Задачи международного уголовного права и национальный интерес

Российские национальные интересы могут быть обеспечены, если мы поставим и попытаемся решить вопрос о задачах «материального» международного уголовного права. В основополагающих документах международного права прямо говорится о необходимости «поддерживать международный мир и безопасность», для чего необходимо принимать эффективные коллективные меры для предотвращения либо устранения угрозы миру. Устав ООН от 26 июня 1945 г. прямо говорит о том, что данные цели осуществляются путем развития «международного сотрудничества в разрешении проблем экономического, социального и гуманитарного характера» .

Общепризнанно, что рост преступности является одной из главных социальных угроз современности — угрозой, с которой вряд ли может справиться отдельно взятое государство, даже пусть и наиболее сильное. Многочисленные акты международного права также расценивают рост преступности как одну из наиболее значительных угроз международному миру и безопасности. Так, в Венской декларации о преступности и правосудии от 20 апреля 2000 г.^[1] особо отмечается, что государства — члены ООН, будучи обеспокоены воздействием на общество результатов совершения серьезных преступлений, имеющих глобальный характер, «убеждены в необходимости двустороннего, регионального и международного сотрудничества в области предупреждения преступности и уголовного правосудия» .

Исходя из буквального понимания подавляющего большинства действующих международных актов уголовно-правового характера задачей международного уголовного права, с одной стороны, следует считать борьбу с преступностью в глобальном масштабе. Что это означает? Во-первых, речь идет о борьбе с международными преступлениями и преступлениями международного характера. Во-вторых, сегодня многие «традиционные» общеуголовные деяния приобретают транснациональный характер (наркооборот, торговля оружием и «живым товаром» и т. д.). Задачу предупреждения преступности средствами международного уголовного права можно расценивать как полностью соответствующую национальному интересу.

С другой стороны, международное уголовное право очевидно преследует решение еще одной задачи — репрессии лица, совершившего преступление. Большинство международных актов обязывают применять к лицу, виновному в совершении международных преступлений, самые «суровые», «эффективные» или «соответствующие» меры наказания^[2]. Такого рода предписания об установлении преступности и наказуемости того или иного деяния во внутреннем законодательстве вовсе не означает подмены национального уголовного права международным. Следование им, с формально-юридической точки зрения, никак не подрывает суверенного авторитета нашего государства. Достижение декларированной задачи уголовного права также вполне укладывается в рамки национального интереса — сложнее обстоит дело с соблюдением этого интереса при применении международного уголовного права.

Как и в какой мере процесс сближения национальных систем уголовного права (т.е. их универсализация)^[3], проходящий в рамках международного уголовного права, соответствует национальным интересам?

В странах континентального права обычным считается включение во внутреннюю правовую систему вступивших для государства в силу международных договоров и обязательств. Например, ст. 25 Конституции Германии устанавливает, что «общепризнанные нормы международного права являются составной частью федерального права», а также «имеют преимущество перед законами и порождают права и обязанности непосредственно для лиц, проживающих на территории Федерации». Подобные предписания содержатся в ст. 96 Конституции Испании, ст. 55 Конституции Франции и т. д.

Национальное уголовное право стран романо-германской системы основано на принципах и нормах международного права, обладающих приоритетом над правом внутренним. Например, концептуальной идеей нового французского уголовного законодательства является реализация принципа примата международного права над внутригосударственным^[4]. Несмотря на отсутствие в Уголовном кодексе Франции прямого указания на преимущество международной нормы над нормой национального права, этот принцип последовательно реализуется в его Особенной части. А германский законодатель, ратифицировав Римский Статут, принял в 2002 г. собственный Международный уголовный кодекс, действующий «для всех обозначенных в нем уголовно наказуемых деяний против международного права, для всех в нем обозначенных преступлений, даже и тогда, когда деяние совершено за рубежом и не имеет никакой связи с территорией страны» (§ 1).

Законодательство стран общего права также признает включение норм международного права в национальную правовую систему. Например, согласно разд. 2 ст. 6 Конституции США «договоры, которые заключены или будут заключены Соединенными Штатами, являются верховным правом страны». В англосаксонской правовой доктрине наличествуют несколько позиций относительно механизма восприятия международного права национальной правовой системой. Согласно распространенной точке зрения существует «общее согласие о том, что… международное право является частью права Англии»^[5]. Однако международное право становится частью национального только тогда, когда его нормы инкорпорированы «путем издания статута или посредством судебного прецедента»^[6]. Противоположная концепция исходит из того, что определять, является ли международная норма частью права Англии, полномочен английский суд^[7].

Таким образом, несмотря на общность признания за международными правовыми нормами статуса источников внутреннего уголовного права, сохраняется определенное различие в способах такого признания между странами континентального и общего права. Тем не менее собственно международное право является наднациональным «знаменателем» универсализации уголовно-правовых систем.

Прежде всего это касается защиты прав и свобод человека. Особенно ярко унификация уголовно-правовой защиты личности проявляется в Европе, для большинства государств которой имеют силу Конвенция о защите прав человека и основных свобод 1950 г. и Протоколы к ней. В частности, решающее значение эти акты международного права сыграли в отмене во многих европейских странах наказания в виде смертной казни (либо наложении моратория на ее назначение и (или) исполнение). Решения Европейского Суда по правам человека, будучи составной частью названной Конвенции, унифицируют материально-правовое понимание преступных посягательств на права и свободы личности на всем европейском пространстве, включая Россию.

Во исполнение международных соглашений в уголовное законодательство государств, принадлежащих различным правовым системам, введены нормы о преступлениях против мира и безопасности человечества и преступлениях международного характера. По большому счету, благодаря международному праву задача поддержания международного мира и общемирового правопорядка провозглашена на национальном уровне. Например, составы агрессии, геноцида, военных преступлений сформулированы в уголовных кодексах Германии («Международный уголовный кодекс ФРГ»), Франции (гл. I разд. I кн. II), Испании (разд. XXIV), России (гл. 34) и других стран романо-германской семьи в силу прямого указания соответствующих актов международного права (Конвенция о предупреждении преступления геноцида и наказания за него 1948 г., Женевские конвенции о защите жертв войны 1949 г. и Дополнительные протоколы к ним 1977 г. и пр.) Схожим образом обстоят дела в уголовном праве государств англосаксонской системы. После ратификации Сенатом в 1968 г. Конвенции о геноциде состав этого преступления появился в федеральном законодательстве США (ст. 50А разд. 18 Свода законов). В Великобритании во исполнение норм международного права в 1969 г. принят специальный Закон о геноциде (Genocide Act)^[8].

Сегодня под влиянием международного права в уголовное законодательство различных стран вводятся нормы о таких преступлениях международного характера, как акты международного терроризма, легализация доходов от преступной деятельности, транснациональный оборот наркотических средств и пр.

Универсализация уголовно-правовых систем на основе предписаний международного уголовного права означает взаимообогащение национальных систем, но никак не их абсолютную унификацию. Этот процесс соответствует национальным интересам постольку, поскольку уголовно-правовые системы государств воспринимают наиболее эффективные средства решения своих собственных задач, выработанные в международном уголовном праве.

Международное уголовное право и государственная политика

Итак, нет ничего страшного и противоречащего национальным интересам России в самом факте имплементации норм международного уголовного права. Ключевым фактором здесь должно стать безусловное соблюдение интересов страны, включая задачи внутренней уголовной политики. И это утверждение адресовано в первую очередь власти: сомнительный (с точки зрения национального интереса) международный договор не должен быть заключен либо должен быть расторгнут. Как представляется, именно это наиболее сложный аспект вопроса о значимости международного уголовного права для российской уголовно-правовой системы.

Решение здесь должно быть каждый раз взвешенным, основанным на четком понимании, что приемлемо для отечественного уголовного права и законодательства, а что нет. Думаю, что в разрешении этого вопроса состоит одна из основных задач нашей науки, и задача эта сохранит свою важность в обозримой перспективе. С другой стороны, никто не отменял конституционное правило приоритета международного права, и имеющееся международное соглашение уголовно-правового характера надо выполнять.

Современное международное уголовное право создает своеобразную «матрицу» для дальнейшего прогрессивного развития права национального. Поэтому нельзя не признать, что международное уголовное право обладает значительным позитивным потенциалом, который может и должен быть использован на национальном уровне.

Россия должна, именно ради достижения национальных интересов, участвовать в формировании международного уголовного права, выполнять принятые на себя обязательства международно-правового характера (в том числе в уголовноправовой сфере) либо выходить из таких соглашений при невозможности соблюсти национальные интересы.

• [1] A/CONF.187/4/Rev.3.
• [2] Например, ст. 2 Конвенции о борьбе с незаконным захватом воздушных судов (1970), ст. V Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него (1948) и ст. 22 Конвенции о психотропных веществах (1971).
• [3] Наумов А. В. Сближение правовых систем как итог развития уголовного права XX в. и его перспектива в XXI в. // Государство и право. 1998. № 6. С. 50−58; Флетчер Дж., Наумов А. В. Основные концепции современного уголовного права. М., 1998. С. 23−28, 510.
• [4] Боботов С. В., Сухое Н. С. Реформа уголовного права во Франции // Советское государство и право. 1990. № 8. С. 118−127.
• [5] Holloway К. Modern trends in treaty law. London, 1967. P. 288.
• [6] Jacomy-Millette A. Treaty Law in Canada. Ottawa, 1975. P. 186−187. В американской доктрине большинство международных обязательств США рассматриваются как «несамоисполнимые», которые должны включаться во внутреннее право через законодательство, акт исполнительных органов или судебное решение (Henkin L. Essays on the Development of International Legal Order. Leyden, 1980. P. 107). Например, именно так обстоит дело с вопросом о выдаче (см., например: US v. Alvarez-Machain // US Sup. St. Judgment of 15 June 1992 (1992).
• [7] Waldock Н. General Courts on Public International Law // Records of Courts. Vol. 1.1962. P. 129.
• [8] Smith J. Criminal Law. 10thed. London, 2002. P. 409.