Индивидуальные правовые нормы

Притязанию свойственны следующие признаки: — оно индивидуализировано, т. е. принадлежит конкретному индивиду;- возникает применительно к конкретной ситуации;- обусловлено самостоятельным выбором, свободным усмотрением самого индивида;- выступает средством идентификации и самоидентификации, что позволяет индивиду желать, требовать, настаивать и оказывать влияние на иных субъектовправовой жизни для позиционирования своего собственного правового «я».Анализируемая форма права позволяет индивидувоспринимать себя как обособленного субъекта, чувствовать свою значимость и особый статус по отношению к другим участникам. В том случае, когда индивидвступает в правовые отношения, данное право теряетсвою индивидуальную значимость, поскольку опосредуется правом другого индивида, общества или государства.

2.2 Санкция как индивидуальная правовая норма.

Вопрос о допустимости включения санкций в число структурных элементов нормы права не прост. В отечественной юридической литературе он чаще всего решается в политико-идеологическом аспекте. Давно известны идеи отечественных ученых-юристов о том, что включать санкции в структуру правовых норм допустимо, однако не для всех норм права предусмотрены санкции. Например, об этом писали С. С. Студеникин, Н. П. Томашевский и др.

В отечественной юридической литературе подобные идеи были обусловлены общим философским, идеологически-мировоззренческим контекстом существования и развития общетеоретической юридической науки в определенный исторический период. Доминантной идеей было построение коммунистического общества с постепенным отмиранием наследия общественно-экономических формаций эксплуататорского типа, в частности государства (машина для подавления одного класса другим) и права (возведенная в закон воля экономически господствующего класса). В силу этого и такие явления, как государственное принуждение, идеологически последовательно было бы считать хотя и неизбежно существующими элементами несовершенного прошлого, но все же элементами временными, замещаемыми новыми методами организации общественной жизни при переходе к коммунистическому общественному самоуправлению. Спор о количестве и качестве государственного принуждения как меры обеспечения реализуемости правовых предписаний не во всех случаях имел академический характер.

Достаточно вспомнить речь Председателя Комитета государственной безопасности СССРА. Н. Шелепина на XXII съезде КПСС, где он критиковал (бывшего) Генерального прокурора СССР А. Я. Вышинского за идеи о мере соотношения убеждения и принуждения в советском праве (газета «Правда» от 27 октября 1961 г.). Смысл данного замечания заключается в том, что в указанное время выбор поля для аргументации (логическое, идеологическое) не всегда был прост, поскольку столкновение логического и идеологического в таких ситуациях вполне могло закончиться подавляющим преимуществом идеологического. Наличие предписаний, называемых правовыми, но не подкрепленных в случае нарушения государственным принуждением (imperfect rights, unenforceable contracts), отчасти признавалось и теми зарубежными учеными, кто не был связан требованиями соответствующей идеологической допустимости. Можно отметить и аргументацию допустимости включения санкций в структуру нормы права. Ее примером могут служить рассуждения Л. С.

Явича, который, с одной стороны, возражает против того, чтобы называть структуру права логической, а с другой, — называет эту же структуру объективно обусловленной. Обратим внимание на две серьезные методологические ошибки Л. С. Явича в утверждении о том, что трехчленная структура нормы права, а значит, и включение в нее санкции обусловлены не логически, но реально и объективно. Первая ошибка — это противопоставление логического и объективного. Ее вероятная причина состоит в том, что Л. С.

Явич не разделял достижений логико-философской мысли в части устоявшегося подхода о соотношении законов природы (с помощью которых мы и утверждаем о том, что, например, связь между явлениями объективна, необходима) и законов логики (также позволяющих установить наличие объективной необходимой связи между явлениями).Вместе с тем на протяжении нескольких тысячелетий не была опровергнута мысль, что законы логики дискурсивно приоритетны перед законами природы в том смысле, что необходимое физически всегда необходимо и логически, но никак не наоборот. Неверно считать трехчленную структуру нормы права логической. Трехчленная структура нормы права («если—то—иначе») не имеет никакого отношения ни к логике, ни к информатике. Однако если основываться на правильном сочетании логической и физической обусловленности связи между явлениями, то отрицание логической связи элементов нормы права с неизбежностью приводит к отрицанию того, что трехчленная структура нормы права может отражать (выражать и т. п.) некую объективную закономерность, объективную связь в отношении введения в данную структуру санкции правовой нормы. Если рассмотреть вопрос об объективности трехчленной структуры правовой нормы вне соотношения с логическим характером такой связи, можно заметить вторую методологическую ошибку Л.

С. Явича. В частности, ученый вновь пытается соединить несоединимое. С одной стороны, он говорит, что трехчленная структура нормы выражает объективный закон. Но с другой — утверждает, что государственное веление присутствует во всех трех элементах и связывает их между собой. В части выраженности государственной воли в содержании данных элементов и характере связи между ними можно согласиться с Л. С. Явичем.

Но здесь нельзя не поддержать важное замечание Г. Кельзена о том, какие связи существуют между явлениями и какими науками эти связи изучаются. Объективная, необходимая связь между явлениями изучается науками каузальными (естественными). От нее следует отличать искусственную связь между явлениями, т. е. создаваемую людьми. Последняя может быть нормативной. Именно ее изучает юридическая наука. Если отойти от прагматического аспекта и сферы политико-идеологической потребности апологетики советского права, то заметим, что собственно в логических исследованиях норм по ряду причин не принято выделять в числе их структурных элементов санкции.

Между тем вданном направлении предпринимаются отдельные попытки обосновать обратное. В частности, в продолжение линии Лейбница по отождествлению алетических и нормативных операторов логика норм (деонтическая логика) вводится как надстройка над алетической логикой посредством введения особых констант — санкций. В логических исследованиях санкцию чаще всего не только не признают структурным элементом нормы, но и подчеркивают проблемный и требующий научной разработки логический характер самой связи между предписанием и санкцией за его нарушение. Таким образом, трехчленная структура нормы права не выражает ни законов логики, ни законов природы. Это неудачный феномен метаязыка (языка юридической науки).

Соответственно, можно сделать вывод о том, что санкция как структурный элемент нормы права — это миф, существующий в течение длительного времени в определенной академической среде. В норме права подобного структурного элемента нет. Но норм без санкций не бывает. И связь норм с санкциями все же имеет логический характер. Она проявляется в том, что нормы представляют собой частный случай аксиологически ценностного отношения между действительностью и мыслью, т. е. частный случай аксиологических оценок. Данную мысль высказал еще в 1973 г. отечественный ученый-логик А.

А. Ивин. Нормам логически предшествуют аксиологические оценки (использующие операторы «хорошо», «плохо», «нейтрально»). Так, две взаимосвязанные оценки порождают нормы. Например (1) «хорошо, когда платят налоги», (2) «хорошо, когда наказывают того, кто не платит налоги». Соединение этих оценок порождает норму «обязательно платить налоги». Фактически это оценка, стандартизированная с помощью санкции. Санкция — форма негативной аксиологической оценки. Это важный момент, поэтому следует уточнить мысль некоторых специалистов в области логики о том, что привязку санкций к нормам права можно принимать за данность. Наличие санкции за нарушение нормы права служит выражением объективной (в логическом смысле) связи между логикой норм и оценок. В этом значении данностью является не только наличие привязки санкций к нормам права, но и наличие привязки санкций вообще к любым социальным нормам.

Именно поэтому верной представляется мысль О. Э. Лейста о том, что санкции присущи и неправовым нормам. Санкции— одна из форм государственного принуждения. В связи с этим не нужно смешивать два аспекта рассматриваемой проблемы.

Первый из них — реализуемость нормы права. Здесь роль государственного принуждения может быть различной, и в значительном числе случаев реализация нормы может происходить без государственного принуждения. Второй — предусмотренность, т. е. само наличие санкции как одной из мер государственного принуждения, направленного (в совокупности с целым рядом иных мер) на обеспечение реализуемости правовых норм. В условиях наличия государства и права и отсутствия перспектив их скорого отмирания более правильна позиция О. Э. Лейста и многих других ученых: санкция (причем именно в форме государственного принуждения) для правовой нормы обязательна, «без санкции норма не будет правовой, не будет иметь юридического характера».Поскольку без санкции нет нормы вообще и правовой в частности, то и санкции в праве обязательны. Однако санкция в целом будет представлена другой нормой права.

Вероятно, в этом случае можно проследить некую аналогию с высказыванием С. Л. Явича о том, что санкция может быть сформулирована как самостоятельная статья нормативного правового акта. Но правильно говорить не о статье, а именно о норме права. Сама правовая норма, являющаяся выражением санкции, как и иные нормы права, будет иметь двучленную структуру (гипотеза и диспозиция) и состоять в связи с другой нормой права таким образом, что нарушение одной из них (точнее — указание на факт, т. е. описание такого нарушения) является гипотезой для другой. Норма-санкция предписывает (например, суду) применить вид и меру юридической ответственности к субъекту, совершившему правонарушение. Схожие мысли прослеживаются в трудах А.

Г. Братко, В. И. Леушина. Они говорили, что указание на факт правонарушения является гипотезой для санкции.

При этом В. И. Леушин, подчеркивая связь между двумя нормами права, называет данную гипотезу особой гипотезой, которая фактически является деструкцией диспозиции другой нормы права. При этом О. Э. Лейст указывает, что не имеет значения факт нахождения санкции даже в другой отрасли права. Не имеет значения факт нахождения двух данных норм в различных отраслях права.

Он лишь отражает некоторые системные свойства права. Но в связи с этим следует добавить, что фактически в том же ключе высказывались О. С. Иоффе и М. Д. Шаргородский, когда отмечали, что одни правовые нормы охраняются санкциями других норм, а критические замечания в их адрес со стороны, например, О. Э.

Лейста, были обусловлены расхождением во взглядах о том, является ли санкция структурным элементом нормы права. Вместе с тем Л. И. Петражицкий в контексте критики «теории принуждения» указывал, что при подобной трактовке принудительности норм права мы получаем бесконечную цепочку правовых норм, поскольку норма права, содержащая санкцию (предусматривающая принудительные меры), также должна быть защищена такой же нормой. Соглашаясь с таким аргументом, Г.

Харт все же отмечает, что, признавая бесконечность серии обязанностей и нарушений, можно уйти от бесконечности соответствующих правовых норм. Свое рассуждение он основывает на отсутствии реальных ограничений того, чтобы правило поведения не могло устанавливать санкцию и за нарушение себя самого. Харт вводит понятие самореферентного правила «Орган сообщества (судья) должен наказать каждого, кто нарушит любой Закон, включая этот». Какая-то из правовых норм будет являться, в том числе, и санкцией по отношению к самой себе. Таким образом, санкционная защита не стремится уйти в «дурную бесконечность» (по терминологии Г. В. Ф.

Гегеля), а вполне может замкнуться на соответствующей правовой норме. Например, такая норма изложена в ст. 305 Уголовного кодекса Российской Федерации. Мы считаем, что данный подход более конструктивен, чем, например, высказанная О. Э. Лейстом идея о том, что мысль Л. И. Петражицкого о бесконечности регресса правовых норм ошибочна, в силу того что наиболее общей гарантией законности является не юридическая, а политическая ответственность.

В случае апелляции к политической ответственности какие-то из правовых норм потеряют санкционную защиту и свойство быть правовыми. Если уточнять характер связи между двумя нормами, одна из которых является санкцией по отношению к другой, то вместе с признанием логической связи между этими нормами нужно акцентировать внимание и соотношении между юридическим предписанием и государственным принуждением за его невыполнение. Сам факт выбора в качестве санкции государственного принуждения отражает именно субъективный момент (субъективный не в обыденном негативно-оценочном смысле, а в стандартном философском аксиологически-нейтральном смысле). О субъективном характере связи между нормами права, одна из которых предписывает применение государственного принуждения за нарушение другой, позволяет вести речь о самом факте волеизъявления законодателя, выбирающего защиту нормы права посредством государственного принуждения. Сообразно этому приписывание нормам права волевого характера вполне соответствует не только юридической практике, но и отличительному родовому признаку любой социальной нормы. Формулируя подобную мысль в ином аспекте, И. А. Честнов отмечает, что воспроизводство нормы права предполагает некий первичный произвол соответствующего субъекта, хотя обыденному мышлению свойственно выдавать социально-конструктивистскую деятельность за объективную, надындивидуальную данность. Даже не признавая объективизма в форме логической связи между нормой права и ее санкционной защищенностью именно государственным принуждением, можно сформировать значительный конструктивный идеологический потенциал фактом признания тетического характера связи между нормой права и ее обеспеченностью государственным принуждением. Поскольку право как субъективный волевой акт исходит от государства, а государство является именноопределенной организацией власти, то и государственно-властная защита права выглядит последовательной и обоснованной. Без защиты права потенциалом государственного принуждения факт пусть не создания, но формулирования права государством выглядит, по меньшей мере, как необоснованная трата значительных ресурсов самого широкого спектра. Таким образом, получается обоснование утверждения, что право обеспечено государственным принуждением. Государственное принуждение имеет различные формы: предупреждение, пресечение правонарушений, — а также меры процессуального обеспечения, применяемые при привлечении соответствующего субъекта к юридической ответственности.

Но своеобразным ядром такого принуждения является именно санкция как предписание, задаваемое отдельной правовой нормой. Такая санкция — это функция, выполняемая соответствующей нормой права. Подобная функция является составным элементом охранительной функции права. В этом смысле можно перенести такое свойство права, как обеспеченность государственным принуждением, на норму права — элемент системы (права) —в аспекте ее защиты санкцией. Субъективный характер выбора законодателем вида и меры юридической ответственности обусловлен субъективным характером волеизъявления данного субъекта, т.

е. данная связь также имеет тетический характер. Таким образом, санкция может быть отнесена к структурным элементам права, поскольку она существует в форме отдельной двучленной нормы права.

Заключение

.

В нормировании права и законодательства существуют различия, обусловленные диапазоном и интенсивностью правовой адаптации граждан к каждым новым условиям социальной и сопровождающей её юридической действительности. По всем установленным в данном материале обстоятельствам и гипотетическим предположениям, ведущим аргументом остаётся признание ведущей роли государства, как наиболее действенного аргумента принуждения граждан и населения к правовому поведению. Структура нормы права является двухчленной. Она всегда содержит гипотезу и диспозицию и не включает в себя санкцию. Между тем любая норма права обеспечена санкционной защитой. Злоупотребление правом есть специфический способ реализации правовой нормы в условиях режима беззакония, когда право применяется как средство сокрытия целей и направленности его действительного противозаконного использования в интересах должностного лица органов государственной власти с причинением ощутимого вреда государству, обществу и отдельным индивидам. Это не просто противоправное поведение и действие, нарушающие правовые нормы, права и свободы граждан, но всегда изощренная, мошенническая имитация правомерного поведения, нарушающего сами принципы права. Оставаясь внешне безукоризненным, внутренне оно перерождается, превращаясь в антиправо, требующее особого внимания и специальных мер противодействия.

В настоящее время в российском законодательстве содержится огромное число дефиниций. Особенностью норм-дефиниций в конституционном праве является то, что часть из них содержится в нормативном акте, обладающем высшей юридической силой — в Конституции РФ. При этом термины, понятия из Конституции РФ получают свое развитие и конкретизацию в текущем законодательстве. К особенностям норм-дефиниций в конституционном праве относится то, что, в сравнении с иными отраслевыми нормами-дефинициями, они обращены к наиболее широкому кругу лиц. В силу федеративной природы нашего государства нормыдефиниции закрепляются и в законодательстве субъектов Федерации. При этом определение основных терминов в федеральном и региональном законодательстве должно содержательно совпадать. Список использованной литературы.

Апт Л. Ф. Легальные определения в законодательстве и судебной практике. М., 2012. С. 6−7Апт Л.

Ф.О системной связи определений понятий российского законодательства // Юридическая техника. 2013.№ 1. С. 112. Давыдова М. Л. Нормативно-правовое предписание: природа, типология, технико-юридическое оформление. СПб.: Юридический центр-Пресс, 2015.

С. 140. Димитров Н. Н., Шагаева Р. В. Основы нормотворчества: учебное пособие. М., 2013. С. 41. Ершов В. В. Судебное правоприменение: актуальные теоретические и практические проблемы // Российское правосудие. Научно-практический журнал. № 5.

Москва, 2012. С. 4−12.Законодательная техника: науч.

практ. пособие / под ред. Ю. А. Тихомирова. М., 2012. С. 86. Информатика и математика для юристов: учебник для студентов вузов, обучающихся по юрид. специальностям / под ред.

С. Я. Казанцева, Н. М.

Дубининой. 2-е изд., перераб. и доп. М., 2014.

С.

226.Козлова Е. И. От Советов к парламенту: задачи науки и суть перемен // Современный российский конституционализм: проблемы теории и практики / отв. ред. О. Е.

Кутафин, Е. С. Шугрина. М., 2014. С. 45. Коркунов Н.

М. Лекции по общей теории права. М., 2012. С.

190.Корнуков В. М. Адвокатура в системе правоохранительных и правозащитных организаций и ее воздействие на развитие правовой мысли и правоприменение // Вестник Саратовской государственной академии права. № 1. Саратов, 2013. С. 92−97Крусс В. И. Актуальные проблемы злоупотребления правами и свободами человека // Государство и право.

2012. № 7. С.

46.Леушин В. И. Логическая норма и нормативное предписание (структурный анализ) // Рос. ежегодник теории права.

2015. № 2. С.

605—611.Леушин В. И. Логическая норма и нормативное предписание (структурный анализ) // Рос. ежегодник теории права. 2015.

№ 2. С. 605—611.Лисанюк Е. Н. Алчуррон и Булыгин о норме в «нормативных системах» // Конфликтология. 2014. №.

4. С. 62—73.Малахов В. П., Эриашвили Н. Д. Методологические и мировоззренческие проблемы современной юридической теории: моногр. М., 2011.

Марченко М. Н. Источники права: учеб. пособие. М., 2011. С. 40. Петражицкий Л.

И. Теория и политика права // Избранные труды / науч. ред. Е.

В. Тимошина. СПб.: Юрид. кн., 2010.

LXXII. С.288−289.Проблемы общей теории права и государства: учебник / под общ. ред. В. С. Нерсесянца. М., 2011. С. 57. Теория государства и права: учебник / под ред.

В.М. Корельского и В. Д. Перевалова. М., 2012. С. 249. Черданцев А.

Ф. Логико-языковые феномены в юриспруденции. М., 2012. С.

102.Честнов И. А. Диалогичность нормы права // Конфликтология. 2014. № 4.

С. 57—61.Чиннова М. В. Дефиниции и их использование в нормативных правовых актах. М., 2014. С. 20. Шавлохова З. К.

Индивидуальная правовая жизнь, ее формы и уровни. М., 2014.

Шиндяпина М. Д. Стадии юридической ответственности. М., 2012. С. 145. Ярмонова Е. Н. Нормотворчество как особая форма государственной деятельности // Роль инноваций в трансформации современной науки: сборник статей Международной научно-практической конференции (5 августа 2016 г., г. Волгоград). Уфа: Аэтерна, 2016. С. 192.