Истоки и содержание евразийской геополитики

Идейные и теоретические вехи протоевразийства

«Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию» М. В. Ломоносова следует рассматривать как, по сути, первую работу, предваряющую становление геополитической мысли в отечественной науке и веху в осмыслении континентального местоопределения России с позиции ее выхода в океанские просторы. Чем можно объяснить столь твердое заявление? Этот последний в творческой биографии и весьма объемный трактат был написан Ломоносовым и представлен с посвящением 20 сентября 1763 г. девятилетнему наследнику царского престола Павлу Петровичу, который числился тогда президентом Адмиралтейств-коллегии (читай — командующим флотом). А уже 14 мая 1764 г. Екатерина II своим секретным указом предписала Адмиралтейств-коллегии (в соответствии с предложениями Ломоносова о плавании «западно-северными морями», т. е. вдоль Североамериканского архипелага, и «Сибирским океаном») организовать поиск прохода Северным (или Сибирским) океаном (так тогда называли Северный Ледовитый океан) в Камчатку «по северо-западному проходу». Экспедиция совершила два плавания из Архангельска (уже после смерти Ломоносова) летом 1765 и 1766 гг. и впервые проложила морской путь через Северный Ледовитый океан к Северной Америке и Камчатке. Так теоретическая мысль русского гения оперативно воплотилась в стратегический план и конкретные действия на государственном уровне. Предисловие к этой работе Ломоносов начинает следующими словами: «Благополучие, слава и цветущее состояние государств от трех источников происходит. Первое — от внутреннего покоя, безопасности и удовольствия подданных, второе — от победоносных действий против неприятеля, с заключением прибыточного и славного мира, третье — от взаимного сообщения внутренних избытков с отдаленными народами через купечество… Россия, простираясь по великой обширности матерой земли и только почти одну пристань у города Архангельского, и ту из недавних времен имея… по открытии Петровою рукою во многие моря пристаней, по введении знания в мореплавании и строении корабельном, бывшие неудобное™ исчезли и ход российских военных и купеческих судов знатно прирастает, который со временем нс токмо другим державам сравниться, но и превзойти может, ежели все то употребится в пользу, что всевышний промысел дал в участие нашему пространному отечеству» [ 1].

Далее Ломоносов, подробно описывая открытия новых земель, предпринятые португальскими, испанскими, английскими, голландскими мореплавателями, и перечисляя «ббльшие неудобства» в заморских краях (природные и житейские), твердо заявляет: «Россия, имея Северный океан, лежащий при берегах, себе подданных и по большой части исследованных и описанных, за одним только льдом и стужею не продолжает своих важных и преславных предприятий, дабы достигнуть к тем берегам восточным, где не токмо от неприятелей безопасна, но и свои поселения и свой флот найдет. Не на великом пространстве в разных климатах, которые разнятся семьюдесятью градусами, предприять долговременный морской путь россиянам нужно, но между 80-м и.

«Российское могущество прирастать будет Сибирью и Северным океаном и достигнет до главных поселений европейских в Азии и в Америке».

М. В. Ломоносов. Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию (1763 г.)

65-м северной широты обращаться. Нет страху ни от крутых, море похищающих вихрей, ни от ударов туч, корабли от воды отрывающих, которые в северных морях нигде не примечены. Не опасна долговременная тишина с великими жарами, отчего бы члены человеческие пришли в неудобную к понесению трудов слабость, ни согнитие воды и съестных припасов и рождение в них червей, ниже моровая язва и бешество в людях. Все сие стужею, которой так опасаемся, отвращено будет. Самое сие больше страшное, нежели вредное препятствие, которое нашим северным россиянам не так пагубно, превратится в помощь" [ 1, с. 438].

И далее Ломоносов сопоставляет многочисленные наблюдения путешественников, строит предположения (например, относительно того, есть ли вокруг полюса море ил и же «занимает оный суша») и гипотезы глобального, говоря современным языком, масштаба. В качестве одной из них он предлагает, «рассматривая весь шар земной», проводить аналогию между Старым и Новым светом, заняться подсчетом примерного «количества льдов в Сибирском океане». Либо, замечает он, «вообразив себе величину и фигуру Сибирского океана, представим мысленным зрением главные качества северного американского берега, лежащего насупротив сибирского…» [1, с. 470—471]. Две последние главы (четвертую и пятую) Ломоносов посвящает конкретным предложениям «к мореплаванию Сибирским океаном» и рекомендациям «О самом предприятии северного мореплавания и о утверждении и умножении российского могущества на востоке». Заключает сей труд Ломоносов в назидание потомкам следующими словами: «Жаление о людях много чувствительнее, нежели о иждивении, однако поставим в сравнение пользу и славу отечества. Для приобретения малого лоскута земли или для одного только честолюбия посылают на смерть многие тысячи народа, целые армеи, то здесь ли должно жалеть около ста человек, где приобрести можно целые земли в других частях света для расширения мореплавания, купечества, могущества, для государственной и государской славы, для показания морских российских героев всему свету и для большего просвещения всего человеческого роду. Если же толикая слава сердец наших не движет, то подвигнуть должно нарекание от всей Европы, что, имея Сибирского океана оба концы и целый берег в своей власти, не боясь никакого препятствия в поисках от неприятеля и положив на то уже знатные иждивения с добрыми успехами, оставляем все втуне… Последнее из противных мнений, чтобы сие открытие не досталось в чужие руки, обращается в ничто следующими: 1) помянутое мореплавание к нам ближе, нежели к прочим европейским державам, 2) россиянам тамошний климат сноснее, 3) что на нужных и тесных местах построятся зимовья с предосторожностью для наших людей, коими чужестранные пользоваться не могут… Таким образом, путь и надежда чужим пресечется, российское могущество прирастать будет Сибирью и Северным океаном и достигнет до главных поселений европейских в Азии и в Америке» [1, с. 489—490]. М. В. Ломоносов был одним из тех провидцев нашей земли русской, который на века предопределил геостратегию развития и геополитический статус российской державы на пространствах Северной Евразии.

Геополитическая парадигма, воплотившаяся в транспортнокоммуникационном пространстве между Балтийским, Черным и Каспийскими морями («Триморье»), основывалась на трех устойчивых историко-культурных зонах (Балтийская, ДнепроДвинская и Волго-Окская) и характеризовала общий каркас геостратегического развития страны. Геополитический код, т. е. определение приоритета в международных экономических и политических связях, оформился с основанием Петербурга в дельте р. Невы, т. е. как раз в том месте, которое оказалось связующим звеном между этими тремя историко-культурными зонами и было общим путем «из варяг в греки» и «из варяг в арабы». Положение Петербурга в вершине геополитического треугольника пространства «Триморья» определило в то время характер геополитического кода — ориентация на Запад. Екатерина II в «Наказе» от 30 июля 1767 г. отмечала, что Россия есть европейская держава, русский народ — это народ европейский, а незыблемой формой правления в геополитических масштабах России является самодержавие.

Естественнонаучное и цивилизационное направления формирования геополитических воззрений, предваряющих евразийскую идею, разработалЛ. И. Мечников, предвосхитив появление геополитических учений ряда западных ученых-атлантистов, в частности А. Мэхэна и X. Макиндера. «Географическая среда, — писал Мечников по этому поводу, — эволюционирует во времени, она расширяется вместе с прогрессом цивилизации. Ограниченная в начале исторического периода не особенно обширными бассейнами больших рек, эта среда в известный момент охватывает побережья внутренних морей, а затем распространяется на океаны, охватывая мало-помалу все обитаемые области земного шара» [2]. В. И. Ламанский, как и Л. И. Мечников, отталкивался от ведущей роли географической среды развития цивилизации (он вел речь преимущественно о России как цивилизации), но делал далеко идущие выводы о социально-политическом единстве России на Евразийском континенте. Свою работу «Три мира Азийско-Европейского материка» он начинает вроде бы с простого заявления: «Европа есть собственно полуостров Азии, и потому она с последней составляет одно целое, одну часть света, которая, по всей справедливости, может носить еще название Азийско-Европейского материка». Исходя из признания антропологических особенностей и состава населения, а также историко-культурных характеристик этого материка, Ламанский выделял три крупные части мира с присущими им географическими, этнологическими и историко-культурными характеристиками: западная, т. е. романо-германская (католически-протестантская) Европа, собственно Азия и «средний мир», т. е. ненастоящая Европа и ненастоящая Азия. Далее относительно этого «среднего мира» Ламанский поясняет следующее: «Вступая в пределы этого среднего мира из Азии, мы должны сказать, что тут Азия кончается, но Европа еще не начинается; точно так же вступая в него из Европы, мы вправе сказать: здесь кончается Европа и еще не начинается Азия». Это сугубо геополитическое суждение автор дополняет утверждением цивилизационного порядка, которое выражает его славянофильские убеждения: «Если есть Азия русская, если она в отличие от собственной, нерусской, Азии должна быть относима к особому историко-культурному типу, то это единственно потому, что при русской Азии, или Азиатской России, есть еще русская Европа, или Россия Европейская… Не отождествляя и не сливая с Россией прилежащих к ней земель славянских и православных, мы не можем, однако, с точки зрения этнологической и историко-культурной, даже политической, не причислять их к одному с ней разряду или миру и должны отделять их и от мира собственно азиатского и от мира собственно европейского. От первого он отличается, подобно России и собственной Европе, своей христианскою культурой. От Европы значительная часть их отличается принадлежностью своей не к западному, а к восточному христианству» [3].

В связи с упоминанием этих суждений В. И. Ламанского следует подчеркнуть, что при всей условности выделения напраштений формирования геополитических воззрений в отечественной науке ее представители на протяжении XIX—XX вв. охватывали эти направления в целостной мировоззренческой (россиеведческой) парадигме, пронизывающей геополитические воззрения. Изначально она была достаточно остро сформулирована П. Я. Чаадаевым в «Философических письмах» и в «Апологии сумасшедшего»: мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, и у нас нет традиций ни того, ни другого. Н. Я. Данилевский рассматривал эту парадигму как непременное условие цивилизационно-культурного многообразия, при котором славянский культурно-исторический тип будет первым полным четырехосновным (т. е. объединяющим религиозную, культурную, политическую и общественно-экономическую деятельность) типом. Геополитический характер обретает суждение Ф. И. Тютчева о перерастании «России-1» (Россия в границах империи) в «Россию-2» (Россия включает народы Восточной Европы) и далее — в «Россию-3», т. е. «Россию будущую», охватывающую весь евроазиатский континент (за исключением Китая).

Еще в первой половине XIX в. в системе военных наук ведущее место начинает занимать военная география. У ее истоков в России были профессор Николаевской академии генерального штаба (она была образована в 1832 г. по проекту генерала-адъютанта барона Антуана Анри (Генриха Вениаминовича) Жомини «для образования офицеров к службе Генерального штаба») М. А. Языков, издавший в 1838 г. первый учебник по военной географии, и будущий военный министр Д. А. Милютин. Языков первым предпринял анализ влияния на военные действия и в целом на военную структуру государства не только топографии, но и объективных факторов — демографических, экономических, государственно-административных и др. Милютин, в свою очередь, основное внимание в военной географии уделял ее ключевому разделу — военной статистике, главная цель которой заключалась в определении силы и могущества государства в военном отношении. Территория, народонаселение и государственное устройство представляли предмет военной статистики. Последняя, в трактовке Милютина, является прообразом геополитики, поскольку она изучает «те свойства земной поверхности, которые определяют вообще средства государства к успешному ведению войны… т. е. к определению состояния государства в отношении к военным силам и средствам» [4]. Эти положения военной географии, сформированные Милютиным, сохранили свою теоретическую и практическую значимость вплоть до Первой мировой войны.

Генрих Вениаминович Жомини (1779−1869).

Дмитрий Алексеевич Милютин (1816—1912).

Военная статистика (прообраз геополитики) изучает «те свойства земной поверхности, которые определяют вообще средства государства к успешному ведению войны., то есть к определению состояния государства в отношении к военным силам и средствам» Д. А. Милютин.

В те же годы государственная статистика как раздел географии развивалась, будучи не только ограниченной военной тематикой. Значительную роль в этом сыграла вышедшая в 1848 г. работа академика К. И. Арсеньева «Статистические очерки России», где подробно были проанализированы такие важные характеристики геополитического статуса России, как территория, граница и тенденции пространственного расширения государства в его культурной истории. Арсеньев детально описывает западную, южную, восточную и северную границы России, предваряя описание следующим положением: «Границы государства можно и должно рассматривать в различных отношениях: физическом, коммерческом, военном и политическом; и чтобы судить правильно, счастливое или невыгодное местоположение имеет какое-либо государство, надобно рассматривать его во всех сих отношениях. Часть невыгоды в одном отношении вознаграждается или перевешивается преимуществами в другом». Предпринятое Арсеньевым описание границ дало ему основание для оценки пространства России (он, пожалуй, одним из первых, наряду с Д. А. Милютиным, стал использовать понятие пространства в геополитическом, говоря современным языком, смысле) в указанных выше отношениях. В частности, отмечая уникальность местоположения России в политическом отношении, Арсеньев обращает внимание на то, что ни одно государство не имеет такого влияния на сушу, как Россия. Поэтому «сопредельная или соседственная важнейшим державам Европы и Азии, Россия… должна иметь политические отношения ко всем и сильно действовать на судьбу многих народов». По сути, Арсеньев предвосхитил появившуюся в 1904 г. статью X. Макиндера «Географическая ось истории», в которой вводится понятие хартленда для обозначения России—Евразии. Наконец, Арсеньев дает характеристику России в военном отношении. Оно, по его мнению, такое, какое «только можно желать, и какое необходимо для сохранения безмерных ее пределов. Если Северный и Восточный (Тихий — И. К., ЛК.) океаны и обширные пустынные земли представляют мало выгод для торговли, зато они совершенно обеспечивают внешнюю безопасность государства и делают его доступным только с западной и южной стороны» [5].

«Россия, по моему крайнему разумению, назначена сгладить тысячелетнюю рознь Азии и Европы, помирить и слить два разных мира, найти способы уравновешения между передовым, но кичливым и непоследовательным европейским индивидуализмом и азиатской покорной, даже отсталой и приниженной, но все же твердой государственно-социальной сплоченностью»

Д. И. Менделеев.

Дмитрий Иванович Менделеев (1834−1907).

Государственная и военная статистика опираются на конкретные данные и расчеты. В этом отношении такие разделы географии являются эмпирической базой геополитических исследований и прогнозов. И здесь весьма примечательными были расчеты, предпринятые Д. И. Менделеевым в последний период его научной деятельности.

Опираясь на данные переписи населения Российской империи 1897 г., учитывая особое месторасположение России «между молотом Европы и наковальней Азии» и признавая мессианскую роль России, Менделеев предложил выделять три центра страны: политический центр, центр поверхности и центр народонаселенности. Политический центр связан с местонахождением столицы. Два других центра не совпадают друг с другом вследствие неравномерности расселения жителей. Для развития страны, полагал Менделеев, важно, чтобы центр народонаселенности приближался к центру поверхности, а потому перемещался с севера на юг и с запада на восток. На основании математических расчетов Менделеев определил центр поверхности в Енисейской губернии между Обью и Енисеем в районе г. Туруханска. Центр этот, по суждению ученого, еще долго будет оставаться пустынным, лишь «выработка на русском севере минеральных богатств изменит такое течение дел» [6]. В свою очередь, центр народонаселенности находится в Тамбовской губернии между городами Козлов и Моршанск. Менделеев, исходя из разработанной им теории центрального географического и политического местоположения России в мире, «срединного места» между Европой и Азией (в этом плане он предвосхитил труды евразийцев), завещал укреплять тесный союз с Китаем и Англией. Более того, он предлагал образовать «четвертной союз» России, Китая, Англии и Франции. Будущее человечества, считал он, на пути преодоления различий между Востоком и Западом, когда «принципиальное равенство людей и стран ставится во главу общераспространенных идеалов» 17]. В ряду геополитических воззрений концепция Менделеева заслуживает пристального внимания, поскольку она представляется суждением, построенным с учетом количественных и качественных характеристик геополитического статуса России. Следует упомянуть имя малоизвестного для современного читателя русского ученого, офицера военной разведки Алексея Ефимовича Вандама (Едрихина), издавшего накануне Первой мировой войны ряд небольших по объему, но весьма содержательных работ. В них он анализировал русскую историю с геополитической точки зрения, получившей выражение в военно-стратегическом направлении исследований. Автор, принявший участие добровольцем в англо-бурской войне на юге Африки, исходил из того положения, что главным геополитическим и геостратегическим противником России всегда выступала и будет выступать Англия (более широко — англосаксы). Англосаксы, отмечал он, утвердив свое господство над всеми океанами и тремя с половиной материками, основали Океанскую Империю, а Россия определилась на Евразийском континенте как «Сухопутная Российская Империя». И завершает одну из своих работ А. Вандам пророческими словами: «Россия велика и могущественна. Моральные и материальные источники ее не имеют ничего равного себе в мире, и если они будут организованы соответственно своей массе, если задачи наши будут определены ясно и точно, и армия и флот будут в полной готовности в любую минуту выступить на защиту наших собственных, правильно понимаемых интересов — у нас не будет причин опасаться наших соседей…» [8].

Итак, евразийство как типичное проявление русской культуры имело свои истоки и своих предшественников в отечественной науке, военном искусстве, но основная сфера, где происходила кристаллизация его, евразийства, мировоззренческих и теоретических принципов, оставалась философия истории. Точнее, гот ее раздел, в котором утверждалась доктрина многонаправленности исторического процесса и равного права на существование различных цивилизаций (культурно-исторических типов, по Данилевскому). Прогресс в истории понимался как реализация возможностей, присущих различным культурно-историческим типам, о чем в развернутом виде писал Н. Я. Данилевский в работе «Россия и Европа». Почти одновременно с ним В. И. Ламанский вплотную подходит к обоснованию концепции «Россия—Евразия», которая получила творческое развитие в евразийстве. В 1871 г. Ламанский защитил докторскую диссертацию на тему «Об историческом изучении греко-славянского мира в Европе», в которой он сделал ряд ценных замечаний, позволяющих разобраться в смысловых и терминологических тонкостях. «Деление христианско-арийского мира на восточный и западный, греко-славянский и романо-германский, — отмечал автор, — основано на строгом различении их внутренних, существенных признаков, географических, этнографических, религиозных, общественных, вообще, культурных особенностей. Это деление имеет величайшую научную важность». Типологическое сравнение этих европейских ареалов Ламанский предпринимает, опираясь на их «исторический возраст» как важный общий показатель перечисленных выше их особенностей. И наконец, автор делает решительный шаг к утверждению некой особости славянства. Сопостаатяя Россию с Древней Элладой и Древним Римом, которые объединяли значительное число разноплеменных народов, Ламанский заявил, что «славянство, именно в лице русского народа, представляет собой громадный крепкий кряж или ствол, а все прочие инородческие племена являются его ветвями» [9]. Оставался вроде бы всего один шаг до провозглашения евразийских лозунгов, но их время еще не пришло.

Рубеж XIX—XX вв. — это было время идейных исканий и выхода отечественной науки на мировую арену, зарождения революционного движения и определения Россией своего места в мире, взлет отечественной литературы, музыки, изобразительного искусства, утверждающих каждый своим языком «русскую идею». Очень хорошо и образно эти настроения предъевразийства описал 134.

С. М. Половинкин [10]. Мучительный ход этих исканий и угверждений получил свое выражение в размышлениях о связях Европы и России у Ф. М. Достоевского в подготовительных материалах для «Дневника писателя». В 1881 г., незадолго до смерти, он писал: «Азия. Да главное-то, мировое то есть, назначение наше, может, именно в том и состоит, чтобы пригодиться в свое время Европе и всему арийскому племени. Но пока время не наступило, мы вправе позаботиться о своем самовоспитании, о своей самобытийности… Но прежде того нам надо стать самостоятельными. Поворот в Азию будет одним из средств, одним из толчков к тому, послужит к нашему перевоспитанию и перерождению духовному… Надо вспомнить — что мы не Европа, что мы Азия… Уже одна, что мы отказались от исключительного европеизма нашего, от прихвостничества нашего в надежде заслужить сан исключительного и совершенного европейца, — уже одна идея эта придала бы нам самостоятельности» [11].

Значительный интерес представляет эволюция геополитических воззрений в советское время. В данном случае следует остановиться на работах В. П. Семенова-Тян-Шанского, А. Е. Снесарева и А. Радо. Семенов-Тян-Шанский основное внимание уделял развитию политической географии и явился создателем одной из первых отечественных политико-географических концепций, которую следует рассматривать как сугубо геополитическую теорию. Еще в начале Первой мировой войны он заявлял: «Настало то время, когда нельзя оставаться висеть в воздухе наивным мечтателем за флагом всех других наций, совершенно реально преследующих ясно видимые ими цели и не идущих ни на какие компромиссы именно вследствие ясности понимания своих задач, которые всецело зависят от политико-географического воспитания» [12]. В развернутой форме политико-географическую концепцию Семенов-ТянШанский изложил в вышедшей в 1928 г. работе «Район и страна». Здесь он предложил рассматривать три типа могущественных в территориальном отношении владений, основой классификации которых является опять же географический.

«Результатом медленных внедрений человечества является более или менее обширное распространение его племен, а результатом завоеваний—их расчленение на государства»

В. П. Семенов-Тян-Шанский.

Вениамин Петрович Семенов-Тян-Шанский (1870−1942).

Универсальные геополитические закономерности:

«I) тяготение континентальных стран к морю;

• 2) стремление к завоеванию противоположного берега или овладение целым морским бассейном;
• 3) перерастание через океан;
• 4) овладение морскими путями и проливами;
• 5) реки как носители исторического развития;
• 6) большие реки как национальные или государственные границы;
• 7) система рек как фактор сохранения государства"

А. Радо

Шандор (Александр) Радо (1899−1981).

фактор. Таковыми типами являются: «1. Кольцеобразная система. 2. Клочкообразная. 3. Система „от моря до моря“, или чрезматериковая». Давая характеристику этих систем, Семенов-ТянШанский оценивал преимущества и недостатки каждой из них. Так, «кольцеобразная система» возникала на побережьях «средиземных морей» и со временем расширялась в глубь окружающих материков. Примерами таких систем являлись античные цивилизации Древней Греции и Древнего Рима. Неизбежный распад этих систем, как считал автор, происходил вследствие роста народонаселения на соседних материках и перенесения центра народонаселенности в глубь материковой зоны.

«Клочкообразная система» характерна для островных и полуостровных государств, которые, обладая сильным флотом, реализуют свою геополитическую активность, захватывают другие территории и континенты, налаживают торговые пути, способствующие установлению мировых хозяйственных связей. Примерами такого типа систем ученый называет Испанию, Голландию, Великобританию.

«Чрезматериковая система» является определенного рода антиподом «клочкообразной системы». Здесь каким-либо государством захватывается внутри материка обширная территория, «одним концом упирающаяся в одно из омывающих его морей, а другим — в другое». Геополитическая активность подобного рода государств (в качестве примера автор называет Персию, Россию, США) направлена на строительство и овладение водными и сухопутными коммуникациями и на внутриконтинентальную колонизацию. Как полагает ученый, «чрезматериковая система» отличается от других своей масштабностью, массивностью, континентальной целостностью и имеет все природные «задатки прочности». Главный недостаток подобной системы он усматривал в разной степени хозяйственного освоения территорий от европейской части России до Дальнего Востока. «При столкновении с соседями, — предупреждал Семенов-ТянШанский, — „чрезматериковое“ государство легче всего подвергается блокаде со стороны соприкасающихся с ним морей и хотя бы временным захватом со стороны их побережий; последнее же обстоятельство уничтожает всю суть системы „от моря до моря“ и обессиливает страну». Каков ход разрешения этого геополитического парадокса? Подобно тому, как в свое время Менделеев писал о необходимости приближения центра народонаселенности к центру поверхности, Семенов-ТянШанский утверждал необходимость доведения географического центра «государственной территории по возможности до одинаковой густоты населения и степени экономического развития». Географический центр территории России отдален от центра народонаселенности на 3 тыс. км (в США — на 100 км), поэтому «чрезмагериковое государство» нуждается в длительных периодах «великого покоя» для сближения трех центров страны. Эти периоды «великого покоя» всегда сопряжены с динамикой колонизации. Если последняя реализуется в клочкообразной системе как «борьба с пространством» посредством мощного морского флота, то для «чрезматерикового государства» победа над пространством достигается значительно большими усилиями. Так, Семенов-Тян-Шанский прогнозировал сооружение «меридиональных чрезматериковых путей», один из которых должен был связать Европу с Африкой. Этот путь, по мнению ученого, должен был начинаться «нашей Мурманской магистралью, направиться через центр Русской равнины на Кавказ, отсюда поперек главного Кавказкого хребта, далее поперек Малой Азии в Сирию, от нее через Суэцкий канал в Египет, из Египта через восточно-африканские территории на Капштадт (Кейптаун — И. К., Д. К.)». По сути дела, СеменовТян-Шанский, определив политическую географию как науку об установлении пространственных взаимоотношений территориального могущества отдельных человеческих сообществ, дал одно из первых определений геополитики в отечественной науке [13].

В эти годы выходят работы другого замечательного русского ученого, специалиста в области военной географии А. Е. Снесарева. Он продолжил исследования Д. А. Милютина и разработал своеобразную геостратегическую концепцию. В вышедшей в 1906 г. книге «Индия как главный фактор в среднеазиатском вопросе» Снесарев рассматривал несколько причин поступательного движения России в Азию и установления своего влияния над регионом Центральной Азии. Анализируя геополитическую историю России, ученый признает «естественным и давно намеченным» движение России к «теплой воде» Индии. Одну из причин он усматривал в том, что русскому народу «мало Русской равнины», недостатками которой Снесарев считал однообразие ландшафта, отсутствие теплого океана и ненадежность границ. Русская равнина оказалась тесной землепашцам, поэтому Московское царство стало расширяться во все стороны. Вторая причина — «стремление к власти», т. е. желание государства «расширить сферу влияния, обладать всеми слабыми». Выход на север ограничен льдами Северного Ледовитого океана, движение на запад было остановлено германскими племенами и шведами, а на юг сдерживалось Османской империей. Поэтому, делал вывод автор, «русскому народу оставалась Азия, и он рванулся в нее по всем возможным направлениям: прямо на юг, через Кавказ, на юго-восток — через Киргизскую степь и далее к Индии и на восток по Сибири к Великому Океану и Китаю». Так Снесарев определял геостратегию для России: единственным направлением ее «поступательного движения» является юго-восточное — через Центральную Азию и страны Среднего Востока к Индийскому океану.

Выше уже говорилось о тех положениях военной географии, которые были разработаны в середине XIX в. Д. А. Милютиным. Снесарев делает следующий шаг в объяснении сил, определяющих могущество государства. Если Милютин полагал таковыми силами территорию (страну), народонаселение и государственное устройство, то Снесарев определяет могущество государства наличием территории, силы и средств. Под силами он понимал народонаселение и вооруженные силы государства, а под средствами — естественные богатства страны, т. е. «капитал войны»: промышленность, финансы, железные дороги, технику. Снесарев вплотную подходит к формулировке направлений геополитической стратегии России, исходя из определения предмета военной географии, который состоит в «изучении могущества государства (страны) в его географическом отражении… Под военным могуществом, — уточняет ученый, — в данном случае будем разуметь способность государства вести всякую войну с доведением до победного конца [14].

В 20-х гг. XX в. взлет геополитической мысли в Советском Союзе оборвался последней открытой публикацией статьи А. Радо «Геополитика» в первом издании Большой Советской Энциклопедии. В последующие десятилетия само понятие геополитики было изъято из научного оборота в отечественной литературе либо интерпретировалось как одно из проявлений буржуазной науки, хотя геополитические идеи в полной объеме использовались с целью укрепления политического и военного могущества Советского Союза. Радо определял геополитику как учение о географической обусловленности политических явлений. Привлекают интерес указанные им семь универсальных геополитических закономерностей:

• 1) тяготение континентальных стран к морю;
• 2) стремление к завоеванию противоположного берега или овладение целым морским бассейном;
• 3) перерастание через океан;
• 4) овладение морскими путями и проливами;
• 5) реки как носители исторического развития;
• 6) большие реки как национальные или государственные границы;
• 7) система рек как фактор сохранения государства [15].

Как и любую энциклопедическую статью, статью Радо следует рассматривать как теоретическое обобщение геополитических исследований того времени. Дальнейшее развитие геополитики в нашей стране осуществлялось без упоминания данного названия в политической и военной географии (в рамках последней важная роль отводилось геостратегии), в востоковедении и дипломатии.

Так идейные искания и научная мысль подошли вплотную к тому рубежу, за пределами которого стали выкристаллизовываться путь революционных преобразований России и признание ее как особого мира — России—Евразии, —который в силу своей исторической судьбы в равной степени относится и к Европе, и к Азии. А потому вековечным остается для России вопрос, как относиться ей к тому и другому миру. Евразийцы решали этот вопрос, исходя из признания России—Евразии как самостоятельного мира, который исторически обречен быть объединителем этих миров.