Основы социального обеспечения зарубежных стран

В результате изучения главы 16 студент должен:

• • знать особенности исторического развития законодательства о социальном обеспечении за рубежом; тенденции развития зарубежного законодательства о социальном обеспечении; основные классические и современные модели организации социального обеспечения за рубежом и нормативные правовые акты, в которых они были впервые закреплены; порядок оформления трудовых отношений с иностранными гражданами и лицами без гражданства по законодательству зарубежных стран;
• • уметь выделять признаки определенной модели социального обеспечения в правовом регулировании социального обеспечения определенной страны; объяснять причины появления признаков той или иной модели социального обеспечения в законодательстве определенной страны; отвечать на вопрос о причинах возникновения различий и отклонений национальных подходов к регулированию социального обеспечения от выделенных в науке моделей организации социального обеспечения;
• • владеть навыками оперирования основными понятиями зарубежной теории и законодательства о социальном обеспечении.

История развития зарубежного законодательства о социальном обеспечении

Социальное обеспечение как идея всегда было предназначено для преодоления проблемы потери дохода и бедности. Причинами утраты ранее существовавшего дохода либо способности обеспечить себя вообще могут быть различные события, как связанные с личностью человека (болезнь, тюремное заключение, утрата родителя и др.), так и не связанные с нею (война, экономический кризис, стихийное бедствие и пр.).

На ранних этапах человеческой истории задача по обеспечению существования лицам, утратившим способность или изначально неспособным самостоятельно себя содержать, решалась сравнительно простыми методами. Одной из первых форм социальной поддержки в истории человечества была внутрисемейная. Благодаря ей в первобытном обществе неблагополучные члены одной иногда весьма многочисленной семьи могли существовать, даже не будучи в силах самостоятельно обеспечить себе пропитание и защиту.

Общинный образ жизни Древнего мира ввел в обиход поддержку общины, использующую ресурсы общины для обеспечения приемлемого уровня жизни социально неблагополучным ее членам. В Средние века предполагалось, — хотя и в значительной степени на основании морально-религиозных, а не законодательных норм, что землевладелец заботится о своих крестьянах, ремесленник — об учениках и подмастерьях, а хозяин — о слугах, преследуя при этом сугубо эгоистические интересы обеспечения стабильности своего хозяйства или мастерской и заодно спасения души. Тем не менее эта забота реализовывалась в жестких рамках, которые знаменитый французский кардинал Ришелье описывает в своем «Политическом завещании» следующим образом: «…если бы людям довелось жить в слишком благоприятных условиях, было бы невозможно удерживать их в рамках их обязанностей»^[1]. Аналогичной точки зрения придерживался и шотландский государственный деятель Патрик Колкхаун: «…таким образом, бедность является наиболее необходимым и непреложным элементом общества, без которого нации и сообщества не могли бы существовать в форме цивилизации. Таковы все люди. Это источник богатства, поскольку без бедности не могло бы быть труда; не могло бы быть богатства, совершенствования, комфорта и никакой пользы для тех, кто мог бы обладать состоянием^[2].

В тот же период к решению социальных задач активно подключаются и религиозные учреждения, создавая и постепенно расширяя систему призрения социально неблагополучных лиц. Такие структуры занимались вопросами образования, заботились о больных, предоставляли место для ночлега путешественникам, приют сиротам и др. Однако попечение подобного рода обычно не выходило за рамки частных инициатив, обусловленных религиозным каноном, а не законодательными установлениями, даже если эта практика получала поддержку на уровне государственной власти.

Особняком в вопросах развития социального обеспечения стоит обеспечение по старости и обеспечение, связанное с особыми заслугами, которые на начальном этапе развития этой формы поддержки часто совпадали. Так, приближенные царей, землевладельцев и военачальников получали за свою службу земельные наделы и денежное содержание, призванное одновременно отразить их заслуги перед сюзереном и обеспечить им финансовую поддержку в преклонные годы.

Прообразами современного законодательства о социальном обеспечении обычно считаются акты, составившие так называемое Законодательство о бедных (Poor Laws), действовавшее в XVI—XVII вв. в Англии на исходе Средних веков^[3]. Необходимость в специальных нормах по социальному обеспечению социально неблагополучных слоев населения во многом объяснялась появлением большого числа бродяг, оказавшихся на улице после расформирования католических монастырей и больниц, где они ранее получали приют и некоторое содержание. К тому времени вследствие определенных климатических, эпидемиологических и экономических факторов количество бедных, не имевших дохода либо имевших мизерный доход, составляло около четверти всего населения^[4]. И это без учета тех, кто оказывался в таком же положении время от времени: в результате неурожая или других неблагоприятных факторов.

Помимо этого к середине XVI в. практически распалась система крепостной зависимости крестьян, что также привело к высвобождению значительного числа лиц, свободных де-юре или хотя бы де-факто. Обычно такие лица пополняли собой ряды работников в городских ремесленных цехах или мигрировали между землевладельцами, предлагая свой труд уже па более или менее свободной и в известной степени договорной основе. Некоторая их часть поступала на работу в личное услужение, формируя новый социальный слой наемной прислуги, обязанности которой ранее выполнялись крепостными.

Для того чтобы свободные работник не подрывали основы сложившегося экономического и социального уклада, Законодательство о бедных устанавливало множество запретов, призванных ограничить перемещение свободной рабочей силы. Взамен на эти ограничения землевладельцы и местные власти обязывались обеспечивать определенные меры поддержки неимущим, находящимся в пределах их владений (включая создание приютов, а позднее — и работных домов, принудительное регулирование цен па товары и услуги и др.). Известный теолог Т. Фоул называл его «географической тюрьмой» и «возвращением рабства»^[5], а британский юрист Д. Стефенс — «разновидностью крепостной зависимости»^[6]. Существует также мнение, что все эти меры существенно сдерживали формирование в Англии свободного рынка труда и расширение спектра договорного регулирования индивидуальных трудовых отношений^[7]. Однако это мнение не вполне соответствует фактам. Безусловно, сдерживающее действие социально-обеспечительных норм оказывало определенное влияние на указанные процессы. Но это влияние не было единственным и определяющим. Возникновение новых отраслей хозяйствования (в частности, характерное для XVI—XVIII вв. активное развитие производства шерсти) объективно требовало увеличения числа рабочей силы в приходах и, следовательно, вызывало у землевладельцев стремление нанимать любых трудоспособных лиц, включая и «мигрантов» из соседних приходов. Таким образом, достаточно жесткое законодательство XVI—XVII вв. не могло заметно приостановить развитие объективных процессов развития рынка наемной рабочей силы и дальнейшей разработки соответствующего нормативного инструментария.

Тем не менее наиболее заметно ситуация начата меняться лишь к концу XVIII в., когда идея использования принудительного труда бедняков для компенсации затрат на их социальную поддержку и сформированная для реализации этой идеи система работных домов окончательно доказали спою неэффективность. Это привело к тому, что в 1782 г. после достаточно длительных колебаний^[8] Парламент принял Закон о преобразовании «работных домов» обратно в «дома бедных», разрешая использовать их лишь в качестве приюта для нетрудоспособных сирот, стариков и немощных^[9]. Уклоняющиеся от работы трудоспособные лица подлежали помещению в исправительные дома и привлечению к принудительному труду на срок до трех месяцев, а желающим и способным трудиться безработным разрешалось подыскивать работу в любом приходе^[10]. Таким образом, с устранением преград для свободного перемещения трудоспособных лиц между административно-территориальными единицами внутри страны было устранено препятствие к дальнейшему развитию свободного рынка труда и договорных отношений в сфере его регулирования.

Этот же Закон 1782 г. фактически снял действовавшее на протяжении нескольких веков ограничение размера платы за труд. Вместо установления максимума заработной платы приходским властям предписывалось обеспечивать определенный уровень заработной платы работающих лиц. В 1795 г. эта норма получила развитие в прецедентном праве, когда мировыми судьями деревни Спинхемленд в графстве Беркшир было принято принципиальное решение о доплатах к заработной плате. Данный прообраз современного минимального размера оплаты труда был привязан к уровню цен на пшеницу и поставлен в зависимость от количества членов семьи работающего. Если плата за труд, предоставляемая нанимателем, оказывалась ниже цен на пшеницу, приход был обязан возместить работнику разницу за счет средств, предназначенных для социальной поддержки бедных^[11]. Другие графства незамедлительно последовали примеру Беркшира, и к концу 1795 г. Спинхемлендская система регулирования уровня платы за труд была закреплена законодательно^[12].

На первый взгляд введение такой системы дало определенные положительные результаты. Устранение верхней планки заработной платы расширило границы договорного установления размеров оплаты труда наемных работников, позволив сторонам оперативно учитывать ситуацию на рынке труда при найме. Таким образом, договорный характер регулирования труда оказывался выгоден и нанимателю, и наемному работнику. Следовательно, расширялась и сфера его использования.

В то же время Спинхемлендская система несла в себе и серьезные проблемы. Достаточно высокий гарантированный минимум оплаты труда существенно снизил активность наемных работников на рынке труда. Получая не менее определенной, централизованно установленной суммы за свой труд при любом оговоренном сторонами уровне оплаты, работник лишался стимулов к совершенствованию своих навыков, улучшению качества работы и пр. Существенно осложнилось и положение нанимателей. Ввиду того что доплата до установленного минимума производилась за счет специального налога, выплачиваемого нанимателями, их доходы так или иначе оказывались под угрозой уменьшения в любом случае — и при повышении заработной платы, и при ее снижении. Разница заключалась лишь в том, что, повышая зарплату непосредственно работающему лицу, наниматель расставался со своими деньгами сразу, а снижая зарплату — расходовал эти средства косвенным образом, через налоговую систему.

Поскольку размер оплаты труда, установленный сторонами в договоре, при такой системе фактически мало влиял на итоговый заработок работающего лица, договор перестал восприниматься сторонами как эффективный регулятор отношений. Впоследствии юристы неоднократно приводили Спинхемлендскую систему в качестве образца непродуманной политики в социально-трудовой сфере^[13] и попытки применить устаревшие методы, сложившиеся в более стабильную эпоху, к решению проблем стремительно развивающейся индустриализации^[14]. Крупнейший шотландский философ и политэкономист Адам Смит, называя эту систему «нарушением естественной свободы» человека, считал ее причиной существенного неравенства в оплате труда между близлежащими приходами, просуществовавшей в Великобритании вплоть до XX в.^[15]

Известные британские социологи и экономисты Сидни и Беатрис Вебб описывают английское Законодательство о бедных как «систему помощи, действовавшую в условиях репрессивной инфраструктуры»^[16]. По мнению специалистов^[17], аналогичная характеристика применима и к французскому законодательству того времени, хотя в отличие от Англии средневековая Франция так и не приняла единого общегосударственного акта о бедных и не признала права на социальную поддержку. Тем не менее в обеих странах такая поддержка так или иначе оставалась в компетенции местных властей до тех пор, пока централизация власти в начале XVIII в. не привела к введению единых общегосударственных репрессивных мер по ограничению бродяжничества и борьбе с проблемой бедности. Хотя можно заметить, что в большей степени это была борьба не с бедностью как социальным злом, а с бедными как его наглядным и раздражающим проявлением. Тем не менее отдельные элементы Законодательства о бедных просуществовали в британском праве до середины XX в.^[18]

Не следует думать, что описанные выше жесткие меры сдерживания бедности были исключительно репрессиями ради самих репрессий. Среди их целей были и благородные, например борьба с предполагаемой склонностью бедных к лени, искоренение праздности среди работающего населения и пр. Законодательство о бедных в средневековой Англии и Франции носило, безусловно, дисциплинарнопатерналистский характер, однако оно одновременно выполняло воспитательные задачи, содействующие поддержанию правопорядка. В какой-то мере это законодательство даже способствовало развитию трудовых ресурсов, поскольку в эпоху промышленных революций именно обитатели «работных домов» и «домов для бедных» стали первыми фабричными работниками^[19].

В то же время промышленные революции XVIII—XIX вв. и зарождение капиталистических форм хозяйствования привнесли новые подходы к обеспечению социальной поддержки неблагополучных слоев населения. Можно проследить формирование двух противоположных направлений ее обеспечения: либеральное и социальное.

Либеральное направление развития социально-обеспечительных мер было характерно для стран, первыми перешедших на рельсы индустриализации: Великобритания, Франция и США. Наиболее заметный конфликт существующей системы и новых экономических условий наблюдался в Великобритании, первой вступившей в эпоху промышленных революций и одновременно обладавшей к тому моменту наиболее развитой системой социальной поддержки бедных. Спинхемлендская система в таких условиях воспринималась как пережиток уходящей эпохи регулируемой экономики, противоречащий основным экономическим принципам либерализма и свободного рынка. Индустриализация требовала мобильной рабочей силы, способной оперативно откликаться на колебания рынка, в то время как Законодательство о бедных с его приходской поддержкой и территориальной закрепленностью работников препятствовало свободной циркуляции трудовых ресурсов^[20], поскольку работники не спешили покидать «насиженные» места с гарантированным доходом в поисках более высокооплачиваемых мест на фабриках, где отсутствовали какие бы то ни было гарантии сохранения уровня оплаты труда^[21].

В свою очередь, социально ориентированное направление было характерно для стран, затронутых промышленной революцией с некоторым опозданием (Германия, Австро-Венгрия, Испания, Россия). Либерализм никогда не был в них господствующей идеологией, а государственное вмешательство в экономику и социальную сферу, напротив, было практически традицией. Соответственно, наиболее естественной реакцией на изменение экономической и социальной ситуации в этих странах стало распространение уже существовавших мер социальной поддержки на новую категорию лиц — рабочий класс^[22].

Следует отметить, что формирующееся буржуазное общество могло себе позволить уйти от патернализма старой системы социальной поддержки. С развитием промышленного производства зависимость трудящегося от фабрики и рынка обеспечивала условия для введения в практику понятия трудовой дисциплины, более соответствующего духу нового времени. «Когда природа правит и наказывает за нас, — писал британский священник и политэкономист Т. Мальтус в 1826 г., — стремление вырвать у нее из рук жезл и принять на себя ненавистную роль палача является лишь жалким честолюбием…»^[23] Утверждалось, что бедные сами виноваты в своей несчастливой судьбе. С точки зрения сторонников либеральной философии, патернализм распространенных на тот момент методов общественной поддержки бедных нарушал законы природы и имел весьма неблагоприятные социальные последствия. Сторонники теории Т. Мальтуса полагали, что Законодательство о бедных само создает бедность, а не борется с ней. По мнению мальтузианцев, Законодательство о бедных фактически поддерживало безответственное поведение, способствовало резкому приросту населения в отсутствии пропорционального роста возможностей для самообеспечения, перераспределяло доходы в пользу наиболее непроизводительных и бесполезных слоев общества, уменьшая доходы его более достойных представителей и нарушая тем самым естественный ход вещей^[24]. По их мнению, Законодательство о бедных разрушало традиции скромности, экономности, трудолюбия и независимости, складывавшиеся веками. Американский социолог Виллиам Грехем Самнер, полагал, что существование миллионеров и нищих является результатом естественного отбора, составляющего ядро прогресса и цивилизации, а Законодательство о бедных и всеохватная частная благотворительность угрожают развитию человечества^[25].

Мальтузианская точка зрения была позитивно воспринята определенной часть европейского общества, не взирая на то что в других странах отсутствовали законодательно установленные меры социальной поддержки бедных. Эти теории соответствовали интересам растущего класса промышленников, освобождая его от ответственности за социальные проблемы. Французский экономист и предприниматель Жан Баптист Сэ полагал, что человек приобретает право на общественную помощь только в том случае, если причины нуждаемости являются «неизбежным следствием существующих социальных институтов»^[26], а известный французский политэкономист Жозеф Гарнье утверждал, что закрепление права на социальную помощь «логически равнозначно установлению коммунизма»^[27].

В США с их избытком земли и недостаточными трудовыми ресурсами мальтузианские теории о появлении бедности вследствие нарушения пропорций между ростом населения и возможностями его самообеспечения как таковые не прижились. Однако идея о том, что причиной бедности являются личные пороки бедняков, а не проблемы системы, в которой они вынуждены существовать, укрепилась там даже прочнее, чем в Англии^[28]. Американское законодательство о бедных было фактически списано с английского, однако бедность и нищенство не воспринимались там как проблема вплоть до массовой иммиграции, урбанизации, вызвавшей появление трущоб и экономических проблем на рубеже XVIII—XIX вв. Бедняки были в основном недавними иммигрантами и потому воспринимались как чужеродное явление, противное американскому духу независимости и личного успеха. Социальный дарвинизм был здесь даже популярнее, чем в Англии. В начале XIX в. на территории США были весьма популярны «общества подавления бедности», выступавшие за ликвидацию любой организованной помощи бедным, как государственной, так и обеспечиваемой в частном порядке. Такое восприятие бедности обществом продержалось почти до конца XIX в.

Взгляды Т. Мальтуза во многом подготовили британское общество к реформе Законодательства о бедных в 1834 г. Шотландский политэкономист и историк Джеймс Бонар называет Т. Мальтуза «отцом нового Законодательства о бедных», хотя сам Т. Мальтуз ратовал за полную отмену этих законов^[29]. Английское законодательство 1834 г. отражало тенденции к либерализации экономики того времени. Оно было направлено на поддержку свободного рынка, сокращение государственных мер социальной поддержки и снижение их привлекательности в глазах потенциальных получателей. Так, в частности, помещению в работные дома был придан характер наименее выгодного способа самообеспечения по сравнению с любым другим способом заработка.

Совершено иные подходы мы видим в истории развития социального обеспечения Германии и стран Восточной Европы, где по ряду объективных причин элементы феодальной организации общества продержались дольше, чем в Великобритании. Если Великобритания отменила крепостное право в конце XVI в., Германия (наряду с АвстроВенгрией, Пруссией, Россией и др.) сохранила крепостные отношения на 300 лет дольше — до второй половины XIX в. Запаздывание промышленного развития, достаточно высокий уровень благосостояния высших кругов общества, исторически сложившаяся мягкость крепостного права и другие объективные причины позволили прогрессивным представителям германской элиты весьма успешно отстаивать идею ответственности богатых за положение бедных^[30].

Либеральная идеология не смогла существенно повлиять на столь прочно укоренившееся восприятие общественных взаимоотношений. Советники прусского короля еще в 1840 г. рекомендовали ему поддержать идею социальной поддержки фабричных рабочих^[31]. Защита работников увязывалась с трудовой дисциплиной и существующим общественным порядком в целом, которые нарушались постоянно ширившимися протестами трудящихся. Известно, что германский «железный канцлер» Отто фон Бисмарк, с именем которого сегодня связывают появление первой в мире концепции социального страхования, пришел к этому решению в значительной степени на волне неудачных попыток сдержать распространение социалистических настроений в низших слоях общества. Историческая речь кайзера Германии 17 ноября 1881 г. о системе государственного социального страхования, призванная укрепить его власть в условиях социально-политической дестабилизации, по сути, отражала взгляды Бисмарка: «Лекарство от социальных изъянов следует искать не только в подавлении социально-демократических перегибов, но одновременно и в положительном развитии благосостояния рабочего класса»^[32]. Современники утверждают, что введение социального страхования существенно повысило производительность труда за счет улучшения здоровья работников, снижения уровня аварийности и улучшения медицинского обслуживания^[33]. Это было позитивно воспринято и работодателями^[34], особенно на фоне вызванного этими мерами снижения профсоюзной активности. Жалобы на дороговизну социального страхования не пользовались популярностью даже среди самих предпринимателей^[35]. Идея социального страхования была столь популярна, что в начале XX в. перспективы ее восприятия обсуждались британскими и американскими политиками^[36].

В США идея социального страхования попала благодаря прогрессивистам^[37], обеспокоенным проблемами экономии ресурсов, повышения эффективности производства и обеспечения промышленной безопасности. Установление взаимосвязи между социальным и медицинским страхованием с одной стороны и производительностью труда — с другой создавало обоснование для социально-обеспечительных программ в условиях отсутствия патерналистских традиций и позволяло отграничить их от существовавших ранее проявлений частной благотворительности^[38]. Аналогичные соображения высказывались относительно пенсионного обеспечения по старости и пособий по безработице, которые, по мнению специалистов^[39], также оказывали положительное влияние на производительность труда.

Тем не менее до начала 1930;х гг. реальный прогресс в развитии социального страхования на территории США можно было наблюдать главным образом в регулировании страховых компенсаций рабочим. Принятие соответствующего законодательства активно лоббировалось Национальным объединением производителей и другими объединениями работодателей. Позднее сторонники развития социального страхования во главе с Американским объединением за трудовое законодательство переключились на популяризацию идеи государственного медицинского страхования. Его необходимость обосновывалась теми же причинами — обеспечение производительности и поддержание эффективности производств, — уже имевшими к тому времени весомое статистическое подтверждение: по свидетельству статистиков, за год вполне предотвратимые заболевания работников отнимали у предприятий порядка 200 миллионов человекочасов производительного труда^[40]. Американский экономист и социальный реформатор Ирвинг Фишер в 1917 г., пропагандируя всеобщность и обязательность медицинского страхования, сравнивал его экономический эффект с эффектом от введения начального образования^[41]. Однако, американский индивидуализм сдался не сразу. Лишь Великая депрессия 1930;х гг. смогла убедить общество и высшие политические круги США в необходимости государственного участия в решении социальных проблем. Определенную роль в этом сыграла и информация об активном развитии социального обеспечения в молодой Советской России.

• [1] Цит. по: Hauser Н. La pensee et Taction economique du cardinal de Richelieu. Paris, 1944. P. 145.
• [2] Colquhoun P. A treatise of indigence. London, 1806. P. 7.
• [3] Следует отметить, что наряду со статутными нормами (законами) η тот период активно развивалось и прецедентное право по этой проблематике. Интересно отметить, что некоторые элементы современного трудового права, например деление трудовых договоров на виды, были впервые заложены именно в английском законодательстве о бедных.
• [4] См" например: Block С. L’assistance el l’etat en France a la veille de la Revolution. Paris, 1908. P. 5; Clark G. N. The Wealth of England from 1496 to 1760. London, 1946. P. 192−193 и др.
• [5] Fowle Т. W. The Poor Law: The English Citizen: His Right & Responsibilities. Littleton, 1979. P. 63−64.
• [6] Stephens J. F. The History of the Criminal Law of England. London, 1883. Vol. 3. P. 204.
• [7] Quigley IK P. Five Hundred Years of English Poor Laws, 1349−1834: Regulating the Working and Nonworking Poor // Akron Law Review. 1996. Vol. 30. № 1. P. 92.
• [8] Ibid. Р. 95.
• [9] Theobald И'. S. 29 of An Act for the Better Relief and Employment of the Poor, 1782 // A Practical Treatise on the Poor Laws As Altered by the Poor Law Amendment Act, and Other Recent Statutes. London, 1836. P. 497.
• [10] Ibid.
• [11] Speenhamland Decision, 6 Mav 1795 // English Historical Documents, 1783−1832 /ed. by D. C. Douglas. London, 1959. Vol. 8. P. 446−448.
• [12] Poor Relief Act, 1795, amending the Poor Relief Act, 1722 // English Historical Documents, 1783−1832 / ed. by D. C. Douglas. London, 1959. Vol. 8. P. 716.
• [13] De Schweinitz К. England’s Road to Social Security, From the Statute of Labourers in 1349 to the Beveridge Report of 1942. N.Y., 1943. P. 76; Quigley W. P. Op cit. P. 97, и др.
• [14] Polanyi K. The Great Transformation. Bostons, 1957. Chapter vii.
• [15] Smith A. The Wealth of Nations. N.Y., 1937. P. 135−140.
• [16] Webb S., Webb B. English Poor Law History. London, 1927. P. I, 396.
• [17] Rimlinger G. V. Welfare policy and economic development: a comparative historical perspective // The Journal of Economic History. 1966. Vol. 26. Issue 04. P. 558.
• [18] National Assistance Act of 1948, формально отменивший систему «Законов о бедных». См., например: Spicker P. The Foundations of Welfare: Bruges and Ypres // A paper presented at the International Social Policy Association Conference «Policy Futures: Learning from the Past». Edinburgh (Scotland). June, 29 — July, 1, 2009. P. 8; Hazlitt H. Man vs. Welfare State. N.Y., 1969. P. 92−94; Green D. G. An End to Welfare Rights: The Rediscovery of Independence. St. Edmundsbury, 1999. P. 29−74 и др.
• [19] Koulischer J. La grande industrie aux xviic et xviiie siecles: France, Allemagne, Russie // Annales d’histoire economique et sociale. 1931. Vol. III. № 1.
• [20] Smith A. The Wealth of Nations. N.Y., 1937. P. 135-МО.
• [21] Более подробно см.: Redford A. Labour Migration in England, 1800- 1850. Manchester, 1926. P. 77.
• [22] Bufill С. М. Tratado Comparado de Seguridad Social. Madrid, 1951. P. 47.
• [23] Malthus Th. Essay on the Principle of Population. T. II. London, 1826. P. 339.
• [24] См., например: Rimlinger G. V. Op cit. P. 556−571; Spenser H. Social Statics. London, 1868. P. 353−355.
• [25] Woodroofe К. From charity to social work. London, 1962. P. 92.
• [26] Say J.-B. A Treatise on political economy. Philadelphia, 1836. P. 438.
• [27] Цит. no: Spengler J.J. French Population Theory since 1800 //Journal of Political Economy. 1936. Vol. XLIX. P. 558.
• [28] Подробнее об этом см.: Woodroofe К. From charity to social work. London, 1962. P. 92.
• [29] Bonar /. Malthas and his work. London, 1885. P. 304; Malthus T. Op cit. P. 339.
• [30] Говорят, немецкий канцлер и «крестный отец» социального страхования Отто фон Бисмарк любил цитировать слова прусского короля Фредерика Великого: «Когда я буду королем, я буду настоящим королем бедных». Gesammelten Werke / ed. by W. Schussler. Berlin, 1929. P. XII, 360. См. также: Luetge F. Die Grundprinzipien der Bismarckschen Sozialpolitik // Jahrbuch fiir Nationalb’konomie und Statistik. 1931. Vol. 134. № 1.
• [31] См., например: Ваха J. Die Wirtschaftlichen Ansichten von Joseph Maria von Radovitz // Jahrbuch fir Nationaldkonomie und Statistik. 1933. Vol. 139. Ms 2. P. 188−210; Slein L. Das Konigtum, die Republik und die Souveranitat der franzosischen / Gesellschaft seit der Februarrevolution 1848. Vol. 1. Mfinchen, 1921.
• [32] Cm.: Dawson IF. H. Social insurance in Germany, 1883−1911. London, 1912. P. 16.
• [33] Dawson W. H. Op cit. P. ix; Dawson IF. H. Evolution of modern Germany. London, 1908. P. 155−57.
• [34] Schwedtman F. C., Emery J. A. Accident prevention and relief. N.Y., 1911.
• [35] Schmoller G. Diesoziale Frage. Munich, 1918. P. 410.
• [36] The works of Theodore Roosevelt. National ed. N.Y., 1926. P. XVII, 266.
• [37] Прогрессивизм или прогрессизм (лат. progressio) — течение или идеология, направленные на пропаганду и осуществление социальных и политических реформ сверху, т. е. правительством. Возник в конце XIX — начале XX вв. в промышленных городах, где сторонники данного направления пропагандировали законодательные реформы для улучшения положения рабочих. В первой половине XX в. на базе данной идеологии в США и Канаде возникли соответствующие политические партии (как правило, левоцентристские): Прогрессивная партия США (1912 г. и позднее в 1924 и 1948 гг.), Прогрессивная партия Канады (1920 г.).
• [38] Institutional Economics. Vol. II. Madison, 1959. P. 857; A Reconstruction Health Program // The Survey. 1919. September 6. P. 798.
• [39] См., например: Brown W.J. The Judicial Regulation of Industrial Conditions // The Yale Law Journal. 1918. Vol. 27. № 4. P. 445; Grosscup P. S. Our old American freedom // The North American Review. 1919. Vol. 210. № 769. P. 750 и др.
• [40] Rubinow I. Sickness insurance // American Labor Legislation Review. 1913. Vol. III. № 2. P. 162−171.
• [41] Fisher I. The need for health insurance //American Labor Legislation Review. 1917. Vol. VII. № 1. P. 17.