Живой труп. 
История русской литературы XIX века

Как и во «Власти тьмы», в основу сюжета пьесы «Живой труп» было положено известное в судебных кругах уголовное дело супругов Гимеров, обвиненных в «двоеженстве», в то время сурово каравшемся. Оттолкнувшись от реального факта, Толстой создал сложную психологическую и социальную коллизию, даже в незавершенной редакции ставшую одним из шедевров русской и мировой драматургии.

В центре пьесы — образ Федора Протасова, человека, принадлежащего к высоким слоям общества. Его «падение»: запой и разгул, увлечение цыганкой хора, промотанное собственное состояние и состояние жены, знакомство с «дном» жизни, — автор объясняет не слабостью характера своего героя, а обостренным чувством фальши, несправедливости, в чем бы ни проявлялись они: в частной ли жизни, в семейных отношениях или в общественном устройстве. Горький пьяница, отщепенец, Федя, как его все зовут, хранит в душе более высокие требования чести, долга, справедливости, чем окружающие его люди «порядочного общества» .

Оригинальность построения конфликта в пьесе состоит в том, что в нем нет ни правых, ни виноватых, нет борьбы, доброй или злой воли, а есть драматическое стечение обстоятельств. Неслучайно работа над пьесой началась в 1900 г" после того, как Толстой побывал на спектакле Московского Художественного театра: в тот вечер, 14 января, шел «Дядя Ваня» Чехова, вызвавший отрицательную оценку писателя, но его новое произведение по способам организации конфликта тоже оказалось новаторским явлением в драматургии.

Одной версии — чеховской — крушения человеческой судьбы Толстой противопоставил другую, где в полной мере высказался его темперамент протестанта, бунтаря, ниспровергателя существующего порядка вещей.

Федор Протасов порывает не просто с жизнью своей семьи, с любящей женой Лизой, с размеренным, добропорядочным укладом, а со всей окружающей его жизнью, лишающей человека внутренней свободы и права выбора. Вот почему герой чутко вслушивается в цыганскую песню, которая так захватывает его: «Это степь, это десятый век, это не свобода, воля». В песне заключены для него такие проявления души, какие не знает жизнь: «И где же делается то все, что тут высказано?.. И зачем может человек доходить до этого восторга, а нельзя продолжать его?» .

Герой настолько странен и так «выламывается» из норм обыденной жизни, что оказывается между нескольких огней: одни относятся к нему с ненавистью (Каренина и мать Лизы), другие — с презрительной снисходительностью (князь Абрезков), третьи — с любовью и восхищением (цыганка Маша, Саша — сестра Лизы Протасовой), четвертые находят возможным использовать его с целью шантажа. «Он сам себе враг» , — говорит о нем князь Абрезков. Но он враг и другим: промотав собственное состояние, транжирит состояние жены, опускается все ниже по социальной лестнице, превратившись, наконец, в бродягу, в люмпена. Протасов вполне осознает, что приносит несчастье близким ему людям, но не может остановиться. Он готов уйти, чтобы не мешать чужой жизни, но в условиях, в какие его поставило общество с его законами, такое возможно только через суд и через процедуру развода, а эго значит — снова придется кривить душой: взятки в консисторию (церковные присутственные места) и судебным чиновникам, снова ложь, потому что нужно брать вину на себя, причем вину в супружеской неверности, хотя он ни в чем нс погрешил против уз брака. Герой так и не научился спокойно лгать, и в этом сто «несчастье». Остается единственный путь: убрать самого себя, пойти на самоубийство. Он и это готов сделать, но, уже приставив револьвер к виску, слабый, безвольный человек, он не отваживается на этот шаг. Выход, подсказанный Федору цыганкой Машей, оказывается неожиданно простым. Пожалуй, это редчайший эпизод, когда Толстой начинает выдумывать своих героев и их психологию, в чем он справедливо упрекал Горького. Приятельницацыганка, не то что увлекающаяся литературой, а плохо говорящая по-русски, вдруг спрашивает: «Читал ты „Что делать?“? Скучный это роман, а одно очень, очень хорошо». Хорошо — это мнимое убийство: нужно сделать вид, что утопился, тем более что все знают — Федор не умеет плавать.

Это и станет решением, которое впоследствии приведет к кровавой, роковой для героя развязке. Федор Протасов инсценирует самоубийство; отныне считается, что он погиб. Сам же он, совершенно опустившийся, появляется в темных притонах Саратова, обитает в ночлежных домах, пока в запущенном трактире какой-то проходимец, подслушав его признание, не выдает его полиции. Недолгое судебное разбирательство должно закончиться тем, что, согласно уголовному законодательству, новый брак Лизы с Карениным окажется расторгнутым, и она вместе с прежним мужем отправится в ссылку в Сибирь, будет подвергнута церковному покаянию, и ее опять свяжут с Федей узами брака, постылого и ей, и ему. Перед вынесением приговора Протасов, незаметно получив все тот же пистолет, который когда-то уже появлялся у него в руках, на глазах у публики и судейских чиновников стреляется и умирает, тем самым освободив Лизу от ужаса ссылки, а себя — от ужаса существования с тяжелым грехом на душе.

Такова достаточно простая, но напряженная и динамичная, заканчивающаяся смертью героя фабула пьесы. Сюжет же произведения оказывается очень необычным и своеобразно построенным: в нем нет сквозного движения событий, он распадается на несколько сцен, давая три отчетливых социальных среза: привилегированное сословие (преимущественно светское общество); простонародная среда, обитатели «дна» и третий план, всегда вызывавший особенно острую критическую атаку Толстого, — бездушная судебная система и произвол судейских чиновников. В этих трех сегментах сюжета представлены различные персонажи: люди «порядочного общества», аристократии и высшего чиновничьего круга (Каренин, несмотря на молодость, — уже камергер и статский советник; его мать, имеющая влияние в свете; семейство Лизы; князь Абрезков), мелкая сошка — следователи, адвокаты, офицеры — собутыльники Феди, и, наконец, он сам, в финале пьесы — полунищий, полубродяга в окружении опустившихся сомнительных личностей.

Резким контрастом на фоне «сливок общества» и обитателей «дна» рисуется образ цыганки Маши, которая как раз и олицетворяет нравственную силу народа. Это своеобразная художественная параллель характеру Федора Протасова: человек такой же цельности, искренности. «Только любовь дорога» , — говорит она. Простая цыганка хора, воспитанная «на корысти», несет в себе самоотверженное, чистое чувство, все отдает, не требуя ничего. Этот луч света, по словам Феди, согревший его, эта любовь, которую он тоже ничем не осквернил, всегда остается в нем, поддерживает его, дает силы жить как самое задушевное воспоминание. Умирая, Федор представляет себе рядом именно Машу, образ которой с песней возникает в гаснущем сознании героя. Последние его слова обращены к цыганке: «Опоздала… (Плачет.) Как хорошо… как хорошо… (Кончается)» .

В заключительном шестом действии драмы то, что уже было высказано в экспозиционной части: необходимость судебных действий и вся ложь, связанная с ними, — обретает живую плоть и кровь конкретных действующих лиц. Федя Протасов оказывается в мертвой хватке суда и судейских чиновников. Однако суд над «преступником» становится у Толстого судом над судом: такие резкие, безжалостные выпады против бессмысленных законов и судебного делопроизводства можно найти только в «Воскресении». В схватке с судейскими деятелями Толстой достигает страстной силы обличения, вершин публицистической патетики. Здесь не только обнажены бесчеловечность и отсутствие всякого смысла в законе, но и показаны во всей красе их исполнители: жалкое племя чиновников, их желание безмерно, безнаказанно оскорблять и унижать человека, попавшего в судебную западню. Они не просто равнодушны к порученному делу, а наслаждаются беспомощностью, беззащитностью своих жертв. Требованием закона творится на каждом шагу беззаконие — вот мысль Толстого.

" Ах, господин следователь, — говорит Федя, — как вам не стыдно. Ну что вы лезете в чужую жизнь? Рады, что имеете власть, и, чтоб показать ее, мучаете не физически, а нравственно людей, которые в тысячи раз лучше вас". И затем герой развертывает суть человеческой драмы, которая, попадая под пресс судебной машины, убивает в человеке все человеческое:

Федя. Нечего просить. Я скажу все, что думаю. (Письмоводителю.) А вы пишите. По крайней мере в первый раз будут в протоколе разумные человеческие речи. (Возвышает голос.) Живут три человека: я, он, она. Между ними сложные отношения, борьба добра со злом, такая духовная борьба, о которой вы понятия не имеете. Борьба эта кончается известным положением, которое все развязывает. Все успокоены. Они счастливы — любят память обо мне. Я в своем падении счастлив тем, что я сделал, что должно, что я, негодный, ушел из жизни, чтобы не мешать тем, кто полон жизни и хороши. И мы все живем. Вдруг является негодяй, шантажист, который требует от меня участия в шантаже. Я прогоняю его. Он идет к вам, к борцу за правосудие, к охранителю нравственности. И вы, получая двадцатого числа по двугривенному за пакость, надеваете мундир и с легким духом куражитесь над ними, над людьми, которых вы и мизинца нс стоите, которые вас к себе в переднюю не пустят. Но вы добрались и рады…

Судебный следователь. Уведите его. Я арестую вас.

Федя (к Каренину и Лизе). Так простите.

Каренин (подходит и подает руку). Так, видно, должно было быть.

(Лиза проходит. Федя низко кланяется.).

В зале суда происходит то, на что никто не рассчитывал. «Не их судят, а они судят общество» , — говорит молодой адвокат.

Финал, как часто бывает у Толстого, обращен к началу всей композиционной структуры пьесы: первая попытка самоубийства и роковой выстрел, развязавший узел невольной уголовной драмы; даже орудие убийства то же — револьвер, дважды предлагаемый Протасову одним и тем же лицом (несостоявшимся самоубийцей, имевшим когда-то отношение к судейской среде, Иваном Петровичем). Пьеса, которую Толстой считал незавершенной, демонстрирует внутреннюю цельность и законченность в реализации авторского замысла.

Существующая ныне редакция «Живого трупа» была окончена к концу 1900 г. Толстой не продолжил работу над ней. Впервые пьеса была представлена на сцене — уже после смерти писателя — в Московском Художественном театре в 1911 г. С этого момента и до настоящего времени продолжается триумфальный успех ее постановок в России и во многих странах мира.