Принцип ненасилия в философско-этических учениях

Философско-этические концепции ненасилия, базирующиеся на религиозных учениях развиваются, дополняются, совершенствуются в соответствии с мировоззрением того или иного философа, писателя, общественного деятеля. В современной философско-этической литературе встречаются самые разнообразные толкования проблемы ненасилия. Если попытаться провести классификацию существующих подходов, можно условно выделить ряд взаимосвязанных и взаимозависимых направлений: ненасилие как нравственный принцип взаимодействия людей, как отношение человека к человеку; ненасилие как форма общественно-политической борьбы; ненасилие как отношение человека к природе, всему живому; ненасилие как один из способов разрешения глобальных проблем человечества. Рассмотрим кратко эти направления.

Ненасилие как отношение человека к человеку

Наиболее последовательно ненасилие как отношение человека к человеку представлено в концепции Л. Н. Толстого о непротивлении злу насилием. Следует отметить, что источником взглядов Л. Н. Толстого явились христианское понимание этой проблемы, идеи древневосточных религий, а также личный жизненный опыт. Л. Н. Толстой нередко вступал в противоречие с официальной христианской догматикой, за что в свое время был отлучен от Церкви.

Прежде всего, Л. Н. Толстой выступал против физического и нравственного насилия над личностью. Апогеем насилия, по его мнению, является убийство. Во многих своих работах он резко выступает против лишения жизни человека, считая это самым большим злом. В статье «Не убий никого» Л. Н. Толстой убедительно доказывает, что никакое убийство, даже во имя благих целей, не может быть оправдано: «Да, как велико должно быть извращение нравственно-религиозного чувства людей и даже простого рассудка, когда им нужно доказывать, и почти наверное тщетно, что „не убий“ не значит то, что можно убивать людей других, чем свой, народов и еще тех, убийство которых, мы признали для себя полезным; а что слова эти, нами же приписываемые Богу, значат то, что не должно убивать никого» [41, с. 164−165].

Для Л. Н. Толстого неприемлемы не только жесткие формы насилия, но и вообще всякое принуждение, когда одна воля главенствует и подавляет другую волю: «Заблуждение о том, что одни люди могут силой заставлять других людей жить по своей воле, произошло не от того, что ктонибудь придумал этот обман, а от того, что люди, отдаваясь своим страстям, начали насиловать людей, а потом старались придумать оправдание своему насилию» [42, с. 166].

Таким образом, Л. Н. Толстой выступает с резкой критикой любых форм насилия, показывая его нравственную и духовную несостоятельность. Однако закономерно возникает вопрос: если насилие — это реальность жизни, как же поступать человеку, по отношению к которому применено насилие? Вот здесь-то в полной мере раскрывается идея непротивления злу насилием. Л. Н. Толстой считает, что нельзя отвечать злом на зло, ибо это не убивает его, а возрождает тысячекратно. В то же время непротивление не есть равнодушное принятие зла, пособничество ему, но, напротив, плодотворное средство противоборства злому. Суть непротивления состоит в том, чтобы бороться со злом в человеке и любить одновременно в нем человеческое, бороться со злом в самом себе, ненавидя в себе злое и любя одновременно в себе всеобщее духовное начало.

Л. Н. Толстой раскрывает и некоторые содержательные характеристики ненасилия. К ним можно отнести следующие: отношение к злу; смирение; гибкость как проявление силы и разумы, и др. Подвергается сомнению тезис, что человек совершает зло во имя добра. По этому поводу он пишет: «То, что один человек считает злом, есть зло сомнительное (другие считают его добром); насилие же, которое он совершает во имя уничтожения этого зла — побои, увечья, лишение свободы, смерть — уже наверное зло» [42, с. 170]. Кроме того, не существует четко выраженных критериев зла, так как «то, что мы считаем для себя злом, есть большей частью не принятое нами добро» [42, с. 363]. Отсюда закономерен вопрос, как человек может совершить ответное насильственное действие, если он наверняка не знает, на что направлено его действие: на добро или зло?

Для того чтобы быть способным к непротивлению, человек должен научиться смирению, т. е. преодолеть в себе гордость, стремление быть выше и лучше других людей. «Высшее благо человека в этом мире, — отмечает Л. Н. Толстой, — есть единение с себе подобными. Гордые люди, выделяя себя от других, лишают сами себя этого блага. Смиренный же человек уничтожает в самом себе все препятствия для достижения этого блага. И поэтому смирение есть необходимое условие истинного блага» [42, с. 333].

Смирение у Л. Н. Толстого тесно связывается с разумностью человека, с проявлениями гибкости как особой духовной силы: «Люди — разумные существа и потому могут жить, руководствуясь разумом и неизбежно должны заменить насилие свободным согласием» [42, с. 181]. Быть разумным, т. е. способным выбирать ненасилие, — означает приобрести силу и гибкость одновременно. Данная идея очень образно выражена Л. Н. Толстым в следующих словах: «Чтобы быть сильным, надо быть как вода. Нет препятствий — она течет; плотина — она остановится; прорвется плотина — она снова потечет; в четыреугольном сосуде она четыреугольна; в круглом она кругла. Оттого, что она так уступчива, она нежней всего и сильней всего» [42, с. 343].

В качестве важной характеристики непротивления Л. Н. Толстой выделяет принцип, который назван им «неделание». (Вспомним принцип недеяния в даосизме.) Неделание понимается им не как отказ от всякой деятельности, а как отказ от совершения дурных поступков: «Есть одно самое важное дело для всех людей. Дело это в том, чтобы жить хорошо. Жить же хорошо значит не столько делать то хорошее, что мы можем делать, сколько не делать того дурного, которое можем не делать. Главное — не делать дурного» [42, с. 286]. При этом отмечается, что способность воздерживаться от дурных поступков характеризует человека не как телесное, а как духовное существо.

Следует отметить, что ненасилие как отношение человека к человеку рассматривается Л. Н. Толстым не только на уровне взаимодействия отдельных индивидов. Его концептуальное понимание этой идеи охватывает все сферы естественно-природной, нравственно-житейской, государственно-политической жизни. Однако в центре стоит все же личность человека, способного освоить и реализовать принципы непротивления. Поэтому в качестве основного нравственного критерия, посредством которого можно реализовать данный принцип, Л. Н. Толстой выделяет любовь.

В своем знаменитом письме М. Ганди он пишет: «Чем дольше я живу, и в особенности теперь, когда живо чувствую близость смерти, мне хочется сказать другим то, что я так особенно живо чувствую и что, по моему мнению, имеет огромную важность, а именно о том, что называется непротивлением, но что в сущности есть не что иное, как учение любви, не извращенное ложными толкованиями» [39, с. 732]. В этом же письме Л. Н. Толстой отмечает, что в христианском мире закон любви выражен ясно и определенно, и что люди христианского мира торжественно приняли этот закон и вместе с тем разрешили себе насилие, на нем построили свою жизнь. Указывая на это противоречие между реальной жизнью и нравственным законом, он считает, что оно должно быть разрешено посредством принятия любви и отрицания всякого насилия. В качестве способа преодоления данного противоречия Л. Н. Толстой видит «творение добра». Следовательно, непротивление злу насилием дополняется своей активной составляющей, а именно способностью выступать против зла добром.

Итак, суть этической концепции Л. Н. Толстого сводится к тому, чтобы осудить насилие во всех его проявлениях посредством непротивления злу принуждением, что требует от человека смирения, неделания дурных поступков, разумности и гибкости, а по большому счету — любви.

Рассматривая ненасилие как отношение человека к человеку, обратимся к наследию другого русского ученого, писателя, художника, общественного деятеля Н. К. Рериха, долгие годы прожившего в Индии и выступавшего за интеграцию всего лучшего, что накоплено в культурах Запада и Востока. Основная его идея может быть сформулирована как «Мир через культуру». Установление подлинно гуманных отношений между людьми, устроение жизни по законам красоты есть, но его мнению, основной принцип совершенствования человеческой жизни, способ гармонизации не только отношений между людьми, но и гармонизации взаимодействия человека и природы. Н. Рерих разбил слово «культура» на две части: «культ» — почитание и «ур» — свет. Поэтому лозунг «Мир через культуру» может быть прочитан как «Мир через почитание света». Образно выражаясь, Н. Рерих считал, что лишь привлечение света уничтожает тьму.

В опоре на культуру, на лучшее, что создано человеком в духовной сфере, Н. Рерих видит ключ к гуманизации человеческих отношений, которые по своей сути должны быть ненасильственными. Он уверен, что завоевательство становится средневековым понятием, что насилие и войны останутся на определенных страницах истории. «Мир всячески мыслит о мире». С радостью он замечает: «Не удивительно ли, по-русски слово „мир“ единозвучно и для мирности, и для Вселенной. Единозвучны эти понятия не по бедности языка. Язык богатый. Единозначны они по существу. Вселенная и мирное творчество нераздельны» [34, с. 121].

Н. Рерих в своих работах основной акцент делает на свободе личности, под которой он понимает не только изначально присущую человеку свободу, но и как отрицание принуждения других людей. В «Живой этике» неоднократно отмечается, что «рост духа не терпит насилия. Этим объясняется медленная эволюция человечества. Нельзя заставить дух расти. Даже нельзя понудить непрошенными советами» [21, с. 11].

Таким образом, обеспечение условий для свободного выбора, терпение и отсутствие принуждения — вот идеал Н. Рериха и конкретный путь к свету, к освоению культуры. Что касается педагогики, то хотелось бы привести одно интересное высказывание, где, как в капле воды, отражается суть педагогических взглядов великого гуманиста: «Если мать не будет терпеливо внимать первым желаниям своего ребенка, она не будет матерью. Если Учитель не проявит терпения к первым шагам ученика, он не будет Учителем. Если Учитель не поймет путь ученика, он не будет Учителем. Если Учитель не наложит руку на глаза ученика, Он будет ослепителем. Так обережем путь сердца. Чуждо сердцу Учителя каждое притеснение. Он наблюдает опыт ученика и лишь тихонько отведет руку, если она коснется огня. Терпение есть камень Венца» [31, с. 277−278].

Рассматривая проблему ненасилия как отношения людей друг к другу, хотелось бы обратить внимание и на более современные концепции, где подчеркивается роль внутренней свободы человека и независимости. К таким концепциям можно отнести взгляды французского социопсихолога Ж. Семлена, главного редактора журнала «Ненасильственные альтернативы». Он отмечает, что в конфликтной ситуации, связанной с давлением, принуждением, угнетением, человек может выбрать три пути: полное принятие стороны угнетателей; приспособление к системе, замыкание в спасительных ценностях и возникновение чувства псевдобезопасности; сопротивление угнетению, подавлению, принуждению. Именно третий путь позволяет человеку сохранить достоинство, разрешить сложные конфликты, связанные с взаимодействием. Однако путь этот должен быть ненасильственным.

Главными условиями противостояния насилию Ж. Семлен считает внутреннюю свободу и независимость. «Противостоять насилию, — пишет он, — это значит сохранить в душе частицу независимости, внутренней свободы, самому решать, что делать и о чем думать» [32, с. 77]. В соответствии с этим и разбирается структура ненасильственного действия, ключевыми составляющими которого, по его мнению, являются автономия и ответственность. Однако отказ от насилия далеко не всегда означает принятие ненасильственных принципов и может скрывать элементарную трусость, в то же время отказ от насилия еще не есть ненасилие. Так Ж. Семлен подходит к важному выводу о свободе выбора человека между ненасилием и принуждением. Только выбор ненасилия дает человеку возможность утвердиться в своей самоценности и обрести подлинную независимость, укрепить способность к свободе.

Кроме того, «ненасильственное действие, — считает Ж. Семлен, — основывается на фундаментальном различии между социальной функцией противника… и его личной позицией в своей социальной группе. Цель ненасилия — разграничить то, что вынуждает противника действовать, и то, что скрывает за внешними проявлениями и социальным статусом его человеческую сущность» [32, с. 81].

Пафос высказываний Ж. Семлена состоит в том, что в них выражается вера в торжество ненасилия как единственной идеологии, способной объединить людей на принципиально новой основе. «Ненасилие, — пишет он, — несет в себе зачатки новой истории, оно способно направить человечество в новом направлении. XXI в. будет веком ненасилия или его не будет вовсе» [32, с. 85].

И заключая данный небольшой раздел, хотелось бы остановиться на этических теориях, построенных на ненасилии, однако приводящих к противоположному результату — прямому признанию и утверждению насилия. Сюда следует отнести этику анархизма. Основы такой этики можно найти у одного из отцов анархизма — П. А. Кропоткина [17]. К положениям этой этики относятся следующие.

Признание взаимопомощи как преобладающего факта природы: «…борьба в природе большей частью ограничена борьбой между различными видами; но что внутри каждого вида… взаимная помощь есть общее правило» [17, с. 32].

У человека, стремление к взаимной помощи П. А. Кропоткин называет инстинктом общительности.

Второй составляющей этики является справедливость, т. е. признание равенства по отношению ко всем человеческим существам.

Третья составляющая — готовность к самопожертвованию, великодушию. Однако нравственную окраску самопожертвование принимает только тогда, когда осуществляется в силу естественного внутреннего побуждения, без требований, призывов, давления, откуда бы ни было.

Как видим, сами по себе эти положения очень даже неплохи. Кто будет выступать против взаимопомощи, справедливости, великодушия? Однако в рамках анархизма именно эти этические понятия служат обоснованием насилия. Основания: ущемление прав человека, существование неравенства. Поэтому необходимо восстановить справедливость, признавая полнейшую свободу человека везде и во всем.

В работе «Нравственные начала анархизма» П. А. Кропоткин пишет: «Объявляя себя анархистами, мы заранее тем самым заявляем, что мы отказываемся обращаться с другими так, как не хотели бы, чтобы другие обращались с нами; что мы не желаем больше терпеть неравенства, которое позволило бы некоторым из нас пользоваться своей силой, своей хитростью или смышленостью в ущерб нам. Равенство во всем — синоним справедливости. Это и есть анархия… Становясь анархистами, мы объявляем войну не только отвлеченной троице: закону, религии, власти. Мы вступаем в борьбу со всем этим грязным потоком обмана, хитрости, эксплуатации, развращения, порока — со всеми видами неравенства, которые влиты в наши сердца управителями религией и законом» [17, с. 301].

Отвечая на вопрос, по какому праву анархисты призывают к насилию и осуществляют его, П. А. Кропоткин отвечает вполне определенно: Право прибегать к силе человечество признает за теми, кто завоевал это право. Для того чтобы акт насилия произвел глубокое впечатление на умы, нужно всегда завоевать это право ценой своего прошлого. Иначе всякий акт насилия, окажется он полезным или нет, останется простым насилием, не имеющим влияния на прогресс человеческой мысли. Человечество увидит в нем простую перестановку сил: смещение одного эксплуататора или одного управителя для замены его другим" [17, с. 303]. Добавить к этой цитате нечего. Разве что указать на тот факт, что П. А. Кропоткин очень ценил Л. Н. Толстого, считал, что его взгляды вполне справедливы, а сам Кропоткин вполне разделяет их, особенно в части критики религии, государства, образования. Одно лишь маленькое «но» разделяет их. Кропоткин призывал к насилию, а Толстой — к непротивлению злу насилием.