Философия жизни: понимание в контексте «переживания»

Следует остановиться на философско-методологической позиции В. Дильтея (1833−1911), поскольку именно в его концепции понимание перестало быть рациональным (и в этом смысле конструктивным) звеном научного объяснения, а противопоставление человека и культуры стало звеном развития представлений о специфике психологии как области знания. Его путь к построению описательной психологии дан в гл. 12.

Его философская программа — «критика исторического разума» — должна была дополнить кантовскую «Критику чистого разума». Искусство толкования становится для него инструментом познания в «науках о духе». Психология, по Дильтею, должна была стать их новым основанием, и в этом принципиальном «психологизме» все должно было быть «объяснено исходя из этой целостности человеческой природы, которая в воле, ощущении и представлении лишь развертывает различные свои стороны». В его «философии жизни» внутренний опыт как факт сознания стал единственной опорой мысли, за которой следовала непосредственная данность переживания. Гипотеза как часть объяснительного звена была выведена за пределы размышления именно с целью исключить конструктивный аспект познания, которое теперь стало постижением.

Отметим специфику использования понятия понимания. Понимание — это не воссоздание стоящей во вне (за логикой отношений) рациональной связи, а ее усмотрение в самой душевной жизни: «…как наше сознание мира, так и наше самосознание возникли из жизненности нашего „я“, а эта жизненность — больше, чем Ratio» [Дильтей В., 2001, с. 78]. То есть понимание здесь — это отнюдь не понимание другого человека как клиента, как это представляют в современной психопрактике. Понимание здесь заменяет логику установления внешних причин на внутреннюю телеологию душевных структур.

В. Дильтеем описание было противопоставлено объяснению в целевом контексте: описание связывалось с пониманием как актом индивидуального присвоения психологического содержания единичным человеком, противостоящим миру. Знание было сведено к содержанию «фактов сознания» и выступило уже не собственно знанием, а переживанием этих фактов. Именно в связи со сведением многообразия душевной жизни к индивидуально и непосредственно переживаемому (вне каких-либо надындивидуальных опор становления понимания) М. К. Мамардашвили назвал эту методологическую направленность концепции позицией «гносеологического Робинзона» .

Следует отметить, что Л. С. Выготский имел в виду в качестве оппонентного круга В. Дильтея именно в вопросе о методе психологии (а не в вопросах о ее категориях или предмете). В работе о психологическом кризисе он выступил именно против метафизического поиска сущностей, связываемого с интуитивным познанием, противопоставляемым научному. В то же время в вопросе о монизме — как поиске методологических оснований построения материалистической психологии в ней самой, а не за ее пределами — он выбрал в качестве оппонента Б. Спинозу. Уже это свидетельствует о необоснованности связывания в единое целое под названием «тип психологического объяснения» таких разных его составляющих, хотя и зависящих друг от друга, как метод — путь — и содержательное обоснование реконструируемого в объяснении предмета изучения. Проблема порождения психологических реалий не должна также прямо соотноситься с радикальным конструктивизмом. Кроме того, экспериментальный метод, связываемый с наиболее строгим вариантом реализации критически-рационального подхода в психологии (и соответствием пути познания классической картине мира), мог служить совершенно различным по содержанию теоретическим объяснениям.

Разделение субъекта и объекта познания в естественнонаучном объяснении было заменено формулированием «душевной связи» между ними, которая может непосредственно пониматься. С помощью «психологического мышления» психолог может переводить целостность и данность этой связи «без перерывов» из звена гипотез в «психологическую науку». Переживанием связей душевной жизни в психологическое описание вводились характеристики жизненности, историчности, телеологичности, свободы.

Ряд авторов подчеркивали витальный аспект психологизма Дильтея в отличие от теоретико-познавательного, заданного линией — Локк — Юм — Кант. «В свете знаково-семиотической трактовки знания и сознания тезис В. Дильтея о приоритете понимания над объяснением впервые получает реальное обоснование» [Пископпель А. А., 2008, с. 56]. Но мировоззренческая позиция, связующая основания мышления не с познанием внешнего мира, а с раскрытием способностей человека как «воляще-чувствующе-представляющего существа», все же не ставила его на уровень субъекта познания и как бы отодвигала человека от воссоздания связи между понимающим и понимаемым. До рефлексии этой связи существует, согласно Дильтею, естественная жизнь духа и, значит, предзаданность того, что должно быть понято.

Естественная предзаданность любой рефлексивной объективации той жизни Духа, которая проявляется в языке, традициях, нравах, религии, искусстве и других его продуктах, выступила в этой концепции основанием рассматривать понимание как понимание жизнью самой себя. Имманентность знания жизни, возврат в переживании жизни к себе самой — в этой эпистемологии понимания не вставал вопрос о том онтологическом статусе субъекта понимания, который был включен в философский анализ проблемы понимания М. Хайдеггером.

В герменевтике, как будет показано в следующей главе, было продолжено то направление, которое переформулировало проблему понимания в проблему интерпретации и используемых для понимания средств. Французский герменевтик 11. Рикер (1913−2005) в своей работе «Герменевтика и метод социальных наук» писал: «Согласно Дильтею, виднейшему после Шлейермахера теоретику герменевтики, операция понимания становится возможной благодаря способности, которой наделено каждое сознание, проникать в другое сознание не непосредственно, путем „переживания“, а опосредованно, путем воспроизведения творческого процесса исходя из внешнего выражения; заметим сразу, что именно это опосредование через знаки и их внешнее проявление приводит в дальнейшем к конфронтации с объективным методом естественных наук» [1995].

Заданная дихотомия описания-объяснения базировалась Дильтеем на принятии специфичности психологического знания, и понимать в итоге можно было только себя, поскольку за фактором культуры оказывалась «целостность человеческой природы». В такой трактовке не было главного — медиатора, идеи опосредствования и объективированности знака в отношении другого. Анализ усвоения и присвоения культурных значений был переосмыслен на иных основаниях — марксистки ориентированной методологии — в отечественной психологии, начиная с работ Л. С. Выготского, А. Н. Леонтьева, С. Л. Рубинштейна.