Морфология мировой истории

Обратимся к основным идеям культурологичекой концепции О. Шпенглера.

Вначале приведем ее полное название: «Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. Том I. Гештальт и действительность». Здесь важно каждое слово, и необходимо вникнуть в явные и скрытые смыслы. Это важно потому, что на протяжении всего XX в. книга Шпенглера была объектом искажений, недоразумений, запретов, восхищения и почитания. Одни считали ее появление сенсацией; другие обвиняли автора в эпигонстве, дилетантизме; третьи отмечали ее абсурдность.

Не продолжая перечисления этих полярно противоположных оценок, можно утверждать, что «Закат Европы», несомненно, выдержал испытание временем и вошел в классику культурологии. Но вернемся к названию. В нем тоже проявился «перст судьбы». При переводе с немецкого заглавие книги не сразу получило точный эквивалент: буквально оно означало «Закат Запада» или «Гибель Запада» и другие довольно абсурдные варианты. Сам автор весьма критически относился к подобным версиям.

В русском переводе наиболее точным является «Закат Европы», ибо в книге идет речь именно об угасании европейской культуры. Лишь в последующих изданиях Шпенглером была сделана поправка: «европейской и американской культуры», что мало меняло суть концепции.

Судьбу книги в России также нельзя назвать безмятежной. Хотя вскоре после издания книга «Закат Европы» была переведена в 1923 г. на русский язык, многие отечественные философы значительно раньше прочитали ее в подлиннике и отозвались различными статьями в сборнике «Освальд Шпенглер и „Закат Европы“», вышедшем в 1922 г. В нем приняли участие Н. А. Бердяев, Ф. Степун, С. Л. Франк и другие. В 1924 г. было предпринято второе, переработанное автором издание «Заката Европы», и оно стало библиографической редкостью, практически неизвестной читателям. Только в 1993 г. в серии библиотеки «Философское наследие» вышел I том, а II том, в котором содержатся дополнения и комментарии, был впервые переведен на русский язык и полностью опубликован лишь в 1998 г.

И еще одно замечание, подчеркивающее трагичность судьбы этой книги. Важно внимательно отнестись к тому историческому фону, тем событиям начала XX в., которые отразились на мировосприятии Шпенглера. Это период с 1912 по 1918 г., наполненный чрезвычайным драматизмом, отмеченный трагическими противоречиями, гибелью миллионов людей, неопределенностью будущего. Хаос и рассвирепевшие судьбы века, маски сатанизма в социальных и культурных потрясениях, предчувствие апокалипсиса, светопреставления и поиск хрупкой надежды — эти настроения были весьма распространены, и Шпенглер испытал на себе их мощное воздействие.

Шумный успех и сенсационность «Заката Европы» сопровождались огромным потоком критики, на автора буквально сыпались обвинения в дилетантизме, плагиате и заимствовании идей у различных предшественников. Почти все известные философы, социологи, культурологи, историки того времени так или иначе отозвались на книгу, и библиография этих комментариев еще ждет своих исследователей.

Упомянем лишь некоторые оценки. Отто Нейрат, глава «Венского кружка» позитивистов, написал книгу «Анти-Шпенглер»; международный журнал «Логос» за 1920—1921 гг. целиком посвящен подробному разбору этого сочинения. Особенно обширна была литература, в которой оспаривалось первенство идей Шпенглера о развитии культуры, историко-культурной типологии. Упоминались Гердер, Гегель, Шеллинг, Вико, Монтескье; Ибн Хальдун, представивший еще в XIV в. морфологию исламской культуры; Н. Данилевский и К. Леонтьев. Всех трудно перечислить. Вопрос о том, кого читал и что знал Шпенглер, занимал очень многих.

Среди этих обвинений было немало абсурдных. Достаточно упомянуть тот факт, что немецкий перевод книги Н. Я. Данилевского вышел только в 1920 г., когда «Закат Европы» уже был известным, а предположить, что Шпенглер знакомился с ним в подлиннике, вряд ли возможно.

Трудно представить, что Шпенглер был равнодушен к этим нападкам. Тем более что они продолжались и в последующие годы, когда его объявляли «мракобесом», «ультрареакционером». В письме к своему издателю он признается:

Если бы мне вздумалось прочитать хоть половину этого, я и сегодня еще не подошел бы к концу. Гете и Ницше — вот те два мыслителя, зависимость от которых я чувствую наверняка!¹

И все-таки эту тему о «предшественниках» неверно было бы считать «закрытой». Она еще ждет нового прочтения, нового исследования, но не с позиций заимствования.

Важно отметить и другой факт: огромное влияние идей Шпенглера на современников и будущее поколение философов и культурологов, в той или иной степени развивающих его концепцию всемирной культуры. Несомненным оно представляется в отношении таких мыслителей, как X. Ортега-и-Гассет, П. Сорокин, А. Тойнби, Л. Мэмфорд, Й. Хейзинга, Р. Арон, Т. Кун, Ф. Бродель, Т. Адорно, Г. Маркузе и многих других. О некоторых из них мы будем говорить ниже.

И наконец, последнее замечание перед тем, как перейти к культурологической концепции Шпенглера. Его сочинение мало напоминает сухое академическое изложение. Это скорее художественный трактат, в котором глубокие обобщения тесно связаны с историческими аналогиями, собственным ведением фактов культуры. Колоссальна историческая эрудиция Шпенглера: в указателе имен в тексте I тома отмечено свыше 500 философов, ученых, историков, художников, исторических деятелей, причем многие упоминаются неоднократно, среди них: Александр Македонский, Аристотель, Архимед, Бетховен, Боттичелли, Будда, Вагнер, Ватто, Вольтер, Галилей, Гаусс, Гегель, Гельмгольц, Гераклит, Гете, Гомер, Данте, Декарт, Джотто, Достоевский, Дюрер, Евклид, Ибсен, Иисус Христос, Кант, Лейбниц, Леонардо да Винчи, Лютер, Маркс, Микеланджело, Моцарт, Наполеон, Ницше, Ньютон, Пифагор, Платон, Рафаэль, Рембрандт, Руссо, Тициан, Толстой, Фидий, Цезарь, Шекспир, Шопенгауэр, Эсхил и др. Уже одно это перечисление свидетельствует об исторической и художественно-философской панораме исследования культуры.

Книга состоит из введения, 6 глав и таблиц к сравнительной морфологии мировой истории.

Изложение или сжатый пересказ представляет немалую трудность. Каждая из глав достойна быть отдельной книгой. Поэтому ограничимся пока лишь их перечислением:

• • Глава первая. «О смысле чисел».
• • Глава вторая. «Проблема мировой истории».

I. «Физиогномика и систематика».

II. «Идея судьбы и принцип каузальности».

• Глава третья. «Макрокосм».

I. «Символика картины мира и проблема пространства».

Н."Аполлоническая, фаустовская, магическая душа".

• Глава четвертая. «Музыка и пластика».

I. «Изобразительные искусства».

II. «Обнаженная фигура и портрет».

• Глава пятая. «Картина души и чувство жизни».

I. «О форме души».

И."Буддизм, стоицизм, социализм".

• Глава шестая. «Фаустовское и аполлоническое познание природы»¹.

Шпенглер ставит перед собой поистине глобальную задачу: проследить судьбу европейской культуры, воссоздать историческую картину мира, уяснить, в каком отношении находится культура к истории, жизни, душе, природе, духу.

Мир как история предстает во всем многообразии форм культуры.

Народы, языки и эпохи, битвы и идеи, государства и боги, искусства и произведения искусства, науки, правовые отношения, хозяйственные формы и мировоззрения, великие люди и великие события являются символами и подлежат в качестве таковых толкованию^[1][2].

Вполне понятно, что ряд перечисленных форм культуры может быть продолжен до бесконечности. Самое главное заключается в том, чтобы понять, пережить и объяснить, по крайней мере самому себе, ту символику, которую воплощают идеи, события, творения эпохи.

Символ — ключ к пониманию всемирной истории культуры. Дело не в том, что представляют собою конкретные факты истории, а в том, что они означают и обозначают своим явлением.

Для того чтобы воссоздать дух эпохи, недостаточно лишь проиллюстрировать историю теми или другими событиями, памятниками, произведениями искусства.

Необходимо выяснить более глубокую взаимосвязь тех форм культуры, которые воспринимаются как символы: античное монетное дело, египетская административная система, китайское книгопечатание, идея нирваны, погребение или сожжение мертвых, механические часы, дальнобойные орудия, масляная живопись. Напомним, что в подзаголовке I тома обозначено: «Гештальт и действительность»; немецкое слово «гештальт» может быть переведено как «образ», «форма», «облик», «целостность».

Какими бы различными ни были отдельные части культуры, они по особым законам складываются в целое, которое несводимо, оригинально и самостоятельно.

Именно целое образует облик эпохи, ее гештальт, или символ. Однако было бы преждевременным думать, что эта целостность культуры лежит на поверхности, что она доступна любому восприятию. Еще более сложная задача — понять образ всемирной истории культуры. Тем важнее усилия Шпенглера.

Судьба культуры разворачивается в пространстве различных территорий и в сочетании одновременности (синхронности) и последовательности (диахронности).

Это привело исследователей к разделению всей истории на Древний мир — Средние века — Новое время. Шпенглер называет это невероятно скудной и бессмысленной схемой, господствующей над историческим мышлением.

Такой подход, приемлемый для Западной Европы, является абсурдным для культур Китая, Мексики и других регионов.

Он не только ограничивает объем истории, но и значительно сужает ее арену. Согласно данной схеме, культура «вращается» вокруг Европы как мнимого центра мирового свершения. В действительности все культуры имеют равное значение в общей картине истории. Древние цивилизации Вавилона и Египта, Индии и Китая нередко превосходят античность, но при этом вовсе не занимают привилегированного положения.

Вместо безрадостной картины прямого восхождения перед глазами исследователя развертывается настоящий спектакль множества мощных культур, с первозданной силой расцветающих в лоне материнского ландшафта, к которому они привязаны всем ходом своего существования.

Каждая из этих равноценных и равноправных культур имеет.

собственную форму, собственную идею, собственные страсти, собственную жизнь, воления, волю, чувствования, чувства, собственную смерть¹.

У каждой культуры свои новые возможности выражения, свои краски, блики света, движения, свой духовный взор. Есть расцветающие и стареющие культуры, народы, языки, истины, боги, ландшафты, так же как есть молодые и старые дубы и пинии, цветы, ветви и листья, но нет стареющего человечества.

Культуры возникают, созревают, увядают и никогда не повторяются. Они обладают совершенно отличными друг от друга формами — пластикой, живописью, математикой, физикой, каждая с ограниченной продолжительностью жизни, каждая замкнута в себе самой. Эти культуры — живые существа высшего ранга — растут с возвышенной бесцельностью, как цветы в поле.

«Я вижу, — пишет О. Шпенглер, — во всемирной истории картину вечного образования и преобразования, чудесного становления и прохождения органических форм».

Восемь великих культур занимают свое место на карте мировой истории: 1) египетская; 2) вавилонская; 3) индийская; 4) китайская; 5) греко-римская (аполлоническая); 6) византийско-арабская (магическая); 7) западноевропейская (фаустовская); 8) народов майя.

Предстоит появление русско-сибирской культуры.

Все культуры характеризуются общей морфологией, но имеют индивидуальные стиль и облик. В истории нельзя обнаружить такие абстракции, как формы мышления вообще, государство вообще. В каждой культуре эти понятия имеют особенное выражение. Что может означать тип сверхчеловека в философии Ницше для мира ислама? Что общего у японца с Парсифалем и Заратустрой? Или проблемы женщин у Ибсена для тирольской крестьянки? Все, что мыслилось на Западе о проблемах пространства, времени, движения, числа, воли, брака, собственности, науки, — должно постигаться в контексте истории.

Феномен других культур говорит на другом языке, и для других людей существуют иные истины. Из полноты очевидных подробностей должен быть развит язык форм человеческой истории, ее периодическая структура, ее органическая логика. Всемирная история развернется перед нами в выявлении типического в изменчивых судьбах этих культур.

Если судьба культуры непосредственно связана со стадиями роста и развития, то она неминуемо движется к финалу. Такова неизбежная судьба культуры.

Эту завершающую стадию культуры Шпенглер называет цивилизацией. У каждой культуры есть своя финальная стадия. Цивилизации — самые крайние и самые искусственные состояния. Они знаменуют собой завершение развития, как за жизнью наступает смерть. Они означают конец культуры, переход ее в иное состояние:

Греческая душа и римский интеллект — вот что это такое. Так различаются культура и цивилизация¹.

Для цивилизации типичны люди бездушные, далекие от философии, с расовыми инстинктами, доходящими до зверства, бесцеремонно считающиеся лишь с реальными успехами. Это тип людей крепких умом, практичных и безразличных к обсуждениям смысла жизни и подобных метафизических проблем.

В их руках духовная и материальная участь каждой поздней эпохи. Они провели в жизнь вавилонский, египетский, индийский, китайский, римский империализм. В такие эпохи буддизм, стоицизм и социализм достигают зрелости окончательных жизненных построений. Чистая цивилизация как исторический процесс состоит в постепенном освобождении от ставших неорганическими мертвых форм культуры.

С этого рубежа великие цивилизации ограничены в пределах нескольких крупных городов, которые вобрали в себя все содержание истории. Весь совокупный ландшафт культуры опускается до ранга провинции, занятой тем, чтобы питать мировые города остатками своей прежней духовности.

Мировой город и провинция — таковы два полюса цивилизации. Вместо мира — город, некая точка, в которой сосредоточена вся жизнь, между тем как оставшаяся часть отмирает. В городе действует новый бесплодный, исполненный глубокой антипатии к людям, холодный прагматик, озабоченный лишь «вопросом денег». В «мировом» городе, утверждает Шпенглер, действует не народ, а масса, презрительно относящаяся ко всяким традициям. У культурного человека энергия обращена к развитию духовности, цивилизованный человек во всем ищет выгоды и пользы. Для него недоступны тайны поэзии и других искусств, он предпочитает зрелища, технические игры, спортивные состязания.

Его психология подвержена стандартам массового вкуса, поэтому столь распространенными становятся повальные увлечения, не требующие эмоциональной и душевной отзывчивости, но лишь заполняющие образующийся духовный вакуум.

«Современная эпоха — эпоха цивилизации, а не культуры», — заключает Шпенглер¹.

У каждой культуры есть свое детство, своя юность, своя возмужалость и старость^[3][4].

Культура рождается в тот миг, когда из прадушевного состояния вечномладенческого пробуждается и отслаивается великая душа. Она расцветает на почве строго ограниченного ландшафта, к которому она остается привязанной в течение всей жизни. Культура умирает, когда эта душа осуществила уже полную сумму своих возможностей, создав народы, языки, вероучения, искусства, государства, науки.

Бесчисленные поколения, народы и племена — арийцы, монголы, германцы, кельты, парфяне, франки, карфагеняне, берберы, банту и многие другие прошли этот путь. Когда в них угасает «формообразующая сила», вместе с ней постепенно стираются ее черты, языковые и умственные признаки, и явление вновь растворяется в хаосе поколений.

Так на поверхности Земли величественными кругами расходятся волны великих культур. Они внезапно всплывают, расширяются в роскошных линиях, успокаиваются, исчезают, и зеркало прилива вновь одиноко и вытягивается в опустевшем месте.

Каждая культура обнаруживает символическую и почти мистическую связь с пространством, в котором она существует. Как только вся полнота внутренних-возможностей исчерпана, культура внезапно коченеет, отмирает, ее кровь свертывается, силы надламываются — она становится цивилизацией. В таком виде она, как тысячелетнее дерево, еще много столетий топорщит свои гнилые сучья.

Таков смысл всех закатов в истории — внутреннего и внешнего завершения, ожидающего каждую живую культуру^[5].

Все культуры проходят цикл развития от рождения к смерти, от восхода к закату. Длительность существования определяется примерно в 1000—1500 лет. Так происходило в античности, таковы признаки и заката Европы. Огонь души угасает, усталая, раздосадованная, она теряет радость жизни и стремится обратно к мраку прадушевной мистики. Такова судьба культуры, в ее направленности и необратимости, последовательности и неумолимости.

В отличие от мира природы, где действуют непреложные законы, а всякое действие имеет причину и следствие, мир культуры во власти судьбы, для его познания неприемлемы строгие калькуляции, научные понятия и доказательства. Можно предчувствовать будущее, пытаться проникнуть в его тайны, но вычислить его невозможно. Отсюда истоки вечного разлада между научным мышлением и искусством. Поэтому культуру можно лишь понять, почувствовать, пережить.

Метод освоения культуры, проникновения в ее смыслы, значения, символы Шпенглер называет физиогномическим, позволяющим на основе внешних черт, признаков проникать во внутренние смыслы.

Точно так же внешний облик человека — рост, выражение лица, осанка, походка, речь — дает возможность узнавать его внутреннее состояние: доброту или злобу, ум или глупость, храбрость или трусость.

Описательная, формообразующая физиогномика есть перенесенное в духовную сферу искусство портрета. Дон-Кихот, Вертер, Жюльен Сорель — портреты эпохи. Фауст — портрет целой культуры. В портретах Рембрандта — история, заколдованная в мгновение.

Так следовало бы писать биографию великих культур, когда работа специалиста-историка над датами и данными — лишь средство, а не цель. Формы государства, хозяйства, сражения, искусства, наука, боги, мораль — все заключает в себе символ, является выражением души. Поэтому если познание природы — дело воспитания и обучения, то знатоком истории рождаются. Для историка культуры важны такие качества, как проницательность, интуиция, постижение, созерцание, концентрация чувств, которым практически нельзя научиться.

Рассудок, система, понятие убивают ее, превращают в застывший предмет, создавая иллюзию научности. И наоборот, созерцание, переживание мгновений истории, исповедание, свойственные религии и художественному творчеству, наиболее близко передают душу культуры.

Лишь тогда оказывается возможным постичь каждый факт исторической картины, каждую эпоху сообразно их символическому содержанию¹.

Культуры — это организмы, считает Шпенглер, а всемирная история — их общая биография. В судьбе отдельных, сменяющих друг друга, вырастающих друг подле друга, соприкасающихся, оттесняющих и подавляющих друг друга культур исчерпывается содержание всей человеческой истории.

Я отличаю идею культуры, совокупность ее внутренних возможностей от ее чувственного проявления в картине истории как достигнутого уже осуществления¹.

Таково отношение души к живой плоти. История культуры есть поступательное осуществление ее возможностей.

Культура — это первофеномен всякой прошлой и будущей мировой истории. Этот вывод Шпенглер формулирует в соответствии с идеями Гете о перворастении как праформе всяких растительных организмов или подобной же — у позвоночных животных.

Великая задача историка — вскрыть внутреннее строение, или морфологию, культуры, осмыслить экспрессию событий и отыскать лежащий в ее основе язык.

Именно этим определяется содержание «Заката Европы», имеющего подзаголовок «Очерки морфологии мировой истории».

• [1] Шпенглер О. Закат Европы. Т. 1. С. 665—667.
• [2] Там же. С. 129.
• [3] Шпенглер О. Закат Европы. Т. 1. С. 174.
• [4] Там же. С. 265.
• [5] Там же.