Реальность и мечтания

Зачем человеку зрелище? Или еще конкретнее: откуда у него удивительная потребность в искусстве? Вопросы вроде бы отвлеченные… А они мучили Платона (427—347 до н.э.). Мы же, стоящие на пороге нового тысячелетия, ничего конкретного античному философу сообщить не можем.

Он недоумевал: зачем человек идет в театр, в упоении наблюдает героическое деяние? Не логичнее ли самому совершить подвиг? Так нет же, не решаясь на реальный поступок, человек отправляется непосредственно к подмосткам и там упивается геройством, которое автор приписал выдуманному персонажу. Не странность ли? Не в театр ходи, а на городскую площадь, где страждущие и обездоленные…

Между прочим, разумному и хорошо продуманному доводу Платона так никто и не внял. Театров понастроили, героев понавыдумывали — Эдип, Медея, Электра, Антигона! Тут со своей судьбой не все понятно, а ты вникай в чужой жребий…

Да что там античность! В средние века Августин Блаженный (354—430) опять-таки задумался над странностью человека, которого влечет к себе мир выдуманных страстей. В «Исповеди» он писал: «Меня увлекали театральные зрелища, они были полны изображениями моих несчастий и служили разжигой моему огню. Почему человек хочет печалиться при виде горестных и трагических событий, испытывать которые он сам не желает? И тем не менее он как зритель хочет испытывать печаль, и сама эта печаль для него наслаждение. Удивительное безумие! Человек тем больше волнуется в театре, чем меньше он сам застрахован от подобных переживаний, но когда он мучится сам за себя, это называется обычно страданием; когда мучится вместе с другими — состраданием. Но как можно сострадать вымыслам на сцене? Слушателя ведь не зовут на помощь: его приглашают только печалиться, и он тем благосклоннее к автору этих вымыслов, чем больше печалится. И если странные или вымышленные бедствия представлены так, что зритель не испытывает печали, то он уходит, зевая и бранясь; если же его заставляли печалиться, то он сидит, поглощенный зрелищем, и радуется».

И в последующие времена эта история продолжалась. В эпоху позднего Возрождения был такой автор. Писал комедии, трагедии. По слухам, сам в них даже играл. В театре «Глобус». Сколько всяких страстей напридумывал! Свободно распоряжался судьбами своих героев, безжалостно отдавая их на волю рока. Глядишь, в финале кто-то из уцелевших произнесет некую сентенцию вроде: «Нет повести печальнее на свете…» или: «Где место происшествия? Какого? Печали небывалой? Это здесь…».

Да ведь выдумка все это! Не может тень отца Гамлета разгуливать иод покровом ночи… Не обижали вовсе дочери своего престарелого отцакороля. И эти сумасшедшие влюбленные подростки, не думали они травиться… Кстати, это понял чешский сатирик Карел Чапек. Он написал рассказ-пародию. Приезжает некто на место происшествия, расспрашивает: слыхали тут про несчастную Джульетту? Какую Джульетту, не ту ли, что вышла замуж за Париса? Ах, этот обманщик Шекспир! Чего только не наплел! Ах, эта злодейка возлюбленная, не оставила, видите ли, пылкому любовнику ни капельки яда! А мы-то поверили. Глаза наши увлажнились…

И этот еще выдумщик… Лопе де Вега (1562—1635). Все люди спят, а он ночами пьесы пишет. Свои бессонные видения воплощает. А рано утром идет к зданию театра и под дверь рукопись просовывает. Придется актерам читать, а там, глядишь, и на сцене поставят. Наплачемся, нахохочемся… Слушайте, а зачем все это? Стоит ли вообще ходить в театр? Может быть, больше правды в словах одного персонажа из рассказов советского писателя Бабеля: «Если хотите что-нибудь наблюдать из жизни, то зайдите к нам во двор, есть с чего посмеяться…».

Растущая и трудно насыщаемая потребность человека в искусстве, в вымысле… Театры, кино, книги. Потом радио. Луначарский (1875—1933), первый советский нарком просвещения, осмысливая роль радио в культуре, недаром заговорил о загадках человеческой психики. Сколько новых впечатлений! Способен ли человек выдержать весь этот груз уплотняющихся галлюцинаторных видений? Чем больше средств художественного освоения жизни, тем острее тяга людей к вымыслу…

Макаренко (1888—1939) — советский педагог и писатель полагал, что нельзя школьнику смотреть больше чем один фильм в неделю. Психика не справится. А мы сегодня живем в потоке художественных образов, потребность в иллюзорной жизни оказывается все более обостренной. Не правда ли, удивительное антропологическое (человеческое) свойство? Теперь у нас видеокассеты и компакт-диски, во всем мире показывают многочисленные сериалы. Никакое живое существо на Земле не ощущает такого странного влечения… Вообще поставим вопрос так: к чему может привести в конечном счете эта поразительная психологическая потребность?