Нарастание англо-германского антагонизма. 
Колониальная горячка. 
Завершение раздела мира

Собственно, авантюристическое решение порвать с Россией было принято канцлером Вильгельмом II и его окружением под влиянием надежд на англо-германское сближение. Этим надеждам, однако, не суждено было сбыться, и важнейшей причиной стало англогерманское морское и колониальное соперничество.

В правящих кругах Германии утвердилась точка зрения, согласно которой без обширной колониальной империи Германская империя якобы не может развиваться. Вообще-то такого рода взгляды не находили своего подтверждения в сравнительных данных экономического развития Германии и старых колониальных держав: Германия, которая практически не имела колоний, развивалась намного быстрее Англии, Франции, Бельгии, Голландии и т. д. (кстати, то же самое можно сказать и о США). Фактически колонии были обузой на шее старых колониальных держав; во всяком случае, после краха колониальных империй в 1960;е гг. темпы экономического роста европейских метрополий многократно возросли. Но, тем нс менее, в немецкой правящей элите на рубеже XIX—XX вв. мысль о необходимости колониальной экспансии стала своего рода навязчивой идеей (фр. idee fixe). Не случайно именно тогда в Германии большое распространение получили геополитические концепции, уделявшие особое внимание именно расширению контроля над географическим пространством как доказательству жизнеспособности государственного организма.

Свидетельством обострения англо-германских противоречий стало соперничество великих держав за раздел Африки. Особенное раздражение Лондона вызвала позиция, занятая Берлином в ходе кризиса вокруг Трансвааля (декабрь 1895 — январь 1896 г.), когда полным провалом закончился английский заговор, направленный на свержение президента Трансвааля Пауля Крюгера при поддержке отряда полиции Южноафриканской компании Сесиля Родса. Германия традиционно рассматривала бурские республики на юге Африки как свою сферу влияния; вот почему неудавшийся налет на Йоханнесбург вызвал резкую реакцию кайзера.

Знаменитая телеграмма кайзера Паулю Крюгеру (3 января 1896 г.), в которой он поздравлял президента Трансвааля с победой над «вооруженными бандами» и намекал на возможную помощь со стороны «дружественных держав», вызвала настоящую бурю в Англии. Отныне там не делали себе иллюзий относительно того, что в лице Германии «Туманный Альбион» имеет непримиримого врага. При этом неудачей закончились и попытки Берлина сколотить антианглийскую «континентальную лигу»: ни Россия, ни Франция, ни Австрия, ни Италия не были готовы к конфликту с Лондоном ради германских интересов. Ведь колониальные претензии Берлина начали вызывать на рубеже XIX—XX вв. все большее беспокойство уже не только в Лондоне, но и в других европейских столицах.

Так, в ходе «Фашодского инцидента» (лето — осень 1898 г.), когда экспедиционный англо-египетский корпус Герберта Китченера заблокировал в деревушке Фашода в верхнем течении Нила отряд капитана Жан-Батиста Маршана численностью в 100 чел., французам пришлось убедиться, что от прежнего благожелательного отношения к их колониальным авантюрам со стороны Германии нс осталось и следа. Осторожный зондаж Парижа относительно позиции Берлина по поводу англо-французского конфликта породил следующий ответ немецкой стороны: «Франко-германское сближение станет возможным лишь тогда, когда слова „Эльзас и Лотарингия“ исчезнут из словаря французских государственных деятелей и французской прессы»^[1]. В итоге Франция была вынуждена капитулировать перед Великобританией, уступив последней фактически весь бассейн Пила. В качестве «утешительного приза» Франция получила значительный кусок Судана к западу от Дарфура. Захват этой территории позволил соединить территориально владения Франции в Северной и Западной Африке с ее центральноафриканскими колониями.

Очень скоро, впрочем, Лондону пришлось глубоко раскаяться в своей негибкой политике в колониальном вопросе, которая оттолкнула от Англии нс только Францию, но и Россию. Произошло эго после начала Англо-бурской войны (1899—1902 гг.). Операция, которая задумывалась Лондоном как «полицейская акция», превратилась в тяжелую и кровопролитную войну, потребовавшую напряжения всех сил империи. В Южную Африку пришлось перебросить около 250 тыс. чел., и только через 2 года упорной борьбы удалось добиться победы.

Дело даже не только в том, что под вопрос была поставлена эффективность британской военной машины. Англия оказалась в полной международной изоляции, которая в данный момент выглядела совсем не «блестяще». Франция, Россия и Германия теперь получили возможность припомнить надменной Британии все те унижения, которые они претерпели от «Туманного Альбиона» в колониальном вопросе.

Британскому кабинету пришлось пойти на уступки Берлину (отдать два острова архипелага Самоа и часть колонии Золотой Берег в Западной Африке), лишь бы только добиться германского нейтралитета в войне. «Политика Германской империи — открытый шантаж» , — писал в связи с этим Джозеф Чемберлен премьеру лорду Роберту Солсбери. Чтобы гарантировать хотя бы благожелательный немецкий нейтралитет в войне, которая шла совсем не так, как хотели бы в Лондоне, Дж. Чемберлен предложил даже союз двух «рас» — англосаксонской и германской. В Берлине, однако, разгадали этот нехитрый маневр — англичанам было дано понять, что Германия не нуждается в Англии. И вообще, как сказал в своей речи в рейхстаге 11 декабря 1899 г. канцлер Б. фон Бюлов, Германия должна иметь такой сильный военно-морской флот, чтобы быть в состоянии отразить нападение даже самой сильной морской державы.

Это был ушат холодной воды лично для лорда Р. Солсбери, министра иностранных дел ее величества. Но настоящим вызовом национальной безопасности Великобритании стало то обстоятельство, что как раз в годы Англо-бурской войны эти слова Б. фон Бюлова начали ускоренными темпами претворяться в жизнь. По закону от 12 июня 1900 г. германский флот должен был состоять из 34 линейных кораблей, 11 тяжелых и 34 легких крейсеров и около 100 миноносцев. Это была внушительная заявка на борьбу с Англией за коренной передел мира, за господство на море.

Масло в огонь подливала и германская конкуренция, многократно обострившаяся в годы экономического кризиса (1900—1902 гг.). За период кризиса стоимость вывоза черных металлов и металлических изделий из Германии в Англию возросла более чем в 3 раза; в то же время импорт аналогичных изделий из Англии сократился в такой же пропорции. Британская металлургия, некогда мощнейшая в мире, явно проигрывала соревнование с немецкой металлургической промышленностью. Обострилась и конкуренция с германскими пароходными компаниями. Таким образом, германский вызов угрожал самим основам британского промышленного и торгового первенства в мире.

• [1] История дипломатии: в 5 т. Т. 2. С. 135.