Значение ассоциаций в психической жизни

Переходя к тому значению, какое ассоциация имеет в нашей психической жизни, мы прежде всего должны указать на то, что явления памяти, запоминание, воспроизведение, узнавание в значительной степени объясняются этим процессом. Именно на явлениях памяти процессы ассоциаций впервые были подмечены и изучены в наиболее отчетливом и подробном виде. Ведь самый процесс ассоциации характеризуется тем, что представления, возникающие в нашем сознании, стремятся вызвать другие представления, так или иначе с ними связанные, т. е. процесс ассоциации определяется как процесс воспроизведения представлений, связанных с данным представлением. Точно так же процесс узнавания в значительной степени объясняется ассоциированием. В самом деле, когда я слышу какой-нибудь звук, и этот звук мне кажется знакомым, то это? чувство знакомости* зачастую представляется мне сначала загадочным и не поддающимся анализу. Затем я начинаю вслушиваться в этот звук, мало-помалу у меня возникают какие-то образы, и вдруг возникает в сознании другой звук, связанные с ним зрительные образы, сначала неясные, потом делающиеся все более и более ясными. Возникает представление о какомнибудь человеке, о месте, известной обстановке, и я тогда уже совершенно ясно узнаю, что этот звук напоминает мне чей-нибудь голос или звук известного музыкального инструмента и т. п. Здесь, следовательно, процесс узнавания сводится к возникновению ассоциации, сначала смутной и неясной, а затем все более и более отчетливой. Точно так же и процесс различения объясняется в значительной степени ассоциациями. Положим, я вижу лицо, которое мне на первый взгляд кажется знакомым, я начинаю вглядываться, припоминая в то же время лица виденных мною раньше людей, похожие на данное лицо. Мало-помалу я замечаю, что данный человек отличается от моего знакомого (на которого он похож) цветом волос, более или менее вытянутым овалом лица и т. д. Таким образом, процесс различения сводится к тому, что наряду с некоторыми ассоциациями сходными возникают также ассоциации различные, не похожие на то впечатление, которое я имею пред собой в данный момент.

Этот вопрос о процессах узнавания и различения подвергнут в последнее время горячему обсуждению, так как в связи с ним обсуждался другой, еще более коренной вопрос: можно ли свести ассоциацию сходства и ассоциацию смежности друг к другу. Выше я указал, что все ассоциации можно свести к двум основным группам — к ассоциации по сходству и ассоциации по смежности. В последнее время были сделаны попытки свести эти две группы к одной и, таким образом, еще более объединить процесс ассоциации. Именно Леман утверждал, что все так называемые ассоциации сходства в конце концов сводятся к ассоциации смежности. Он рисовал себе процесс этот таким образом. Возьмем какую-нибудь ассоциацию по сходству, например: портрет напоминает мне лицо другого человека, похожего на этот портрет. Попытаемся анализировать, к чему сводится данная ассоциация? Как я говорил уже, экспериментальный анализ процесса ассоциации показывает, что каждое представление есть нечто сложное, составленное из совокупности различных ощущений. Анализируя это восприятие портрета, я вижу, что в нем есть группа ощущений а, Ь, с, которые не сходны с другим, воспроизведенным по ассоциации, образом. Например, у данного портрета лицо овальное, у воспроизведенного образа моего знакомого лицо кругловатое, выражение глаз в данном случае более спокойное — в первом случае несколько удивленное и т. д.; одним словом, есть несколько черт, отличных от черт воспроизведенного образа (назовем несходные черты воспроизведенного образа а, Ь, с); но наряду с этими чертами есть группа черт х, у, г сходных, например форма носа, величина рта, выдающиеся скулы. Леман рассуждает так. Когда я смотрю на портрет, я воспринимаю все эти элементы вместе (а, Ь, с, х, у, г). Элементы х, у, г у входящие также и в состав другого представления, вызывают ассоциированные с ними по смежности элементы а. Ь, с, и благодаря этому получается возникновение другого образа, знакомого мне человека. Таким образом, по мнению Лемана, никакого сходства здесь, в сущности, нет. Есть лишь несколько элементов, общих обоим представлениям, а затем — простая ассоциация смежности.

Против такого взгляда возражал датский психолог Гефдинг. Он нашел, что в процессе ассоциации по сходству далеко не так обстоит дело, как представляет себе Леман.* Бывают случаи, когда сходство является первичным процессом и вовсе не связано своим происхождением с ассоциацией смежности. Например, я вижу несколько оттенков цвета и сразу узнаю какой-нибудь из них — розовый или коричневый. Это узнавание будет происходить хорошо даже в том случае, когда кроме этого оттенка нет никакого другого, с которым я мог бы его сравнивать. В подобных случаях, говорит Гефдинг, ощущение красного цвета сливается с имеющимися у меня ранее представлениями красного цвета и, ассимилируясь с ними, дает процесс узнавания. Таким образом, Гефдинг сводит процесс узнавания к процессу ассимиляции. Соответственно этому и более сложные процессы ассоциирования по сходству он рисует себе иначе, чем Леман**. Он говорит, что в тех случаях, когда мы имеем сложный процесс узнавания, ассоциация по сходству происходит путем непосредственной ассимиляции прошлых образов с настоящими, и даже самый процесс ассоциации по смежности он пытается свести к ассоциации по сходству. Предположим, говорит он, что мы видим огонь. Вид огня вызывает у меня представление о молотке. Казалось бы, что этот процесс совершился по ассоциации смежности. Я видел незадолго перед этим кузницу, а в кузнице видел молоток и огонь вместе; «огонь» по смежности вызвал «молоток». На самом же деле это происходит иначе: я вижу огонь; он вызывает у меня представление кузницы в его целом, т. е. сложный образ огня, кузницы, молотка, которым куют, наковальни и т. д., а затем уже как одна из частностей мне вспоминается молоток. Таким образом, представление огня вызвало по сходству сложную цельную картину кузницы, в которой было представление об огне, а затем часть этой кузницы, именно молоток. Ассоциация смежности сводится к ассоциации по сходству. Такие случаи бывают очень часто. И в наших опытах был случай, когда слово «река» вызвало сложный образ пейзажа, именно — деревни, расположенной на берегу реки, а затем уже возникло другая деталь этого пейзажа.

Это возражение Гефдинга было подвергнуто Леманом экспериментальной проверке. Он поставил опыты, чтобы проверить, действительно ли существуют такие случаи, на которые ссылается Гефдинг, именно случаи первичного узнавания? Леман говорит, что на самом деле такого первичного узнавания не существует. Он приводит следующий пример. Дайте вы даме, очень опытной в распознавании оттенков цветов материи, узнать какой-нибудь оттенок цвета совершенно изолированно, и она его не узнает; именно поэтому.

приходя в лавку, дамы приносят с собой образчики материи и руководствуются ими при выборе того оттенка, который им нужен.

Далее Леман поставил эксперименты. Он давал испытуемому целый ряд пузырьков с различными запахами, не говоря о том, какие запахи он предлагает. Испытуемый должен был, понюхав, сказать, чем пахнет. При этом опыте оказалось, что во многих случаях, именно в 45% испытуемый сейчас же ассоциировал известное представление; например, испытуемому дается запах уксуса, и он, понюхав, тотчас же воспроизводит представление о бутылке с уксусом или воспоминание о каком-нибудь блюде с уксусом. В 27% возникает в сознании одно лишь название. Дается, например, запах гвоздики и в сознании возникает слово «гвоздика». В 13% испытуемый вовсе не узнавал, что это такое. И только в 7% получилось нечто, аналогичное тому, что Гефдинг называет первичным, простейшим узнаванием или ассимиляцией, именно испытуемый сказал, что запах ему знаком, но он не может назвать его, т. е. получилось чистое узнавание без всякой ассоциации.

Казалось бы, что эти 7% именно и соответствовали тому, о чем говорит Гефдинг, но Леман пошел дальше в своем экспериментальном анализе. Он начинает испытуемого постепенно расспрашивать, наводить, и оказалось, что и в этих 7% также были известные ассоциации, но только они не были точно осознаны — они находились за порогом сознания. Так, например, в одном случае испытуемый говорит: «Что-то такое знакомое, но не могу определить». Испытуемый был товарищем по гимназии экспериментатора. Экспериментатор говорит: «Припомните физический кабинет в гимназии». Испытуемый тотчас же отвечает: «Да, я узнал — это алкоголь». Запах показался ему знакомым, потому что был ассоциирован с известными воспоминаниями (между прочим, с воспоминанием о физическом кабинете и препаратах, хранившихся в алкоголе), но воспоминания эти были настолько смутны, что оставались ниже порога сознания. Когда же экспериментатор ему напомнил о них, тогда он сразу узнал, что запах этот принадлежит алкоголю.

Эти опыты были проверены в лаборатории профессора Нечаева,* и в результате процент подобных случаев, когда возникало одно только неопределенное «чувство знакомости», равнялся приблизительно 6,3%; наводящие же вопросы показали, что и здесь также были скрытые ассоциации, остававшиеся за порогом сознания. Таким образом, опыты эти свидетельствуют, по-видимому, в пользу того, что ассоциация смежности имеет более существенное значение, а ассоциация сходства является вторичной или производной.

Вы, может быть, спросите, почему я так подробно остановился на этом споре и на том отношении, в котором находятся друг к другу ассоциация сходство и ассоциация смежности? Дело в том, что, как я буду говорить дальше, процессу ассоциации придавалось и придается в психологии огромное значение, и многие психологи пытались и более сложные процессы, например мыслительные, свести к известным формам ассоциации. В особенности важное значение придавалось в этом случае ассоциации сходства. Возьмем, например, открытие Ньютона. Когда он установил аналогию между падением яблока на землю и между притяжением небесных тел друг к другу, сравнив падение яблока с падением Земли на Солнце, он производил процесс очень сложный, но в сущности напоминающий ассоциацию по сходству. Такое же сближение между собой двух сходных явлений мы имеем в том случае, когда устанавливается связь между грандиозными проявлениями электричества в природе и искрой, получаемой от лейденской банки. Отсюда тенденция, проявляющаяся у многих психологов-ассоциационистов, процесс ассоциации по сходству выдвигать, считая его более глубоким, более существенным.

Следует упомянуть еще и о том, что, например, Гефдинг считает ассоциацию по смежности более пассивной, чем ассоциацию по сходству. Для того чтобы установить сходство между разрозненными явлениями и сопоставить их друг с другом, требуется, по его мнению, известное волевое усилие, напряжение, между тем как простая ассоциация по смежности такого напряжения не требует.

Таким образом, спор о значении ассоциации сходства и ассоциации смежности, в сущности, сводится к тому, какой процесс является в психической жизни первичным и более существенным — процесс активный, мыслительный, который отождествляется с ассоциацией сходства, или процесс пассивный, отождествлявшийся с ассоциацией смежности?

В настоящее время у нас в лаборатории производятся опыты, имеющие целью показать, действительно ли правильно такое сопоставление, действительно ли ассоциация сходства имеет в психической жизни такое важное значение, что мыслительные процессы, процессы сравнивания, сопоставления к ней сгодятся.* Эти опыты еще не закончены, но, по-видимому, оказывается, что это далеко не так. Мы имеем много ассоциаций по сходству, которые являются такими же внешними, поверхностными, как и ассоциации по смежности. Например, звуковые ассоциации по сходству: «встать—перестать», «бежать—нажать» и т. д. Эти ассоциации не имеют между собой никакой связи по смыслу, но по внешнему созвучию сходятся. Здесь нельзя говорить о мыслительном процессе, а между тем они являются ассоциациями по сходству. Опыты показывают, что мыслительные процессы являются чем-то значительно более сложным, чем процессы ассоциации вообще и ассоциации сходства в частности. Нельзя свести мыслительные процессы к тому или иному виду ассоциации; а раз это так, то и самый спор о том, первичен ли процесс ассоциации сходства или процесс ассоциации смежности, утрачивает свое существенное значение, и для нас делается довольно безразличным, какой из этих видов ассоциации является первичным и какой вторичным.

Выше я указал на то, что процесс узнавания вызывается наличностью ассоциаций, остающихся за порогом сознания. Этот факт и некоторые другие побудили психологов заняться исследованием бессознательных ассоциаций и прежде всего вопросом о том, действительно ли такие бессознательные ассоциации существуют. В этом отношении интересно прежде всего наблюдение Баумгартена. Однажды, когда он сидел за письменным столом, у него возникло воспоминание о старике и девушке, с которыми он встретился в Швейцарии во время своего летнего путешествия. Это воспоминание не имело ничего общего с его работой. После некоторых поисков удалось найти причину: на столе перед ним стоял букет цветов, среди которых находились и такие, какие были в швейцарской долине, где он встретил старика и девушку. Таким образом, здесь произошла ассоциация по смежности, но посредствующее звено, именно запах цветов, оставалось ниже порога сознания.

С возникновением экспериментальной психологии стали пытаться и вопрос о бессознательных ассоциациях подвергнуть экспериментальной проверке.* Опыты ставились таким образом: испытуемому давались карточки, на каждой из которых было написано по одному какому-нибудь слову. Слова были написаны крупным шрифтом и посредине карточки. В углу каждой карточки был написан значок на японском языке очень мелким тонким шрифтом. Испытуемого просили не обращать внимание ни на что, кроме слова, написанного посредине карточки. Через известный промежу-ток времени испытуемому давались другие 10 карточек, на которых были написаны десять других слов; но кроме них на каждой карточке были те же самые японские значки, которые были на первых карточках. Оказалось, что в большем проценте, чем это можно было бы объяснить простой случайностью, испытуемый, когда ему показывали слово, ассоциировал другое слово из прежнего ряда, и именно то самое, которое соответствовало тому же японскому значку. Очевидно, предшествующим звеном явился значок японского письма. Когда испытуемого спрашивали, почему он припоминал именно данное слово, он не мог дать ответа; следовательно, он сам не отдавал себе отчета в том, что значок послужил посредствующим звеном ассоциации. В данном случае мы имеем, следовательно, явление бессознательной ассоциации, установленной чисто экспериментальным путем.

Эти опыты были подвергнуты проверке за границей и у нас, в России (в лаборатории Нечаева), и в результате оказалось, что действительно такого рода бессознательные ассоциации существуют. По-видимому, бессознательные ассоциации играют очень важную роль в нашей психической жизни.

Очень поучительным в этом отношении представляется опыт с двумя кубышками одинакового веса, но различной величины. При последовательном взвешивании их на руке почти у всех испытуемых получается впечатление, что меньшая кубышка тяжелее, между тем как на самом деле они одного веса.

Здесь происходит иллюзия, которая вызвана следующим обстоятельством. Кубышки сделаны из одного материала, но одна из них по величине больше другой. Собираясь поднять кубышки, я подготовляюсь к этому движению, напрягая в известной степени свои мускулы. Известно, что, когда мне надо поднять, например, пудовую гирю, я напрягаю свои мускулы сильнее, чем тогда, когда мне надо поднять пустой стакан. Мы всегда заранее приспособляем мышечное усилие к той работе, которую нужно произвести. Точно так же и в данном случае; так как одна из кубышек меньше, то я ожидаю, что она будет и более легкой, чем другая, и поэтому напрягаю мышцы менее сильно. Оказывается, что напряжение нужно больше, чем я ожидал. Поэтому я сразу вдаюсь в противоположную крайность — переоцениваю движение, и эта меньшая кубышка кажется мне более тяжелой, чем вторая.

Наши испытуемые (опыт проделан перед аудиторией) ничего подобного не подозревали, и тем не менее с ними произошла эта иллюзия.

Следовательно, весь описанный мною сложный ассоциативный процесс происходил за порогом сознания, и тем не менее вы видите, как он влиял на наши восприятия. Интересно то, что эта иллюзия у маленьких детей не сразу устанавливается. До 5−6-летнего возраста она обычно отсутствует. Только после этого возраста, когда у детей начинают устанавливаться прочные ассоциации между зрительными впечатлениями и теми движениями, которые должны им соответствовать, появляется и эта иллюзия; у отсталых же детей, по наблюдениям Демора, этой иллюзии совсем не бывает.

Вы видели, какое значение имеют ассоциации и в частности бессознательные ассоциации в нашей психической жизни. Они определяют собой в значительной степени наши восприятия, направляют в значительной степени наше внимание и наши интересы в ту или другую сторону. Например, когда вы произносите слово «корень», то, если бы среди вас присутствовал садовник, в его представлении возник бы корень дерева, у математика появится представление о квадратном или кубическом корне, у человека, который только перед этим обсуждал какое-нибудь сложное социальное явление, возникнет, быть может, представление о причине, лежащей «в корне* этого явления, и т. д. Спрашивается, в чем заключается причина того, что одно и то же слово было понято различным образом, возбудило различные представления? Очевидно, в том, что предварительный запас бессознательных образов и ассоциаций у этих лиц был различен. Вы видите, таким образом, что на течение наших ассоциаций в значительной степени влияет содержание как сознательной, так и бессознательной сферы в данный момент. Это влияние всей совокупности представлений на течение данного процесса Циген называет констелляцией.

Кроме констелляции, на течение наших ассоциаций влияют еще и другие факторы. Одним из этих факторов являются чувствования. Когда я нахожусь в хорошем настроении, у меня возникают приятные мысли, а когда человек плохо настроен, ему вспоминаются преимущественно неприятные веши.

Кроме того, на течение наших ассоциаций влияет также то, что мы выше назвали апперцепцией. Общая организация человека, особенности его душевного склада, преобладающие интересы — все это, несомненно, отражается на течении ассоциаций. Вы замечаете, что у одного человека мысль работает преимущественно в направлении отвлеченных вопросов; в его сознании преобладают представления, относящиеся главным образом к этой области. У других, наоборот, преобладают конкретные образы, конкретные воспоминания. Третий человек направляет свое внимание на изучение предметов окружающей действительности, и с этим, главным образом, и связаны его мысли и ассоциации. Четвертый — мечтатель, фантазер; его мысли витают далеко, ассоциации он черпает из отдаленной области, не имеющей ничего общего с окружающей действительностью. Все эти особенности в течении ассоциаций вызываются в значительной степени тем личным фактором, который мы называем апперцепцией и который находится в теснейшей связи с общей психической организацией данного человека.

Наконец, на течении ассоциаций отражаются также и восприятия человека в каждый данный момент. Например, вчера я произвел в аудитории коллективный опыт: сказал слово «стена» и просил дать первую пришедшую в голову ассоциацию. Очень многие из слушателей ответили «белая» и объяснили это тем, что видели перед собой белую стену. Здесь, следовательно, восприятие данного момента определило собой течение ассоциации. Кроме того, на ассоциации влияет также частое повторение. Когда я произношу слово «молния», часто возникает ассоциация грома; это зависит от того, что восприятие молнии часто связывалось с представлением о громе. Чем чаще повторяется сочетание каких-нибудь двух явлений, тем больше шансов для того, чтобы они возникали в сознании вместе. Однако одной только частотой дело не исчерпывается. Тот фактор, который называют апперцепцией и который определяет собой преобладающее направление внимания в каждый данный момент, играет и здесь также очень важную роль.

Очень поучительное наблюдение было произведено в нашей психической лаборатории. Опыт состоял в том, что испытуемому дается ряд слов, не связанных по смыслу. Испытуемый эти слова должен повторять очень много раз подряд, читая их все время по тетрадке, как можно быстрее, в течение 8- 9 минут, но не стараясь их запомнить. Вы видите, что повторение чрезвычайно многократное. Тем не менее после одного такого опыта, произведенного надо мной, когда я вышел из лаборатории и попытался повторить эти слова на память, оказалось, что некоторые слова я позабыл. Между тем при опытах с заучиванием дело идет у меня обычно довольно хорошо. Это наблюдение показывает, что одного только совместного повторения недостаточно для прочного ассоциирования представлений: здесь участвуют также и сосредоточение внимания в известном направлении, и сознательное, произвольное комбинирование воспринимаемых впечатлений, и другие факторы, о которых говорилось выше.

Из всего только что сказанного о процессе ассоциации вы можете видеть, что процесс ассоциации в значительной степени можно противопоставить тому процессу, который я назвал апперцепцией. Главные отличия состоят в следующем. Прежде всего, ассоциация, если мы будем ее рассматривать как простую ассоциацию смежности или сходства, всегда является чем-то более внешним, менее связанным с личностью, с собственным «я» человека. Ведь возникновение всякой ассоциации обусловливается тем, что данные представления обычно следуют друг за другом, или сходны друг с другом или обычно встречаются одновременно. Все эти условия зависят не столько от моего «я*, от моей личности, сколько от той или иной конфигурации действующих на меня внешних возбудителей. Таким образом, вы видите, что причина процесса ассоциации лежит, главным образом, во внешней среде, и самый процесс является чем-то внешним. В связи с этим находится и то, что ассоциация часто ведет к образованию привычных сочетаний, привычных движений вроде тех, которые я приводил выше. Привычка есть всегда нечто более внешнее, не подчиненное моему произвольному выбору. В противоположность ассоциации процесс апперцепции является более индивидуальным, зависящим от склада моего «я», от моей личной организации.

Кроме того, ассоциация является более пассивной. В опыте со словами я просил вас не стараться влиять на ваши мысли, а отдаться совершенно свободному течению мыслей, между тем как в апперцепции мы всегда принимаем активное участие в течении наших душевных процессов. Вот те особенности, которыми отличаются оба названных процесса и которые дают каждому из них характерное место в общем механизме нашей психической жизни. Вся наша психическая жизнь складывается из взаимодействия этих процессов — ассоциации и апперцепции.

То существенное значение, которое процесс ассоциации имеет в нашей психической жизни, повело к тому, что многие психологи, главным образом английской школы, а вслед за ними и в других странах, начали переоценивать значение процесса ассоциации, считая его основным психическим процессом и сводя к нему все остальные процессы. Когда психологам этой школы противополагали апперцепцию, личный фактор, они указывали на то, что «личный фактор» можно также объяснить в значительной степени бессознательными ассоциациями, тем усвоенным ранее запасом образов и представлений, который влияет на наши восприятия, направляя их в ту или другую сторону. Я уже говорил о том, что когда я понимаю так или иначе произнесенное слово (например, «корень»), то здесь влияет мой «личный» фактор, но этот личный фактор сводится к запасу ранее воспринятых представлений, к запасу ассоциаций. Гербарт так и называет этот направляющий восприятие запас представлений — апперцепцирующими массами, сводя, таким образом, явления апперцепции, в сущности, к тем же самым ассоциациям.

Далее, при помощи ассоциации пытаются объяснить также и высшие, комбинирующие процессы, как мышление, творчество и др. Различают ассоциации репрезентативные, или воспроизводящие, и ассоциации конститутивные, или творческие. Процессы мышления и творчества относятся к последней группе, т. е. рассматриваются как ассоциативные процессы, но только более сложные.

Наконец, и чувства также пытаются свести к процессу ассоциации. Рассуждают таким образом. Я решаю трудную задачу. Дело подвигается у меня хорошо, я испытываю чувство удовлетворения. Когда же возникает затруднение, то правильное, последовательное течение представлений нарушается, и я испытываю неудовлетворение. Получается нечто подобное тому, когда река, встретившая на своем пути запруду, начинает бурлить и течет уже не так спокойно, как раньше. Подобно этому и здесь временная задержка в течении ассоциаций воспринимается мною как чувство неудовольствия.

Таким образом, мы видим, что-то психологическое направление, которое называется ассоциационизмом, пытается все психические процессы сводить к одному процессу — ассоциации представлений. Я не буду вдаваться в критику этой теории ассоциационизма, так как мне придется к этому вопросу возвращаться еще не раз при изложении процессов мышления, чувствований и творчества. Скажу только, что, по моему мнению, такое чрезмерное расширение значения ассоциативных процессов является необоснованным. Ассоциация представлений имеет свое и очень важное место в психической жизни, но чрезмерно расширять ее, сводя к ней все остальные психические процессы, безусловно, нельзя.

Перейду теперь к изложению элементов интеллектуальной жизни человека, именно к ощущениям.