Авторитарная политическая система

Сравнительные исследования показали, что движение к демократическому политическому устройству прерывалось процессами дедемократизиции, или авторитарными откатами, что в итоге поставило под сомнение тезис о возможности преодоления авторитаризма и вступления в глобальную демократическую эпоху. На сегодняшний день в 45 крупнейших по численности населения странах сохраняется устойчивое авторитарное правление. Конечно, волны демократизации подорвали монополию авторитаризма, но не смогли превратить его в политический анахронизм. Более того, они стали своего рода двигателем его эволюции, что привело к появлению разнообразных форм авторитарного правления, которые и попали в центр внимания компаративистов, в том числе и потому, что успешно инкорпорировали отдельные демократические институты и практики, позволившие им вступить в конкурентную борьбу с демократическими ценностями, что проявилось в изменении траектории политического развития многих стран.

Я. Брукер (2009) выделил три важных исторических момента, связанных с эволюцией авторитарных систем — от наследственных монархий к современному многообразию их форм. Первое событие связано с именем Луи-Наполеона Бонапарта, впервые использовавшего в 1848 г. плебисцит для легитимации диктатуры, получив поддержку 74,44% голосов избирателей. Апеллирование диктаторов к воле народа для оправдания своих претензий на власть, ставшее повседневной политической практикой латиноамериканских диктатур XIX в., сохраняет свою актуальность и на сегодняшний день в псевдодемократических режимах. Второе событие обусловлено появлением в конце XIX — начале XX в. политических партий и идеологических доктрин, успешно воспринятых авторитарными режимами в форме идеологических однопартийных систем. Революция 1917 г. в России привела к установлению коммунистического режима с доминирующей и направляющей ролью партии. В 1920—1930;е гг. коммунистические режимы в СССР и Китае отходят на второй план, их затмевают фашистские диктатуры Б. Муссолини в Италии и А. Гитлера в Германии. Продолжая использовать отдельные демократические институты, эти режимы оспаривали право на существование демократии, предлагая свой образ политического будущего мира. При этом борьба за идеологическое лидерство сопровождалась военной агрессией. Крушение фашизма после Второй мировой войны вернуло на авансцену коммунистический режим, который стремительно стал распространяться по миру, в том числе при активной поддержке СССР.

Третьим событием стала третья волна демократизации, ликвидировавшая не только большое число диктатур, но и коммунистическую сверхдержаву. Авторитарные системы стали отказываться от диктатуры однопартийной в пользу диктатуры, маскирующейся под многопартийную демократию, что привело к созданию так называемых фасадных демократий, адаптировавших демократические институты к авторитарным практикам. Секрет успеха авторитаризма П. Брукер объясняет тем, что была выбрана не стратегия борьбы с демократией, а стратегия присоединения к ней за счет активного использования демократических институтов как инструмента укрепления диктатуры.

Компаративистами разработали типологии весьма разнообразных современных авторитарных режимов, позволяющие без труда идентифицировать их даже за демократическими «фасадом». Следуя аристотелевскому критерию «Кто правит?», П. Брукер выделяет два основных типа авторитарных систем: персональные диктатуры и диктатуры организации.

Персональные диктатуры подразделяются на наследственные монархии, режимы личной власти, популистские режимы. Правящие монархи в современной политической практике встречаются крайне редко. В Европе постепенная демократизация политической жизни свела их полномочия к церемониальным, однако в арабских странах монархии продолжают существовать и не демонстрируют никаких кризисных тенденций. Стабильность арабских монархий нельзя объяснить веберовской традиционной легитимностью — они, в отличие от европейских монархий, наоборот, скорее испытывают очевидный дефицит традиционной легитимности, так как устанавливались в XIX—XX вв. при активном участии Великобритании и Франции, однако устояли в периоды подъема волн демократизации.

Одно из получивших широкое распространение объяснений предлагает теория «государства-рантье», разработанная в 1980;х гг. в связи с нефтяными кризисами 1970;х гг. Эта теория объясняет отношения между властью и обществом в странах, получающих большую часть доходов бюджета от внешних непроизводственным образом заработанных платежей, или ренты. К ренте, как правило, относятся платежи от экспорта нефти и газа. Получая ренту, правящая элита распределяет се, обеспечивая благоприятные социально-экономические условия для населения (бесплатные образование, здравоохранение, социальные пособия) и освобождая его от необходимости платить высокие налоги. Однако данная ситуация порождает «дефицит демократии», так как власть оказывается независимой от общества и не готова идти на какие-либо уступки ему — но и общество удовлетворено ситуацией, а это купирует все возможные претензии к власти.

М. Росс (2001) исследовал 113 стран за период с 1971 по 1997 г. с целью выявить наличие корреляции между объемами нефтяных запасов и уровнем развития экономики. В итоге была идентифицирована только одна страна, в которой нефтедобыча обеспечивает 30% ВВП, но она является демократической, — Норвегия. Более детальное изучение этого отклоняющегося от всех остальных кейса позволило найти объяснение: Норвегия начала добывать нефть в 1970;х гг., когда в стране уже существовали развитая экономика и демократические институты, что обеспечило эффективный контроль за сверхдоходами, и они не оказались в распоряжении ограниченной группы людей.

Арабские монархии (Кувейт, ОАЭ, Катар, Саудовская Аравия) относятся к категории самых богатых нефтью стран, которые, но точному замечанию Ф. Закарии, «покупают» себе современность в виде разнообразных материальных благ. При этом общество, пользуясь рентой, не развивается, однако сохраняет лояльность правящему режиму.

М. Херб (1999) предложил иное объяснение устойчивости режима персональной власти в арабских странах. Он полагает, что это связано с династическим характером организации политической власти, т. е. передача власти происходит не от отца к старшему сыну, а по решению всех членов многочисленной монархической семьи, которая определяет, кто из принцев достоин занять трон. Остальные члены семьи занимают все возможные высшие руководящие посты, что гарантирует всеобъемлющий контроль за политической ситуацией и не допускает активности внешних агентов.

И все же не все арабские страны располагают богатейшими запасами ресурсов либо являются династическими монархиями. Именно в этих странах монархи ориентируются на использование отдельных демократических институтов и практик для упрочнения своих властных позиций. Монархии Иордании и Марокко являются дуалистическими, в них действуют пусть политически слабые, но парламент и политические партии.

Режим личной власти в республиканской форме правления характеризуется возможностью диктатора проводить собственную политику (Б. Муссолини, А. Гитлер, И. Сталин, Мао Цзэдун). Лидер политической партии превращается в диктатора, когда он ослабляет контакты с ней и уклоняется от исполнения налагаемых партией обязательств. В большинстве случаев диктатор на этом не останавливается, превращая партию, которая его выдвинула и привела к власти, в инструмент политической борьбы.

В 1960;х гг. в политической науке появилось понятие «президентская монархия» для описания тенденции в развивающихся странах создавать монархическую форму президентства с целью институционализации режима личной власти. Иными словами, монархические президенты пожизненно присваивают должность президента страны, допуская в отдельных случаях формальные перевыборы с заранее известным результатом (президент Сухарто в Индонезии, Пиночет в Чили). В политической практике некоторых государств диктаторы передавали свою власть по наследству (президент Гаити Дювалье передал власть сыну, председатель Госсовета Кубы Ф. Кастро — родному брату Р. Кастро).

Нередко диктаторы, используя пропагандистские инструменты, акцентируя свои выдающиеся качества и достижения, формируют харизматическую легитимность, перерастающую в культ личности.

В популистской форме личной власти политический лидер не возглавляет политическую партию, а единолично приходит к власти в результате выборов, впоследствии преобразуя демократию в президентскую монархию. Происходит своего рода переворот, но с опорой не на партию или военных, а на народ, для мобилизации которого проводится популистская политика. Не партия, а общество становится инструментом в руках диктатора для обеспечения демократической легитимности режима. Эта разновидность персональных диктатур получила широкое распространение в странах Латинской Америки в 1970—1990;е гг. на фоне процессов демократизации, а также в 1990;е гг. в постсоветских странах. Типичным популистским режимом является диктатура У. Чавеса в Венесуэле.

Диктатура организации представлена в политической практике двумя разновидностями авторитаризма: военный режим и партийная диктатура. Военный режим представляет собой типичную форму авторитарного правления. В 1970—1990;е гг. военные контролировали две трети недемократических стран. Но именно военные режимы являются самыми нестабильными: они либо перерождаются в диктатуры, либо являют собой череду переворотов, когда одна группа стремящихся к власти свергает другую.

Географически военные режимы получили распространение в Латинской Америке, когда на подъеме третьей волны демократические и военные режимы сменяли друг друга; в 1950— 1960;е гг. в странах Среднего Востока и Юго-Восточной Азии (Пакистан, Индия, Сингапур, Малайзия, Таиланд, Бирма); в 1960— 1980;е гг. в большинстве африканских стран. В то же время все они обладали специфическими характеристиками и использовали различные инструменты удержания власти.

С. Финер (1976) выделил пять разновидностей организационных форм военных режимов:

• 1) прямое правление военных при обязательном занятии ими всех ключевых должностей в государстве;
• 2) квазигражданское правление, допускающее подконтрольное военным функционирование гражданских институтов;
• 3) дуалистическое правление, предполагающее создание военным диктатором политической партии или иной гражданской организации, способной выступить противовесом армейскому влиянию, что усиливает его личную автономию и обеспечивает независимость от приведшей его к власти хунты;
• 4) непрямое правление военных при наличии марионеточного гражданского правительства, что позволяет снять с военной группировки, контролирующей власти, ответственность за ошибки;
• 5) непрямое правление военных при частичном контроле за отдельным направлениями деятельности гражданского правительства (военный бюджет, политика в области национальной безопасности).

Будучи весьма распространенной формой авторитаризма в мире, правление военных неустойчиво и носит временный характер. Страна, длительное время находящаяся под властью военных, с высокой долей вероятности переживает не многолетнее правление одной военной группировки, а череду сменяющих друг друга в результате контрпереворотов хунт. Кроме того, нестабильность военного правления связана с тенденцией его преобразования в персональную диктатуру при стечении таких важных факторов, как политическая воля лидера, устойчивость социально-экономического положения страны и стабильность государственных институтов.

Партийные диктатуры получили наименьшее распространение среди авторитарных режимов, возможно, потому, что в наименьшей степени ассоциируются с захватом власти. В отличие от хунты, партии целенаправленно создаются для завоевания и удержания власти, а также проведения своих представителей на ключевые государственные посты. Процесс установления партийной диктатуры происходит постепенно путем узурпации легитимно завоеванной власти, однако это не означает, что в итоге партия не может превратиться в инструмент властвования для ее лидера.

Традиционно принято считать, что партийная диктатура связана с двумя идеологическими течениями — коммунизмом и фашизмом. Наибольшее число стран, в которых было установлено однопартийное правление, оказалось во власти коммунистической идеологии. По подсчетам компаративистов, своего пика их численность достигла в 1980;е гг. — 23 государства, в то время как фашистских партийных диктатур было всего две (Италия при Б. Муссолини и Германия при Л. Гитлере). Географически область их распространения, однако, гораздо шире: в Латинской Америке (Институционно-революционная партия в Мексике, созданная в 1928 г., Сандинистский фронт национального освобождения в Никарагуа, Национальное революционное движение в Боливии); на Среднем Востоке и в Северной Африке («Баас» в Ираке, «Новый дустур» в Тунисе). В Африке исследователи в 1960;е гг. зафиксировали наибольшее число партийных диктатур — в 20 странах. В итоге в мире в различные периоды насчитывалось более 40 партийных диктатур, 16 из которых были установлены под внешним военным давлением СССР.

В отличие от военного режима, партийная диктатура устанавливается в результате не переворота, а выборов или революции. Электоральный способ узурпации власти партией предполагает прохождение двух стадий: 1) победа на выборах, легитимно открывающая партии дорогу во власть; 2) присвоение власти одной партией для длительного бессменного правления. Таким образом, на основе демократических процедур, без применения силовых методов, ключевые руководящие позиции в государстве превращаются в собственность политической партии. Самый известный исторический пример установления партийной диктатуры — приход к власти нацистской партии в Германии в 1932 г., получившей 30% мест в парламенте. Впоследствии в январе 1933 г. было сформировано новое правительство, а уже в июле установлено однопартийное правление. По численности стран, в которых однопартийное правительство было сформировано с помощью выборов, лидирует Африка, где в период деколонизации активизировались электоральные процессы.

После прохождения во власть партия постепенно узурпирует ее либо путем кооптации конкурентов, либо посредством ограничения их деятельности. Партия кооптирует лидеров конкурирующих партий, членов парламента и авторитетных общественных деятелей, призывая их к совместной реализации общенациональных задач, предлагая им должности в органах власти. Однако в большинстве случаев партия использует свои законодательные полномочия для установления однопартийности, внося поправки в избирательное законодательство или принимая новое. И все же партия редко стремится к установлению однопартийности в чистом виде, допуская, но существенно ограничивая деятельность других партий. Законодательные ограничения на формирование и участие в политике партий вкупе с репрессиями в отношении наиболее ярких оппозиционных лидеров обеспечивают приемлемый результат.

Следует иметь в виду, что использование выборов как инструмента прихода к власти претендующей на тотальное доминирование партии возможно только в специфических политических условиях. Невозможно проводить выборы в недемократической стране, где отсутствуют институты представительства. К моменту узурпации власти партия уже должна иметь авторитетные позиции, контролировать отдельные государственные должности или быть в парламенте. Кроме того, готовясь к участию в выборах, партия должна быть уверена в получении значительной поддержки избирателей и в слабости конкурентов. И, конечно, нельзя сбрасывать со счетов позицию граждан страны, которые могут оказать серьезное сопротивление попыткам узурпировать власть.

Революционный метод захвата власти партией подразумевает свержение ею действующей власти. Конечно, у военных гораздо больше возможностей для организации и проведения восстания и последующего удержания власти. Однако в этой ситуации партия во главе с сильным лидером идет по пути жесткой централизации и милитаризации, что опасно развязыванием гражданской войны. Революционный приход партии к власти требует убедить людей взять оружие или оказать поддержку воюющим, что возможно при уникальном стечении обстоятельств. Кроме того, следует принимать во внимание дисбаланс военных сил у партии и действующей власти. Если последняя имеет в своем распоряжении сильную армию и готова применить силу против восставших, то и революционерам необходима грозная военная сила. Неудивительно, что немногим партиям удалось прийти к власти революциониым путем, хотя причины и успех революции в различных странах длительное время были предметом изучения компаративистов.

Какая бы диктатура и каким бы способом ни установилась, перед ней встает ключевая задача — удержать власть, что требует высокого уровня легитимности. В свое время С. Липсет сформулировал идею о влиянии продолжительного экономического роста на стабилизацию политической системы. Впоследствии основания легитимации были расширены до предоставления гражданам набора социально-экономических благ (социальная защита, полная занятость, устойчивость цен, качество жизни). Однако многие исследователи поставили под сомнение эффективность такого способа оправдания претензий на власть по ряду причин. Во-первых, государство становится уязвимым перед лицом оппозиционной силы, способной предложить требуемые блага в большем объеме. Во-вторых, оно оказывается уязвимым и перед лицом внешних факторов, не контролируемых режимом (изменение внешнеэкономической конъюнктуры). В-третьих, растут ожидания граждан все больших показателей социально-экономической эффективности власти. В-четвертых, социально-экономические успехи государства создают благоприятные условия для появления социальных групп, формирующих принципиально новые требования.

Электоральные способы легитимации, предполагающие апеллирование к воле и мнению населения, широко используются авторитарными системами. Создаются демократические институты («фасад»), однако они находятся под полным контролем партии. Например, выборы проводятся на безальтернативной основе или все кандидаты представляют одну политическую силу. Наиболее изощренный способ проведения недемократических выборов — создание иллюзии политической конкуренции, используемый в большинстве стран Латинской Америки и постсоветских странах. Иллюзия (имитация) политической конкуренции выходит за рамки бесконкурентных выборов, предлагая другим партиям возможность сохранить некоторую степень автономии и вступить в конкуренцию с доминирующей партией на выборах, заранее ей благоприятствующих и ущемляющих соперников. В некоторых диктатурах даже подконтрольные выборы сопровождаются давлением на избирателей, о чем свидетельствуют результаты 90—100%-й поддержки кандидата. Например, в Северной Корее явка и поддержка партии составляет 100%.

Итак, исследование процессов демократизации привело компаративистов к выводу о том, что они могут привести к установлению не только консолидированной демократии, но и разнообразных форм авторитарных систем, таких как «полудемократия», диктатура, замаскированная под демократию, и даже классическая диктатура. Повсеместная незавершенность демократических транзитов в конце 1980;х — начале 1990;х г. и невозможность стран преодолеть болезненные проблемы перехода породили нотки пессимизма в оценках исследователями перспектив свержения авторитарных систем. Т. Карозерс пишет статью «Конец парадигмы транзита» (2002), в которой критикует идею о том, что страны, уходя от авторитаризма, движутся в сторону демократии. Его позиция состоит в том, что некоторые из транзитных стран вообще не смогли демократизироваться, а большинство ограничились копированием отдельных признаков демократии, не следуя при этом подлинному сценарию демократической организации власти. В итоге эти страны пришли к беспомощному плюрализму и доминированию власти над обществом, что следует понимать как альтернативный путь, а не как промежуточную стадию перехода к демократии. И, следовательно, демократические транзиты есть не что иное, как переход к новым формам авторитаризма.

Спустя несколько лет Д. Браунли (2007) написал о том, что 44 страны в 1974—2000;е гг. ввели институт многопартийных выборов в условиях непрерывности автократии. По его мнению, па современном этапе форма авторитаризма, допускающая проведение выборов, гораздо более распространена, чем классическая автократия. Треть развивающихся стран допускает ограниченную конкуренцию, но препятствует регулярной смены власти. Исследования Д. Браунли подтвердили гипотезу о том, что выборы сами по себе не приводят к слому режима, для достижения этой цели необходимы разлад внутри правящей элиты и оппозиционная активность населения.

Кроме того, разочарование исследователей в концепции демократического транзита позволило увидеть еще один ранее не замечавшийся аспект этого процесса — роль государства и его институтов, а не конкретного режима, в невозможности преодолеть авторитаризм. Изучение гражданских войн в Африке в 1990;е гг. (Либерия, Сьерра-Леоне) продемонстрировало, как переход от авторитарной системы приводит к слому институционального каркаса государства и образованию «рухнувших государств». Эти государства становятся ареной для военных конфликтов, порождаемых расколотыми группами, каждая из которых пытается установить контроль за территорией. Но даже если речь идет не о «рухнувших государствах», а о государствах со слабой институциональной основой, неспособных запустить государственную машину, то в них создаются наиболее благоприятные условия для сохранения авторитаризма. Демократические институты не могут воспроизводиться в слабых государствах (без квалифицированной бюрократии, возможности легитимного использования принудительных инструментов).

На сегодняшний день востребованными оказались две новые формы авторитаризма — полудемократия и полудиктатура. Сущность полудемократии раскрывается через следующие ее характеристики.

• 1. Ограничение суверенитета народа (Иран).
• 2. Слабость институтов политической системы (что проявляется в ее неустойчивости, несовершенстве электорального процесса, отсутствии политической конкуренции), приводящих к власти некомпетентных представителей политической элиты, не способных поддержать демократические изменения. В подобной ситуации государство становится объектом воздействия зарубежных организаций, продвигающих идеи демократии, предлагающих материальную помощь в ответ на лояльность в реализации реформаторских программ. Вместе с тем следует понимать, что институциональная нестабильность может быть результатом целенаправленной деятельности заинтересованных групп, для которых эта ситуация, но тем или иным причинам выгодна.
• 3. Злоупотребление элитой властными полномочиями в целях оказания влияния па выборы и недопущения реальной политической конкуренции, что предполагает использование широкого спектра недемократических инструментов воздействия. Например, законодательные ограничения на деятельность политических партий, преследование их лидеров, подкуп избирателей, использование «административного ресурса» .

Полу диктатура в отличие от полудемократии, не является ограниченной формой диктатуры — в наименовании подчеркивается наличие в этой форме авторитаризма миогопартийных псевдокопкурептных выборов для демократической легитимации власти. Если бы выборы в системе либо полностью отсутствовали, либо проводились па безальтернативной основе, то она была бы признана классической диктатурой.

Таким образом, выборы становятся основанием демократической легитимации диктатуры только при условии наличия подконтрольной многопартийности. В то же время контроль должен быть не всеобъемлющим, а частичным, т. е. партии должны иметь некоторую степень свободы для ведения политической борьбы с партией власти. В качестве альтернативы допускается существование марионеточных партий, оберегающих режим от возможных посягательств со стороны реальных политических оппонентов.