Основные типы и тенденции развития современных политических партий

М. Дюверже считал, как и многие исследователи партий, что главной целью последних является завоевание и использование политической власти. В борьбе за власть важны не столько доктрины или программы, сколько организационная структура и дисциплина, умение извлекать из окружающей среды разнообразные ресурсы.

Структура партий характеризуется многообразием. За одним и тем же понятием стоят три или четыре социологических типа, различающихся по базовым элементам, способам их интеграции в определенную целостность, внутренним связям и руководящим институтам^[1].

Исследование организационного устройства политических партий, анализ структуры первичной организации и принципов взаимоотношений между центральными органами партии и ее первичными звеньями привели М. Дюверже к выделению четырех социологических типов партий: партиикомитеты, партии-секции, партии-ячейки, партии-милиции^[2].

По способам возникновения и интеграции базовых элементов в общую структуру он выделил первоначально два типа партий: кадровые и массовые. Кадровые партии — это «объединения нотаблей» («лучших людей») с целью подготовки и проведения выборов с последующим сохранением контактов с избранными. М. Дюверже различает несколько категорий нотаблей: нотабли, которые своим именем, престижем или харизмой повышают авторитет кандидата в депутаты и завоевывают ему дополнительные голоса; нотабли, умеющие организовывать избирательную кампанию; нотабли-финансисты, составляющие главный мотор борьбы. «То, что массовые партии достигают числом, кадровые партии добиваются путем отбора… Если понимать под членством то, что имеет признаком обязательство перед партией и, далее, регулярную уплату членских взносов, то кадровые партии не имеют членов» , — писал М. Дюверже. Пик активности кадровых партий — это время выборов, в промежутках между ними они «засыпают»^[3].

Как уже было отмечено, классическое исследование данного типа партий (прежде всего американских и английских) осуществил в начале XX в. М. Острогорский, пессимистически оценивший перспективы демократического развития в условиях сосредоточения средств контроля и манипулирования политическим поведением масс в руках небольшого числа людей, входящих в так называемый партийный «кокус»^[4]. Его выводы перекликаются с теми, которые получил Р. Михельс при анализе эволюции массовой партии (СДПГ)^[5].

Кадровые партии соответствуют «буржуазным» партиям XIX в., которые и сегодня все еще существуют в виде консервативных и либеральных партий. В США они продолжают полностью занимать политическую сцену (вместе с тем американские партии отличаются и весьма оригинальными чертами). Они базируются на небольших комитетах, довольно независимых друг от друга и обычно децентрализованных; они не стремятся ни к умножению своих членов, ни к вовлечению широких народных масс — скорее стараются объединять личностей. Их деятельность целиком направлена на выборы и парламентские комбинации и этом смысле сохраняет характер наполовину сезонный; их административная инфраструктура находится в зачаточном состоянии; руководство здесь как бы распылено среди депутатов и носит ярко выраженную личностную форму. Реальная власть принадлежит то одному, то другому клану, который складывается вокруг парламентского лидера; соперничество этих группировок и составляет жизнь партий.

Если охарактеризовать кадровые партии в целом — это партии комитетские, децентрализованные, слабо интегрированные.

Массовые партии вызвало к жизни практическое осуществление всеобщего избирательного права. Они основаны на вовлечении максимально возможного количества людей, народных масс. Здесь обнаруживается четкая система вступления, дополненная весьма строгим механизмом индивидуальных взносов, что в основном и обеспечивает финансирование партии (тогда как для так называемых буржуазных партий первого типа источником средств чаще всего выступают пожертвования и субсидии каких-либо частных кредиторов — коммерсантов, предпринимателей, банков и других финансовых структур). Комитеты уступают место «секциям» — рабочим единицам более широким и открытым, важнейшей функцией которых, помимо чисто электоральной деятельности, выступает политическое воспитание членов. Массовость членства и взимание взносов требуют создания значительного административного аппарата. В такой партии всегда есть большее или меньшее количество так называемых постоянных функционеров, которые естественно тяготеют к превращению в своего рода класс и закреплению определенной власти; так складываются зачатки бюрократии. Личностный характер руководства здесь смягчен системой коллективных институтов (съезды, национальные комитеты, советы, бюро, секретариаты) с настоящим разделением властей. В принципе, на всех уровнях царит выборность, по па практике обнаруживаются мощные олигархические тенденции. Гораздо более важную роль внутри самой партии играет доктрина, так как личное соперничество принимает форму борьбы различных идеологических течений. Кроме того, партия выходит далеко за пределы собственно политики, захватывая экономическую, социальную, семейную и другие сферы.

Массовые партии основаны на секциях, они более централизованы и имеют более жесткую структуру, чем кадровые партии.

Анализ организационных структур европейских политических партий позволил М. Дюверже выделить еще один тип партий — полумассовые. Это партии, состоящие не только из индивидуальных, но и коллективных членов. Классический пример такого рода — возникшая в 1900 г. лейбористская партия Великобритании. С финансовой точки зрения — это массовая партия, так как партийные расходы покрывались преимущественно за счет взносов членов тред-юнионов, которые и были коллективными членами партии. Однако, во-первых, она никогда не была марксистской, а значит — и антисистемной партией; во-вторых, как отмечает М. Дюверже, «общее членство остается весьма отличным от индивидуального: оно не предполагает ни действенного включения в политическую жизнь, ни персональных обязательств перед партией. Это глубоко трансформирует ее природу»^[6].

Пристальное внимание ученых многих стран мира к проблемам политических партий позволило им не только отметить позитивные моменты их развития, но и обнаружить кризисные явления.

Политические партии все чаще осуществляют свою деятельность в условиях жесткой конкуренции со стороны множества общественных движений и организаций, когда граждане менее охотно солидаризируются с узкопартийными символами и идеологией и отстаивают значительно более широкий набор интересов. Это не мешает партиям играть роль главного представителя гражданского общества, но вместе с тем предполагает, что в лице социальных движений и ассоциаций интересов они сталкиваются с конкурентами куда более серьезными, чем те, которые были у их предшественников.

В связи с кризисом в Европе и в мире в целом массовых коммунистических и социалистических партий в 1970—1980;х гг., выразившемся в падении их численности и популярности, кризисе идеологических основ, сокращении социальной базы, ростом влияния новых социальных движений, стали звучать пессимистические прогнозы относительно их будущего, делались выводы о том, что им нет места в новом, постиндустриальном обществе, отличающемся новой социальной структурой, новыми принципами организации, доминированием постматериальных ценностей над материальными.

Однако первая половина 1990;х гг. была отмечена возрождением исследовательского интереса к теме партий и партийных систем. Многочисленные статьи, разбросанные по различным журналам, тематические сборники работ, монографические исследования и, наконец, издание специализированного журнала «Party Politics», первый номер которого вышел в 1995 г., — все это является эмпирическим индикатором того, что вопреки пессимистическому прогнозу об упадке роли партий в политике, что приводило к снижению заинтересованности в их изучении, мы наблюдаем сегодня обновление партийной демократии.

Политические партии не только не исчезли, не просто приспособились к изменившимся обстоятельствам в постиндустриальном обществе, но и не потеряли своего ведущего места в политическом процессе. Они оказались институтом, легко воспринимающим новые веяния в политике, использующим благоприятные возможности демократии конца столетия, инициирующим и представляющим политические нововведения. Можно сказать, что так же как рыночная модель экономики (с неизбежными модификациями и обновлением), так и партийная модель демократии, основанная на плюрализме политических сил и конкурентной борьбе за государственную власть, являются более фундаментальными ценностями современного мира, чем представлялось ранее.

Конечно, сегодня мы наблюдаем множество отличий в деятельности и организации партий по сравнению с предыдущими периодами политической жизни. Эти отличия не могут не вызвать вопроса о том, имеем ли мы дело с одним и тем же феноменом — политической партией.

По-видимому, здесь нужно принять во внимание следующие обстоятельства. Во-первых, общей социологической установкой всех исследователей политических партий являлось убеждение, что партия как политическая организация должна рассматриваться в системе отношений «гражданское общество — партия — государство». Это соответствовало той реальности, что партия представляла собой единственный институт, который не противопоставлял себя ни государству, ни гражданскому обществу. При изменившихся со временем формах связи партия остается самым значимым механизмом, обеспечивающим чувствительность государства к общественным интересам.

Во-вторых, партия по преимуществу является сегодня политическим образованием. В публичной политической жизни общества нет другой организации, которая была бы сравнима по политической значимости с партией. Даже современное государство скорее видится административным, а не политическим, и приобретает последнее качество лишь в связи с партийной системой. Концентрация политического в партиях делает их мощным выразителем воли к общению — публичному и заинтересованному обмену политическим капиталом. Может быть, эта рыночная аналогия «хромает», но она позволяет видеть в партиях значимую форму производства политических отношений. Правда, можно также сказать, что партия есть не буквально политическое, а его метафора, некий образ современного политического тела, его означающий и замещающий. Выражая значимость политического, партия в своем определении приобретает свободу на имя. Поиск «нового образа» партии — «партии профессиональных структур», «медиапартии», «картельные партии» — свидетельствует о стремлении означить существующую реальность политического в метафоре-традиции, наследующей и новой одновременно.

В-третьих, современная демократия остается партийной демократией при всем множестве ее идеальных типов и реальных моделей. При этом следует иметь в виду, что речь идет о демократии при государственной форме организации общества. Конечно, наряду с партийной демократией есть и другие формы демократии, но в данном случае партийная демократия представляет собой политический вид демократии, связанный с либеральным представлением о власти и механизмах ее формирования. Хотя, пожалуй, сегодня либеральное понимание является наиболее распространенным и принятым в качестве общезначимого.

К. фон Бейме выделяет три основных направления критики партий в 1990;х гг.: партии угрожают нормативно принятому «общему благу»; партии не являются плохими per se, а имеются «хорошие» и «плохие» партии; партии принимаются гражданами, но заявляют, что имеются также другие институты, которые выполняют их функции. Автор считает, что кризис партий связан с изменением не только их организации, но и выполняемых функций. Другие ученые утверждают, что кризис поразил старый тип партии — массовую партию, и мы сегодня наблюдаем переход от старого типа к новому.

Существует и более радикальная критика партий, связывающая партийный кризис с исчерпаемостью потенциала политических партий. Эта критика осуществляется сторонниками массовых демократических движений, групп интересов (корпоративизм) или радикальными левыми и правыми антиполитическими партиями, выступающими против традиционных партий политического истеблишмента.

Основная причина все же видится в исчерпаемости тех форм демократии, в которые была включена традиционная партия, построенная на массовом членстве, репрезентации социальных интересов и довольно жесткой организационной структуре и идеологической идентификации. Однако то, что пришло им на смену, т. е. «всеохватные партии», «картельные партии», также неоднозначно оцениваются.

Появление всеохватных партий объясняется целым комплексом причин, среди которых особо следует выделить следующие:

• — размывание четких социальных границ между социальными группами повлияло на систему политической идентификации, сложившуюся к середине XX в.;
• — экономический рост и политика всеобщего благосостояния, борьбы с бедностью, заставили партии разрабатывать программы, рассчитанные на поддержку не отдельных социальных групп, пусть даже и многочисленных, а на поддержку населения в целом;
• — падение влияния основных идеологических доктрин XVIII—XIX вв. на политическое поведение граждан и одновременно усиление значения постматериальных ценностей в структурах их ценностных ориентаций, сопровождающиеся возникновением множества общественных движений и организаций, заставляет партии искать новые методы борьбы за голоса избирателей, быть открытыми к любым социальным интересам.

Всеохватные партии отражают новые процессы в отношениях между государством и современным гражданским обществом. Партии все более превращаются в проводников государственной политики и все менее ощущают себя агентами гражданского общества. Они становятся своеобразным брокером, посредником между государством и обществом, торгующим государственными постами, который не забывает и о существовании своего интереса, порой отличного от интересов своих клиентов.

Картельные партии выражают еще одну тенденцию в развитии партий, связанную с усилением их связей с государством. Смысл возникновения партии картельного типа в условиях стабильной и консолидированной демократии состоит в том, чтобы создать «механизм распределения государственных постов между профессиональными группами политиков, основывающийся на непосредственной связи политика и избирателя без посредства партийной организации, на широкой коалиционной основе, на сокращении дистанции между лидерами и избирателями, на больших государственных субсидиях партийной деятельности»^[7].

Избирательные кампании, проводимые картельными партиями, становятся особо капиталоемкими, интенсивными, профессиональными и централизованными, с использованием различных видов социального капитала (экономического, культурного, социального, информационного, символического и т. д.).

Конкуренция между картельными партиями, по сути, стирает в лице избирателя различия между правящей партией и оппозицией. Все партии, участвующие в выборах, становятся ответственными за государственную политику, понижая тем самым ответственность каждой конкретной партии.

Радикальная критика склонна видеть в указанных тенденциях все тот же процесс упадка либеральной демократии, которая предстает в этой критике как олигархия политических профессионалов. Ряд исследователей отмечают две фундаментальные слабости современной западной демократии: отрыв политики от общества и политической ответственности от граждан.

Критика репрезентативной демократии указывает на сужение числа лиц, способных оказывать существенное влияние на процесс принятия политических решений, на иллюзорный характер выборов и манипулятивный механизм освещения политического процесса в средствах массовой информации. Исследователи суммируют кризис репрезентативной демократии в нескольких основных характеристиках.

• 1. Низкая вовлеченность: граждане редко непосредственно включены в политический процесс. Они голосуют на выборах случайным образом. Они имеют небольшой прямой контакт с политиками, теми, кто, как иногда представляется, живет в тайном и непроницаемом мире.
• 2. Ограниченный выбор: избирателям предлагается делать выбор между всеохватными политическими программами, которые часто являются смутными и путанными и часто не исполняются партиями, пришедшими к власти. Граждане в качестве потребителей имеют широкий ряд возможностей и более изощренный «продуктовый» ряд, а в качестве избирателей — страдают от того, что политику выбирают политические партии, которые утверждают свою монополию на политическом рынке.
• 3. Бедный результат: политическая система является в общем виде неэффективной. Даже когда политики делают обещания, они редко их выполняют.

Все же следует заметить, что, хотя в целом кризис европейских партий затронул существо их позиции в политическом мире, наложил отпечаток на их организацию и структуру членства, модифицировал отношения с населением и т. д., партиям удалось найти выход из кризиса, и это выразилось в появлении нового поколения партийных организаций («картельных партий», «партий профессионалов», «медиапартий», «минимальных партий»). Отмечается лишь начальная стадия формирования подобных партий (многие связывают начато с 1970;ми гг.), но их признаки явно просматриваются в партийных системах Австрии, Дании, Германии, Финляндии, Норвегии, Швеции, частично в Великобритании, Франции. Восточноевропейский политический процесс, включая Россию, дает много примеров партийной деятельности, отличной от традиционной.

• [1] Дюверже М. Политические партии. С. 41.
• [2] Там же. С. 59−84.
• [3] Там же. С. 117−118.
• [4] Острогорский М. Я. Демократия и политические партии. М., 1997.
• [5] Михельс Р. Социология политической партии в условиях демократии // Диалог. 1990. № 1.
• [6] Дюверже М. Политические партии. С. 119.
• [7] Сморгунов Л. В. Современная сравнительная политология. СПб., 2012. С. 312.