Дух воспитания. 
История отечественной педагогики и образования

В Лицее сама обстановка способствовала развитию поэтических и художественных наклонностей: прекрасный дворец, парки, дышавшие поэзией античного мира, триумфальные памятники, запечатлевшие отечественную героику Нельзя не оценить той важной роли, какую сыграла в развитии эстетических вкусов лицеистов неповторимая красота царскосельских дворцов и парков. Она будила любовь к природе, к искусству, вызывала чувство восхищения перед великими творцами.

Наставники лицеистов смогли увлечь своих воспитанников чтением. Воспитанники много читали, что будило самостоятельную мысль, развивало независимость мнений. «Мы мало учились в классах, но много в чтении и беседе, при беспрестанном трении умов», — отмечал позднее М. А. Корф. Лицейская библиотека была составлена из лучших сочинений русских и иностранных авторов, постоянно пополнялась новыми журналами, имелись здесь и книги по искусству, большое собрание эстампов.

Всячески поощрялось развитие разносторонних интересов. Например, Алексей Илличевский собирал материалы к биографиям великих людей России, Вильгельм Кюхельбекер составлял словарь, содержащий выписки из произведений близких ему по духу писателей-философов.

Особо любимым занятием многих лицеистов стало сочинение стихов, пьес. И. И. Пущин вспоминал: «Как теперь вижу тот послеобеденный класс Кошанского, когда, окончив лекцию несколько раньше урочного часа, профессор сказал: „Теперь, господа, будем пробовать перья: опишите мне, пожалуйста, розу стихами“. Пушкин мигом сочинил стихотворение, которое всех восхитило. Кошанский взял рукопись себе».

Вскоре количество стихов, эпиграмм, рассказов так увеличилось, что стали издаваться рукописные журналы. Все вместе сочиняли «национальные песни», где в шутливых, иногда и злых куплетах высмеивали свои недостатки и слабости своих наставников. В классе пушкинского выпуска, где было 30 человек, стихи сочиняли: Пушкин, Дельвиг, Илличевский, Корсаков, Кюхельбекер, Яковлев и др. Это стало возможным благодаря высокому уровню изучения в Лицее литературы и языков. Рукописные журналы носили названия: «Вестник», «Неопытное перо», «Юные пловцы», «Для удовольствия и пользы», «Лицейский мудрец», «Мудрец-поэт», «Императорского Царскосельского Лицея вестник». Воспитанники, обладавшие красивым почерком, переписывали сочиненное товарищами. Произведения некоторых воспитанников печатали даже московские журналы.

В Лицее была создана обстановка, способствовавшая развитию поэтических и художественных наклонностей. Общение лицеистов с талантливыми, творческими людьми, с передовой мыслящей молодежью — все это не могло не сказаться на быстром созревании умов.

Становление гражданственности лицеистов во многом ускорялось тем обстоятельством, что в Царском Селе стоял гусарский полк. Многие из офицеров полка позднее примкнули к декабристам. Уйти вечером из Лицея было делом несложным — дежурные не очень строго к этому относились. У гусаров было весело вечерами, шли политические разговоры, поднимались тосты: «За вольность», «Выпьем за дело общее, res publica!».

Приблизительно в то же время в Лицее существовал политический кружок И. П. Бурцова, в который входили лицеисты Вольховский, Дельвиг, Кюхельбекер, Пущин. Все они оказались позже среди декабристов или их единомышленников.

Эти факты говорят о том, что в Лицее уважалось и поддерживалось, а не запрещалось стремление к собственным решениям и выбору. В такой атмосфере лицеисты постепенно обретали свою индивидуальность.

Самая яркая звезда Лицея, безусловно, — А. С. Пушкин. Все профессора с благоговением смотрели на его растущий талант.

В математическом классе вызвал его раз Кардов к доске и задал алгебраическую задачу. Пушкин долго переминался с ноги на ногу и молча писал какие-то формулы. Кардов спросил его наконец: «Что же вышло? Чему равняется „икс“?» Пушкин, улыбаясь, ответил: «Нулю!» — «Хорошо! У вас, Пушкин, в моем классе все кончается нулем. Садитесь на свое место и пишите стихи». Спасибо Карцову, что он из математического фанатизма не вел войны с его поэзией. Пушкин охотнее других занимался в классе Куницына, и то совершенно по-своему: уроков никогда не повторял, мало что записывал, а чтобы переписывать тетради профессоров (печатных руководств тогда еще не существовало), у него и в обычае не было: все делалось без приготовления. И тем не менее Пушкин вышел из Лицея широко образованным, с порядочным запасом знаний, но мифологии и истории, хорошо владел латынью, французским.

Невозможно передать, пишет Пущин, всех подробностей первого шестилетнего существования Лицея в Царском Селе: тут смесь и дельного, и пустого. Между тем вся эта пестрота имела для лицеистов свое очарование. С назначением Энгельгардта директором в школьном быту произошли изменения. При нем по вечерам устраивались чтения в зале (Энгельгардт отлично читал). В доме его лицеисты знакомились с обычаями света, ожидавшего их за порогом Лицея, находили приятное женское общество. Летом директор совершал с лицеистами дальние, двухдневные прогулки по окрестностям; зимой для развлечения ездили на нескольких тройках за город завтракать или пить чай в праздничные дни; в саду, на пруду, катались с гор и на коньках. Во всех этих увеселениях участвовало семейство Энгельгардта и близкие ему дамы и девицы, иногда и приехавшие родные лицеистов. Женское общество всему этому придавало особенную прелесть и приучало лицеистов к приличию в обращении. Одним словом, директор понимал, что запрещенный плод — опасная приманка и что свобода, руководимая опытною дружбой, ограждает юношу от многих ошибок.

9 июня 1817 г. состоялся выпуск лицеистов. Если открытие Лицея было пышно и торжественно, то выпуск прошел тихо и скромно.

В зале собрались все лицеисты с директором, профессорами и др. Энгельгардт прочел коротенький отчет за весь шестилетний курс; затем конферепц-секретаръ Куницын зачитал высочайше утвержденное постановление конференции о выпуске. Вслед за этим лицеистов по старшинству представляли императору с объявлением чинов и наград.

Государь закончил акт кратким отеческим наставлением воспитанникам и изъявлением благодарности директору и всему штату Лицея.

Тут пропета была хором лицейская прощальная песнь — слова Дельвига, музыка Теппера, который дирижировал хором. Государь был тронут и поэзией, и музыкой, понял слезу на глазах воспитанников и наставников. Простился приветливо и пошел во внутренние комнаты. Энгельгардт предупредил его, что везде беспорядок по случаю сборов к отъезду. «Это ничего, — возразил он, — я сегодня не в гостях у тебя. Как хозяин, хочу посмотреть на сборы наших молодых людей». И точно, в дортуарах все было вверх дном, везде валялись вещи, чемоданы, ящики — пахло отъездом! При выходе из Лицея государь признательно пожал руху Энгельгардту. В тот же день, после обеда, начали разъезжаться: прощаниям не было конца.