Память как след и намять как действие

Как же шло научное, экспериментально-психологическое изучение памяти? В истории исследований памяти легко выделить два этапа в соответствии с тем, как понималась ее сущность.

1-й этап. Экспериментальные исследования начались с изучения таких эмпирических феноменов, как ограниченность объема непосредственного запоминания, роль распределения повторений при заучивании, временная динамика сохранения и т. п. В основе этих исследований лежало представление о существовании «мнемонического ощущения», «чистой мнемы». Поэтому предметом экспериментальных исследований было запоминание, сохранение и воспроизведение преимущественно бессмысленного материала, в частности бессмысленных слов.

Постепенно в исследования памяти вводился новый материал, и появились представления об образной, словесной, логической и модально специфической памяти (зрительной, моторной, слуховой и др.). Под влиянием практики память начала изучаться не как «чистая мнема», а во взаимодействии с другими психическими процессами: восприятием, вниманием, мышлением и т. д. (Блонский, Бартлетт). Все больше внимания обращалось на осмысленность запоминания, на процессы схематизации, организации и реорганизации материала в памяти. В результате научное, составленное на основании экспериментальных исследований описание целого ряда свойств памяти вновь, как в донаучный период, придавали ей статус объяснительного принципа. Память привлекалась для объяснения апперцепции, воображения, мышления, обучения и т. п. Однако до середины 20-х гг. XX в. сам процесс запоминания продолжал рассматриваться как следообразование, обеспечивающее пассивное сохранение материала, т. е. память трактовалась как чисто репродуктивный процесс. Поэтому и в педагогике главным средством обучения считалось повторение. Недостатки повторения как средства запоминания и обучения компенсировались за счет использования известных принципов образования ассоциаций, мнемотехнических приемов, введения различных форм мотивации и т. д.

2-й этан. Главный, решающий сдвиг в изучении памяти был связан с тем, что память в психологии стали трактовать не только как след, но главным образом как деятельность: «память означает использование и участие предыдущего опыта в настоящем поведении, с этой точки зрения память и в момент закрепления реакции, и в момент ее воспроизведения представляет собой деятельность в полном смысле этого слова» [6, с. 180].

Похоже мыслил П. Жане, который утверждал, что память — это особое действие, изобретенное людьми в их развитии, совершенно отличное от банального автоматического повторения, составляющего сущность привычек и склонностей [9]. Жане основывался на философской концепцией Бергсона, который впервые ввел важное разграничение между 1) памятью-привычкой или «памятью тела», в основе которой лежат физиологические механизмы мозга (безусловные = проводниковые рефлексы, т. е. обеспечивающие биологическое существование организма, и условные, которые носят временный характер и по необходимости являются замыкательными, т. е. обеспечивающими замыкание и размыкание «проводниковых цепей» между явлениями внешнего и реакциями на них живого организма), и 2) «памятью духа» или «чистыми» воспоминаниями, представлениями, спонтанно всплывающими вне связи с текущей деятельностью, не связанными непосредственно с мозгом. Однако Жане сомневался в существовании чистых воспоминаний, оторванных от тела (он говорил, что намять духа подозрительно напоминает старую концепцию прямой, непосредственной интуиции прошлого). Сам же он считал, что между низшими и высшими формами памяти существует генетическая связь, которая осуществляется через действия. Эти действия — ожидание, поиск, отсроченное действие, поручение, рассказ — он назвал реакциями на отсутствие, в сумме составляющие память. То есть в понятии действия Жане увидел средство, с помощью которого можно преодолеть разрыв между памятью тела и памятью духа, т. е. обеспечить единство биологической (натуральной) и высшей (социальной) памяти. Реакции на отсутствие — это такие действия, которые и формируют психологическую память (в отличие от других форм памяти), делают возможным воспроизводить прошлое в настоящем как прошлое.

Его идея была созвучна идеям школы Выготского, в которой была создана концепция опосредствования и интериоризации высших психических функций.

Первым экспериментальным исследованием, посвященным проблеме опосредствования высших психических функций, была работа Леонтьева «Развитие памяти» [12], где он экспериментально показал, как происходит «вращивание» внешних средств, внешних приемов запоминания. Закономерность вращивания теперь известна под названием «параллелограмма развития». Эта закономерность выражается в том, что от младшего дошкольного к среднему возрасту происходит постепенная дивергенция, а от среднего школьного возраста к взрослым испытуемым — конвергенция показателей продуктивности непосредственного и опосредствованного запоминания.

Можно констатировать, что понимание памяти как действия и введение в его структуру внешнего средства — самое существенное достижениями психологии памяти 20−30-х гг. XX в. Благодаря ему стало возможным исследование не только результатов запоминания, но и самой деятельности запоминания, ее внутреннего строения. Внешнее средство — вещественное, знаковое или символическое — делает запоминание предметным действием (хотя и осуществляющимся во внутреннем плане). Но это означает, что память есть продукт исторически развивающейся предметной деятельности.

Этот вывод означал, что был сформулирован новый методологический подход, суть которого состояла в том, что память стала 24.

предметом конкретно-психологического исследования, а объяснительным принципом ее развития и функционирования выступила деятельность.

Исследования запоминания в рамках деятельностного подхода (П. И. Зинченко, А. А. Смирнов) были выполнены на разнообразном материале (слова, цифры, картинки, фразы, тексты, события повседневной жизни и т. д.) и испытуемых. И в результате были обнаружены закономерности непроизвольной и произвольной памяти — исторической, культурной, а не натуральной, биологической функции организма. В частности, работы П. И. Зинченко, изучавшего непосредственное запоминание, стали основой решающего поворота в педагогике от повторения и заучивания к организации учебной деятельности учащихся. Ссылаясь на эти исследования, С. Л. Рубинштейн в «Основах общей психологии» писал: «Все зависит … от того, как организовано и на что направлено действие субъекта, в ходе которого совершается запоминание. Поэтому и непреднамеренное, непроизвольное запоминание может не быть делом только случая. Его можно косвенно, опосредствованно регулировать. Встает, таким образом, … задача — организовать учебную деятельность так, чтобы существенный материал запоминался учащимся и тогда, когда он занят, по существу им, а не его запоминанием. Это много сложнее, но и много плодотворнее, чем постоянно требовать от учащихся произвольного запоминания» [18, с. 273].

Резюмируем. Экспериментальные исследования памяти начались с изучения памяти как следа и продолжились подходом к памяти как действию. Первый подход начался с исследований Г. Эббингауза, второй в качестве исследовательской программы был выдвинут П. Жане. Его экспериментальная реализация принадлежит А. Н. Леонтьеву, П. И. Зинченко, А. А. Смирнову и Ф. Бартлетту. Принцип деятельности стали применять к исследованию восприятия, понимания и мышления. Появились представления о восприятии как системе перцептивных действий, стали сближаться исследования непроизвольной памяти и умственных действий. Было показано, что и произвольное запоминание основано нс столько на повторении, сколько на понимании материала (сегодня эти утверждения кажутся нам естественными. Но это сегодня.).

И даже такой классический объект исследования моторной памяти, как процесс усвоения двигательных навыков, приобрел новую трактовку. Н. А. Бернштейн на основании анализа выполнения хорошо усвоенных движений пришел к выводу о том, что «упражнение — это повторение без повторения», так как выяснилось, что субъект никогда не совершает два совершенно одинаковых движения. Экспериментальные данные свидетельствуют о том, что движение должно быть построено как во время обучения, так и во время воспроизведения (воспроизведение — не калькирование, но реконструкция).

Итак, понимание памяти как действия стало самым значительным событием в исследованиях памяти в 20−40 гг. XX в. Однако на этом проблематика собственно психологии памяти как бы исчерпала себя, поскольку создавалось впечатление, что она растворилась в изучении других процессов или различных деятельностей: трудовой, игровой, спортивной. В результате развития концепции «память и деятельность» мы поняли, что чистой памяти не существует, узнали, как организовать запоминание, какими средствами нужно вооружить обучающегося, но 1) где, в каком виде связываются и сохраняются следы воспринимаемых и переживаемых событий; 2) как человек находит и извлекает информацию из памяти; 3) какова организация самой системы памяти и насколько человек может управлять ею — об этом было известно по-прежнему мало.

Интерес к обозначенным проблемам обострился к 60-м гг. XX в., и объяснялся он как прикладными задачами (автоматизации распознавания образов, моделирования человеческой памяти в целях усовершенствования памяти ЭВМ, выбора метода и стратегии обучения и воспитания человека в связи с особенностями организации его индивидуального опыта), так и логикой развития самой психологии, которая в это время очередной раз обратилась к переосмыслению своих фундаментальных проблем (теперь с позиций когнитивной психологии).

В частности, в психологии памяти обозначился возврат к старому, идущему от Джемса, представлению о памяти (Джемс делил память на первичную, временную и вторичную, постоянную, которые впоследствии получили название кратковременной (КП) и долговременной (ДП) памяти). После этого число исследований памяти стало расти лавинообразно. При этом (отметим данный факт) наибольшая часть исследований была посвящена КП и даже ультраКП, т. е. тем процессам, которые в традиционной психологии чаще назвались объемом внимания и восприятия. Заметим, что для этих исследований понадобились и были созданы специальные средства экспериментального исследования. Одним из первых, кто понял, что исследование КП интересно нс только само по себе, но и может служить средством выявления структуры ДП и памяти в целом, был Аткинсон.

Итак, проблема места и способов хранения информации в памяти, в частности, в зрительной образной памяти встала перед психологией в 60-е гг.

Проблема образной памяти порождена способностью некоторых людей отчетливо видеть предметы и целые ситуации, которых долго, иногда очень долго не было в их поле зрения. Эта способность к эйдетической памяти (сегодня встречающаяся очень редко) многократно описывалась в литературе всех времен и народов. Именно она имела решающее значение для постановки проблемы психологических механизмов зрительной образной памяти.

Эмпирическое изучение зрительной памяти началось еще Фехнером, развивалось главным образом представителями классической психологии сознания с использованием метода интроспекции (Кюльпе, Эббингауз, Геринг). Разнообразных данных было получено много, но в теоретическом отношении проблема не получила сколько-нибудь заметного развития.

Начиная с 20-х гг., в связи с распространением бихевиоризма и гештальтпеихологии, зрительной образной памяти стали уделять значительно меньшее внимание. Единственным исключением можно считать изучение эйдетических образов в Марбургской психологической школе (Йенш).

Впервые эти образы были описаны у больных с потерей слуха, которые могли «с галлюцинаторной отчетливостью» видеть отсутствующие в поле зрения объекты. Такие видные психологи того времени, как Штумпф и Мюллер, считали это явление патологическим. Йенш же в многочисленных работах пытался доказать, что в дошкольном и младшем школьном возрасте эйдетизм представляет собой обычное, более того, закономерное явление. Исходя из данных интроспективных отчетов, Йенш построил теорию уровней сознания, в которой эйдетическим образам отводилось место между последовательными образами и образами-представлениями. Хотя уже К. Коффка показал несостоятельность данной концепции, ее внутреннюю противоречивость и несоответствие эмпирическим данным, она вошла в учебники и до сих пор встречается в некоторых работах.

Насчет обычности эйдетизма Йенш ошибался. Так, одно современное исследование 1570 школьников г. Марбурга не обнаружило ни одного эйдетика. В другом исследовании было показано, что дети с признаками эйдетизма ничем не выделяются по способности запоминать зрительный материал. Но описаны и случаи феноменальной зрительной памяти (Шерешевский).

Итак, классическая субъективная психология нс решила проблему, и вплоть до 60-х гг. данные о зрительной образной памяти ограничивались отдельными поразительными фактами, полученными при гипнозе и в нейрохирургической клинике. Так, Пенфилд проводил опыты по прямой электрической стимуляции коры мозга бодрствующих пациентов. В 40 из 520 случаев раздражения височной доли появлялись воспоминания из далекого прошлого пациента — живые зрительные и слуховые образы, которые всегда переживались как образы памяти, а не актуальные события. Воспоминания прекращались с остановкой стимуляции и иногда возобновлялись с прерванного момента при повторном раздражении той же точки коры.

Главная трудность при интерпретации подобных данных — идентификация переживаемых пациентом событий как аутентичных событиям из его прошлого. Поэтому до сих пор нет попыток повторения этих опытов.

Исследования зрительной памяти возобновились в 60-е гг., но уже в рамках аналогии между памятью человека и ЭВМ, в рамках компьютерной метафоры. Именно этот момент времени и эта аналогия (компьютерная метафора) знаменуют начало 3-го этапа научного изучения памяти.

В рамках подхода, опирающегося на компьютерную метафору (оказавшего решающее влияние на современную когнитивную психологию), память понимают как процесс и результат переработки информации в системе структурно обособленных блоков хранения информации. Обратим внимание, что при этом произошло изменение значения термина «зрительная память». Традиционно зрительная память = образная память, теперь же зрительная память стала означать быстро затухающий след сенсорной стимуляции. Далее мы рассмотрим модель памяти, объединяющую разные модальности, но будем помнить, что первые представления об этой модели сформировались на материале исследований зрительной памяти.