Понятие греха. 
Религиоведение

В работах Фромма рассматривается также феномен греха. Ученый показывает, что в классическом иудаистском и христианском теологическом учении грех, по существу, отождествляется с неповиновением воле божьей. Это со всей очевидностью явствует из распространенного представления о первоначальном грехе как о неповиновении Адама. В отличие от христианской традиции иудаизм считает неповиновение Адама не «первородным» грехом, наследуемым всеми его потомками, а лишь первым грехом, совершенно не распространяющимся на его потомков.

И все-таки, по мысли Фромма, чаще всего неповиновение воле божьей — какой бы она ни была — есть грех. Это неудивительно, если учесть, что Бог в этой части Библии представлен как непререкаемый авторитет, созданный по образу и подобию восточного Царя Царей. Нас тем более не должен удивлять этот факт, если учесть, что церковь с момента своего зарождения приспосабливалась к существующему социальному строю, а затем при феодализме — как сейчас, при капитализме, — нуждалась для осуществлениях своих функций в строгом соблюдении паствой установленных законов, независимо от того, отвечали они истинным интересам людей или нет. И не так уж важно, насколько суровыми или либеральными были каковы и каковы были средства их осуществления. Куда важнее другое: люди должны научиться бояться авторитета не только в лице «начальника», который «носит меч». Однако, как считает Фромм, этого страха недостаточно, чтобы обеспечивать должное функционирование государства: гражданам следует интернализировать этот страх и придать неповиновению моральное и религиозное качество — назвать его грехом.

Э. Фромм считает, что люди соблюдают законы не только потому, что они боятся, но и потому, что неповиновение вызывает у них чувство вины. От этого чувства можно избавиться, получив прощение, которое исходит лишь от самой власти. Условиями такого прощения являются раскаяние грешника, его наказание, принятие грешником этого наказания и тем самым подчинение закону. Установившая последовательность «грех (неповиновение) — чувство вины — снова смирение (наказание) — прощение» представляет собой порочный круг, ибо каждый акт неповиновения ведет к усилению повиновения. Лишь немногих удается смирить таким образом. Несмотря на невероятно жестокое наказание Зевсом, Прометей не покоряется и не чувствует себя виновным. Он знал, что взять огонь у богов и отдать его людям — это акт сострадания; он не повиновался богам, но и не согрешил. Прометей, подобно другим любимым героям (мученикам) рода человеческого, нарушил традицию отождествления непослушания с грехом.

Однако общество, как справедливо отмечает Фромм, не состоит из одних героев. В традиционном теологическом и житейском смысле грех — это понятие, относящееся к авторитарной структуре, которая характерна именно для модуса обладания. Главное, что делает нас людьми, лежит не внутри нас, а вовне — это та власть, которой мы подчиняемся. Нельзя достичь благоденствия своей собственной творческой деятельностью, оно достигается пассивным подчинением и вытекающим отсюда одобрением властей предержащих. У нас есть лидер (светский либо духовный: король или королева, или Бог), в которого мы верим; нам гарантирована безопасность, пока мы никто. И даже то, что подчинение далеко не всегда осознается, что оно может быть сильным или слабым, что психическая и социальная структуры могут быть не полностью, а лишь частично авторитарными (деспотичными), не должно, как считает Фромм закрывать нам глаза на тот факт, что мы живем в мире обладания в той мере, в какой интернализуем авторитарную структуру нашего общества.

Один из исследователей точно подметил, что у Фомы Аквинского концепция власти, неповиновения и греха носит гуманистический характер: грех понимается не как неповиновение иррациональной власти, а как нарушение благоденствия человека. Так, Аквинский утверждал: «Мы не можем оскорбить Бога, разве что действуя против своего блага». Чтобы правильно понять такую позицию, следует учесть, что для Аквинского человеческое благо не определяется ни произвольными, чисто субъективными желаниями, ни инстинктивными («естественными», если пользоваться термином стоиков) желаниями, ни волей божьей. Оно определяется нашим рациональным пониманием человеческой природы и норм, вытекающих из этой природы и способствующих нашему оптимальному развитию и благополучию. (Следует отметить, что Фома Аквинский как послушный сын церкви и поборник существующего социального порядка, защитник его от революционных сект не мог быть чистым представителем неавторитарной этики; он использовал слово «неповиновение» для обоих видов непослушания, чтобы скрыть внутреннюю противоречивость своей позиции.).

В то время как понимание греха как неповиновения оказывается составной частью авторитарной структуры, а значит и модуса обладания, оно приобретает совершенно иное значение в рамках неавторитарной структуры, основанной на модусе бытия. Причем и это второе значение также подразумевается в библейской истории грехопадения, что нетрудно понять, если по-другому ее интерпретировать. Вот толкование Фромма: Бог поместил человека в сады Эдема и предостерег от того, чтобы вкушать плоды с древа жизни и с древа познания добра и зла. Убедившись, что «нехорошо быть человеку одному», Бог создал женщину. Мужчина и женщина должны были стать «одной плотью». Оба были наги «и не стыдились». Это утверждение обычно интерпретируется с точки зрения традиционного взгляда на проблемы пола, согласно которому мужчина и женщина должны, вполне естественно, стыдиться своих неприкрытых гениталий. Однако едва ли в библейской истории сказано только это. Такое утверждение может иметь и другой, более глубокий смысл, а именно что, хотя мужчина и женщина лицезрели друг друга с головы до пят, они не испытывали — да и не могли испытывать — стыда, ведь они воспринимали друг друга не со стороны, как посторонние, отдельные индивиды, а как «одна плоть» .

Эта изначальная для рода человеческого ситуация радикально меняется после грехопадения, когда мужчина и женщина становятся людьми в полном смысле этого слова — людьми, познавшими добро и зло, познавшими друг друга как отдельные индивиды и осознавшие, что их первородное единство нарушено и что они стали чужими друг другу. Они близки и все же чувствуют, что разделены, отделены друг от друга. Они испытывают глубочайший стыд: стыд от того, что видят отчуждение, невероятную пропасть, разделяющую их. «Они сделали себе опоясания», пытаясь тем самым избежать всей полноты человеческих отношений — скрыть наготу, в которой они предстали друг перед другом. Но стыд, как и чувство вины, не спрячешь за фиговым листом. Они не сблизились друг с другом и в любви. Возможно, они не желали друг друга физически, по физическая близость не устраняет отчужденности между людьми. И то, что они действительно не любили друг друга, проявляется в том, как они друг к другу относятся: Ева даже не пытается защитить Адама, а Адам стремится избежать наказания, обвиняя во всем Еву, а не защищая ее.

" Так какой же грех они совершили?" - спрашивает Фромм. Они увидели друг друга, как разделенные, изолированные, эгоистические человеческие существа, которые не могут преодолеть свою разъединенность даже в акте любви. Этот грех коренится в самом нашем человеческом существовании. Лишенные изначальной гармонии с природой — столь характерной для животных, жизнь которых определяется врожденными инстинктами, — наделенные разумом и самосознанием, мы не можем не чувствовать свою крайнюю отчужденность от любого другого человеческого существа.

В католической теологии такое состояние существования в полном разъединении и отчуждении, не преодолеваемом в любви, определяется просто как ад. Это непереносимо для нас. Нам просто необходимо любым способом преодолеть эту пытку абсолютной разъединенности — подчиняясь ли, властвуя ли, пытаясь ли заглушить голос разума и сознания. Однако каждый из этих способов хорош лишь на короткое время, он закрывает путь к истинному решению проблемы. Единственный путь спастись из этого ада — освободиться из тюрьмы своего эгоцентризма, достичь единения со всем миром. И если эгоцентрическая разъединенность и есть самый главный грех, то он искупается актом любви^[1].

Работу Фромма «Догмат о Христе» (1964) можно отнести к той же традиции: как попытку понять религию через психологию. Исследователь заведомо отказывается от библейской традиции в трактовке фигуры Иисуса Христа. Особенность теологии, ее отличие от философии состоит в том, что основой ее знаний служит божественное откровение^[2]. Религиозные источники рассказывают людям, что Бог не отчужден от людей. Он все время подает весть о себе. Природа — вот язык, с помощью которого Бог разговаривает с людьми. Но это еще не все. В древние века объявлялись пророки, которые давали заповеди, законы от имени Бога, предрекали наступление конкретных событий. Они, например, предсказывали рождение Христа, говорили о знамениях этого события. Боги являлись к людям или непосредственно, или в своих сыновьях.

Христианское учение рассказывает нам и о пришествии Сына Божия — Иисуса Христа. У этого события были живые свидетели, которые оставили поразительные письменные памятники о том, как это было.

Можно, конечно, во всем этом усомниться. Свидетелей уже нет в живых? Не выдумка ли это одареннейших писателей той норы? Один великий философ по этому поводу сказал, что не может быть недоразумением событие, на котором покоится многовековая история христианства.

Впрочем, неверующих это не убеждает. Они спрашивают: а может быть, Христос был вовсе не Богом, а реальным историческим лицом? и чем он отличается от Геракла, Таммуза, Митры или Рамы?

Христианство поначалу было маленькой сектой. Потом оно превратилось в мировую религию. Влияние Божьего слова? А может быть, действие психологических механизмов? Еще Ницше использовал для характеристики христианства французское слово «рессентимент» (ressentiment), т. е. возвращение какого-нибудь чувственного переживания, которое обретает дополнительную остроту и силу. При оценке феномена христианства Ницше указывает на роль тех чувств, которые были ранее, но именно благодаря христианству возродились.

Рессентимент — сложная совокупность комплексов вражды, зависти, возмездия, мести, бессильной злобы. Все это присуще человеку, который ощущает неприязнь к стоящему выше его на социальной и духовной лестнице. Все знатное, аристократическое, состоятельное рождает среди массы ненависть, которая в конечном счете обнаруживается в отверждении самого себя. Психоанализ обращает внимание на те же самые механизмы, что и Ницше. Это подчеркивает Бердяев: «Обратившись к изучению подсознательного, мы находим там libido, с рождения присущее человеку, и неудовлетворенное половое влечение, находим постоянно терпящее поражение в жизни стремление к преобладанию власти, находим ressentiment, больное самолюбие, всю жизнь получающее уколы, порождающие обиду и зависть. Человек болен потому, что не может вынести, что он живет не так, как ему хотелось бы, не в той среде, не с такими людьми, не в тех направлениях, которые совпадают с его подсознательными влечениями»^[3].

Согласно Фромму те же самые комплексы вызывали революционные настроения масс. Они находили свое выражение в двух направлениях: в политических процессах протеста и эмансипации, направленных против своей собственной аристократии, а также во всех видах религиозно-мессианских движений. Социальное воздействие раннего христианского учения Фромм рассматривает через воспринятую им Марксову теорию классовой борьбы.

Два способа человеческого существования

Э. Фромм видел в феномене религии два способа поиска человеческого существования — назад к природе или вперед к человечности. Те религии, которые пытались ответить на вопрос человеческого существования, родились у отдельных представителей сравнительно примитивных обществ в период приблизительно между 2000 г. до н.э. и началом нашей эры. Это время было разделительным для всего человечества — даосизм и буддизм на Дальнем Востоке, религиозные революции Эхнатона в Египте, зороастрийская религия в Персии, религия Моисея в Палестине, религия Кецалькоатль в Мексике выражали коренные изменения, происшедшие с человеком. Все эти религии, по мнению Фромма, ищут единства — не регрессивного, обретаемого за счет возврата к доиндивидуальной, досознательной, райской жизни, а единства на новом уровне, того единства, которое можно достичь только после того, как человек переживает стадию отчуждения от самого себя и от мира и полностью родится. Это новое единство имеет своей предпосылкой полное развитие человеческого разума, после чего наступает стадия, на которой разум больше не мешает человеку в его непосредственном, интуитивном постижении реальности.

• [1] См.: Фромм Э. Иметь или быть? М., 2012. С. 191−192.
• [2] См.: Гуревич П. С. Партитура бессознательного и уроки истории // Фромм Э. Догмат о Христе. М., 1988. С. 12.
• [3] Бердяев Η. Л. О назначении человека. М., 1993. С. 74.