжетах раскрываются различные аспекты праздности. Рассмотрим формы проявления труда в русских сказках, которые нам удалось выявить:
труд как наиболее действенной средство воспитания (как правило, относительно молодой девушки);
труд как испытание, где девушки проявляют своё трудолюбие и свои умения, а молодцы, как правило, смекалку;
труд как нечто непомерное, что исполняется волшебными и чудесными силами (через какой-либо волшебный предмет, либо героиню, наделённую чудесными силами);
Категория праздности также имеет различную интерпретацию и свойства:
праздность в противопоставлении труду как неверный метод воспитания (относительно к девушкам);
праздность как возможность отдыха вследствие действий чудесных сил;
праздность как творческий акт (как в сюжете с Емелей).
Список использованных источников и литературы
.
Источники:
Народные русские сказки А. Н. Афанасьева: В 3 т. — М.: Наука, 1984—1985. Т. 3. — 520 с.
Русские народные сказки. / Сост. В. П. Аникин. — М.: Детская литература, 1978. — 480 с.
Большакова А. Ю. Архетип, миф и память литературы.
Галсанова О. Э. Интерпретация понятия «архетип»: от античной культуры до культурологических мыслей начала XX в. // Архетипы, мифологемы, символы в художественной картине писателя: Материалы Международной заочной научной конференции. Астрахань: Издательский дом «Астраханский университет», 2010. С. 7−14.
Гоннова Т. В. Социокультурные характеристики концепта «труд» в русском языковом сознании: дисс. … канд. фил. н. — Волгоград, 2003. — 210 с.
Доманский Ю. В. Смыслообразующая роль архетипических значений в литературном тексте: Пособие по спецкурсу. 2-е изд., испр. и доп. Тверь: ТГУ, 2000. 92 с.
Еремина М.А. Лексико-семантическое поле «отношение человека к труду» в русских народных говорах: этнолингвистический аспект: автореферат дисс. … канд. фил. н. — Екатеринбург, 2003. — 22 с.
Иванова Л.А., Самохина Л. А. Концепт труд в русской языковой картине мира // Язык и межкультурные коммуникации: Материалы между-нар. конф. — Уфа: Изд-во Башк. гос. пед. ун-та, 2002. — С.89−90.
Каримова Р. Х. Понятийная составляющая концепта «труд» (в немецком и русском сознании). // Лингвокультурология. — 2011. — № 3. — С. 13−19.
Коробейникова А.А., Пыхтина Ю. Г. О пространственных архетипах в литературе. // Вестник Оренбургского государственного университета. № 11 (117). Ноябрь, 2010.С. 44−50.
Лихачев Д. С. Русская культура. — М.: Искусство, 2000. — 440 с.
Макридина М. А. Праздность в зеркале русского языка // Актуальные проблемы лингвистики: Уральские лингвистические чтения-99: Мат-лы ежегод. регион. науч. конф., Екатеринбург, 2−3 февраля 1999. — Екатеринбург: УрГПУ, 1999. — С. 52−53.
Маленко С.А. К проблеме сравнительно-исторического изучения понятия «архетип». [Электронный ресурс] URL:
http://edu.novgorod.ru (дата обращения: 20.
10.2015).
Марков В.А.
Литература
и миф: проблема архетипов (к постановке вопроса) // Тыняновский сборник. Четвертые тыняновские чтения. Рига, 1990. С.130−136.
Мелетинский Е.М. О литературных архетипах. М.: РГГУ, 1994. 136 с.
Мухина З. З. Трансформация статуса женщины в русской крестьянской семье середины XIX — начала XX века: Автореферат дисс. … д. ист. наук / З. З. Мухина. — М., 2014. — 39 с.
Новый объяснительный словарь синонимов русского языка / под общ. ред. ЮД. Апресяна. — М.: Яз.
рус. культуры, 2000. — 1448 с.
Ожегов С. И. Толковый словарь русского языка. / Под ред. Л. И. Скворцова. — М.: Оникс, 2010. — 736 с.
Платонов О. А. Русская цивилизация. История и идеология русского народа. — М.: Алгоритм, 2010. — 944 с.
Пропп В. Я. Морфология волшебной сказки.
Пропп В. Я. Русская сказка. М.: Лабиринт, 200. 416 с.
Савченко С. В. Русская народная сказка: история собирания и изучения. Киев, 1914. 543 c.
Сендерович С. Ревизия юнговой теории архетипа. [Электронный ресурс] URL:
http://anthropology.rinet.ru/old/6/.html (дата обращения: 28.
10.2015).
Успенский Б. А. Этюды о русской истории. СПб., 2002. 430 с.
Ушаков Д. Н. Большой толковый словарь. — М.: Славянский Дом Книги, 2014. — 960 с.
Шевцов В. В. Категории «праздность» и «труд» в контексте модернизации русской культуры XVIII — начала XX века. // Вестник ТГПУ. — 2004. — № 2 (39). -.
С. 106−111.
Шишкин М.П., Морозова Е. В. Понятие «сказка» в англистике и германистике. // Вестник ПГУ. — 2014. — № 7. — С. 110−114.
