Культура — символическая реальность

Как мы видели в предыдущем параграфе, символические действия являются продолжением естественных биологических практик, направленных на выживание. Пока они производятся под воздействием инстинктивных импульсов, они остаются вне рефлексии. Осознание возникает в связи с потребностью передать родившиеся в воображении содержания и смыслы другим соплеменникам. Для того чтобы осуществить коммуникацию, образам сознания необходимо придать наглядную форму, то есть, объективировать их. Сами по себе природные объекты не достаточны, так как возникает необходимость указать на предмет, которого нет сейчас в поле зрения. Допустим, надо условиться об объекте предстоящей охоты. Можно указать на кости животного, оставшиеся после предыдущей трапезы. Можно изобразить зверя мимически, подражая его движениям, крику. По мнению Е.Л. Доренко'³, именно имитационные действия в архаическом коллективе послужили формированию и дальнейшему функционированию знаковых систем. Археологические и этнографические материалы подтверждают данное предположение. До сих пор в охотничьих культурах основной ритуал включает ряжение зверем; танцы, в которых изображаются повадки животного; звучание музыкальных инструментов имитирует голос зверя. Возможно, он ведет происхождение со времен каменного века и связан с особой техникой промысла. Предполагается, что в те времена охотники набрасывали на себя цельные шкуры животных с головой и рогами, чтобы проникнуть в стадо в облике «своих». Так, подражая поведению оленей или диких коров, бизонов или буйволов, добытчики подбирались к жертве как можно ближе. Отголоски подобного опыта существуют в современных культурах: считается, что при охоте на зверя человек должен «думать» как зверь, чтобы предугадывать его ходы и действия. Известно также, что в обрядах посвящения неофиты перевоплощались в тотемное животное. Как и исполнители охотничьей драмы, они не просто уподобляли себя зооморфному предку, его внешнему облику, но мыслили полное превращение в него, ощущали свое тождество и неразличимость с животным — прародителем. Благодаря такому «превращению» человек обладал силой, хитростью, проворностью зверя.

¹³ Доценко Е. Л. Психология общения. Тюмень: Изд-во ТюмГУ, 2010. Гл. 3, § 3. Антропогенез общения.

Во многих фольклорных традициях существуют представления об оборотнях, что является наследием архаического аффективного ощущения тождества человека и животного. О том, что эти мифы воспринимались буквально, рассказывал, например, путешествующий по Сибири финский ученый К. Карьялайнен^[1]. С удивлением и восторгом он сообщал в своих записках, что во время шаманского сеанса камлания в хантыйском чуме все присутствующие, в том числе и он сам, воочию видели, как шаман обернулся медведем и ушел в тайгу. В другой раз все участники обряда наблюдали, как шаман превратился в птицу и выпорхнул к небу через верхнее отверстие в чуме. К. Карьялайнен затем объясняет, что, вероятно, это был сеанс массового гипноза, но при этом шаман был абсолютно уверен, что он совершал путешествие в облике птицы на небеса, в образе медведя — в загробное царство предков. Он видел как зверь, чувствовал как зверь, передвигался, чуял множество запахов, не воспринимаемых человеком, то есть, обладал на момент обряда необычайной, нечеловеческой силой.

В штате Кентукки американские археологи нашли шаманское захоронение, возраст которого насчитывает несколько столетий. Череп с вставленной волчьей челюстью является показателем того, что сам покойный и соплеменники считали его волком. Именно животная ипостась давала возможность лечить, предсказывать будущее, видеть прошлое, толковать сновидения, находить преступника. То есть, в зверином облике человек обладал такими данными, какие собственно человеческому существу недоступны. Скорее всего, у шамана из Кентукки было облачение в виде волчьей шкуры, не сохранившееся в условиях могильника, но волчьи зубы вместо собственных, удаленных, — довольно явный и выразительный знак для обозначения человека-волка.

Практически все исследователи первобытного сознания (К. ЛевиСтрос, Л. Леви-Брюль) уверены в том, что знак и обозначаемый им предмет в архаическом восприятии полностью совпадают. Идол — изображение божества и салю божество — одно и то же. Даже сегодня в традиционных культурах охотников и собирателей этнографы часто сталкиваются с отказом аборигенов фотографироваться. Тот же К. Карьялайнен сообщал, что представители коренных народов Сибири чрезвычайно боятся, что их изображение окажется в чужих руках, так как через фотоснимок можно нанести вред портретируемому (ведь он сам и его образ — одно и то же). На этом принципе построена магия вуду.

При таком восприятии знаки являются эквивалентами вещей. Вместе с тем рано или поздно должно было появиться понимание, что знаки могут замещать объект, становиться удобной фишкойзаменой, которой можно воспользоваться при отсутствии вещи, или когда не очень удобно манипулировать самой вещью. Мы уже говорили о том, что в погребальной обрядовой практике многих народов было принято хоронить вместе с умершим прислугу или родных и близких, что требовало жестоких, кровавых ритуалов. Затем, вместо живых людей в могилу помещали их двойников, глиняные и деревянные изображения тех, кто предназначался для сопровождения покойного в загробный мир. Вспомните невероятную терракотовую армию китайского императора Цинь Ши Хуанди, раскопанную в Сиане, или фигурки рабов за работой — непременный атрибут всех гробниц фараонов и египетской знати. Лица персонажей отражают этнические, а порой и портретные черты. В этом случае скульптурные изображения указывают на конкретных людей, являются их двойниками, отправленными в потусторонний мир вместо оригиналов.

История знает иную ситуацию замены — с мумиями ацтекских правителей, которых усаживали на трон, торжественно возили на носилках по городу. Долгое время после смерти властителя его мумия продолжала царствовать. Точнее, она являлась символом владыки, исполнявшего свои обязанности из страны умерших. Поскольку в этом случае реально функции правления осуществляли жрецы, они первыми должны были почувствовать, что этот самый символ в действительности ни на что не способен. Они-то должны были понять, что это не тот грозный и мудрый, всемогущий и всевидящий царь, чьи слова и поступки священны. Это всего лишь его безжизненная копия, оболочка, мемориальный знак, только напоминающий об уже не существующем правителе.

Так сознание учится различать реальность и ее отображение в знаках. Если первобытные охотники переживали ритуал как происходящие в реальности действия, то позднее пришло осознание, что эти действия — лишь изображение, имитация, игровое воспроизведение реальной охоты. И если поначалу, как предполагает А. Д. Столяр, обряд производили над тушей убитого зверя, то позднее ее заменили на «натуральный макет», каковым мог быть объемный камень с наброшенной на него шкурой, а еще позднее — изображение животного. Выполненные в технике скульптуры или нарисованные на стенах пещер фигуры зверя были значительно удобнее, так как служили дольше, не изнашивались от обстрела камнями и стрелами. Наскальные изображения палеолита, действительно, имеют следы от ударов и выбоины, то есть они служили мишенями для охотников. Иногда на месте такой выбоины изображена рана с вытекающей кровью. Изображение — знак в этом случае не просто отражает реальную ситуацию, но становится выражением желаемого. Значит, с помощью знаков люди стремились представить мир более удобным, пригодным для собственного существования. Знаки больше не тождественны референтному образу, они не являются его полным эквивалентом, с их помощью теперь конструируется новая иллюзорная реальность, которая даже не есть зеркальное отражение действительности. Посредством знаков моделируется в сознании, а затем воплощается в материальной форме некий виртуальный мир. Об этом пишет Е. Л. Доценко: «Система знаковых заместителей составляла семантическую реальность (виртуальную по отношению к непосредственно воспринимаемой), расширяла возможности обозначения смыслов"'¹⁵. Наряду с естественной средой обитания — природой люди создают вокруг себя вторую, знаковую, среду — культуру.

Постепенно знаки становятся менее имитативными, на смену подражательности приходит условность. Думается, с этим процессом связано появление в культуре различных видов деятельности, в частности искусства. Когда жрец, в обряде перевоплощающийся в Бога, понимает, что он не представляет одно целое с Всевышним, а только изображает Верховного Владыку, рождается актерское мастерство. Когда охотники во время мистериального действа осознают условность происходящего, понимают его несовпадение с реальностью, возникает театр. Переодевание зверем, возникшее как ритуальная часть реальной охоты, могло затем осуществляться независимо от процесса охоты. В результате мы получаем драматическое^[2]

представление или танцевальное зрелище. Когда тушу животного в ритуале заменяют его изображением, появляются скульптура и живопись. Музыка, танец, драма, изобразительное искусство в дальнейшем могут существовать самостоятельно и независимо от ритуала. В каждом виде создается с помощью собственных знаковых средств своя картина мира.

Только человек способен вовлекать в свою деятельность бесконечное количество природных объектов, в том числе и бесполезных, превращая их в систему знаков. Только человек способен произвольно менять естественные формы природных знаков на искусственно обработанные. Только человек может сам изобретать и создавать по своему усмотрению знаки, не существующие в природе. Условность позволяет придать знаку добавочный смысл и даже создать новое значение. Оперирование знаками, создание искусственных знаков открывает в человеческой деятельности новый антропологический аспект — способность к творчеству.

• [1] Карьялайнен К. Ф. Религия югорских народов: в 3 т. Томск: Изд-воТомского ун-та, 1994.
• [2] Доценко Е. Л. Психология общения. Тюмень: Изд-во ТюмГУ, 2010.Гл. 3, § 3.