Центр и периферия: общественно-политические процессы на окраинах

Очень сложно складывались отношения Временного правительства с национальным движением на окраинах бывшей империи. Падение империи и переход к республике сопровождались всплеском национального самосознания и ростом национального сепаратизма.

Уже в марте 1917 г. на Украине ряд политических партий и организаций создал Центральную раду, которая возглавила национально-демократическое движение. В мае она решила добиваться от Временного правительства немедленного провозглашения особым актом принципа национальнотерриториальной автономии Украины.

К осени разгорелась борьба за Черноморский флот. С кораблей «Воля» и «Память Меркурия» было списано около половины всего состава матросов-неукраинцсв, подняты вместо Андреевского украинские национальные флаги. Морской министр контр-адмирал Д. Н. Вердеревский 16 октября послал Центральной Раде в Киев следующую телеграмму: «Подъем на судах Черноморского флота иного флага, кроме русского, есть недопустимый акт сепаратизма, так как Черноморский флот есть флот Российской республики, содержащийся на средства Государственного казначейства. Считаю Вашей нравственной обязанностью разъяснить это увлекающимся командам Черноморского флота»^[1].

Осенью 1917 г. газета «Народное слово» с тревогой отмечала, что охотников идти по дороге сепаратизма немало. В качестве примера она указывала на требование крымско-мусульманского комитета об автономии Крыма, решение Кубанской войсковой рады о провозглашении Кубани федеративной областью России. Имелись сведения о планах образования Сибирской республики.

Серьезной остроты достигло противостояние Временного правительства с населением Финляндии после решения о роспуске сейма. В целях подавления нарастающего протеста широких народных масс и в стремлении не допустить их союза с расположенными на финляндской территории воинскими частями правительство 20 сентября отдало приказ главнокомандующему армиями Северного фронта вывести их в российские губернии, а где это необходимо заменить казаками. В ответ на это созданный после Февральской революции Областной комитет армии, флота и рабочих Финляндии установил в пограничном пункте Белоострове контроль над передвижением войск и грузов. Применить насилие Временное правительство не смогло.

15 сентября 1917 г. Ташкентский Совет образовал революционный комитет и постановил сместить командующего Туркестанским военным округом, его начальника штаба и коменданта. В городе повсюду были расставлены караулы. Совет установил контроль над почтой, телеграфом, казначейством. Временному правительству пришлось восстанавливать свою власть в городе силой.

Подобные факты свидетельствовали об угрозе территориального распада страны. Они стали следствием того, что правительство Российской республики не имело четкой концепции государственного устройства страны и постоянно опаздывало реагировать на общественно-политические процессы.

С февраля по август 1917 г. в среде российской интеллигенции, придерживавшейся преимущественно либеральных идей, произошло заметное изменение во взглядах на соотношение государства и общества.

Первоначально они восторгались революцией, ее обновляющим воздействием.

Так, экономист П. Б. Струве писал об «историческом чуде», которое «прожгло, очистило и просветило нас самих». Философ Н. А. Бердяев отмечал бескровный характер революции и восхищался народом, который так «вдохновенно и гениально» ее совершил. Поэт А. Блок восторженно писал: «Произошло то, что никто еще оценить не может, ибо таких масштабов история еще не знала»^[2].

Эти настроения революционного романтизма и восторга довольно быстро перешли в смятение, страх перед нарастающим хаосом, усиливающейся социальной напряженностью и грозящей катострофой.

К. Д. Бальмонт писал: «Революция есть гроза. Гроза кончается быстро и освежает воздух, и ярче тогда жизнь, красивее цветут цветы. Но жизни нет там, где грозы происходят беспрерывно»^[3]. С. В. Рахманинов начал хлопотать о выезде за границу. «Все равно куда! Куда-нибудь!» — писал он. А. Н. Бенуа решил «отойти в сторону» и не участвовать в общественных склоках.

Газета московских промышленников «Утро России» не без злорадства заметила: «Ясно, что „революционные“ трамваи (например, с надписью: „Да здравствует федеративная республика!“) — хуже, чем трамваи дореволюционные, и, пожалуй, восстановление трамваев „старого порядка“ не было бы контрреволюцией. Точно так же… не будет контрреволюцией восстановление прежнего состояния паровозов и вагонов, прежнего снабжения страны хлебом, прежней боеспособности армии»^[4].

Вскоре эту мысль применительно к государственному аппарату сформулировал П. Б. Струве: «Один из замечательнейших и по практически-политической, и по теоретически-социологической поучительности и значительности уроков русской революции представляет открытие, в какой мере „режим“ низвергнутой монархии, с одной стороны, был технически удовлетворителен, с другой — в какой мере самые недостатки этого режима коренились не в порядках и учреждениях, не в „бюрократии“, „полиции“, „самодержавии“, как гласили общепринятые объяснения, а в нравах народа, или всей общественной среды, которые отчасти в известных границах даже сдерживались именно порядками и учреждениями»^[5].

Либеральная интеллигенция в своих воззрениях на желаемую форму правления в России сдвинулась радикально вправо — от демократии к диктатуре.

Накануне Государственного совещания в Москве лидер партии кадетов П. Н. Милюков заявил, что существующее правительство обречено и «спасти Россию от анархии может лишь военная диктатура». На заседании ЦК кадетской партии из 12 присутствовавших только четверо выступили против такого пути выхода из политического и экономического кризиса. Сторонники же диктатуры даже не сомневались в применении хирургии в лечении затянувшейся болезни общества. «Страна ничего не понимает, — сетовала А. В. Тыркова. — С всеобщими (избирательными. — Авт.) правами мы влетим в болото»^[6]. Известный юрист и философ, профессор Московского университета П. И. Новгородцев уверял, что «страна ждет власти и порядка». Бывший ректор Московского университета, юрист по образованию А. А. Мануйлов призывал «утвердить власть на физической силе». П. В. Герасимов, юрист, присяжный поверенный, руководитель военной организации партии кадетов с большим сожалением отметил: «Некому даже залить улицы кровью» .

По признанию известного общественного деятеля того времени философа А. С. Изгоева оказалось, что все главные политические и социально-экономические идеи, на которых «столетие воспитывалась русская интеллигенция, оказались ложными и гибельными для народа». Более того, интеллигенция, по его мнению, совершенно не понимала «ни природы человека и силы движущих им мотивов, ни природы общества и государства и условий, необходимых для их укрепления и развития»^[7].

Нарастающий хаос и, как следствие, сдвиги в политических настроениях общества стали полной неожиданностью для либеральных партий.

Так, дилер кадетов П. Н. Милюков констатировал: того, что случилось «мы» не ожидали и не хотели. Он признал, что в самой партии кадетов раздавались голоса предостережения, да и сам П. Н. Милюков не без тревоги и сомнений наблюдал за радикализацией общества. «Мы должны признать, — писал он, — что нравственная ответственность за совершившееся лежит на нас, т. е. на блоке партий Государственной думы… Что же делать теперь… Не знаю. То есть внутри мы… знаем, что спасение России в возвращении к монархии, знаем, что все события последних месяцев ясно показали, что парод не способен был воспринять свободу… Все это ясно, но признать этого мы не можем. Признание есть крах всего дела и всей нашей жизни, крах всего мировоззрения, которому мы являемся представителями…»^[8].

• [1] Политические деятели России 1917: биографический словарь. М., 1993. С. 61.
• [2] Блок А. А. Собр. соч. Т. 8. С. 479.
• [3] Бальмонт К. Д. Революционер я или нет. М., 1918. С. 34.
• [4] Утро России. 1917. 12 авг.
• [5] Струве П. Б. Исторический смысл русской революции и национальные задачи // Из глубины. М., 1990. С. 236.
• [6] Думова Н. Г. Кадетская партия в период первой мировой войны и Февральской революции. М., 1988. С. 194.
• [7] Там же. С. 194−195.
• [8] Республика. 1991. № 1. С. 5.